Есть ли в небе лисы?

Я выхожу из спальни и едва нос к носу не сталкиваюсь с проходящим по коридору Олегом. Махнув мне перевязанной рукой, он идет дальше и скрывается за поворотом. С языка так и просятся пара-другая колкостей или едкостей, но я привычно уже отгоняю их, на пару секунд зациклившись на том, как лучи закатного солнца красиво ложатся на светло-голубые стены. Зевнув, закрываю дверь и отправляюсь за Волковым. Голова кажется слегка тяжелой, и я уже сама не рада, что умудрилась заснуть после обеда. Олег как раз ставит чайник на небольшой уютной кухне в старомодном мексиканском стиле. Цвета тут вырвиглазные и на первый взгляд не сочетающиеся. Но только на первый. Убери хоть одну деталь, и атмосфера не будет прежней. — Чаю? — спрашивает Волков, роясь в верхнем ящике. — Со льдом. — А давай. Где Сережа? — Смотри-ка, мы рядом целую минуту, а ты еще ни разу не послала меня в жопу, — комментирует наемник, хмыкнув. Я демонстрирую ему средний палец. — Серый внизу, на пляже. Тебе ягодный или фруктовый? — Все вместе? — Отлично. — Помочь? Рука все-таки. — За кого ты меня принимаешь? — закатывает глаза Олег. — За придурка. Помощь нужна или нет? — Нет. Иди его позови. Я подхожу к двери в сад, цепляю ногой ярко-розовые сланцы и, надев их, выхожу во двор. После жаркого дня вечер кажется настоящим спасением, когда можно выйти погулять без опасения получить нокаут от солнца. Мы с утра проторчали дома, возводя хвалу кондиционерам и Нетфликсу, так что размять косточки будет не лишним. Я прохожу мимо маленькой беседки, окруженной кустами с яркими фиолетовыми цветами, миную бассейн, призывно играющий искорками от последних лучей на прохладной воде, и безошибочно нахожу каменную лестницу вниз. Дом, который мы заняли, находится на возвышенности, и преодолев три узких пролета, ты оказываешься уже на пляже, в уединенной бухте. Там сейчас сидит один единственный человек, спиной ко мне. Широкая футболка горчичного цвета и темно-оранжевые шорты будто созданы для того, чтобы надевать их именно на закате. Я снимаю сланцы возле лестницы и дальше иду босиком. Песок теплый, успел немного подостыть. Останавливаюсь на некотором расстоянии от Разумовского, рыжие волосы которого солнце превратило в пожар. Сережа поднимает голову к небу, щурится. Синяки с лица сошли, кожа даже успела покрыться легким загаром, сделав белые пятна заметнее. Раны почти зажили. Может быть, и другие когда-нибудь заживут. Разумовский вытягивает ногу, зарывается пальцами в песок, и я бы с удовольствием позже написала такую картину. Впрочем, этим и займусь завтра. Я иду дальше, делаю вид, что споткнулась. Стараюсь немного пошуметь, чтобы он не испугался моего резкого появления. Разумовский, все равно вздрогнув, оборачивается. Улыбается, пока я подхожу ближе, задирает голову, чтобы посмотреть на меня. Волосы, собранные в небрежный хвост, съезжают с плеча. Я сажусь рядом на колени, чтобы поцеловать его в подставленную щеку, обнимаю за плечи. Осторожно, чтобы не повредить возможным травмам, которые могут все еще болеть. Я так испугалась тогда, в телестудии, что сломала ему плечо, когда слишком резко дернула подальше от свихнувшегося на последнем издыхании дрона. Но нет, показалось. Хотя, лучше уж плечо, чем пули. — Извини, — тихо говорит он, положив ладонь на мои скрещенные на его груди руки. — Ты так хорошо спала, я не хотел тебя будить. — Мой лунатизм сегодня будет на твоей совести, — печально вздыхаю и, повернув голову, целую маленькое белое пятнышко в уголке губ. Сережа улыбается шире, все еще немного непривыкший к тому, что меня привлекает все в нем. — Будем лунатить вместе, — шепчет он. — Ладно, тогда все обвинения сняты. Как ты, солнышко? Сережа смотрит вперед, на удивительно спокойный сегодня океан, шум которого неожиданно хорошо убаюкивает по ночам. — Хорошо, — говорит Разумовский, помедлив. — Очень. Я… Боюсь проснуться. — Ты не спишь, — заверяю и отодвигаюсь от него, сажусь ровнее. — Ты с нами, в безопасности. Сережа берет меня за руку, тянет обратно к себе. Я послушно сажусь ближе и целую его, бережно касаясь вечно искусанных губ. Сейчас он ранит их меньше, но следы еще остались. Разумовский гладит меня ладонью по щеке и улыбается, улыбается так, что внутри все переворачивается и сливается в одно сплошное чувство, выкрашенное лишь счастьем. И становится только лучше, когда он целует меня сам, потому что все мое тело буквально плавится от той нежности, которую Сережа вкладывает в этот момент. Такого со мной не было никогда и ради мгновений с ним я не жалею, что все бросила и подалась в бега. Пусть. Лишь бы и дальше так целовал, живой. — Задрали, — глубокомысленно сообщает над нашими головами Волков. — Я вас долго ждать должен? Год. Это я говорю мысленно. Привстав, беру у него из рук два стакана с холодным чаем, один отдаю Сереже. Олег падает рядом со мной на песок, едва не расплескав свой напиток, и глубоко вдыхает свежий соленый запах океана. — Отлично здесь, — резюмирует он, щурясь на лучи закатного солнца. Колкости мне на ум не приходят, и я просто киваю. Сережа обнимает меня одной рукой за плечи, бережно прижимает к себе. Я закрываю глаза. От него пахнет не кровью и лекарствами, а легким цитрусовым парфюмом, который я вчера купила в городе, и ягодными нотками холодного чая. Пахнет домом, самым родным и желанным. Улыбнувшись, тихо говорю: — Да, здесь отлично.