Есть ли в небе лисы?

Разумовский колеблется. Медсестра заглядывала в палату уже три раза, отчаянно притворяясь, что зашла сюда исключительно по делам, как бы между прочим напоминала, что время для посещений истекло. Влиять как-то иначе, более привычными для обычной больницы способами, на мецената данного заведения, да еще и в платной палате, видимо, никто не жаждет. После ее очередного ухода я опять пытаюсь выпроводить Сережу домой. Его бы воля, и он бы остался тут со мной на все две недели. Заведующий отделением кардиологии был бы счастлив от слова нет. — Со мной все будет в порядке, — говорю я, погладив Разумовского по плечу. Он, сидящий рядом на кровати, неуверенно кивает. — Это просто плановая госпитализация, ты отлично знаешь, что сейчас она особенно важна. Я в норме, солнышко. Незачем меня караулить. — Знаю, — бормочет Сережа, поймав мою руку. Коснувшись ее губами, добавляет: — Я очень волнуюсь. Прости. — Я понимаю. Но поводов нет. Иди домой и поспи, ладно? А завтра жду тебя с моим планшетом. Я его забыла в спальне. — Конечно, — шепчет Разумовский и слабо улыбается. Коснувшись моей щеки, коротко целует. — Я… вернусь завтра утром? — Именно. Иди. Я тебя люблю. — Я тебя тоже, — тихо отзывается Сережа и целует еще раз, из-за чего задерживается до следующего прихода медсестры. Тут уже и я голову успеваю потерять и забыть, что минуту назад выгоняла его домой. Разумовский все-таки уходит, дважды обернувшись, будто оставляет меня не там, где поставят пару-тройку капельниц, а на смертном одре. Едва за ним закрывается дверь, я скидываю тапочки и забираюсь под одеяло, беру с тумбочки телефон. Выждав еще немного, печатаю сообщение о том, как сильно люблю его, и в сотый раз напоминаю, что все со мной хорошо. Это отчасти правда, сейчас у нас действительно плановое лечение. Наследственность у меня не очень, и в определенный момент сердце начало немного сбоить. Ничего глобального, но лучше раз в год перестраховаться, что мы и делаем. Я ставлю будильник, чтобы проснуться вовремя и сдать кровь, возвращаю телефон на тумбочку, после чего поворачиваюсь на другой бок и закрываю глаза. Сон все не идет, мысли в голове хаотично скачут, а осознание того, что придется вставать ни свет ни заря, ни капли не помогает. Плюнув на попытки, я обвожу рассеянным взглядом палату. От обычной она отличается разительно. Здесь только одна кровать, удобная и навороченная, есть столик и два кресла, даже вазочка с цветами, искусственными, но даже не пыльными. Телевизор, две тумбочки, шкаф, еще пара стульев в углу, а также персональный и очень прилично выглядящий санузел. Я лежала в больнице всего пару раз, но условия были совсем другими. Здесь палата очень похожа на комнату в хорошем отеле. Зевнув, встаю и задергиваю шторы, погружая помещение в темноту. Сразу становится уютнее и спокойнее. В кровать возвращаюсь под ворчание: «— Пусть пересадят тебе новое сердце. В чем проблема?» — В том, что ты не совсем правильно понимаешь этот процесс, — отвечаю, падая на кровать в сгустившиеся тени. Они ползут по телу, окружая его щитом, впитываются в кожу. Мгновение я рассматриваю змеящиеся по руке черные полосы, а потом натягиваю одеяло. — Во-первых, так делают в том случае, когда свое сердце совсем отказывает, должна быть серьезная причина. Во-вторых, там тоже куча ограничений потом. А еще оно может не прижиться вроде. «— Слабые муравьишки», — раздраженно цедит демон в моей голове. Вот как раз главная причина того, что я не легла в обычную палату. Меня не условия напрягают и не соседство. Последнему я была бы рада, люблю, когда вокруг люди и можно спокойно потрепаться о чем угодно. С Ивори тоже можно, по идее, но обсуждать сериальчик и помаду с адской бестией как-то странновато. Впрочем, я все еще подозреваю, что кто-то из башни успешно знакомит это чудище к не самому лучшему кинемотографу. Ладно, не дорамы корейские, и на том спасибо. Возвращаясь к сути… Игнорировать его две недели подряд будет сложно, а загреметь еще и в психушку за разговоры с собственной тенью мне не хочется. — И я тебя люблю, — бормочу, подсовывая руку под подушку. Все-таки закрываю глаза. «— Что там мелкий?» — спрашивает демон, отвлекая от попыток заснуть. — На месте, так что хорошо, видимо, — отвечаю я. «— Спи», — шепчут тени, взметнувшись вокруг кровати. И я почти. Вот только удачная на сей раз попытка провалиться в царство Морфея (или куда там обычно в книжках валятся) варварски прерывается женским воплем из коридора. Подскочив, я оглядываюсь. Палата пуста, если не считать материализовавшегося из теней здоровенного демона, готового кинуться в бой. Но воевать не с кем, никто к нам не пытается пробиться. — Давай назад, — коротко говорю и, обувшись, иду к двери, за которой творится какая-то суматоха. Тени вписываются в спину и растекаются по ней как раз тогда, когда я выглядываю в коридор. Не меня одну разбудили крики, многие пациенты вышли из своих палат, чтобы понять, в чем сыр-бор заключается. Неподалеку на полу сидит девушка, вроде бы санитарка, и истерично ревет, закрывая лицо руками. Рядом с ней крутятся две дежурные медсестры, к ним же несется врач. Я переступаю порог и подхожу ближе. Разобрать, что говорит плачущая девушка, сложно, приходится еще приблизиться. Одна из медсестер пытается ее успокоить, но там отталкивает ее и указывает в сторону открытой двери в темную палату, кричит, что точно видела, ей не показалось. Я смотрю в ту сторону, пока санитарку пытаются поднять, даже заглядываю внутрь. Никого. — Я слышала… слышала, что женщина зовет на помощь, — всхлипывая, шепчет девушка. Бутылка воды, которую дал ей врач, в ее рука трясется. — Слышала… думала… Я зашла, а там она, и она бросилась, и… Новый виток истерики прерывает сбивчивый рассказ. Я вновь смотрю в темную палату, койки в которой стоят пустые. На секунду мне кажется, что краем глаза замечаю что-то, какой-то силуэт, но… — Ася Юрьевна! Медсестра, опомнившись, берет меня за руку и деликатно пытается отвести подальше от палаты под номером четыреста шесть. Если убрать этаж, то получится палата номер шесть. Иронично. Я не сопротивляюсь, только интересуюсь, что случилось. Медсестра к вопросу явно не готова. Она, отведя взгляд, судорожно пытается что-то придумать. Это так откровенно видно на ее лице, что мне даже хочется облегчить человеку жизнь и предложить пофантазировать вместе. — Все хорошо, Ася Юрьевна, все хорошо, — щебечет она, продолжая вести меня к моей палате. — Света просто… просто увидела крысу. — Крысу, — повторяю я. — В смысле… — Девушка закрывает рот, осознав просчет. Воровато оглянувшись на врача, частит: — Нет-нет, вы не так поняли, ей показалось, что она увидела крысу. Только и всего. — И часто у вас иллюзорные крысы на помощь женским голосом зовут? — уточняю я. — Ей показалось, — повторяет медсестра с обворожительной улыбкой. Настолько нервной, что еще чуть-чуть, и ее саму накроет. — Все хорошо, не переживайте, Ася Юрьевна. Отдыхайте. Я разбужу вас утром на кровь. Все хорошо. — Ясно, — бормочу я и захожу к себе. Дверь за мной закрывается, погрузив палату во тьму. — Мне не показался силуэт, — говорю я. «— Не показался,» — отзывается Ивори, скользнув когтями по моему плечу. — «Там что-то есть». *** На следующий день, выпроводив вернувшегося Сережу домой, я выхожу прогуляться в коридор и жду. Момент подворачивается довольно быстро. Рядом не оказывается никого из персонала, медсестра на посту занята, а другим пациентам на меня параллельно по большей части. Я для них, скорее всего, предстаю в образе избалованной фифы. Оглянувшись, открываю дверь в палату номер шесть и захожу. Чудненько, я опасалась, что ее запрут после вчерашнего. Внутри никого, кровати все так же пусты. Я прохожу вдоль них, осматриваю каждый угол. Интересно, почему сюда никого не положили? Впечатление довольно гнетущее, несмотря на свежий ремонт, но никаких намеков на что-то странное нет. Я бы удивилась, если б тут посреди палаты был нарисован кровавый круг для призыва Сатаны. Ладно, не удивилась бы. — Гулять — так гулять, — решаю я и лезу шариться по тумбочкам. Но там пусто. Фактически, смотреть тут больше не на что. Напоследок заглядываю под каждую кровать. Там тоже ничего. Все чисто, и при этом палата стоит пустая. Почему? В прошлом году я лежала в специализированном кардиологическом центре, поэтому про местные слухи немного не в курсе. Возможно, кто-то из персонала может что-нибудь рассказать. Я собираюсь выйти, но тут взгляд цепляется за дверную раму. Ух ты. «— Большевата крыса, » — хмыкает Ивори. — Слоненок, а не крыса, — шепчу я, рассматривая царапины на пластике. Есть старые, есть поновее. Ну, как мне кажется. Я не большой специалист, но точно знаю, что даже в Питере таких здоровенных крыс не найти. Либо у них тут Сплинтер лежал. А может, и парочка. Я выхожу в коридор и натыкаюсь на испуганно-ошалевший взгляд постовой медсестры, которая как раз отвлеклась от дел и заметила меня в очень нужный момент. Широко улыбаюсь. Женщина напрягается еще больше. Н-да, обычно я более положительно на людей действую. На всякий случай оглядываюсь, проверяя, нет ли подозрительной тени сзади, смотрю на руки. Да вроде нормально все, мы это хорошо контролируем. Приосанившись, чуть ли не подиумной походкой двигаюсь к посту. Теперь уже оглядывается медсестра. Видимо, думает, не поздно ли сбежать. Я становлюсь перед ней как раз тогда, когда она собирается выйти из-за стойки. Женщина, вздохнув, учтиво интересуется, все ли у меня в порядке, не нужно ли чего. Она как раз принадлежит к тем самым медикам старой закалки и ласковый тон ей дается нелегко. — Нужно, — киваю я и складываю руки на стойке. — Что не так с той палатой? — С какой? — с наигранным удивлением интересуется Татьяна Ивановна, если верить бейджу. — Да вон с той, — отвечаю и указываю туда, откуда только что вышла. — С номером шесть. — Все с ней так, — настороженно говорит женщина, перебирая бумаги. — У вас что-то болит, Ася Юрьевна? Малыш беспокоит? — Нет, что вы. Я в порядке. А почему палата пустая? — Пациентов нет. Татьяна Ивановна наклоняется, скрывшись за стойкой, но от меня так просто не отделаться. Я жду. Вечно копаться там она не может, поэтому вылезти обратно ей приходится. — На камере прослушка есть? — спрашиваю, глянув вверх. Прямо над стойкой висит одна. — Нет, — угрюмо сообщает медсестра, как-то резко растеряв любезность. — Слушай…те, Ася… — Слушаю. Небольшая материальная мотивация настроит вас на более контактный лад? Мне от вас нужна всего пара-тройка ответов. Ну, может, четверка. У вас к номеру привязана карта? Не беспокойтесь, перевод даже не от меня поступит. И это не взятка, а мотивация, поскольку наши вопросы не касаются ваших обязанностей. Ну так что? Привязана? Отлично, диктуйте номер. Я достаю телефон и записываю цифры, которые произносит растерянная женщина, а потом прошу зайти ко мне в палату, когда у нее будет время. Вернувшись к себе, сразу звоню Шуре. Разговор начинается несколько неожиданно для него и точно отдает духом новизны. — Займи десятку, — бодро прошу, усевшись на кровать. — Мать, ты че, спирту там с кем-то хряпнула? — деловито уточняет Шура. — Нет, мне нельзя. Короче, схема: мне нужно, чтобы ты перевел деньги одному человеку, а я потом переведу тебе. Не хочу пока Сережу вмешивать. — Женщина, ты что там уже устроила? — с тоской спрашивает наемник. — Ничего пока. Ну, Шур, ну очень надо. Я честно сижу в своей палате и ничего не делаю. — Ладно, — бормочет он, тяжко вздохнув. — Но я приду сегодня, и ты мне все расскажешь. — Договорились. Я пересылаю ему номер и сажусь на кровать с ногами, жду. Татьяна Ивановна приходит через полчаса. Выглядит все еще настороженно, но уже явно жаждет со мной побеседовать. — Ася Юрьевна, не знаю, что вы… — Просто Ася, — улыбаюсь, деликатно указав на кресло. — Я не поклонник официоза. Просто расскажите, что не так с шестой палатой. И что так напугал санитарку. Татьяна Ивановна выглядит несчастной, но довольно быстро расслабляется после того, как я самолично наливаю ей чаечек и подсовываю на стол коробку конфет, которые утром принес Разумовский. Мои любимые, по вкусу — просто бомба. Я сажусь на второе кресло, подпираю подбородок рукой и демонстрирую желание внимать. Собственно, если выбросить всю воду, то да, шестая палата пустует не просто так. Пару лет назад в ней умерла девушку, скончалась от остановки сердца. Смерть была признана естественной, но после этого началось черт знает что. Люди в той палате наотрез отказывались находиться после первой же ночи. Впрочем, не после, во время. До утра не доходило, пациенты выскакивали в панике уже после двенадцати ночи. Кричали и про чудище, и про призраков, чего только не рассказывали, но большинство сходилось на том, что видели «страшную девку». Спустя какое-то время палату закрыли, и больше туда никого не укладывали. Дверь, кстати, не запирается, замки ломаются после первой же ночи. — Светка новенькая, — вздыхает Татьяна Иванова. — Не знаю, рассказали ей или нет. Может, не поверила. Мы кого только не звали, Асенька, и батюшку, и экстрасенсов этих, все впустую. — А царапины? Возле двери которые. — И до ремонта были, и после появились. И главное, ну умерла же своей смертью, чего не лежится? А у нас теперь минус шесть мест. И в минздрав не пожалуешься, решат, что тут чокнулись все. — Ясненько, — бормочу я задумчиво. После того, как Татьяна Ивановна уходит, я некоторое время брожу по палате, обсуждаю ситуацию со своей личной шизой. Прерывает меня другая медсестра, которая пришла поставить капельницу. Я послушно ложусь на кровать, вытягиваю правую руку. Прокола даже не чувствую, настолько руки у девушки золотые. Так. Так-так-так. В принципе, мне-то не должно быть дело. Но разве от естественной смерти такая галиматья может быть? «— Решилась?»— тоскливо уточняет демон. — «Отлично. Тут скука смертная» — Бедняжка, — сочувственно протягиваю, все еще раздумывая, как быть. Когда капельницу уносят, я еще пару минут топчусь в палате, а потом иду ломиться к заведующему отделением. Невысокий полный мужичок расплывается в радостной улыбке при моем появлении. но довольно быстро понимает, что радость очень преждевременная. На просьбу переселить меня в шестую палату, он хмурится, заявляет, что об этом и речи быть не может. Там вентиляция сбоит, отопление не работает и вообще ремонт не закончен. Я удивленно сообщаю, что ничего такого в той палате не заметила. Бледнеть уже некуда, поэтому еще пара слов, и заведующий, наверно, посереет. Но ответ остается однозначным. Нет и еще раз нет. Я возвращаюсь в палату. Пока Ивори радостно советует выпустить заведующему кишки, сижу на кровати, сердито нахохлившись. Отмахнувшись от очередного гениального предложения, беру телефон и тыкаю на самое чудесное имя в списке контактов. Спустя два гудка заискивающе протягиваю: — Люби-и-имы-ы-ый…