Есть ли в небе лисы?

— А на что похоже? — огрызаюсь я, оскалившись. Скинуть его с себя оказывается не так уж сложно, несмотря на то, что по силе Разумовский теперь мне едва ли уступает. Создается ощущение, что он не совсем понимает, как пользоваться своими возможностями, однако оцарапать мне шею его когти успевают. Я резким движением стираю кровь, это больше ощущается досадой, чем болью, потому что раны затягиваются очень быстро. Разумовский касается своего горла, отнимает руку и видит на ладони кровь, которая еще не успела засохнуть. Кожа до локтей выглядит очень странно, сплошь черная. И когти. Откуда у него на хрен когти?! Я думала, что это обычный человек! — Сюрприз, — бормочу я, подхватив платье и туфли. Разумовский переводит взгляд на меня, и я застываю, увидев его глаза. Желтые, не показалось. Стоять тут и дальше не имеет никакого смысла, лезть в драку с непонятной хренью я не собираюсь. Ему за мной все равно не угнаться, а двери не заперты. Моя скорость во много раз превосходит человеческую, поэтому я особо не волнуюсь и быстро заскакиваю в лифт. Одеваюсь уже там. Глянув в зеркало напротив, быстро достаю из сумочки маленькую пачку салфеток и пытаюсь оттереть кровь с лица и шеи. Когда кабина останавливается на первом этаже, я почти ожидаю увидеть там Разумовского, кем бы он ни был, но в холле пусто. Никто не мешает мне покинуть здание, не пытается поймать на улице. Я останавливаюсь в паре кварталов от проклятой башни и вызываю себе такси. Люди, проходящие мимо, странно поглядывают в мою сторону, не ожидая встретить в марте девушку в легком платье. Парочка человек даже подходит и спрашивает, все ли у меня хорошо. Уже дома я, заперев за собой дверь, приваливаюсь к ней и пытаюсь понять, что это было. Я уверена, что Разумовский был человеком на выставке. Да и в машине, и в офисе, когда мы занимались сексом, и даже в тот, момент, когда я его укусила. Что за чертовщина произошла потом? Я даже раздумываю о том, чтобы позвонить Тири и спросить, но что я ей скажу? Про когти и черные руки? Измененный цвет глаз? Маловато, на мой взгляд. Ладно. Возможно, поговорю с ней завтра. Я скидываю туфли, на ходу снимаю платье и сразу иду в ванную. После, замотавшись в розовый халат, еще раз проверяю дверь, потому обхожу все три комнаты и кухню, выглядываю в окна. Понятия не имею, откуда такая тревожность. Впрочем, с подобным тварями я раньше не сталкивалась. С себе подобными — да, их больше, чем может показаться. Но вот этот когтистое нечто? Нет, это что-то новенькое. Еще немного посражавишись с паранойей, я сдаюсь и отправляюсь спать. Сон не является таким уж необходимым, но помогает привести мысли в порядок. Как-то раз я непривычки бодрствовала почти целую неделю и чувствовала себя отвратно. Не в физическом плане, а в умственном, мозг, видимо, нужно все-таки разгружать периодически. Утром я Тири не звоню, решив пока повременить. Пытаюсь обдумать ситуацию самостоятельно за чашкой крепкого чая. Насыщения обычная еда не приносит, разве что некоторое гастрономическое удовольствие. С кровью не сравнится, но избавиться от старых привычек сразу тяжело. Да и в обществе мне лучше не выделяться, если хочу продолжать вести активную социальную жизнь. А я хочу. Я только год назад почувствовала вкус свободы, настоящей свободы, когда никто не дергает, не диктует правила и не пытается давить. Почти никто. Впрочем, опустим. Чашка пустеет наполовину, когда в дверь раздается звонок. Я никого не жду, но моя семья обычно и не особо стесняются заявляться без приглашения. Как и соседка сверху, которой иногда нужно что-то поднять и передвинуть. Я делаю, она не спрашивает и разрешает мне играть иногда с ее кошками. Вот только в глазок я вижу не пожилую тетю Машу, а вчерашнего Сергея Разумовского. С большим букетом роз. Отодвинувшись, задумчиво смотрю на дверь, будто она может сказать мне, какого черта происходит. Я решаю не открывать и собираюсь уйти, но звонок раздается повторно, режет чувствительный слух. Давно надо было выдрать эту падлу, да руки не доходили. Зашипев, распахиваю дверь, вперившись взглядом в Разумовского. Тот скомканно здоровается и отводит глаза, но я успеваю заметить, что они синие. Интересно. — Простите, Ася, я не хотел беспокоить, но мне нужно объясниться, — говорит Сережа. — И извиниться. Чего-чего? Он собирается делать что? Извиняться? И почему на «вы»? В чем подвох? Разумовский тем временем вспоминает про розы и, протягивая их в мою сторону, произносит. — Это вам. Вам. Он чокнутый? Я беру цветы только ради того, чтобы рассмотреть его руки. Обычные, когтей нет. — Ты оборотень или что-то вроде? — в лоб спрашиваю, кинув букет на обувницу. — Как адрес узнал? Разумовский поправляет серую толстовку и вздыхает. — Взломал базу данных. Позвольте объяснить. — Да черт с тобой. Я отступаю, махнув рукой, и наблюдаю, как он заходит в коридор, неловко переступает с ноги на ногу и разувается. Интерес, в отсутствии которого я так старательно убеждала себя после произошедшего вчера, возвращается. Видимо, дело все-таки не только в голоде. Разумовский, шагнув вперед, задевает локтем букет на обувнице, и тот падает на пол. Пробормотав очередное «простите», он водружает его обратно. Я ничего не могу с собой поделать, губы расползаются в ухмылке. Преодолев разделяющее нас расстояние, обвиваю его руками за шею и игриво интересуюсь: — А почему вдруг на «вы», котенок? Мы вчера перешагнули, эту ступень, насколько я помню. Разумовский застывает, взгляд останавливается на моих губах, тут же возвращается в глазам. Покрасневшие щеки выдают его смущение. — Прости, я… Подумал, что после случившегося ты захочешь держать дистанцию. Я смотрю на него и все понять не могу: издевается или правда сумасшедший? Дразниться больше не охота, поэтому опускаю руки и иду в сторону кухни. Черт знает что, вот честно. Сев за стол, указываю Сереже на место напротив. — Итак, ты хочешь извиниться, — говорю я, сложив руки на груди. — Давай сопоставим, правильно ли помним вчерашний вечер. По-моему, я тебя соблазнила, трахула и укусила. За что из этого ты собрался извиняться? Разумовский сцепляет пальцы в замок и выглядит абсолютно несчастным, явно чувствует себя не в своей тарелке. — За ситуацию в целом, — наконец произносит он. — За Птицу в частности. — Птицу, — повторяю я. — В тебе демон живет или что? — Не совсем. Это как раздвоение личности. Мы как один человек и одновременно как два разных. Немного… сложно объяснить. Мне казалось когда-то, что я придумал себе друга, но все оказалось гораздо серьезнее. — Ага. Круто. Мне ты это зачем сейчас говоришь? — Я не удержал контроль и дал ему появиться вчера, — виновато признается Разумовский. — Я не планировал этого. — Справедливости ради, трахаться со мной ты тоже вряд ли планировал. Я все еще не могу понять, зачем ты вообще пришел сюда сегодня. Тебя вообще не удивило то, что я вцепилась тебе в шею и пила оттуда кровь? — Меня мало что удивляет в последнее время, — как-то устало бормочет он. — Я не мог оставить ситуацию так. Как минимум, я должен знать, что ты не предашь это огласке. — Я вампир, котенок. Мне не сильно выгодно болтать гадости про других, потому что они могут разболтать гадости обо мне. Если это все, что тебя волнует, то не задерживаю. Или… — Я встаю и наклоняюсь, опираюсь локтями о стол. — Можем повторить. Снова быстрый взгляд на мои губы, руки. Я замечаю, как дрожат его пальцы. — Ты действительно ни с кем раньше не был? — уточняю, сдвинувшись еще немного вперед, и подпираю подбородок ладонью. — Не было времени, — отвечает Разумовский, глядя в стол. — Я все время учился, потом занимался проектом. Прости, надо было сказать. — Ага. А потом бегал по городу и людей сжигал? И до сих пор, надо полагать. — Ч-что? — Сережа расширенными глазами смотрит на меня. — Я не… Меня оправдали. Я не Чумной Доктор. — Я слышу твое сердце, котенок, — взглядом указываю на его грудь. — Оно тебя выдает. Успокойся, мне нет до этого дела. Я не собираюсь бежать в полицию, если и ты не побежишь. Полагаю, в том костюме щеголял этот Птица? — Я не думал, — бормочет Сережа и замолкает, отвернувшись. — Не знал. Он не причинит тебе боли, обещаю. Просто это было неожиданно и… Так вышло. Сюр какой-то. Я, отлепившись от стола, обхожу его и становлюсь прямо перед Разумовским, касаюсь его щеки ладонью. Понять не могу, чего просто не выставлю его за дверь? И все же я шагаю еще ближе, оказавшись между его ног, наклонившись, мягко целую, особо не настаивая. Сережа, как и вчера, сначала медлит, но потом включается, руки ложатся мне на талию. Я глажу его по щекам, шее, совершенно чистой, без следа укусов, вплетаю пальцы в волосы. Он жмется ко мне сильнее, тихо выдохнув, когда я отстраняюсь. — Давай-ка попробуем кое-что, — говорю я, убирая волосы от его лица. — Ася… — Сейчас. Я, ласково улыбнувшись, заглядываю ему в глаза, концентрируюсь: — Ты забудешь обо всем, что случилось вчера. Ты выпил на выставке, пришел в свой офис и отрубился. Ты забудешь обо мне тоже. Разумовский моргает, удивленно смотрит на меня. Твою мать. — Что… Что ты имеешь в виду? — недоуменно спрашивает он. — Прости, если навязываюсь, но… — Уймись, — прошу я, закатив глаза. Почему-то хочется поцеловать его еще раз, и я решаю не отказывать себе в удовольствии, но делаю это быстро. Разумовский тянется следом, но я кладу пальцы на его приоткрытые губы и говорю: — Пойдем, покажу кое-что. Мы выходим на лестничную клетку, и я звоню в соседнюю дверь. Насколько помню, у Валеры сегодня выходной. Когда он появляется на пороге, приходится задрать голову, чтобы посмотреть ему в лицо. — Привет, Валер, просьба есть, — говорю я, улыбнувшись. Сейчас концентрироваться на внушении кажется таким легким занятием. — Сейчас ты десять раз пройдешь по лестнице с первого этажа по шестой, потом вернешься сюда, помашешь нам рукой и зайдешь в свою квартиру, забыв об этом. Валера, почесав затылок, проходит мимо нас и спускается на первый этаж. Через некоторое время он поднимается и идет дальше, на шестой. Разумовский недоуменно наблюдает за ней, на втором разе его озаряет, и он что-то шепчет про контроль мыслей. Я киваю и завожу его обратно в квартиру после того, как Валера, махнув нам рукой, скрывается за своей дверью. — С тобой такое не прокатывает, очевидно, — говорю, повернувшись к Разумовскому. — У тебя не простая вторая личность. Но ты и так, наверно, уже знаешь это. Я ничего никому не скажу. Можешь спокойно идти домой. Сережа оглядывается на дверь, мнется. Видно, что не хочет уходить. Так скучно живется, что запал на первое же чудище, которое его покусало? Я шагаю к нему ближе, вновь обвиваю руками за шею. Разумовский наклоняет голову, смотрит в мои покрасневшие глаза, скользит взглядом ниже, на клыки, которые сейчас невозможно спрятать. Вижу, как дергается его кадык. Поднявшись на носочки, уже обычными зубами слегка прихватываю его нижнюю губу. — Или ты хочешь продолжить знакомство, котенок? — тихо спрашиваю, опустив руку ему на грудь, где бешено бьется сердце. — Хочешь, чтобы я поцеловала тебя еще раз? Или может, чтобы опустилась на колени прямо здесь и довела до оргазма? Может, хочешь пойти в спальню? Или мне укусить тебя еще раз? Можешь не отвечать. — Я отстраняюсь и смотрю вниз, где недвусмысленно выпирают джинсы. — Мои предложения тебе явно нравятся. Но. Я убираю руки и отхожу, открываю дверь. — Я не заинтересована. Ты хороший и милый и так далее, но мне постоянные партнеры не нужны. Хотя, постоянный миллиардер рядом, да еще и такой лапочка, который не прочь подставить мне шейку? Хм. Вопрос остается: а что насчет второго? — Ася, я хотел пригласить тебя на ужин, — говорит Сережа, дрожащими пальцами взявшись за дверь. — Ты именно это вчера и сделал, котенок. — На обычный ужин. Подожди, я не подумал, что ты не ешь такую еду, прости. — Ем. Только зачем тебе это? Укусить я тебя и без свиданий могу. — Я хочу вовсе не этого, — заверяет Сережа, краснея. — Я хочу узнать тебя лучше. Еще тогда хотел, но… — Он пожимает плечами. — Не набрался смелости. — А что твоя вторая личность думает о твоих попытках позвать меня на свидание? — Он не будет против. Его это и не касается, он проснулся вчера, потому что я не ожидал чего-то… такого. — Теперь ожидаешь? Слушай, зачем тебе это? Живи спокойно, радуйся. Можешь периодически забегать. Разумовский смотрит в сторону, нахмурившись, тихо просит: — Ответь, пожалуйста. На кой хрен оно мне надо? Пожав плечами, говорю: — Подумаю. И закрываю дверь перед его носом. *** Странно, но я действительно думаю об этом весь день. С одной стороны, хочется заграбастать себе этого котенка на подольше. Он молодой, красивый, при деньгах, к нему тянет. Я могу научить его всему, что мне нравится, а подставить горло он вроде и рад. С другой стороны, эта дрянь, которая в нем сидит. Да и внушить я ему не могу ничего. Вдруг быстро наиграюсь, а котеночек потом будет страдать, что его бросили? Шучу, не это волнует. Мне не сильно хочется ввязываться в отношения с тем, кого я не смогу контролировать, если понадобится. Разумовский хорош, я могу переспать с ним еще пару раз, заодно укусить, но на этом все. Не люблю сюрпризы. И все равно раздумываю над его приглашением весь день, пока встречаюсь с агентом, обедаю с сестрой и просто слоняюсь по городу, чтобы как-то проветрить голову. Кольцо, заколдованное моей чудесной Тири, надежно защищает от солнца, так что волноваться не о чем. Впрочем, мы в Питере, так что тут бы и без кольца можно было прожить. Домой я возвращаюсь поздно, уже в двенадцатом часу ночи. Открыв дверь, застываю на пороге. Дело даже не в настольной лампе, которая горит в гостиной, а в запахе, очень знакомом. Какого хрена, Разумовский? Почему запах крови такой сильный? И еще чей-то… Он не один? Устроил засаду? Да нет, хотел бы застать врасплох, не стал бы включать свет. Я захлопываю дверь, кидаю сумку в угол. Не снимая туфель на высоком каблуке, прохожу в гостиную. Разумовский сидит в моей кресле. Журнальный столик сдвинут к стене, а вместо него на коленях сидит какой-то мужчины лет тридцати, может. Руки у него связаны за спиной, на лице кровь, рот заклеен скотчем. Он поднимает голову, с мольбой смотрит на меня. Я же смотрю на Разумовского. Птицу. Тот, одетый во все черное, вальяжно и со скучающим видом развалился в кресле, закинув ногу на ногу. — Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я. — Пришел с дарами, — ухмыляется тот, и все в нем так не похоже на неловкого, но милого Сережу. — И предложением. — Что, уже? Кольцо хоть с бриллиантом? — Лучше, душа моя. Он встает и подходит к своему пленнику. Резко двинув тому ногой по спине, наступает ею же сверху, когда тот, заскулив, падает. — Твоя демонстрация впечатлила, — говорит Птица, разглядывая меня. — Которая? — С контролем. У меня есть предложение. — Я не собираюсь гипнотизировать весь полицейский участок и думу, чтобы они плясали под твою дудку. — И не нужно, — усмехается Птица. — Лишь пару-тройку людей, чтобы они, например, сказали на камеру, что нужно. Правду. Признались в грехах, если угодно. Я смотрю вниз, поднимаю взгляд обратно на него. Он продолжает: — Взамен я могу дать тебе деньги, кровь, да хоть отношения, если хочешь. Сережа не будет против. Подумай, душа моя. Мы можем отлично сработаться. — Подробнее можно? Птица, оставив в покое жертву, обходит комнату по кругу, заодно рассказывает, что намерен исправить репутацию Чумного Доктора, чтобы потом устроить еще больший фурор. Для этого он принялся ловить всяких ублюдков маньячных, а также продолжать клевать в зад коррупционеров и иже с ними, но теперь они остаются живы. Эдакий народный мститель. Вот только не всегда получается эффектно, некоторый отказываются говорить, да и полиция достает. Никак не смирятся с тем, что Сережа не Чумной Доктор. Хмыкнув, сажусь на диван. Сережа-то да. И вот тут как раз пригодятся мои возможности. Птица, в свою очередь, обязуется не встревать и исправно платить, а также милостиво разрешает использовать Сережу, как захочется, тот исстрадался в одиночестве, поэтому не против. Только не нанося сильного вреда. Если мне захочется выпить кого-то досуха, то Птица без вопросов притащит кандидата. Я рассматриваю мужчину на полу. Предложение… интересное. Сама себе не признаюсь, что интересное оно из-за наличия в нем очаровательного рыжеволосого котенка, который так в душу запал. Да и остальное тоже звучит неплохо. Меньше риска привлечь к себе ненужное внимание. — А этому что ты хочешь внушить? — спрашиваю, толкнув связанного ногой в плечо. — Этому? — Птица садится обратно в кресло. — Ничего. Это подарок. Парнишка грабил старушек, вот и оказался здесь. Живым он, как ты понимаешь, в любом случае уже не уйдет, поэтому можешь его убить. Я с удовольствием посмотрю. И даже не скажу Сереже. — Вы не постоянно друг с другом в контакте? — Не всегда. Сейчас его с нами нет. Я опускаюсь на колени рядом со связанным мужчиной, прошу его сесть. Тот с трудом, но делает это. Взяв его лицо в ладони, говорю: — Не кричи. И не пытайся убежать или сопротивляться. После чего отклеиваю скотч и развязываю руки. Птица разочарованно хмыкает. Разочарование его длится до момента, когда я наклоняю голову мужчины в сторону и, перехватив его удобнее за плечо, впиваюсь ему в шею. С ним не осторожничаю, как с Разумовским, кусаю сильно и глубоко, так что больно, наверно, очень. Жертва всхлипывает, но молчит и не пытается меня оттолкнуть. Я кусаю еще сильнее, поверх смотрю на восторженное лицо Птицы. Псих какой-то. Мы поладим. Сегодня меня не сильно мучает жажда, поэтому мужик даже сознания не теряет. Я отстраняюсь, вновь смотрю ему в глаза. — Сейчас ты наденешь шарф, который я тебе дам и пойдешь к ближайшему каналу, выберешь тот, где нет людей поблизости. А потом прыгнешь в воду и будешь держать голову под водой, пока не утонешь. Мужчина кое-как поднимается, идет в коридор. Стеклянными глазами смотрит на шарф, который я ему даю, повязывает его вокруг истерзанной шеи. Открыв дверь, выпускаю его наружу, несколько секунд наблюдаю, как он спускается по лестнице. Вернувшись в коридор, натыкаюсь на Птицу. Тот ухмыляется, довольный, будто здоровенный кот. Ничего общего с Сережей. — Отлично, — говорит он, коснувшись моей щеки. Пальцы, скользнув по губам, размазывают по ним кровь еще больше. Я завороженно смотрю на него. Ничего общего, но не менее захватывающий. Птица давит на нижнюю губу, и я открываю рот, пропускаю два его окровавленных пальца внутрь и облизываю. Он наблюдает, глаза чуть ли не горят в темноте. Запах неуловимо меняется, и я подаюсь ближе, провожу рукой по ширинке. Значит, этого заводят такие игры? Он не мешает мне, когда я расстегиваю молнию, касаюсь твердого ствола. Лишь двигает пальцами в такт моей ладони. Другая его рука хватает меня за волосы на затылке, заставляет немного поднять голову. Он смотрит на то, как мой язык скользит по его пальцам, показательно, со вкусом, и вынимает их, впивается в губы жестким и требовательным поцелуем. Слегка неумелым, но это поправимо. Похоже, кровь на моем лице, еще не остывшая, его не особо беспокоит. — Закрепим сделку? — предлагаю, разорвав поцелуй. Птица не отвечает, только шагает вперед, заставляя меня отступить к стене. Я убираю руку из его штанов, веду руками вверх, задирая водолазку, царапаю напряженный живот. Прижавшись спиной к стене, смотрю на него. Когтистые пальцы очерчивают контур моего лица, и я, признаться, залипаю на это ощущение. — У меня не было ни времени, ни интереса на все это, — говорит Птица, опуская ладонь на шею. — А сейчас? — Может быть. Он резко разворачивает меня лицом к стене. прижимается сзади. Когти скользят по животу, только чудом не царапая. Я задыхаюсь от этих ощущений, внезапно обнаружив у себя новый фетиш. Разумовский не церемонится с пуговицей на джинсах, да и не получилось бы с такими когтями, поэтому она отлетает куда-то в сторону. Он нетерпеливо дергает их вниз, и нам приходится немного отодвинуться друг от друга, чтобы я могла снять их и кружевное белье. Следом на пол летит свитер, а за ним и спортивный бюстгальтер. Так я и оказываюсь полностью обнаженной, прижатой к стене, а Птица все еще одет. Когтистые пальцы вновь оглаживают живот, обхватывают грудь. Я вздрагиваю, ожидая, что сейчас они прорежут кожу, но нет, сосок сжимают уже просто пальцы, без когтей. Застонав, двигаюсь слегка назад, чувствуя, как в задницу мне упирается крепкий стояк. Птица чуть отходит, давит ладонью на поясницу, и я послушно прогибаюсь. Тело дрожит, чувствуя силу в его прикосновениях, не уступающую моей. У меня не было секса после обращения с себе подобными, и я немного отвыкла от такого. С одной стороны, заводит, с другой, когда я чувствую, как он пристраивает головку ко входу, несколько пугает. Я привыкла быть сильнее, если вдруг что. — Нет, — говорю я, встав ровно. — Мне так будет больно. Ты слишком большой для меня, так сразу не получится. — Что мне сделать? — шепчет он на ухо, прижавшись к моей спине. — Сначала войди пальцами, желательно, без когтей. Дай руку. Я делаю так же, как вчера с Сережей, показываю где и как прикасаться, вместе мы находим нужный ритм. Когда другая рука сжимает волосы у меня на затылке и оттягивает назад, вынуждая запрокинуть голову, с губ срывается стон, и я прошу вставить пальцы в меня. Он не церемонится особой, заходит сразу двумя, заставляя вскрикнуть. Тянет за волосы сильнее и целует, пока раздвигает их во мне, проталкивает внутрь, несмотря на небольшое сопротивление. Была бы я человеком, завтра бы дорого расплачивалась за этот кайф, но теперь могу себе позволить. Птица, явно войдя во вкус, продолжает трахать меня своими чертовыми длинными пальцами, коленом заставляет шире расставить ноги. Я уже не держусь за стену, я завожу руки назад, обнимаю его за шею. — Ну-ка, — шепчет он, оторвавшись от моих губ. — Покажи клыки, мышка. — Какая я тебе мышка? — выдавливаю, едва сдерживаясь, чтобы не стонать в голос. — Летучая, видимо, — ухмыляется он. — Ты слышала. Покажи клыки. Удивительно, но я делаю, как сказано. И вот когда Птица, довольным голосом прошептав «умница, мышка», скользит по ним языком, я бросаю дурацкие попытки сдерживаться. К черту соседей. Меня сейчас волнуют только его пальцы во мне и этот странный, горячий поцелуй. Единственное, на что я нахожу силы, это попросить немного сменить его движения у меня между ног. — Так? — выдыхает он мне в губы, лаская большим пальцем клитор. — Чуть правее… Боже, да так, еще! Хочу, чтобы ты вошел. — Я это и делаю, — нараспев тянет он, вгоняя в меня пальцы. — Говори конкретнее, мышка, что ты хочешь? — Твой член в себе, пожалуйста… Птица медленно, мучительно медленно вынимает пальцы, толкает меня обратно к стене и давит на спину. Я прогибаюсь, чувствую, как он водит головкой по растянутому входу и резко толкается внутрь, погружается почти полностью, награжденный моим вскриком. Схватив меня одной когтистой рукой за шею, другой удерживает за бедра и начинает двигаться, сразу быстро и глубоко. Это вообще не похоже на то, что было вчера, но я, как выяснилось очень даже за. Птица не церемонится, берет меня грубо, заполняя коридор моими стонами и шлепками тел друг о друга. Я пытаюсь опустить одну руку вниз, потому что все внутри уже в узел скручивает от желания кончить, но Птица, оставив в покое шею, отталкивает мою ладонь. Он меняет угол, вжимается сильнее и сам просовывает пальцы мне между ног. — Не можешь без этого, да? — говорит он, и я кожей чувствую его ухмылку. — Будешь громче, и я помогу тебе. Куда еще громче? Ох, впрочем, есть куда. Под новым углом удовольствие бьет еще острее, почти мучительно. Я послушно не сдерживаю голос, и Птица двигает пальцами по клитору, продолжая жестко трахать меня. Такого темпа долго не выдерживаем ни он, ни я. Меня оргазм накрывает первую, когда он толкается особенно резко. Пальцы кружат до тех пор, пока тело не перестает содрогаться от яркого финала. Когда я, сильнее опираюсь на стену, Птица замедляется, а потом и вовсе останавливается, замерев во мне. — Хочу так же, как ты вчера делала с ним, — говорит он и отступает на шаг. У меня уходит пара секунд, чтобы сообразить, и я, отлепившись от стены, опускаюсь на колени, беру его член в рот. Пальцы, сжимающие мои волосы, давят и задают ритм, я поднимаю взгляд вверх и вижу, что он тоже смотрит на меня. Выпускаю его полностью, а потом, мазнув языком по головке, беру опять, стараюсь расслабить горло, чтобы получилось глубже. Птица, глухо застонав, подается еще чуть вперед и кончает, запрокинув голову к потолку. Я только немного отстраняюсь, провожу его через эту вспышку, только после этого отодвигаюсь, облизнувшись. Интересный кадр. Мало какой мужчина захотел бы такого финала, зная о клыках. — Ты свободен сегодня? — спрашиваю, взявшись за его ладонь, поднимаюсь на ноги. — Мне есть, что еще показать. Птица привлекает меня к себе, дышит все еще тяжело. Ухмыльнувшись, касается пальцами припухших губ. — Мою кровь ты пить не будешь, — предупреждает он. — Я не голодная. Не в этом смысле. В спальню? Птица вместо ответа целует меня.