Есть ли в небе лисы?

Я просыпаюсь уже ближе к одиннадцати и впервые за долгое время чувствую себя выспавшейся и отдохнувшей. Мысли так и норовят нырнуть в другую реальность, напомнить, что все далеко не так радужно, ведь за стенами этой башни меня ждет либо жизнь с соулмейтом, к которому я ничего не чувствую, либо полный отказ от этой связи. И ничего хорошего нет ни в том, ни в другом. Говорят, что единожды ощутив сопряжение, больше уже никогда не сможешь жить спокойно и будешь очень завидовать тем, кому повезло остаться без метки, ибо это что-то невообразимо прекрасное. Но я ничего не чувствую! Вообще! Так, ладно. В сторону это все пока. Я, потянувшись, встаю. Вчерашнее платье валяется в кресле, где я его и оставила, а на мне широкая мужская футболка. Сережина. Он дал ее для сна, и это уже вот вообще не напоминает деловые или хотя бы околодружеские отношения. Плохо. Из-за своего идиотизма я липну к человеку, который, возможно, хотел бы получить свою родственную душу, а не тусить с чужой. И пусть меня к нему магнитом тянет, Сережа-то не виноват в этом. Встав, обнаруживаю возле кресла еще и пакет, в котором лежит стопка моих вещей. Сверху записка о том, что Разумовский попросил мою сестру привезти их, сказал ей, что мне стало плохо на приеме, и он отвез меня к себе. На самом деле, он зря пытался велосипед изобрести. Полина не слепая, она видит, как младшая сестра чахнет рядом с Андреем. Она его и так не особо жалует, характерами не сошлись, а уж заметив изменения в моем поведении, Полина и вовсе смотрит на него таким взглядом, будто вот-вот разорвет. Так что Разумовскому не надо было ничего придумывать. хватило бы правды. Я переодеваюсь, привожу себя в порядок и выхожу в коридор. Нужно поблагодарить Сережу за гостеприимство и отправляться домой. Оттуда уже позвоню Андрею, попробую поговорить о том, что происходит. Объясню, что не хочу этой связи. Может быть, получится мирно разойтись. В офисе за рабочим столом нахожу не Сережу. Птица, разговаривающий с кем-то по телефону, поднимает на меня взгляд изменивших цвет глаз и, усмехнувшись, машет рукой, потом показывает два пальцы и обещает скоро освободиться. Кивнув, захожу за барельеф позади его стола и там толкаю стеклянную дверь, чтобы попасть на балкон. Там вдыхаю прохладный воздух и опираюсь о прозрачное ограждение. Иногда кажется, что половина башни сделана из стекла. Порой думаю, что не кажется. Птица присоединяется ко мне спустя пару минут. — Нравится вид? — интересуется он. — Да. Я вроде даже свой дом отсюда вижу. Вон там. Я указываю в нужную сторону, но Птица смотрит туда лишь секунду, потом сразу же возвращается взглядом ко мне. — Переезжай, — вдруг предлагает он, пожимая плечами. — Сможешь видеть его хоть каждый день. — Я и так его каждый день вижу, — несколько оторопело отвечаю, удивленно посмотрев на Разумовского. — Чего вдруг ты об этом заговорил? — Я… Он морщится, дергает плечом, будто его туда только что толкнули. — Я шучу, мышка, — заявляет Птица, ухмыльнувшись. — Настроение хорошее. Хочешь обсудить вчерашнее? Я отворачиваюсь и вновь брожу взглядом по городу внизу. — Не очень. — Сережа не скажет, но этот ублюдок тебе совершенно не подходит. — Знаю, — просто отвечаю вместо того, чтобы спорить. — Давай не будем о нем, а? Может, позавтракаем вместе? Если у вас с Сережей есть время. Птица соглашается, и мы еще некоторое время стоим на балконе, обсуждая сторонние темы, больше никак не касаясь Андрея. Потом спускаемся вниз и идем в кофейню напротив, чтобы перекусить и выпить кофе, а после возвращаемся в башню, потому что контроль над телом берет Сережа. Мы с ним приходим к выводу, что самое время обсудить его новые проекты, которые он хочет мне предложить. Поскольку ни инструментов, ни образцов у меня с собой нет, мы ограничиваемся словами и набросками. Я тщательно записываю все, что Разумовский говорит, осматриваю помещения, где предстоит работать. Там и время обеда подходит. Грех не воспользоваться поводом провести еще немного побыть вместе. Дабы растянуть момент, я предлагаю что-нибудь приготовить самим, и Сережа соглашается. На кухне он себя чувствует еще менее уверенно, чем я, поэтому получается еще дольше. Зато вместе. И это чертово «вместе» меня преследует. Я хочу всего этого, хочу быть вместе с ним и… Может быть, стоит предложить? После того, как разорву отношения с Андреем. Пообещаю, что если Сережа найдет своего соулмейта, то я сразу отступлю, а пока можно попробовать. В итоге домой я еду только к вечеру. Никто меня не караулит возле подъезда, и я спокойно поднимаюсь к себе. Не то чтобы я ожидала этого, но… Опасалась, скажем так. Разувшись, иду в душ, делаю воду попрохладнее, будто это поможет мне настроиться на неприятный разговор. После переодеваюсь и иду на кухню, долго смотрю в темный экран мобильника. Ладно, нет смысла оттягивать. Я пишу Андрею о том, что нужно поговорить, игнорируя при этом все злобные сообщения выше после моего побега. Как назло, он отвечает, что сейчас занят с друзьями и разберется со мной вечером. Разберется. Поморщившись, смахиваю с экрана мессенджер, лезу в соцсеть. Сначала привычно в аккаунт Разумовского, личный, где висит новая фотка с нашего сегодняшнего обеда. Меня на ней нет, но подпись о том, как тепло и хорошо он провел время, заставляет улыбнуться. Сережа не особо любит публичность, но PR-отдел воет и умоляет, поэтому иногда он пробует вести свой аккаунт, не доверяя это другим. Некоторое время спустя после нашего знакомства посты стали появляться чаще, потому что и Разумовский начал выбираться из своего логова, проводить время не только за работой, но и со мной. В голове мы успешно прикрывались работой. Но я больше не хочу себя обманывать. Меня тянет к этому человеку, я его… Для чистоты эксперимента захожу на страничку Андрея. Ничего даже не екает. Зато вижу новый пост, узнаю на фотке знакомый бар. И в голове щелкает. Нет, это нужно сделать прямо сейчас, оттягивать нельзя. Я быстро меняю домашнюю одежду на джинсы, рубашку и куртку и бегом направляюсь вниз, к машине. Фото Андрей выложил недавно. Должен быть еще там. В людном месте даже лучше будет. Сядем за отдельный столик, и я все скажу, вряд ли он будет орать при своих друзьях. Хотя бы первая волна пройдет легче. На парковке у бара едва не врезаюсь в чужую машину — настолько спешу. Выскочив на улицу, опрометью бросаюсь ко входу заведения, будто что-то тащит меня туда, и у этого «чего-то» поджимают сроки. Андрей сидит спиной ко мне, с ним еще трое. Двоих я не знаю. Поправив сумку на плече, решительно направляюсь к ним. И застываю, услышав: — А что с той девкой, Андрюх? Чью метку я тебе делал? Двое друзей, что сидят напротив Андрея и говорившего, меня замечают. Мы знакомы, хоть я и не помню имен. Мой соулмейт активно хвастался им мною, несмотря на то, что постоянно гнобил меня саму за все, что угодно. Один из друзей пытается подать знак Андрею, другой просто чуть ли не ныряет в кружку с пивом. Мой драгоценный оборачивается. — Поддельная метка? — холодно уточняю, скользнув взглядом по четвертому участнику беседы. Его я не знаю, но сейчас он выглядит испуганным. Потому что это долбанное преступление, и говорить об этом так открыто могут только долбанные долбоящеры. Я задираю рукав. — Вот эта? Парень смотрит на Андрея, тот встает. — Ты чего забыла здесь? — раздраженно цедит он. Я трясу рукой фактически у носа его друга. — Вот эта метка? Или говори сейчас или разбираться будет полиция. Вокруг становится до странного тихо. Вроде бармен даже музыку приглушил. Еще бы, тут целый драматический театр. Парень опять смотрит на Андрея, тот пытается заговорить мне зубы. Какая-то девушка подходит и предлагает вызвать полицию. Это становится финальным штрихом, и друг моего «соулмейта», опустив голову, говорит: — Да, эту. Я по фотке бил. Хорошо вышла. Он встает и тыкает пальцем в Андрея: — Но это все он! И только! Он угрожал мне, заставил, шантажировал! — Что ты несешь? — рявкает тот, оттолкнув его. — Заткнись! — Я не собираюсь подставлять себя из-за того, что тебе захотелось утереть нос зазнавшейся девке, которая тебе отказала! — орет парень на весь зал. — Ты шантажом вынудил меня набить тебе поддельную метку! Я сейчас очень жалею, что не умею набивать лица. Но душевный подъем внутри пересиливает даже злость. Андрей не мой соулмейт. Не мой. У нас нет связи. Вот почему я ничего не чувствую, он просто мне никто! Связи и быть не может! Он подлый обманщик, и я не обязана с ним ничего разрывать. потому что ничего и нет! Не теряя времени, выбегаю на улицу. Андрей догоняет меня уже на парковке, хватает за руку и пытается остановить, кричит, что я дура, и все было не так. После чего получает заряд перца в морду и орет еще громче, а я сажусь в машину и уезжаю. Баллончик кидаю на соседнее сиденье. Вот и пригодился. Поверить не могу, просто поверить не могу! И как решились-то? Это же на самом деле преступление, и за него судят по всей строгости! Чем таким Андрей мог шантажировать своего дружка, что тот пошел на такое? И из-за чего? Из-за того, что я отказалась от отношений когда-то? Насколько мелочным и тупым надо быть, чтобы устроить подобную дичь? Я даже не понимаю, почему еду именно к башне Vmeste, а не домой или к сестре, да куда угодно еще. Нет, мне нужно именно сюда, я хочу именно с Разумовским поделиться радостью и разочарованием, обидой от того, как жестоко меня обманули. Главное, что все вскрылось. Осталось выяснить, кто еще был в тот вечер в галерее и… Остановившись возле лифта в холле, смотрю на гостеприимно распахнутые двери. Ах ты козлина. Не может быть. Да нет же. Он бы сказал. Точно сказал бы. Не-е-ет, не стал бы молчать. Кто о таком молчит? Двери закрываются, и я повторно тыкаю в кнопку, прошипев: — Разумовский… В Сережин офис я поднимаюсь уже не в таком положительном настрое. В своих догадках я уверена процентов на девяносто. Метки подделывают, да, такое было, есть и будет, никуда не скрыться от человеческой подлости. В большинстве случаев, все выясняется довольно быстро, потому что второй человек с меткой бьет тревогу. Очевидно, мне достался тукан, а не человек. Проблема в том, что случаи, когда связь почти не ощущается даже после принятия, есть, и обманутому сложно определить, действительно ли он обманут или просто дефект вот такой. Я, например, не задумалась о том, что Андрей решит просто сделать татушку. Дура. Уверена, если сопоставить метки, можно найти различия, неточности. Я даже не проверила. Мне противна была мысль лишний раз коснуться его. Вот только в тот день я должна была встретить своего человека, и он там был! Обязан был быть, иначе не происходит. И сейчас этому конкретному человеку хочется откусить!.. И все же злость отступает, когда я захожу в офис и вижу обеспокоенного Сережу, которому Марго уже явно сообщила о моем визите. Пока он пытается выяснить, что случилось, все ли в порядке и так далее, я просто обнимаю его, потому что сопротивляться себе больше не могу. Вцепившись в фиолетовый свитер, пересказываю все, что случилось, дважды повторяю про чертов обман. Знать. что все с Андреем обман — бесценно. — Татуировка, — шепчет Сережа, выдохнув. — Конечно. Я так и думал, но хотел найти доказательства и… Я отстраняюсь. Резкость по отношению к нему кажется кощунственной, но я все равно хватаю его руку и задираю рукав раньше, чем он спохватывается. — Ясно, — констатирую, отпустив чужое запястье. На бледной коже красуется моя метка. — Тоже набил? — Что? Ася, нет, позволь объяснить… — Да идите вы все в задницу, — бормочу я и разворачиваюсь. Уйти сразу не получается, Сережа пытается остановить, объяснить, что подумал, будто это какая-то ошибка, что его метка дефектная из-за того, что их двое, а Андрей подошел ко мне со своей рукой первым, и Разумовский растерялся, не понял сразу, что произошло. Потом решил повременить и все проверить, просто общался со мной, пока искал лазейки и варианты того, как Андрей мог обмануть нас, но ни в одном тату-салоне по стране не нашел его данных. Сережа перерыл носом все, даже проверил всех, кто уже был осужден за пособничество и уже вышел на свободу. Тщетно. На этом я выдираю руку из его нервной, почти панической хватки и захожу в лифт, послав напоследок Разумовского куда подальше. Сережа останавливается в коридор, и я спокойно уезжаю. Спокойно — громко сказано. Я в бешенстве и очень расстроена, мне безумно обидно за три потерянных месяца, которые провела с гребаным Андреем только из-за того, что Разумовский подозревал свою метку в негодности по причине ДРИ. Это были отвратительные дни, ужасные, самые худшие в моей жизни. Ему нужно было просто сказать, просто, черт бы его побрал, сказать! Я сажусь в машину, завожу мотор и… Сижу. Куда мне ехать? Я не знаю. Домой? Страшно. Не из-за Андрея, страшно от своих мыслей, страшно вот так все оставлять с Разумовским. К Полине? Она, конечно, будет рада, что вся эта катавасия закончилась. Да, к ней лучше всего. Но я продолжаю сидеть, заглушив уже машину. По стеклу начинают стучать мелкие дождевые капли, довольно быстро это превращается в полноценный дождь. Боковым зрением вижу движение и поворачиваю голову. От входа ко мне спешит Разумовский с зонтиком. Приблизившись, стучит в стекло. Я открываю дверцу. — Ася, я понимаю… — Начинает было он, но сбивается, делает судорожный вдох. — Я понимаю, что ты зла на меня. Я заслужил это. Но, прошу тебя, давай поднимемся, и я вызову тебе водителя. Что-то с машиной? Заглохла? Не сиди здесь, пожалуйста, ты так замерзнешь. Я продолжаю молча смотреть на него, от чего Сережа нервничает еще больше. — Или ты можешь остаться сегодня здесь, — продолжает он, нервно перебирая пальцами по ножке зонта. — Я не попадусь тебе на глаза, обещаю. Отдохнешь спокойно и завтра поедешь. Или… — Пойдем, — говорю я и сую ключи в сумку, после чего вылезаю из машины. — Переночую, если ты не против. Сережа тут же передает мне зонт, ежится от холодных капель, что градом льются на него. Я беру его за руку и вновь смыкаю длинные, почти музыкальные, пальцы на металлической ножке, потом двигаюсь ближе. Разумовский послушно держит над нами зонт, и вместе мы возвращаемся в башню. В лифте царит напряженная тишина, я искоса посматриваю на Сережу, который теребит то зонт, то рукав, то поправляет воротник, то расстегивает и обратно застегивает две пуговицы на воротнике свитера. Казалось бы, времени до его этажа не хватило бы на все эти действия, но Разумовский справляется. В офисе я все так же молча иду в жилую часть и там закрываюсь в гостевой спальне. На кресле лежит футболка, аккуратно сложенная, пахнущая приятной свежестью. Его футболка. Когда положил, интересно? Я сползаю по стенке и пытаюсь все в голове устаканить. *** Время уже третий час ночи, но заснуть я не могу. Мысли скачут, сталкиваются друг с другом, давят. Внутри облегчение от того, что Андрей мне никто, но и лучше не становится. Мой настоящий соулмейт сейчас где-то там, за дверью. Дурной. Неужели и правда подумал, что у меня может быть все хорошо и радужно с фальшивкой? Решил, что я, вопреки всему, смогу быть с Андреем? Или все же искренне считал, что Вселенная над ним посмеялась и наделила неправильно меткой? Бросила кость, но цепь слишком короткая, чтобы взять. Как можно было в подобное верить? Дефектная метка. Дурак, боже, какой же дурак. Я встаю и вылезаю из-под одеяла, иду в коридор, а из него в кухню. Включив свет, ищу на столешнице графин или что-то подобное. Лезть в холодильник совесть не позволяет. В офисе стоят автоматы, но тогда… — Все в порядке? Впрочем, Разумовский сам меня находит. С бутылкой воды из того самого автомата, как иронично. — Пить захотела, — коротко отвечаю, и он сразу передает мне свою ношу. — Марго сказала, что ты встала. Я решил, то вода не помешает, — будто оправдывается Сережа, старательно избегая смотреть в глаза. — Тут пусто, поэтому я принес. — Спасибо. Он отходит, а я вспоминаю, что на мне только его футболка. Она, правда, достает до середины бедра и все закрывает, но должно быть неуютно. Однако, мне наоборот спокойно, даже слишком. Все встало на свои места. Да и какой смысл бояться Сережу? Он не сделает ничего, если я не захочу. В нем я почему-то уверена. Разумовский садится за островок, несколько раз стучит по гладкой поверхности пальцами. Убирает их, сцепляет в замок и смотрит в пол. Я не выдерживаю. Поставив бутылку на столешницу, иду к нему. Сейчас мы так близко, что мое колено соприкасается с его. Сережа поднимает голову. — Почему молчал? — спрашиваю я. — Прости, — тихо говорит он. — Я правда думал, что это какая-то ошибка, и природа сыграла со мной очень злую шутку. Все равно искал, почему так, но сначала ты казалась счастливой. И я подумал… Он пожимает плечами, отворачивается, прячась от меня за упавшими на лицо прядями. Я осторожно отвожу их в сторону, от чего Сережа вздрагивает. — Извини, — бормочу, убрав руку. — Мне… — Дело не в этом, — быстро говорит Разумовский. — Не в том, о чем ты сейчас думаешь. Я… Все это немного непривычно. За три месяца я так и не смог привыкнуть к тому, насколько сильно хочу твоих прикосновений. Прости. Закусив губу, провожу пальцами по его щеке. Сережа закрывает глаза, жмурится, перехватив мою руку, жмется с ней губами и снова шепчет извинения. Я двигаюсь ближе к нему, ничего не могу с собой сделать. К Разумовскому тянет, тянет безумно, и теперь я понимаю, что вот это оно, вот она связь.Такая, про которую пишут в книжках, слагают стихи и снимают кино. Мне хорошо просто от того, что он рядом, держит меня за руку. — Я думал, что у вас все хорошо, — тихо признает он. — Думал, что… Только недавно замечать начал. Первый раз, когда увидел вас вместе на одном из мероприятий. Я кожей чувствовал, что тебе с ним некомфортно, и начал копать снова, с удвоенной силой. Все, что мог, — это быть рядом с тобой, хотя бы в качестве друга. И сейчас… Прости меня, Ася. Ты не обязана принимать эту связь. Я ни в коем случае не буду тебя заставлять. Ты достойна того, чтобы жить так, как тебе хочется. — А ты сам? Ты хочешь принять связь? — Очень хочу, — говорит Сережа и смотрит на меня, смущенный донельзя. — И когда… Если вдруг ты захочешь этого, я буду ждать. — А если я хочу сейчас? Он отпускает мою руку и настороженно спрашивает: — Ты… сейчас? Кивнув, становлюсь к нему совсем близко. Стул делает разницу в росте незначительной, и я тянусь к Сереже, обнимаю его лицо ладонями. Внутри ворочается предвкушение и желание поскорее сделать это, но я все останавливаюсь в паре сантиметров от его губ и спрашиваю: — Можно? — Ты действительно готова? — чуть слышно уточняет Сережа. — Да. И он целует меня. Это подобно распустившемуся в теле бутону, который так долго ждал внимания от того самого, одного единственного человека. Я прижимаюсь к нему теснее, чувствую, как его руки обнимают меня, несильно давят на спину, чтобы мы стали еще ближе, хотя кажется, что уже некуда. Это хорошо, слишком хорошо, и вдвойне хорошо от того, что я наконец чувствую эту прочную нить между нами, которая с каждым касанием мягких губ становится еще крепче. Все во мне жаждет быть с ним, лишь бы касался, лишь бы продолжал целовать. Честное слово, если бы не одно но, я бы умоляла его взять меня прямо вот на этом островке, потому что такого сильного желания никогда не испытывала. Не хочется ни ждать, ни проверять, ничего, мы три месяца вокруг да около ходили. Но. Будто чего-то не хватает. Я отстраняюсь от Сережи, смотрю в глаза. Ласково касаюсь покрасневшей щеки. Разумовский смотрит так, словно весь мир ему только что подали на ладони, крепко прижимает меня к себе, не желая отпускать. — С ним тоже, — говорю я, прильнув своим лбом к его. — Я чувствую, что с ним тоже. Связь установилась не полностью. — Да, — отзывается Сережа. — Позови. Разумовский закрывает синие глаза. Через мгновение на меня смотрят уже желтые. Птица встряхивается, расправляет плечи, выпрямляется. Повадки сразу становятся иными, даже наклон головы выдает другую личность. — Не переживай, душа моя, ублюдок заплатит, — цедит Птица, когда я, выдохнув, обнимаю его, уткнувшись в плечо. — Конечно. Закон с такими очень строго обходится. — Да, — бормочет он. — Закон суров. И что теперь, мышка? Поцелуешь и меня? Голос у него игривый, но я отлично чувствую, насколько нервным движением его пальцы проходятся по моему позвоночнику. — А ты хочешь? — спрашиваю, подняв голову. Птица обхватывает меня за подбородок, смотрит, склонив голову набок. Интересуется: — Похоже, что не хочу? — Не знаю. Было бы неплохо, если бы ответил прямо, пока я не решила, что тебе оно даром не сдалось. — Хочу, — говорит Птица, и это все, что мне нужно, чтобы поцеловать его. И вот теперь цепь между нами замыкается полностью, и словами это не описать.Чувство настолько сильное, что кажется, будто оно вот-вот поглотит тебя, но вместо того, чтобы бежать, ты отчаянно стремишься навстречу. Нет ничего лучше, чем тонуть в нем, и хочется, так сильно хочется, чтобы это не прекращалось. Не знаю, прошу ли я о большем вслух сама или они угадывают мое желание без слов, но Разумовский встает и сажает меня на столешницу. Я обнимаю его ногами, руками и целую, и таких сладких поцелуем в моей жизни еще не было. Желание плывет по венам, плавит их, чтобы создать единое целое, вытягивает из нас все, что только возможно, переплетая вокруг невидимые нити. Это дикий и необузданный инстинкт, единственное, чего сейчас хочется. Лишь бы не прекращалось, лишь бы быть вместе. — Люблю тебя, — будто в бреду шепчет Сережа, вжимаясь в меня, погружая себя до основания. — Люблю, Ася, безумно сильно люблю… — И я тебя, — выдыхаю, сжав его плечи. — Я тебя тоже. Хоть в одном нам на руку сыграли три мучительных месяца. Мы успели влюбиться друг в друга, несмотря на козни завистливого мудака. Впрочем, довольно быстро любые мысли о нем напрочь вышибает из моей головы, остается лишь жар между мной и Разумовскими. В нем я готова гореть, не переставая.