Есть ли в небе лисы?

Везение долго не длится. Глупо было рассчитывать на что-то иное. Я останавливаю машину на обочине за пару минут до того, как заканчивается топливо, чтобы не застыть в итоге посередине трассы. Гадство. До высоток я пока не доехала, но тут недалеко осталось. Плохо, что на улице дождь, а на мне только джинсы и футболка. И никакой обуви. Надо было вернуться за тапочками какими-нибудь или хотя бы порыться в тумбочке возле входной двери. Ладно, что уже теперь думать об этом. Я забираю ключи и выхожу из машины, щелкаю пультом сигнализации. На секунду задумываюсь, на кой черт. Холодный и мокрый асфальт ощущается очень неприятно, но выбора особого нет. Надо только под ноги смотреть получше, чтобы не напороться на стекло или острый камень Холодно-то как. Я сую ключи в карман и бегу дальше, опасаясь потерять хотя бы минуту. Есть ли у меня вообще фора? Как скоро Разумовский проснется? Остается только уповать на то, что он пьян, и это даст мне время. А Волков? Мне очень повезло, что он тоже спал и не заметил ничего, но как только Разумовский придет в себя и увидит, что меня нет, он и Олега на ноги поднимет, а тому вряд ли сложно будет выследить человека. С его-то навыками. О том, что можно было постучаться в чужие дома, я думаю слишком поздно, уже после того, как забегаю в квартал из старых многоэтажек. Типичный большой город с нелицеприятными фасадами. Ладно, мне бы полицию найти или кого-то, кто может туда позвонить. Хотя бы магазин. Магазин! Вот он, круглосуточный, нужно только улицу перейти, что я и делаю. Посетителей в такое время почти нет, только двое у стенда со снеками. Метнувшись к стойке, за которой скучает немолодой кассир, я кратко объясняю, что меня похитили, я сбежала, и теперь мне очень нужна помощь, умоляю вызвать полицию. Ошарашенный мужчина тянется к телефону, но застывает. Я повторяю свою просьбу. И тогда на мое плечо ложится чья-то рука. Сердце падает в пятки, я разворачиваюсь, свято уверенная, что там Разумовский или Волков, но рядом стоят те двое парней. — Мы сами займемся этим, Родж, — говорит тот, что повыше, и тянет меня за руку к выходу. — Что? — шепчу я, а потом в мозг впивается страшная догадка. Я дергаюсь, пытаясь вырваться, оборачиваюсь к кассиру. Тот, виновато глянув, разворачивается спиной и делает вид, что ничего не происходит. — Нет, нет, подождите, стойте! Прошу, пожалуйста, мне просто нужно в полицию, я не… Да отпустите же! То ли я говорю с акцентом, из-за которого меня не понимают, то ли им насрать. Я склоняюсь ко второму варианту. Все попытки освободиться пресекаются ножом, которым один из парней красноречиво машет перед моим лицом и советом «не орать». Черт, черт, черт. Положение из катастрофически хренового становится просто безнадежным. Никто не реагирует на происходящее, хотя на другой стороне улице я вижу группу людей, человек пять. Может, они хотя бы полицию вызову? Парни затаскивают меня в подворотню, толкают к стене. Босые ноги, сбитые во время побега, едва держат, и я чуть не падаю. Чудом удерживаюсь, влепившись в кирпичную кладку. Тут же разворачиваюсь к ним лицом и, проглотив ком в горле, еще раз пытаюсь объяснить свою ситуацию, прошу одуматься и не делать глупостей. Говорю, что меня будут искать, и это чистая правда. Им не понравится, мне тоже, скорее всего. Высокий советует мне заткнуться, ухмыляется, являя миру обломанный клык, и подходит. Я в панике осматриваюсь. Бежать некуда. Разве что… Парень ловит меня, когда я пытаюсь вильнуть в сторону и обогнуть их, с силой отталкивает обратно к стене и теперь сам прижимается ко мне, отрезая все пути. В нос бьет сильный запах алкоголя. Он обхватывает пальцами мой подбородок, приказывает не сопротивляться, и тогда все, может быть, закончится нормально. Я пытаюсь ударить его в пах, за что получаю по лицу. Оглушенная, чувствую, как он сжимает шею, а другая ладонь пробирается под футболку. Я пытаюсь оттолкнуть его, кричу, и тогда он усиливает хватку на горле, перекрывая воздух. Паника захлестывает, заставляя трепыхаться, будто бабочка на иголке. И тут парень сдавленно вскрикивает, и давление на шею пропадает, а он сам отшатывается от меня. Точнее, его оттаскивают и толкают в сторону. Разумовского я вижу ясно, несмотря на то, что в глазах все мутно, от дождя или от слез, черт его знает. Сергей зол до предела. Парень, что держал меня, выпрямляется, глянув на товарища, который держится за челюсть и встает с земли. Разумовский подбирает упавший нож, а я сползаю по стене вниз и все никак не могу отдышаться. И смотрю. Ребята, поверив в численное превосходство, пытаются напасть на него одновременно, и один сразу же получает ножом по горлу, выбыв из строя. Второй, который держал меня, пораженно застывает, хотя мог бы попытаться ударить со спины. В итоге получает локтем в челюсть, а потом в дело опять идет нож. Не проходит и минуты, как оба парня оказываются на асфальте. Разумовский складывает нож, сует его в карман и оборачивается. Я не кричу и не пытаюсь бежать, у меня уже просто сил нет. Хочется свернуться калачиком и плакать, громко и с чувством, потому что больше ничего не остается. Побег был до предела глупым, непродуманным и опасным. И если бы… Я такая дура. Надо было попытаться попросить помощи у людей в частных домах, но я тогда не додумалась. Теперь молча смотрю на Разумовского. Сергей подходит, садится передо мной на корточки. — Ты в порядке? Они не успели?.. Он хмурится, присматриваясь к моей щеке. Сзади раздается болезненный стон, Разумовский медленно поворачивает голову. — Я сейчас, ma petite, подожди пару секунд. Он встает и вновь достает нож. Я закрываю глаза и не вижу, что происходит дальше, только слышу, и от этих звуков тошнит. Кто-то касается моей спины, от чего я вздрагиваю и в ужасе жмусь ближе к стене. — Это я, Ася, все хорошо, — говорит Разумовский. — Сейчас. Он двигается ближе, помогает мне встать, накидывает на плечи свою куртку, а потом подхватывает на руки. Я не сопротивляюсь. Какой смысл? Полиция бы даже не успела приехать, наверно, Разумовский нашел бы меня раньше. Единственное, что сейчас владеет мною, — безысходность. И еще страх, но уже не перед ним, а перед тем, что могло случится. Такое чувство, что со всех сторон капканы, и мне уже не выбраться. Интересно, что мне будет за обман? — Ноги поранила? — спрашивает Разумовский. — Да, — тихо отвечаю я. По дороге к машине мы встречаемся с Олегом, который, видимо, искал в другой стороне. Сергей усаживает меня на заднее сиденье, сам занимает переднее пассажирское место. Волков заводит мотор, а я поворачиваюсь к окну. Сил не осталось уже ни на что, я даже не проверяю, заблокированы ли дверцы. Мы въезжаем в частный сектор. — Это был обман? — вдруг подает голос Сергей. Поначалу я даже не осознаю, что он обращается ко мне. — Ася. Перед побегом. Это был обман? Я молчу, потому что ответ и так очевиден. Не могу сказать, что близость с ним, его поцелуи никак не отозвались во мне. Это было бы совсем ложью, все-таки он тот, кого я безумно любила. Но да, обман от и до, только ради того, чтобы усыпить бдительность и сбежать. — Ясно, — шепчет Разумовский. — Жестоко, дорогая Ася, очень жестоко. Ну знаешь ли. — Ты… — начинает он, но замолкает. — А знаешь, когда ты кусалась и пиналась, было и вполовину не так больно. — Сергей смеется. Я замираю, съежившись подобно мыши. В его голосе отчетливо слышна истерика. — И я ведь заслужил, я с этим даже не спорю, но черт бы тебя побрал, Ася, это так больно! — Он бьет кулаком по дверце. — Я же… Я же поверил тебе. Я тебя умолял не бросать меня! Я, нахмурившись, ковыряю обломанный ноготь. Чувство стыда, иррациональное, ковыряет где-то под ребрами. — И ты… Разумовский замолкает, делает глубокий судорожный вдох. Я вжимаю голову в плечи. — Останови машину, — требует он. — Серый… — Останови. Машину. Волков сворачивает, тормозит у обочины. Разумовский сразу распахивает дверцу и выскакивает наружу, закрывает ее так, что стекла трясутся. Я выглядываю в окно, вижу, как он ходит рядом, закрыв лицо рукой, пинает колесо, запускает пальцы в волосы. — Что было? — отстраненно спрашивает Волков. — Перед побегом? Стыдно. Очень. И делать вид, что я не заметила слезы на его лице, когда он выбирался из машины, совсем не получается. — Я притворилась, что верю ему, — негромко признаюсь, не отрывая взгляда от силуэта за окном. — Поцеловала. Позволила поцеловать себя и уболтала заснуть рядом. — Ясно, — бормочет Олег. Укора в этом слове нет, но мне все равно очень некомфортно. Я перебираю в голове те моменты, вспоминаю, как Разумовский обнимал меня, как у него дрожали руки и голос, как он целовал и остановился сразу же, как только я сказала «нет». Я даже пытаюсь начать анализировать все происходящее, но Разумовский возвращается в машину и хрипло командует ехать. Я молчу. Чувствую себя той еще скотиной и всю оставшуюся дорогу напоминаю себе, что это я тут жертва, меня похитили, а до этого мучили и чуть не убили. Так что все средства для побега хороши. Почему у него так дрожали руки? Машина въезжает в ворота и останавливается у крыльца. Сергей выходит сам и открывает мою дверцу. Едва я вылезаю, вновь берет на руки. Я стараюсь не смотреть на него, лишь раз взглянув в покрасневшие глаза, которые отлично видно. Наружное освещение здесь отменное. — Я могу сама идти, — робко возражаю, когда он поднимается на крыльцо. — Ты поранила ноги. Не можешь. — Да какая разница, — шепчу я. — Ты же… — Хватит, — прерывает он меня и заходит в дом. — Завтра я снова буду пытаться объяснять, но сегодня больше не могу. Разумовский опускает меня на диван в гостиной, просит не двигаться, пока он сходит за аптечкой, чтобы заняться моими ногами. Волков остался на улице, вызывает эвакуатор для украденной мною машины, насколько я поняла. Сергей выглядит настолько уставшим, что я киваю. Да и смысл? Олег перехватит меня снаружи. Планировку дома я не знаю и вряд ли найду другой выход. А если и найду… Я вымоталась. Адреналин схлынул, оставив меня разбитой и подавленной. Я встаю и неспешно хромаю в сторону лестницы, пока Разумовский не пришел. По грязным следам меня найти несложно. Поднимаюсь на второй этаж, осматриваюсь. Которая дверь моя? Вроде та. Я подхожу к ней, нажимаю на ручку и открываю, делаю шаг в комнату. Останавливаюсь. Это не спальня. Я смотрю на свои фотографии на стене напротив. По ними стол и там тоже снимки в рамках, а еще краски, кисти и прочие принадлежности для рисования, какие-то записки. Рядом ваза, в которой засохшие цветы. Боже. Это?.. Я отступаю, закрываю дверь. Разумовский меня не отпустит. Он сумасшедший, и он меня не отпустит. Я сбрасываю его куртку на пол и иду в свою комнату. Идея приходит, как только я захожу туда. Разумовский появляется следом, бормочет, что не надо было уходить и лишний раз травмировать ноги. Я сажусь на кровать, потерянно смотрю, как он притаскивает тазик из ванной и губкой осторожно смывает грязь со ступней. Мысль стучится в черепную коробку, пытается пробиться и заставить думать, соображать, анализировать. Я смотрю в пустоту, игнорирую ее. Разумовский обрабатывает несколько царапин, берется за бинты. Закончив, обещает принести лед для щеки, по которой меня ударили. Выходит. Я стягиваю с кровати простынь, осматриваюсь. Лампы встроены в потолок. Я двигаю кровать к окну, закручиваю простынь в подобие веревки. Забравшись на спинку, кое-как перекидываю ее через карниз для штор, наспех затягиваю неумелую петлю. Дальше ничего сложного. Сунуть голову, шагнуть. Как только я делаю это, дверь в комнату распахивается. *** Пробуждение дается тяжело. У меня болит шея и голова, поначалу я даже не понимаю, где нахожусь. А. Кровать с фиолетовым балдахином. Вздохнув, сажусь, сдвигаю одеяло, которым кто-то меня укутал. Кто-то, конечно. Разумовский сидит напротив кровати в кресле, смотрит на меня. Может, так и выглядит мой персональный ад? За несколько лет я перебрала уже кучу вариантов. Сергей берет со стола бутылку воды и подходит, открутив крышку, отдает мне. Я делаю пару неуверенных глотков. — Ты потеряла сознание почти сразу, — как-то чересчур спокойно говорит он. — Мы успели вытащить тебя, серьезных повреждений нет. Я отдаю ему бутылку, он возвращается к столу и ставит ее. Разворачивается. В руке зажат массивный кухонный нож. — Знаешь, я пытался объяснить, нормально, — произносит Сергей, медленно приближаясь. — Думал, что ты поймешь, пересилишь злость и боль, которую он тебе причинил. Которую я причинил. И в итоге я проснулся один в постели, поверив, как дурак, в то, что все еще может быть иначе. А ты просто обманула меня. Он нависает надо мной, заносит нож и констатирует: — Значит, будем действовать по-другому.