Есть ли в небе лисы?

1. Ася Я открываю дверь, держа при этом ключ чуть ли не одним мизинцем, и мы с Сережей затаскиваем в коридор миллион пакетов. Изначально он героически планировал нести все сам, но оказалось, что даже у гениальных программистов всего две руки, а после разве что на шею покупки вешать. Бегать туда-сюда дважды я посчитала глупым, поэтому герою пришлось смириться с тем, что жена поучаствует в его подвигах. Почти сразу на нас обрушивается веселый детский голос, выкрикивающий что-то на пиратском. Так, ясно. Еще яснее становится, когда из гостиной вылетает сначала хохочущая Ева в капитанской шляпе и с деревянной саблей, а за ней Олег в маске Халка, которую он приподнимает, увидев нас. Дочь бежит обниматься, пока Волков разглядывает количество покупок. — Вы ж вроде за красками поехали? — говорит он, покачав головой. Пока Ева переключает обнимашки на папу, я пользуюсь моментом и разуваюсь, а на вопрос Олега пожимаю плечами. — Ну… Да. Краски я купила. Потом мы вспомнили, что еще кое-что нужно. И еще. И так далее. Решили, что раз уж мы все равно на шоппинге, то надо выбрать все самим, а не через доставку. Короче, вот. — Доставкой было бы удобнее, — произносит Разумовский задумчиво. — Но мы решили, что нужно потрогать, понюхать и повертеть в руках лично. — Что ж ты тогда диван не так же на себе тащил? — бормочет Волков, заглядывая в один из пакетов. — Не ворчи, — говорю я, накинув на него свой шарф. — Мы просто обустраиваем новый дом. Ева радостно взвизгивает, и я оборачиваюсь. Дочь уже сидит у Сережи на плечах, шляпа съехала набок и вот-вот упадет. Я машу рукой, чтобы Разумовский немного присел и поправляю капитанский головной убор. Попутно предотвращаю попадание деревянной саблей по Сережиному носу, деликатно вытаскиваю ее из маленькой ручки. — А мне что купили? — с горящими от возбуждения глазами спрашивает дочь, используя рыжие пряди как вожжи. — Мне что купили? — Твой звездный час, — вздыхаю я, похлопав довольного Разумовского по плечу. Он, усмехнувшись, ногой указывает, какие пакеты надо взять, и направляется в гостиную, ни секунды не протестуя против роли пиратского коня. Пока Сережа расписывает Еве, как мы продирались домой через много-много машин, мы с Олегом заносим часть покупок в комнату и ставим на журнальный стол. Стоит Разумовскому только сесть на диван, как дочь тут же спрыгивает с него на подушки и суется в первый же пакет, где находит плюшевого фиолетового единорога в настолько вырвиглазном оттенке, что аж слезы вышибает. Ева раскрывает рот от удивления, две секунды, и: — Мамамамамам, ты видела?! Видела?! — Что нужно сказать? — уточняю, сложив руки на груди. — Он ФИЕТОВЫЙ! — потрясенно выдыхает дочь, после чего кидается обнимать Сережу, который светится не хуже, чем блестки на спине единорога. — Ты же не хочешь сказать, что мы красим ее комнату в фиолетовый? — с тоской спрашивает Олег, понизив голос, чтобы ребенок не услышал. — Господь с тобой, золотая рыбка, — бормочу я в тон ему. — У меня в проекте такого нет, поэтому обойдемся декором. — Ура, — шепчет Волков и идет ворошить остальные покупки. Разумовский, усадив Еву на колени, показывает ей остальное, пока дочь обнимает своего единорога. Очередного. По большей части в других пакетах декор для ее комнаты, и, казалось бы, ей должно быть скучно в пять лет это обсуждать, но Сережа явно обладает какой-то магией. Она завороженно слушает его, почти совсем соглашается, только наклейки надо не на ту стену, а на другую, потому что «пап, ты не понимаешь, мы повесим не так». Дальше идет куча новых заколок и набор для плетения браслетов. На похожий Разумовский засматривался еще год назад, решив, что Еве точно будет интересно, но тогда я не разрешила, неуверенная в том, что мелкие детали мы потом не будем доставать в больнице. Зато теперь они с дочерью уже вовсю обсуждают, какую бусину за какой навесить, а Сережа пытается убедить ее, что сочетать вот этот цвет и вот этот цвет — не лучшая идея. Уже позже, разобрав с Олегом все остальное, я возвращаюсь в гостиную и нахожу Разумовского, на котором уже висят бусики, и Еву сосредоточенно мастерящих парные браслетики. Оказывается, фиолетовый с желтым очень даже сочетаются. 2. Ася — Руку не отпускать, — назидательно говорю Разумовскому перед входом в парк. Он кивает с абсолютно серьезным видом. Я поворачиваюсь к Еве, присаживаюсь перед ней на корточки. — От папы не убегать. Иначе фиг вам, а не мороженое, обоим. Все понятно? Оба в один голос, но с разной способностью выговаривать буквы, утверждают. что да. В итоге я остаюсь стоять в очереди за выбранным мороженым, а этих двоих отправляю за билетами. Еве пять, и вряд ли ее пустят на все те жуткие аттракционы, от вида которых у нее глаза горят, и я очень надеюсь на сознательность персонала этого парка. Потому что купить Разумовский может что угодно, а дочь вьет из него веревки, и он радостно заплатит больше, лишь бы малышку пустили на вон тот вращающий всеми конечностями аттракцион. Чтобы потом получить от меня подзатыльник. Один буквально, вторая фигурально. Взяв три рожка с разными вкусами, я отправляюсь к билетной кассе. Мысленно делаю ставки, какую дурь мои шизики решили устроить сегодня. Надо было все-таки дождаться, когда Олег вернется, и идти вместе. В итоге там, где нужно, я их не нахожу. Выругавшись сквозь зубы, приподнимаюсь на носочки и верчу головой, пытаясь в толпе рассмотреть хоть одно рыже-фиолетовое пятно. Ага! Ну конечно. Где, если не в палатке с тиром? Со стороны Разумовского это то еще читерство. Я подкрадываюсь тогда, когда он помогает Еве держать винтовку или что там у них, назидательно объясняет, как нужно прицеливаться. Волков бы вряд ли оценил иронию. Дочь, конечно, попадает куда угодно, кроме мишеней, сердито бурчит о том, что ружье неправильное. Сережа, потрепав ее по голове, следующий раунд берет на себя. А потом и призовую игру, расправляясь со всеми мишенями. Вот честно, дали бы ему пистолет, но бы стрелял с откровенно ленивым видом. Читер, говорю же. Усмехнувшись, наблюдаю за тем, как Разумовский вручает дочери здоровенного плюшевого медведя, который, кажется, даже больше, чем она сама. Ева скачет от радости, едва не завалившись вместе с игрушкой, но Сережа успевает ее подхватить на руки. Меня наконец-то замечают, и дочь деловито просит папу приглядеть за медведем, пока она будет есть мороженое. Тот опускает ее на землю, поудобнее перехватывает игрушку и подходит ко мне. Ева его опережает, забирает свой рожок, вместо него сует в мою ладонь какой-то откровенно дешевый китайский брелок. заявив: — Ушатанный приз! Это тебе, мама. Я смотрю на Разумовского. Сережа, кое-как сдерживаясь от того, чтобы заржать, поправляет: — Утешительный. — Ушатанный мне нравится больше, — тихо бормочу, сунув брелок в карман. — Держи. Я отдаю ему рожок с лавандово-черничным мороженым (втайне надеясь, что за в него стукнет молния, посланная каким-нибудь богом адекватного вкуса)… 3. Ася — Мамамамаамаааааам! Едва не подавившись утренним кофе, я опускаю кружку на стол и смотрю на влетевшую в кухню Еву, которая принимается что-то быстро, но непонятно рассказывать. Приходится притормозить ее, дать отдышаться, только потом уточнять. Надолго спокойствия не хватает, уже в следующую секунду она лезет обниматься и радостно сообщает: — Папа скачал… Во! Nouvelle série! Кажется, у меня дергается глаз. Нет, вроде на французском, но… Она и русский-то пока не особо выговаривает, поэтому звучит так, будто меня только что прокляли. Наплевав временно на все советы логопеда, спрашиваю: — Че скачал? Ева отстраняется, нахмурив лоб, думает, пытается, видимо, сформулировать это четче, но в итоге машет рукой и говорит: — Новую серию! — А, круто, зайка. Какой мультик? Ева со второго раза четко выдает название своего любимого мультсериала, и я, похлопав ее по голове, улыбаюсь и желаю удачного просмотра. Она сразу уносится обратно в серверную к Разумовскому. Провода там, кстати, по полу больше не валяются, Олег лично (под аккомпанемент скорбного скулежа горе-программиста) убрал их так, чтобы никто не споткнулся. Долго и вдумчиво смотрел на Разумовского, когда обнаружил клубок проводов в общей куче, которые вообще не были подсоединены никуда. Элемент декора, надо полагать. Я беру кружку, собираюсь глотнуть кофе. И тут до меня доходит. Какая на фиг новая серия? Там же начало следующего сезона только через месяц объявили. Я, смирившись с тем, что попить горячего уже не удастся, с многозначительным «Сережа-а-а-а» иду в серверную вести лекции о противоправной хакерской деятельности. А именно спрашивать, какого хрена я тогда жду свой сериал все все лето… 4. Ася — Там Иголь! — кричит дочь и, отпустив наши с Сережей руки, мчится на середину детской площадке. — Кто? — настороженно уточняет Разумовский. — Игорь, — отвечаю, не без удовольствия наблюдая за тем, как он медленно поворачивает ко мне голову. Даже чупа-чупс изо рта достает. Купила вроде пачку для Евы, но ей не понравилось. — Друг ее из садика. Игорь Решетников. Во-о-он тот. — Игорь, — повторяет Сережа. — Ага. Он ей, кстати, очень нравится. — Он… что?! — Тише, не ори. Твоя дочь, между прочим, уже знает, за кого замуж пойдет. Смена выражений на лице Разумовского — бесценно. Я утягиваю его на лавочку неподалеку от горки, на которой Ева и ее друг играют, и говорю: — Да успокойся ты. Они ж маленькие. — Вот именно! — взвивается Сережа и порывается встать. Я перехватываю его за руку, усаживаю обратно. Понизив голос, он, похожий на раздраженную кобру, шепчет: — Зачем ей Игорь этот? Почему она с девочками не играет? Девочки же лучше. Ты узнавала про него? Он не выглядит надежным… — Ему шесть. — И что? — искренне удивляется Разумовский. — Вдруг он уже задумал что-то недоброе? И он старше Евы, Ася, это же вообще в их возрасте… — На три месяца старше. Сережа смотрит на меня так, будто перед ним говорящая устрица, которая не может осознать очевидного. — Это большая разницы, — заявляет он. — Н-да? Что ты тогда забыл рядом со мной, злой и опасный старый дядя? Разумовский открывает рот, чтобы возразить, передумывает. Сердито нахохлившись, бурчит: — Это другое. — Ага. От создателей «Ой, все». Слушай, чего ты разоряешься? Твоя дочь — это фюрер с лопаткой, тебе Игоря пожалеть надо. — Ты не понимаешь, — горестно отзывается Разумовский. — Она, кстати, платье новое на утренник выбрала. Фиолетовое. Сережа, вмиг позабыв про отцовское негодование, улыбается, даже гордо выпрямляется. А потом я добавляю: — Любимый цвет Игоря. И тут злющая шипящая кобра возвращается. 5. Разумовский Сережа растерянно смотрит на холст, застывший на мольберте, затем на Еву. Снова на холст. Обводит взглядом разбросанные по полу карандаши, поваленный стул, свежие пятна от упавшей палитры, где, судя по цвету, проводились жуткие опыты. Вспоминает, где у Аси спрятаны резаки. Вроде высоко. Если бы валялись в свободном доступе где-нибудь на тумбочке, она бы ему голову оторвала, узнав, что дочь под Сережиным просмотром умудрилась просочиться в студию. Впрочем, тут и без резаков есть, чем отравиться. Отвернулся всего на пять минут ведь. — Ну и зачем? — уточняет Разумовский, повернувшись к заплаканной Еве. Девочка хочет что-то сказать, но вместо этого опять начинает реветь. Вздохнув, Сережа присаживается перед ней на корточки, обнимает и мягко прижимает к себе. — Ну ты чего, солнышко? Я же не ругаю. — Но мама будет! — горестно выдает дочь, вцепившись в его рубашку маленькими ручками. — Ну. Сережа, обернувшись, рассматривает испорченную картину. Это не заказ и не на выставку. Уже хорошо. Ругать-то мама будет не Еву, а его, особенно за ту шедевральную попытку начеркать дерево в углу недописанной картины. А уж за цвет… — Не реви, — бормочет Сережа, потрепав дочь по голове. — Толку не будет. Обидно, досадно, но мы еще можем все поправить. Ева, всхлипнув, отодвигается, вопросительно на него смотрит. Сережа встает, поднимает упавший стул и на него усаживает Еву. Сам собирает карандаши, поднимает палитру. Треснувшую. Ладно. Есть надежда, что это не любимая, и его драгоценная жена не скрутит Сережу в бараний рог. Сам учил. И, без сомнения, поддастся любому наказанию. Потому что ради того, что обычно между ними происходит, иногда хочется косячить намеренно. Выкинув испорченную палитру в ведро, Разумовский достает из шкафа другую, потом долго присматривается к картине и пытается уточнить у Евы, какие именно тюбики лежали не в коробке. Сейчас на тумбочке полный бардак, вывалено вообще все. Пока дочь с видом нашкодившего щенка тихонько сиди на стуле, Сережа быстренько наводит порядок, рассовав краски по местам, оставляет только несколько тюбиков, с которыми, по его мнению, и работала Ася. Все смешав, он возвращается к Еве, примеривается, как зарисовать попытки «помочь маме». Вспоминает, как долго человек живет без головы. Ладно, пусть. Что уже терять? Сережа вкладывает в руку дочери кисть, берет ее в свою и вместе с Евой делает первые мазки. Глянув на сосредоточенное лицо своей маленькой копии, улыбается и думает, что все пройденное было не зря. — Вот так, еще сюда, — протягивает Разумовский, направляя кисть. Мазки получаются не совсем такими, какие были бы у Аси. Может, если б он сам рисовал… Но забрать у Евы сейчас кисть кажется неправильным, да и не хочется. За одно то, как она увлечена процессом, Сережа готов выслушать десяток лекций о детской безопасности. Может быть, его любимая и не заметит. Ася, конечно, замечает разницу, приходится рассказать. Она хвалит Еву за помощь и креативность, но просит так больше не делать, потому что одной заходить в студию опасно. Дочь, просияв, уносится играть. Ася поворачивается к Сереже, одаривает таким взглядом, который спокойно плавит сталь. Разумовский, еще до того, как с губ жены слетит хоть одно слово, делает ход конем, отсрочив свою гибель, и целует ее, решительно притянув к себе. 6. Разумовский Сережа машет своим девочкам, которые, держась за руки, выходят из детского сада. Сам он остался ждать за забором, чтобы не привлекать много внимания к своей персоне, и теперь думает, что зря. До предела грустное лицо дочери говорит об этом яснее слов. Радость от встречи слетает в один миг, Разумовский быстрым шагом направляется к ним. — Что случилось? — спрашивает он, присев перед Евой. — Воспитательница жаловалась, — пожимает плечами Ася. — На частые драки. Причем с мальчишками. Ева грустно вздыхает и утыкается лицом в ее бедро. Сережа хмурится. — А как насчет следить… — Уймись, — прерывает Ася, поправляя на нем кепку. — Я уже и разобралась, и высказалась по поводу воспитания. Пойдем гулять? — Идем, — мрачно говорит Разумовский и предлагает дочери проехаться на плечах до детской площадки. По дороге Ася покупает ей газировку, и Ева почти сразу забывает о причинах своей грусти, да и о самой грусти тоже. К концу пути она уже вполне жизнерадостно расписывает, как прошел ее день, что она хочет надеть завтра и все в таком духе. Ася аккуратно снимает дочь с Сережиных плеч и ставит на дорожку. Разумовский, не решившийся протестовать во время процесса, теперь недовольно смотрит на нее. — Давно спина не болела? — хмуро спрашивает он, когда Ева уносится играть. — Да вот уже неделю точно, — улыбается Ася, чмокнув его в щеку. — Нормально все, чего ты? Это было-то давно. — Но было. Точно не болит? — Точно, — улыбается Ася и берет его за руку, направляется к веревочному лабиринту, куда рванула Ева. Дочь уже залезла на стартовую площадку и с сомнением смотрит на качающиеся перекладины. Лабиринт полностью затянут сеткой, чтобы дети, если вдруг, падали не на землю, но доверия все равно не внушает. Ася просовывает руку через это хлипкое заграждение, и Ева цепляется за ее ладонь. Нахмурившись, примеривается к первой деревяшке. Ася сует другую руку, удерживает ее за веревку. — Как-то не очень безопасно, — замечает Сережа, с тревогой наблюдая за ними. — Сколько раз ты от меня подобную фразу слышал? — усмехается девушка. — Брось, ma petite, я неплохо просчитываю риски. — Ага. С математикой у тебя тогда паршиво. Ева отпускает руку мамы, хватается за веревки. Их же продолжает держать Ася, чтоб перекладины не так шатались по шагам дочери. Миновав первое препятствие, девочка останавливается перед вторым, представляющим из себя просто бревно с веревками по бокам. Оно стабильно, но Ева все равно не в восторге. Не слушая советов, она осторожно спускается вниз и перебирается на следующую платформу по сетке. — Ну, креативненько, — бормочет Разумовский, вместе с Асей следуя за ней. С третьим препятствием у Евы особых проблем не возникает, на четвертом мама снова помогает ей, удерживая веревки. Разумовский не вмешивается, молча идет следом, наблюдая за ними. Дочь выглядит очень сосредоточенной, заявляет, что будет как супергерой, а супергерои не боятся. И она не боится, потому что сильная и крутая. Ася поддакивает. Сережа улыбается, взгляд сосредоточен лишь на них двоих. Иногда ему кажется, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой, но веселый смех его девчонок убеждает в обратном. То, как Ева бросается обнимать Асю в конце дистанции, Разумовский успевает даже сфотографировать. У него великое множество их снимков, самых разных, и Сережа тщательно следит, чтобы ни один не потерялся. Каждый дорог, каждый важен и напоминает о том, как сильно он любит свою семью. — Так, ладно, погуляйте тут немного, я куплю кофе и лимонад, — говорит Ася, передавая счастливую Еву в Сережины руки. — Тебе как обычно? Разумовский кивает, смотрит ей вслед, пока она идет к кофейному ларьку. Поставив дочь на землю, он оглядывается, после чего подводит ее к фигуре совы из мультика про Винни-Пуха. — Сейчас кое-что расскажу, — говорит Сережа, присаживаясь рядом с Евой на корточки. — Только маме потом не проболтайся, это секрет. Видишь сову? Представь, что это мальчишка, который тебя обижает. — А зачем? — удивленно спрашивает Ева. — Так надо. Представила? Отлично. Значит, смотри: бьешь сюда, вот сюда и сюда. Сережа по очереди указывает на нужные места. — Сделаешь, и противник повержен. Кулак сгибаешь так. — Он берет ее ручку в свою и показывет. — Замахиваешься, и… — Разумовский. Сережа, вздрогнув, оборачивается, виновато смотрит на жену, которая стоит позади, уперев руки в боки. — Я вернулась, чтобы спросить, какой Ева хочет лимонад, — говорит Ася, хмыкнув. — Теперь у тебя минута, чтобы объяснить, какого… лешего ты делаешь? Разумовский встает, подталкивает дочь в сторону горки. Когда та уходит, разводит руками. — Так ничего же плохого, дорогая Ася, — говорит он, обворожительно улыбнувшись. — Всего лишь то, чему я учил тебя. — Во-первых, первые четыре тренировки ты учил меня далеко не людей бить. Во-вторых, вряд ли будет сильно здорово, если наша дочь в итоге швырнет в саду мальчишку через прогиб. — Ну, через прогиб — это чересчур, — говорит Разумовский, приобняв жену за плечи. — А вот в челюсть дать… — Сережа. Она себе руку быстрее сломает. Он, задумавшись, кивает. И правда. Поцеловав Асю в щеку, вместе с ней направляется к горке. — Ты знаешь, — бормочет он, глядя на то, как Ева скатывается вниз. — Ты права, ma petite. — Да, и… — Я научу ее использовать подручные предметы. — Сережа, блин! 7. Разумовский — Только не говори маме, — обреченно просит Сережа, кинув в тележку очередную коробку с игрушкой. — Это секлет, — важно кивает Ева, от чего два хвостика, в которые собраны ее волосы, забавно колышатся. Она ослепительно улыбается, являя миру пустоту на месте недавно выпавшего зуба. Дочь убегает дальше, а стоявший рядом Волков констатирует: — Ася тебя сожрет. — Да ладно тебе, — машет рукой Сережа. — Я что, не могу купить дочери игрушку? — У тебя вроде одна дочь, а не тринадцать. — Это детали, они не важны. Волков качает головой, но их прерывает звонкий голос Евы: — Оег! Оег, смотри! Дочь выскакивает из-за очередного стеллажа, держа в руках какую-то коробку. Волков подходит к ней, присаживается и спрашивает: — Что там, Евик? — Вот! Девочка разворачивает коробку, и там оказывается кукла с набором для рыбалки. — Она как ты! — сообщает дочь, пихнув ему в руки находку. — Ебак! Сережа едва не давится воздухом, Олег подозрительно спокойно спрашивает: — Кто? — Ебак, — повторяет дочь, исключая возможно того, что им обоим послышалось. Консультантка, выставлявшая товар на полку неподалеку, ошарашенно замирает. — Мама сказала, что ты ездил на ебалку, и тебе понлавилось! — Да, Евик, на рыбалке было круто, — просто с каменным выражением на лице говорит Волков. Сережа радуется, что ничего сейчас не пьет, иначе точно бы захлебнулся. — В следующий раз я тебя возьму с собой, согласна? — Да! — Дочь хлопает в ладошки и снова улыбается. — Да, хочу, хочу! Я скажу маме, как пийдем, что мы поедем на ебалку! Олег, кивнув, поправляет ей сначала один хвостик, потом второй. — Конечно, заяц. Беги к кассе. Ева несется вперед, а Волков поворачивается в Разумовскому, мрачно предупреждает: — Ни слова. — Да я-то что, Олег? — картинно удивляется Сережа. — Я ж не буду ей сообщать, что вот именно в ее формулировке было не в прошлый вторник… — Заткнись, а? — Очаровательная девочка, — улыбается консультантка, явно выдохнувшая, когда вскрылся смысл. Она смотрит на Олега. — Ваша дочка? — Общая, — бормочет Волков и, прихватив коробку с куклой-рыбачкой, идет за Евой. Сережа честно старается смеяться потише.