Есть ли в небе лисы?

В первом месте, которое является каким-то задрипанным баром на окраине, мы ничего не находим. Точнее, никого, потому что находим много того, чего не хотелось бы видеть. В итоге мчимся по другому адресу. Я убеждаю Сережу, что все будет хорошо, ну загулял, ну с кем не бывает, может, он с девушкой познакомился и у нее тусит или что-то в таком духе. При этом усталость, позднее время и понимание того, что ни хрена оно все не радужно, изрядно мешает войти в образ оптимистки. Ситуация проще и от этого ужаснее. И лучше бы мы забирали его из полиции, как в прошлый раз, когда он влез в драку в клубе. Тогда поехал один Сережа, так этот придурок отказался выходить из камеры, пока не притащусь еще и я. Да, я притащилась. Еще хуже становится, когда Олег озвучивает, что второе место — это частный дом, местный недопритон. Они не уверены, что Птица там, но предполагают, потому что геолокация была выключена неподалеку, да и камеры подтвердили, что в том районе Саша был. И это совсем не радует. Когда-то он успел сесть на довольно тяжелые вещи, но мы его вытащили, и дальше все ограничивалось алкоголем и дурью в башке, иногда колесами. И приставка «нарко» к месту, где он сейчас может находиться, мне совсем не нравится. У нужного дома меня хотят оставить в машине, но я прусь следом, переступая через поваленную калитку. Олег стучит в простую деревянную дверь, и пока мы ждем, я осматриваюсь. Обстановка снаружи убогая, дом двухэтажный, явно старый и давно не ремонтированный. Когда-то он был конфеткой, но сейчас зрелище удручает. Двор засыпан строительным мусором, досками, недалеко от крыльца валяется поваленное дерево, в котором торчит топор. Мило как. Из всех мест, где можно нажраться, Саша, при всех деньгах, выбрал вот это, блин. Дверь нам открывает низенький паренек, который, прищурившись, разглядывает нас и заплетающимся языком спрашивает, чего надо и от кого пришли. Волков, не тратя время, оттесняет его с порога и заходит. Тот пробует возмущаться, но дуло пистолета, направленное в лицо, — отличный аргумент. Я уже давно не возмущаюсь. Мы достаточно подобных мест наблюдали, благодаря Саше, поэтому и я, и Сережа понимаем, что иначе никак. Народ тут зачастую не очень вменяемый. Пока Волков выясняет, где может находиться нужная нам персона, я заглядываю в какую-то комнату. В нос бьет густой сигаретный дым, сладковатый пар от электронок и еще один, весьма специфический запах. Местные не только никотином сыты. — Идем, — говорит Олег и направляется к лестнице. Я была права, когда-то дом выглядел очень даже хорошо. Сейчас дела у хозяев, видимо, обстоят не лучшим образом. Мы поднимаемся наверх, Волков по очереди распахивает все двери, какие встречаются. Местные на нас особо не реагируют, такое чувство, что они уже угашенные настолько, что вломись сюда Чужой с Хищником на плечах, они и не глянут. В четвертой комнате везет, если судить по тихому мату от Олега. Он заходит, следом Сережа. Я останавливаюсь на пороге, схватившись за дверной косяк. Зрелище, мягко говоря, не радует. На обшарпанной кровати трое, две девушки и Птица, все обнаженные. Брюнетка лежит на краю, она при нашем появлении даже глаза не открыла. Я подхожу ближе. Вроде дышит. Блондинка рядом с ней приподнимается на локте, осоловело моргает и пытается сфокусировать на нас взгляд. Олег тормошит Птицу, которые едва-едва в сознании, требуя сказать, что именно он принял. От этого зависит, куда мы сейчас поедем. Я смотрю на него, и в горле встает ком. Мы не виделись примерно неделю, и вид у него ужасный, будто он все это время только пил и что-то употреблял, не притрагиваясь к еде. И не трезвея. Кожа даже не бледная, больше серая. Саша недовольно морщится, когда Сережа осматривает его руки. Ищет следы инъекций, но вроде чисто. Птица пытается оттолкнуть его, но сил у него явно нет. Разумовский все равно отступает, делает судорожный вдох. Его место занимаю я. Больше всего сейчас хочется треснуть чем-нибудь по бедовой рыжей голове, но лишь беру его за руку и ласково говорю: — Привет, Саш. Мы за тобой. Поехали домой, ладно? Птица смотрит на меня и будто и не видит вовсе. А я замечаю сигаретные ожоги на предплечье, свежие. Воспоминания болезненным уколом врезаются куда-то под ребра. Костяшки сбиты, кое-где на теле синяки, бровь рассечена. Похоже, подраться с кем-то он тоже успел. Волков командует: — Ася, дверь пошире открой. Я послушно иду выполнять, но тут до меня долетает: — Ася? Блондинка, встрепенувшись, пытается сесть и сфокусироваться на мне. Я тоже смотрю на нее. Светлые волосы, давно немытые, чуть длиннее моих. Сама она миниатюрная, даже тощая. — Так Ася — это ты? — шепчет она пересохшими, потрескавшимися губами. — И мышка… Тоже ты? Нахмурившись, иду к двери. Светлые волосы, маленький рост. Если бы не излишняя худоба, то… Я отодвигаю эти мысли подальше, запираю их на сто замков. Саше незачем. Сережа пытается найти что-то из его одежды, чтобы не вытаскивать его голым на улицу, а я все возвращаюсь и возвращаюсь взглядом к блондинке. Та тоже некоторое время наблюдает за мной, а потом, упав обратно на кровать, хрипло смеется. Довольно быстро веселье превращается в хриплый плач. Сережа натягивает на брата штаны, застегивает на нем свою толстовку. — Олег, куда мы? — спрашиваю, когда они поднимают его и буквально тащат на себе. — Домой, — мрачно говорит Волков. — Ничего серьезного, если не врет. Вызовем врача. Оклемается там. Я с беспокойством смотрю на Птицу, который до сих пор фактически без сознания. По крайней мере, он не сел на что-то пожестче. Но какого хрена так ушатал-то себя?! Перед тем, как пойти за ними, оглядываюсь на блондинку. Та ревет, уткнувшись в подушку. Я выхожу в коридор. Внутри царапает противное чувство, шепчущее о том, что я знаю, почему именно она. Вот только это нелепо. Мы дружим не первый год, все давно уже выяснено и обговорено. Не буду говорить, что у меня не было в подростковом возрасте попыток влюбиться в кого-то из Разумовских, но они довольно четко, всем видом дали понять, что им неинтересно. Я и не развивала эту мысль, а потом у меня парень появился, и все как-то завертелось. Нам приходится остановиться уже во дворе, потому что Птицу скрючивает тошнота. Рвать ему нечем, поэтому просто пережидаем, пока закончатся спазмы. Саша заваливает набок, и Волков не дает ему завалиться на пожухлую траву, вместе с Разумовским они поднимают его. — Садись вперед, Ась, — говорит Сережа уже у машины. — Я сам с ним. — Я… — Давай, — повторяет Волков тоном, не терпящим возражений, армейский и строгим. Я слушаюсь, лезу на переднее сиденье. Руки дрожат, нервы сегодня совсем ни к черту. Выдохнув, с третьей попытки цепляю ремень безопасности. По крайней мере, он жив и не кололся ничем. Позже, когда очухается, мы поговорим, в подробностях и громко обсудим, чем все могло закончится, вспомним былое. А потом я поеду разводиться. …Рядом на столе вибрирует телефон, и я отвлекаюсь, чтобы посмотреть, кто пишет. Номер незнакомый, всего одна фраза: «Ты сегодня не придешь?» Поначалу я не понимаю, кто это, но потом на ум приходит догадка. Спешно пишу Сереже, чтобы убедиться, и да, я оказываюсь права. Ничего себе. Я-то думала, Саша еле терпит мое присутствие. Улыбнувшись, печатаю о том, что сегодня должна присматривать за бабушкой, но завтра забегу. На следующий день после того, как занесла Птице вещи, я пришла снова. А потом еще раз и еще. Очень не хотелось, чтобы Сережа переживал из-за того, что его близнец натворит какую-нибудь дичь, поэтому я каждый вечер убеждалась в том, что он жив, цел и пока еще орел. И мне казалось, что мои визиты ему только оскомину набивают, вот вообще не интересно и не нужно, да еще и не нравится, зачем опять притащилась, мышь. А сегодня моя очередь сиделка, которая присматривает за нашей бабушкой, отпросилась у родителей на несколько часов, и те позвонили мне. Я и рванула сюда, на больницу времени уже не осталось, о чем я и написала Сереже, искренне полагая, что Птица не особо расстроится. И все же, вот оно, сообщение, а после моего простое: «Ладно. До завтра тогда»… В такое время в башне уже нет никого, кроме охраны, но мы все равно попадаем в здание через лифт на подземной парковке. Едва заходим в Сережин офис, как на меня пикирует нечто белое и отчаянно каркающее. Пролетев над головой, ворона-альбинос цепляется когтистыми лапами за мое плечо и несильно клюет в щеку, ради приветствия. — И тебе доброй ночи, милая, — слабо улыбаюсь, погладив ее по голове. — Неделю не виделись, а ты еще красивее стала. Марго довольно каркает, топорщит перья. Это она на Волкова и Сережу, которые оттаскивают Птицу на диван. Разумовский командует своему боту-помощнику, названному в честь Сашиной вороны, связаться с уже давно знакомым врачом, Олег отправляется в жилую часть этажа, которые Сережа оборудовал себе как квартиру. Я присаживаюсь на журнальный столик рядом с диваном. Птица открывает светло-карие глаза, мутный взгляд задерживается на мне. — Мышка, — чуть слышно шепчет он и морщится. — Мышка, ага, — киваю и опять беру его за руку. Он слабо сжимает мои пальцы. — И завтра я тебе таких звиздюлей выпишу, Саша, ты бы знал только. А сейчас потерпи еще немного, ладно? — Владимир Васильевич скоро будет, — сообщает Сережа, опускаясь рядом со мной. — Ася, ты… Ты можешь ехать домой. Я вызову водителя. Птица протестующе мычит и пытается крепче вцепиться в мою руку. — Я останусь пока, если вы не против, — говорю, погладив его ладонь. — Хочу убедиться, что с Сашей все нормально будет, да и… Обсудить кое-что не помешает. — Что-то случилось? — спрашивает Сережа. — С Андреем? Это из-за сегодняшнего? Я… — Я развожусь, — коротко сообщаю и, опережая ошеломленного Разумовского, добавляю: — Вы правы были. Не сейчас, ладно? Сережа медленно кивает, отворачивается и смотрит в пол. Выглядит так, будто разводиться я собралась с ним. Мы дожидаемся, когда приедет Владимир Васильевич, невысокий пожилой нарколог супер-элитного-класса. Если бы пресса пронюхала, что у Разумовского есть свой нарколог на быстро наборе, он бы потом не отмылся. Пока врач осматривает Птицу и пытается получить от него хоть какие-то сведения, я сижу рядом, а Сережа беспокойно мечется по офисе. В процессе мне несколько раз звонит Андрей, но я отбиваюсь и ставлю в итоге телефон на вибрацию. Владимир Васильевич говорит, что ничего страшного нет. Ну, ничего страшного в рамках его специализации. Дает рекомендации, предлагает госпитализацию, дабы прокапаться и так далее. От последнего мы отказываемся. Пока что. После его ухода возвращается Волков, и мы тащим Птицу в ванную. Перед тем, как кинуть его в кровать, нужно смыть грязь и бог знает что еще. Прямо очень напоминает одиннадцатый класс, будь он неладен. …Я разговариваю с соседкой по парте, стоя рядом и выкладывая учебник и прочие принадлежности. До урока еще пятнадцать минут, и в классе царит суматоха. Которая резко стихает. Я оборачиваюсь на дверь и вижу там ухмыляющегося Птицу, решившего, видимо, заявиться на три последних урока. Он обводит класс взглядом, машет рукой Сереже и Олегу, которые сидят в третьем рядом и за третьей же партой, а потом смотрит на меня. Я приподнимаю бровь. Что? Будет делать вид, что и не общались вовсе? Видимо, да. Саша, даже не кивнув мне, проходит в класс, а я вновь утыкаюсь в рюкзак. Обидненько. Достав пенал, собираюсь опять обернуться, но это уже без надобности. Руки с тремя металлическими кольцами на пальцах, перехватывают у меня пенал и закидывают его обратно в сумку. — Что ты делаешь? — раздраженно спрашиваю, глядя на то, как Птица сгребает со стола мои уже разложенные вещи и под настороженное молчание одноклассников перетаскивает все на четвертую парту позади Сережи и Олега. — Саша. Какого черта? — Дай-ка. Он забирает у меня сумку, потом обвивает мою талию рукой и тянет за собой в сторону той парты. Чокнулся или что? Птица кидает оставшиеся вещи на тот стул, что ближе к стене, и указывает на него рукой. Черепушки на кольцах блестят в свете ламп. — С этого дня сидишь со мной, — заявляет он. — Да тебя нет почти всегда, — мрачно напоминаю я. — Сейчас здесь, — ухмыляется Птица. — Давай, мышка, залезай. Я слышал, что тебе тут бойкот устроить пытались, задирать как-то. — Он оборачивается, смотрит на одноклассников. Такое чувство, что на каждого по очереди. — Пусть рискнут. Садись. — Саша, — сквозь зубы цедит второй Разумовский. Волков лишь тяжко вздыхает. Не знаю, сколько они уже дружат, но Олегу явно по горло уже хватает. — Ты переходишь грань. — Я защищаю твою подружку, — парирует Птица и смотрит на меня. Я молча обхожу его и сажусь на место, которое он предложил. Саша, довольно хмыкнув, двигает ко мне учебник и тетрадки, которые принес первыми. Резко развернувшись, вперивается взглядом в нашего одноклассника, Вадима. Парень аж вздрагивает. Есть, о чем волноваться. Он был из тех, кто пытался напасть на Сережу, и первым кричал, что мне нельзя спускать «такое» с рук и надо не просто бойкот, надо придумать что-то интереснее. Олег услышал, как Вадим подбивает других своих дружков зажать меня в туалете и напугать как следует, за что все трое получили по мордам. Волков остался с рассеченной бровью, но угроза подействовала. — Чего вылупился? — грубо спрашивает Птица и шагает к столу, за которым сидит Вадим. — Есть, что сказать? — Нет, — бурчит тот, насупившись. — Отвали. Птица подходит еще ближе, опирается ладонями о парту, нависнув над Вадимом. — Предупреждаю один раз, — говорит Разумовский, ухмыльнувшись. — Хоть один взгляд в ее сторону, и я тебя размотаю, Вадик. Размотаю так, что… Я, сглотнув, слушаю, что и куда Птица обещает Вадику засунуть. Подозреваю, что перфоманс не только на одного направлен. Слова-то какие. Хоть записывай. Саша возвращается садится рядом. Ни учебников, ни тетрадей, даже ручку не взял. Похоже, он считает, что самое его появление уже тянет на оценки. Интересно, он меня у стенки посадил, чтобы я не оказалась рядом с Вадимом? — Че хоть за предмет? — запоздало спрашивает Птица, усмехнувшись. — Биология, — отвечаю, сунув ему чистую тетрадь и запасную ручку. Саша осматривает ее, затем капризно тянет: — Хочу вон ту, с пони. Глядя на него убийственным, как мне кажется, взглядом, передаю другую ручку, двигаю на середину учебник. Все это сопровождается вниманием одноклассников и перешептыванием. Подруга, с которой я сидела на одной партой, обиженно поджимает губы и отворачивается. Ну, мне тоже было не очень приятно, когда она и не подумала хоть чуть-чуть вступиться за меня тогда. — Это что? — спрашивает Птица, нагло сунув нос в мою тетрадь с набросками, которую я перелистываю. — Рисуешь, мышка? Дай глянуть. О, мне вот это нравится. А это отстой. Ой, да не смотри ты так, Сереж, свобода слова. А меня нарисуешь? Отлично, сегодня после школы идем гулять, ты с нами… Птица, наверно, засыпает еще до того, как его голова касается подушки. Я укрываю его одеялом, расправляю влажные после душа волосы. Надо бы высушить феном, но пока хватит и полотенца. Поначалу мне кажется, что разбудить его даже сирена не будет способна, но когда я встаю, чтобы уйти, он тут же просыпается и перехватывает меня за руку. Сережа подходит ближе. Птица открывает глаза, несколько секунд просто лежит. Затем сесть пытается. — Не надо, — говорю я и пытаюсь уложить его обратно, но он упрямо делает так, как решил. Саша трет лицо ладонью, другая рука все еще сжимает мое запястье. Я подсаживаюсь ближе, убираю с его лица волосы. Подавшись вперед, он валится на меня, утыкается лицом в плечо, шумно выдыхает. Чудо в перьях. Я глажу его по спине, закрытой черной футболкой. — Не приглючилось, — шепчет Птица. — Настоящая. — Дурак, — вздыхаю я. — Ладно, завтра поговорим. Я… — Не уходи, — чуть слышно шепчет он. — Ась, тут… Тут Андрей звонит, — говорит Сережа указывая на тумбочку, где лежит мой телефон. — Вижу. Слушай, будь другом, сбрось и напиши ему, что я свяжусь с ним завтра. Разумовский, кивнув, берет телефон. Отвернувшись, вплетаю пальцы во влажные волосы, бережно расправляю их. — Саш, — тихо зову, полноценно обняв его. — Ну зачем? Что с тобой происходит? Он ерзает, жмется ближе. — В какой-то момент я подумал, что со мной… Птица обрывает фразу и так и не заканчивает ее. Вместо этого говорит: — Я устал, мышка. — Да уж понятно. Ложись, тебе отдохнуть надо. Я побуду с тобой. Давай, Саша, ложись. Я помогаю ему свалиться обратно на кровать, укрываю одеялом. Сережа возвращает мой телефон на тумбочку, спрашивает, нужно ли мне чего. Я качаю головой, скидываю обувь и залезаю на кровать. На мне все равно пижамные штаны остались. Сделаю вид, что эта футболка тоже такая. Разумовский выключает свет и, помявшись у двери, возвращается к кровати, ложится с другой стороны от Птицы. Я нырнув под одеяло, поворачиваюсь на бок. Кончиками пальцев глажу Сашу по щеке. Тот слабо улыбается с закрытыми глазами. — Как в походе, — шепчет он. — Когда отец брал нас всех с собой. — Да, похоже, — отзываюсь я. — Было здорово. И лучше бы в поход, чем выныривать в эту реальность на следующий день. Я даже примерно не представляю, как сказать родителям, что развожусь, как вообще решиться на это. Но придется.