Есть ли в небе лисы?

Когда я просыпаюсь, Птица еще спит, но оно и понятно. Сережи нет, что тоже вполне объяснимо. Нервы Разумовский предпочитает успокаивать за рабочим процессом, а понервничал он накануне достаточно. Я пытаюсь аккуратно выцарапаться из оплетающих меня рук и ног и при этом не разбудить Птицу. Тот даже не дергается. Я, вмиг насторожившись, присматриваюсь и прислушиваюсь. Да нет, все нормально, дышит ровно. Видимо, отходняк от вчерашнего. Сунув ноги в тапочки, которые заботливо поставили с моей стороны, я встаю и бреду в коридор, а оттуда в гостевую. Там, на застеленной кровати разложены мои вещи. Я оставляла кое-какую одежду в башне на всякий случай, потому что бывали моменты, когда приходилось задерживаться допоздна. Да, как уже говорилось, я не самая лучшая жена. С другой стороны, если Андрей был так несчастлив со мной в браке, то мог бы сесть и поговорить по-человечески, а не прыгать налево. Я хотя бы романы на стороне не крутила. С этими мыслями иду в душ. Обидно, да, но далеко не так сильно, как должно быть. Обидно от самого факта обмана, нежели о того, что я собираюсь разрывать брак. Так бывает, когда долгое время планомерно изводишь свою вторую половинку, и в итоге измену она принимает за знак свыше. Башню я знаю, как свои пять пальцев, потому что участвовала в создании ее проекта, особенно во всем, что касается этого этажа. Сережа не мог доверить его никому другому место, где собирается жить и работать. Мы с ним провели десятки часов за обсуждением того, как будет устроен офис и жилая часть, спланировали все до миллиметра. И сейчас я захожу на кухню, над которой корпела несколько недель и которой теперь почти никто не пользуется. Вздохнув, лезу в холодильник, достаю оттуда миндальное молоко. Растительное я не пью, и Разумовский это знает. Оба. Остановившись возле кофемашины, включаю ее и думаю. В голову лезут мысли о том, как это будет, когда Сережа наконец найдет себе пару, приведет ее сюда, и я уже не смогу так вальяжно заявляться, когда вздумается и оставаться на ночь и… Мысль неприятная, иными словами. Не только из-за того, что придется держать дистанцию, но… Не знаю. Вдруг она разобьет ему сердце? Сережа — человек своеобразный. Чудесный, но к нему нужно привыкнуть, учитывать некоторые нюансы. Его очень легко задеть, и он об этом даже не скажет, будет молча переваривать. Птица… Это вообще отдельная тема. Подружек у него было до чертиков, да и друзей тоже, но все они не задерживались, менял он их как перчатки. А то и чаще. Я не знаю, что надо сделать, чтобы он позволил кому-то со стороны влезть к себе в душу. Хотя, нет, знаю. Нужно всего лишь за шкварник вытащить его, полуживого от не самых слабых инъекций, из наркопритона в восемнадцать лет, дать леща и умолять больше никогда такую херню не творить. Да, дурак. Никто и не спорит. Будто отвечая на мои размышления, сзади раздается деликатное постукивание о дверной косяк. Я оборачиваюсь. Смерив глазами Птицу, вновь смотрю на кофемашину. Выглядит Саша как оживший мертвец, но хотя бы оживший. — Кофе? — спрашиваю, больше не глядя на него. — Да, спасибо, — бормочет он и проходит дальше в кухню. Я ничего больше не говорю, молча делаю. Если начну сейчас, то обматерю его. Дважды. Может быть, трижды. Не уверена. Зато у Птицы, как известно, инстинкта самосохранения нет. — Ты разводишься? Я делаю глубокий вдох. Ставлю кружку на столешницу, чтобы не швырнуть ее в него. — Да, — отвечаю, заново запуская кофемашину. — Почему? — Потому что вы были правы, а я нет. С сиропом, без? — С ним. Значит, развод. Появившийся в дверях Сережа несколько остужает мой запал, и я даже не ору на его придурковатого брата. — Да. Радуйся. Андрей тебе никогда не нравился, я знаю. — Он мне за дело не нравился. Он тебя недостоин. — А кто достоин, Саш? — Я подхожу к нему, сидящему за островком, и с громким стуком ставлю кружку. — Ты? — Нет, — бормочет он, не глядя на меня. — Я — особенно нет. — Ясно, — киваю и отхожу обратно к столешнице, беру свою кружку. — Не хочешь поведать нам о том, что это была за хрень? Какого черта ты устроил? Ночных походов в ментовку мало было? Решил еще и упороться для полноты комплекта? — Отстань, мышка, — морщится Птица, мрачно глянув на меня. — Ты мне не мамка. — Я и не посторонний тебе человек, прикинь? Неожиданно, правда? После всего-то дерьма, через которое ты всех протащил. — Я не обязан отчитываться перед тобой. Не включай стерву. — Следи за языком, — холодно одергивает его Сережа, хлопнув ладонью по столу. — Не Ася виновата в том, что ты чуть опять на наркоту не сел. — Ну да, — криво ухмыляется Птица, прожигая брата злым взглядом. Потом переводит его на меня. — Что ты будешь делать дальше? Раз решила развестись? — Для начала разведусь. В моей жизни не особо что-то поменяется. Содержу я себя сама, детей нет, совместно нажитого тоже ничего, так что… Птица отодвигает кружку, откидывается назад на спинку стула. Смотрит, прищурившись, будто изучает меня. — У тебя уже есть кто-то на примете? — спрашивает он вдруг. Я чуть не давлюсь кофе, настолько это странно и совсем не к месту. — Мне кажется, подобное рано обсуждать, — спокойно говорит Сережа, похлопав меня по спине. — Все хорошо, Ась? Так нормально? — Ага, — хрипло отвечаю и ставлю кружку на столешницу, чтобы она все-таки не оказалась у Птички на голове. — О чем ты вообще, Саш? Я даже не… — Значит, нет? — уточняет он. — Отлично. Советую присмотреться к кому-нибудь поближе. — Что ты?.. — К Сереже, например. Он не будет против. К тому же… — Саша! — прерывает его Разумовский-старший таким злым тоном, какой я у него редко слышу. — Прекрати. — А почему нет-то? — пожимает плечами Птица. — Меня она не выберет, но с тобой сможет быть. Лучше, чем со всякими ноунеймами путаться. Я неверяще пялюсь на него, пока Сережа отчитывает брата за то, что тот выбрал явно не лучшее время и место для таких разговоров, не говоря уже о том, что промышляет каким-то домашним сутенерством, и вообще, она вправе сама решать. Она — это я. И ни слова о том, что Птица, по сути, несет чушь, потому что… Ну, потому что. Если бы между мной и кем-то из них могли бы быть подобные отношения, то это случилось бы раньше, так? Ага, когда Сережа не вылезал из компа, а Птица торчал то на том, то на этом. Кэшбэк на все, блин. Нет, мы дружим несколько лет, и все между нами давно выяснено, точки расставлены. — Как звали девушку, Саша? — вдруг интересуюсь, и на кухне воцаряется гробовое молчание. Спорящие близнецы поворачиваются ко мне. — Блондинку. Что с тобой была. Сама от себя не ожидала, если честно. В последнее время мысли приходят быстрее, чем я успеваю их обдумать. — Не помню, — мрачно отвечает Птица. — Ага. А ты как ее звал? Кого представлял? — Тебе какая разница, кого я представлял в том угаре, — вмиг щетинится Птица, за что получает убийственный взгляд от Сережи. Покачав головой, иду прямиком в офис, где оставила сумку вчера. Телефон в кармане, так что в Сашину комнату не возвращаюсь. Уже открывая дверь, являющуюся границе между жилой и рабочей частью, слышу, как Разумовские ссорятся. Подумываю вмешаться, но не уверена, что сама сейчас в состоянии послужить амортизатором. Какого хрена? Просто какого хрена? К чему все это было сказано Птицей? На кой ляд ему вообще приспичило искать девушку, так похожую на… Я обрываю эту строчку в голове. В очередной раз. Она лишняя, совершенно, она все поломает. Стоит мне задуматься о том, что все могло быть не так, как мне казалось, и случится коллапс, случится непременно. — Подожди, — зовет Птица, выскочивший в офис. От резких движений его пошатывает, и он, ухватившись за косяк, восстанавливает равновесие. За косяк Саше хвататься не впервой. Во всех смыслах. — Мышка… — Отстань, а? — прошу, взявшись за ручку двери. — Я сейчас не в состоянии играть в твои игры. Позже поговорим. Выйдя в коридор, шагаю к лифту. Поначалу опасаюсь, что Птица потащится следом, но этого не происходит, к счастью. Вместо него меня догоняет Сережа, который то краснея, то бледнея, извиняется за брата и говорит, что водитель ждет меня внизу, отвезет в любое место, какое скажу. Поблагодарив, хочу взять его за руку, но сразу вспоминаются слова Птицы о том, что Сережа не будет против. Просто прощаюсь и захожу в лифт. Саша несет чушь, с ним иногда бывает. Часто, на самом деле. Это как раз тот тип людей, в которых потенциала — море, но используют они его через задницу. Сережа психует, злиться, но что тут уже поделаешь? Его брат — человек взрослый, насильно взяться за ум не заставишь, хоть Разумовский-старший и пытался. По башне до сих пор гуляет видео, как Птица в дорогущем костюме, начищенных ботинках и элитных часах на руке драит полы в башне. Радостно и с энтузиазмом, потому что вещи не его, Сережины. Отличает их только прическа, у Саши беспорядка на голове больше, но это не мешало сотрудникам ловить инфаркт и белочку, когда они видели своего главного босса со шваброй. Сережа тогда разозлился и отправил Птицу работать на Vmeste хотя бы так, пообещав в противном случае заблокировать счета. Получилось то, что получилось, и долго не продлилось, ибо Сережа отходчивый и понимает, что от Саши в работе больше вреда, чем пользы. Я спускаюсь и, немного поболтав с администраторами, выхожу на улицу, сажусь в машину. И еду разводиться. …— Не так, — решительно заявляет папа, когда ребята пытаются поставить палатку сами. Оставив меня и Лешу оборудовать место для костра, он идет к ним и подробно объясняет, как надо, а потом и показывает. Олег, Сережа и Птица указания выполняют беспрекословно, слушают внимательно и делают ровно, как сказали. Если для первых двух это не так уж удивительно, но наблюдать за сосредоточенным Сашей, который не перечит взрослым направо и налево, — что-то новенькое. Поначалу он к идее с походом отнесся не очень положительно, но когда услышал, что это мой отец лично зовет всех троих, неожиданно быстро согласился. Папа действительно хотел, чтобы мы пошли все вместе. С моей троицей он и раньше виделся, но не сильно близко. А тут заявил, что должен знать людей, которые получают тумаки защищая его дочь. Ой, один раз было, и, прямо скажем, Птица там мог бы и не получить ничего, но это ж Птица. Он, если хоть раз в неделю в драку не сунется, сам не свой будет ходить. И вот мы здесь. Не знаю, на какие связи папа надавил, что ребят отпустили на все выходные, но я готова расцеловать его за это. Собственно, именно так я и сделала. когда узнала. Сережа, предоставив с палаткой разбираться остальным, подходит к нам с Лешей и присаживается на корточки рядом со мной, уточняет, что именно нужно сделать. — Как ты? — спрашиваю я, когда младший брат уносится искать в сумках мяч. — Нормально, — отзывается Сережа, чуть улыбнувшись. — Немного неловко, но мне здесь нравится. — Ну и хорошо. Сейчас они поставят палатку, разложим вещи, и можно будет на рыбалку сгонять. А потом пожарить что-нибудь. Зависит от исхода рыбалки. Как тебе идея? — Отличная, — кивает Разумовский и улыбается шире. — Как Вася? Он… не обиделся, что ты поехала с нами, но без него? — Ну, он сам не смог. — Я просто не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за этого. — Слушай, Сереж, — я встаю и протягиваю ему руку, — если мой парень когда-нибудь решит с вами конкурировать в моей жизни, то шел бы он на фиг. Разумовский, взяв мою ладонь, поднимается на ноги. Не тянет и не использует для равновесия, просто мягко держит. — Очень надеюсь, что и вы про меня не забудете, когда девушек найдете, — добавляю, усмехнувшись. — Ася, — хмурится Сережа, чуть сжав руку. — Что ты говоришь? Такого не будет. — Ну и хорошо. Поможешь мне, кстати, с математикой в понедельник? Я завалюсь, в любом случае, но может, хоть чуть выше оценка будет. — Конечно, — произносит Разумовский, кивнув. — И ты не завалишься. Мы с тобой все подготовим. Там не сложно, я постараюсь объяснить понятнее. — Спасибо, Сережа, — широко улыбаюсь и тянусь, чтобы привычно обнять его, потому что он тактильный донельзя, я знаю это, и совсем не против, чтобы я выражала свою привязанность так. Вот только мы оба замираем, вспомним про папу. Разумовский снимает руки с моих плеч, делает вид, что поправляет капюшон толстовки. Я вроде как держусь за него для равновесия. Дурь та еще, и ни один родитель не поверит, но мне зимой исполнилось восемнадцать, так что вряд ли папа будет прямо сильно ворчать. Тем более, Сережа ему нравится, он хороший, умный, добрый и очень вежливый, и при этом может за себя постоять как в словесном плане, так и физически. Олег рассказывал, как учил его. И сейчас я смотрю на Разумовского и думаю, как это было бы, если б мы… — Давай я тебя сфотографирую, — предлагает Сережа и указывает на место, недалеко от небольшого обрыва, откуда очень хорошо видно озеро внизу. — Вон там. Васе понравится. — Да, Васе понравится, — бормочу я, отводя взгляд… — Не будет тебе развода, мразь, — шипит Андрей, опять сжав пальцы у меня на шее. — Я тебя убью, если решишь сделать это, ясно? И сестрица твоя ничего сделать мне не сможет, так что подумай как следует о том, как будешь заглаживать вину завтра. Советую постараться. Андрей отпускает резко и отходит, а я падаю на пол и хватаю ртом воздух, мне кажется, что я не могу дышать до сих пор. — Дошло, надеюсь, — холодно бросает но и заносит ногу для удара. Я съеживаюсь, сил хватает только на то, чтобы закрыть голову руками. Андрей не бьет, присаживается на корточки и издевательски нежно гладит меня рукой по волосам. Вроде даже собирается что-то сказать, но тут я слышу, как дверь в квартиру распахивается, потом раздает знакомый, родной и очень злой голос, обещающий ублюдку небо далеко не в алмазах. Андрей ничего больше не успевает, Птица налетает на него, и против разъяренного Саши у того нет шансов. Разумовский мало того, что отчаянный и уверенный в том, что терять ему нечего, так еще и все-таки дал Олегу себя тренировать в перерывах между запоями, дебошами и загулами. Я смотрю на то, как он остервенело бьет кулаком по лицу Андрея, который вяло пытается сопротивляться, и зову Птицу, зову, но он не обращает внимания. И тогда я сажусь, тщетно пробую подняться, тянусь к нему и… Открываю глаза. Я в машине, на водительском месте. Рядом уличный фонарь. Улица незнакомая. Нахмурившись, осматриваюсь. От легкого движения ногу прошивает острая и сильная боль. Вскрикнув, хватаюсь за руль. Голос хриплый, шея… Я зажмуриваюсь. Все становится на места. Смотрю вперед. Я помню, что случилось, помню, как порезала ногу об осколки банки, брошенной мужем на пол, помню, как Андрей кинулся на меня и душил, как вроде бы собирался уйти, но потом вернулся, еще более злой, чем раньше. Я огрела его по голове банкой с краской, что от ремонта студии осталась. Пока он матерился и валялся на полу, умудрилась доковылять до двери и, забрав ключи, сбежать. Села в машину. Нога правая, так что мне повезло, и я поехала. Куда-то. В истерике. Я недолго ехала, справедливости ради. Мне было слишком больно и страшно, и я остановилась… где-то. Видимо, еще и сознание умудрилась потерять. И, конечно, оно подкинуло мне очень веселый сон. Не особо удивляет, почему в голову пришел именно Птица. Он защищал меня всегда, чуть ли не с самого начала, когда отсадил к стене, поставив между мной и классом себя. Ко мне не так уж паршиво относились, но Саша людям не доверял и не доверяет. Я закрываю глаза. Не было его там. Не было. Мы с Андреем поругались, и он решил не ограничиваться словами. Вот и все. Снова реву. Руки дрожат, когда я задираю штанину брюк, пытаюсь рассмотреть, что там с ногой. Слишком больно, очень неправильно больно. И кровь до сих пор идет? Нужно в травму, наверно. Но я и сюда-то на чистом адреналине добралась. Нужно позвонить Сереже. Нужно, вот только телефон остался дома. Стукнув по рулю, я упираюсь в него же лбом, позорно хнычу. Истерика вновь тянет свои уродливые лапы ко мне, и я не знаю, что ей противопоставить. Все вокруг кажется ненастоящим, придуманным, как пригрезившийся Птица. Так не должно было случиться. Андрей не мог, он… Он что? Он сделал. Это мне как раз не приснилось, нога и шея тому свидетели. Я открываю бардачок, шарю внутри рукой. Вытаскиваю карманное зеркальце. Рассмотреть, что там с горлом, не получается. Если остались следы… А они, скорее всего, остались. Бешеный Саша уже не будет бессознательными глюками. Но сейчас-то что делать. У меня даже документов нет с собой. Я вздрагиваю, когда ручка дверцы несколько раз дергается. Подняв взгляд, ожидаю увидеть в окне Андрея, но вместо него там стоит Сережа. На лице просто океан беспокойства, и я никак не могу понять, зачем он здесь. Нет, для него не будет проблемой найти человека, но на кой было искать сейчас? Я опускаю голову, чтобы за волосами не было видно шеи, щелкаю по замку. Дверца открывается. — Ася, я… Прости, я, может, перегибаю палку, но… Я заподозрил неладное, и… — Разумовский делает глубокий вдох, пытаясь успокоить мысли. Зачастую они у него скачут в голове просто каким-то нереальным галопом. — Прости. Просто ответь, как ты? Все в порядке? Я хочу ответить, хочу объяснить нормально, но слезы душат, мешая говорить. Ничего не в порядке. Я идиотка, и ничего не в порядке. Даже смотреть на него не могу. — Да чего ты тянешь?! — раздается возмущенный Сашин голос. — Ну-ка. Рядом слышится возня, и Птица спрашивает: — Мышка, ну что за цирк, ты… Он замолкает, опускается на корточки. Я чуть поворачиваю голову, вижу, как Саша касается пальцами моей штанины на бедре. Брюки бежевые. Черт. Наверняка изгваздалась в крови, когда пыталась глянуть, что там с ногой. — Это?.. Птица смотрит на меня. Даже в темноте улицы вижу, как в глазах его загорается знакомый огонь. — Что он сделал? — с едва сдерживаемой злостью спрашивает Саша. — Мышка? Где поранил? — Что? — тут же пугается Сережа, опять суется ближе. — Ася? Что случилось? Скажи, пожалуйста, мы… Я не слушаю дальше, да и говорить не могу, опять накрывает. Пропускаю момент. когда Птица вытаскивает меня из машины, берет на руки. Теперь им отлично видно, что я босиком, и ступня в крови. Сережа, бегло осмотрев ее, торопится открыть дверь машины, на которой они и приехали, садится назад вместе со мной, потому что за руль и в мирное-то время вряд ли захотел бы. А сейчас я вижу, как сильно у него трясутся руки, слышу, как надламывается голос, когда он говорит, что сейчас поедем в больницу, и просит чуть-чуть потерпеть. И я реву еще сильнее, вцепившись в него, потому что другого якоря у меня сейчас нет. …Рыба была отличная. Мы с Сережей в поимке не участвовали, зато вдоволь нагулялись по лесу, пока другие мальчишки с папой учились премудростям и тонкостям рыбалки. Я, если честно, сомневалась, что они что-то поймают. У меня стойкий стереотип, что делать это надо только в пять утра, потому что рыба, видимо, любит твои страдания и клюет на них лучше, чем на червя. Оказывается, нет. Папа нагло врал. Мы сидим у костра, слушаем, как отец травит армейские байки, а Леша тем временем уже крепко спит в палатке, изрядно задолбавшись. Молодой, неопытный. Я устроилась на бревне которое нашел Птица и специально сюда припер. Сам он сидит по правую сторону от меня, а Сережа по левую. Папа и Олег заняли складные стулья. Волков внимательно слушает, иногда уточняет, и, похоже, что ему армейская тематика очень даже заходит. Сережа пытается скрытно зевать, Птица ножом выпиливает что-то из деревяшки. Впечатлений сегодня было достаточно, так что я тоже не отказалась бы отправиться на боковую. О чем родителю и говорю, улучив момент после очередной истории. Папа, спохватившись, соглашается, и мы тушим костер и готовимся ко сну. Палатка общая, разделенная символической перегородкой. С одной стороны в спальники укладываются Олег, Сережа и Птица, с другой я и папа, Леша там уже сопит давно. Я тоже пытаюсь. Долго пытаюсь, как мне кажется. Потом слышу тихое: — Мышка? — Чего? — чуть слышно отвечаю, приподнявшись. — Давай сюда. Немного поколебавшись, выползаю из спальника и выглядываю за перегородку. Птица указывает на место рядом с собой. В принципе, поместимся. Цапнув спальник, утаскиваю его туда, расстилаю. Папа вряд ли будет ругаться. Он с некоторых пор почему-то уверен, что я больше по девочкам, поэтому родительское сердце даже возрадуется, может быть. Жаль его разочаровывать, но тут тоже ничего не светит. Я забираюсь обратно в спальник, устраиваюсь удобнее и оказываюсь на боку, лицом к лицу с Птицей. Не вижу в темноте, но точно уверена, что ухмыляется. Протянув руку, касаюсь кончиками пальцев его щеки ну точно. — Не самое подходящее место, чтобы меня полапать, мышка, — шепчет тот. — Иди в задницу, Саш, — советую, убрав руку. — Можно. Но давай сначала традиционно. — Традиционно сейчас дам тебе в глаз. Саша фыркает в подушку. — Странные у тебя традиции, мышка. Но я всегда за эксперименты. — Боже, — придушенно бормочу, стараясь ржать потише. — Извращенец. Спи давай. — Спокойной ночи, мышка. — Спокойной, Саша… В больнице из ступни достают два осколка. Теперь ясно, почему было так больно. Со мной рядом остался Сережа, а Птица и подоспевший Волков то громко, то тихо переговаривались в коридоре. Я просила старшего Разумовского приглядеть за братом, чтобы тот не пошел творить дичь от бешенства, но он сказал, что Олег справится. В крайнем случае, вырубит Птицу до лучших времен. Сережа тоже не в духе, можно не сомневаться. К испугу примешалась изрядная доля злости, особенно после того, как он увидел мою шею. Каменным голосом сказал, что мы поедем снять побои, на что я отказалась. Лучше не предавать это огласке. Единственная постоянная женская фигура рядом с Сергеем Разумовским едет снимать побои? О-о-о, держите журналистов семеро. Такое они не пропустят, а Сереже ни к чему подобные сплетни. Птица все-таки вламывается в смотровую, но уже под конец. Мне успевают забинтовать ногу. Сережа уходит получать назначения, Саша, не церемонясь, берет меня на руки, и плевать ему на заверения о том, что я сама смогу. Спорить долго у нет сил. Я обнимаю его за шею, утыкаюсь лицом в плечо. — Все будет хорошо, мышка, — вмиг изменившимся голосом шепчет Птица. Если до этого он разговаривал грубо и отрывисто, то сейчас будто рубильник выключили. — Ты в безопасности. Сейчас поедем домой, чтобы ты могла отдохнуть. Я… Он помогает мне сесть в машину и лезет следом, устраивается рядом. Я ничего не могу с собой сделать, я двигаюсь ближе, обнимаю его, потому что мне нужно. Нужно и важно, и… — Я дурак, мышка, — чуть слышно выдыхает Саша мне в волосы. — Такой дурак. Я… Больше никому не позволю причинить тебе вред, обещаю. На крови буду клясться, если хочешь. — Как ты называл ту девушку? — хрипло спрашиваю, ежась от боли в горле. — Блондинку. Как? Он медлит, рука на моей спине, что до этого водила по ней туда-сюда, замирает. Я не знаю, зачем мне эта информация. Мысли скачут, не давая покоя, и зацепилась я почему-то именно за такую. — Птиц? — Не называй меня так, — тихо просит он. — Не ты. Пожалуйста. — Саша, — выдыхаю я, закрыв глаза. — Как? — Ася. Асей называл. Мышкой. Извини за это. Я перебрал, и меня заглючило, что… Тупость просто. Не обращай внимания. Но не обращать внимания уже вряд ли получится. Все становится слишком логичным. …Я сижу на бревне, потирая плечи руками. Прохладно, но возвращаться в палатку не хочется, все еще спят. Разбужу еще. Зато отсюда вид красивый. Сзади слышится шорох, но когда я оборачиваюсь, там никого нет. Потом опять шорох, и вылезает Птица, заспанный и растрепанный, накидывает на меня одеяло, вытащенное из спальника. Зевнув. приземляется рядом и достает сигарету. — Чего подорвался? — спрашиваю, двигая одеяло так, чтобы набросить и на него тоже. Приходится сесть ближе и прильнуть к нему. Саша пользуется, одной рукой обвивает мои плечи, прижимая еще теснее. — А ты чего подорвалась? — парирует он. И то верно. Птица поворачивает голову в противоположную сторону, выдыхает туда дым. Прохладно интересуется: — Че там твой Вася? — Не знаю, тут связь не ловит почти. Вроде не сильно обиделся. — Будет залупаться — я ему бошку откручу. Так и передай. — Да ну тебя. — Не ну. Должен знать, с кем дело имеет. Он же сестру свою небось так же пасет. Сестру. Наверно. Вздохнув, мычу нечто нечленораздельное. Зажав в зубах сигарету, Птица роется в кармане куртки. — Держи, — бормочет он и сует мне что-то в руки. Я всматриваюсь в кусок деревяшки. Поначалу не доходит, а потом начинают угадываться черты, все больше и больше. И вот я держу на ладони угловатую деревянную мышь, с криво вырезанными усами. Губы сами собой расплываются в широкой улыбке. Зажав поделку в кулаке, лезу обниматься...