Есть ли в небе лисы?

Иллюзий относительно предстоящей ночи я не строила. В памяти навсегда отпечаталось состояния Разумовского в начале наших отношений, да и, что уж темнить, в середине тоже. По крайней мере, сейчас на него не влияет Кутх, в этом я уверена. Вот только от банальных кошмаров его это не спасает. Предчувствуя веселье, я все-таки отлучаюсь из палаты, чтобы спуститься в кафетерий и выпить три чашки кофе. Аппетита нет, слишком нервничаю, но заставляю себя съесть хотя бы половинку сэндвича. Знаю, что сердце мне спасибо не скажет, но оно и так трескается с каждым неуверенным взглядом Сережи в мою сторону. Ему не привыкать, иными словами. На обратном пути в палату в десятый раз пишу Шуре, дабы убедиться, что с ним все нормально, ведь в больнице оставаться наемник отказался наотрез. Он отвечает мне смайликом с оттопыренным средним пальцем, ровно так же, как и на последние пять сообщений, из чего я делаю вывод, что он вполне себе жив. Остановившись перед закрытой дверью палаты, делаю глубокий вдох, задумчиво смотрю на свою тень. Если бы с этим можно было справиться привычным уже образом… — Успеется, — бормочу я, выдохнув, и открываю дверь. Олег считает, что авария не была случайной, и собирается расследовать происшествие. Вполне вероятно, что шанс дать кому-нибудь в морду за это появиться. Запоздало думаю, что надо было постучать, как-то обозначить свое возвращение, потому что Сережа смотрит в сторону двери очень уж испугано. Хотя бы не Птица. Час назад Разумовскому вкололи еще одну дозу успокоительного, и я не стала его отговаривать, пусть даже внутри кошки скреблись. Но лучше так, чем мое пернатое счастье устроит концерт прямо здесь. Лучше я встречусь с ним дома, на нашей территории, где нет лишних глаз и ушей. Зная Птицу так долго, могу с уверенностью сказать, что он будет козлить. Сильно. — Как ты? — спрашиваю, улыбнувшись. — Может, хочешь чего-нибудь? Сережа медленно качает головой и ложится обратно на кровать, съеживается под одеялом. Я сажусь в кресло, смотрю на сгорбленную спину. Хочется поговорить с ним о чем-нибудь, но я даже не знаю, с чего начать. Для меня это необычно, с моей-то способностью заболтать любого до смерти. А вот сейчас никак не получается нащупать подходящую тему. Как убедить его, что все это реально? Я сама-то до конца не могу осознать произошедшее. В голове не укладывается, что Сережа меня не помнит, вообще ничего не помнит, даже того, как Олег вытащил его из Форта. Я думала, такое только в кино бывает. Впрочем, после культов, богов и печатей мне не стоит чему-либо удивляться. У нас в башне живет хищная человекоподобная птица, которая сейчас строчит мне сообщения в приложении, а я тут изумляюсь обычной травме головы с последующей амнезией. Ничего странного нет, да. Но и ничего хорошего, и мне безумно страшно за него. Доктора говорят, что все будет нормально, повреждения несерьезные, и нужно переждать. Вот только как объяснить простые истины до одури любящему сердцу? Я продала за этого человека душу и много чего еще, и повторю, не раздумывая, что угодно, лишь бы он был в порядке. И меня просто разрывает от мысли, что сейчас я бессильна, с этим невозможно разобраться ни грубой силой, ни магией, ничем. Просто ждать. Ужасное ощущение, я очень хорошо его помню. И еще лучше помню, чем все закончилось в итоге. Тряхнув головой, снимаю кроссовки и забираюсь в кресло с ногами. Наблюдаю за Сережиной спиной. И жду. Вроде уснул. Может быть, все и обойдется. Вдруг долбанная амнезия не разбередила хотя бы эти раны? Увы, нам редко везет. Заметив, как Разумовский вздрагивает и что-то шепчет во сне, вскакиваю на ноги и обхожу кровать, даже не потрудившись надеть обувь. Свет я не выключала полностью, оставила лампу, которая находится ближе ко входу, поэтому в палате не совсем темно. Сережа морщится, опять дергается, и я осторожно трясу его за плечо, зову по имени. Открыв глаза, он пару секунд смотрит на меня, затем резко садится, хватая ртом воздух. — Дыши, — тихо прошу, поглаживая его по спине. — Это был сон, все хорошо. Ты здесь, со мной, в безопасности. Сережа, слышишь? Я рядом, это не галлюцинация. Никакого Форта, больше никогда. — Хватит, — шепчет он, сжав поручни кровати. Дышит чересчур тяжело, будто воздуха не хватает. — Я не могу… Не хочу… Зачем? — Это не галлюцинация, — твердо повторяю, взяв его лицо в ладони, заставляю посмотреть на меня. — И не эксперимент, ничего подобного. Разумовский трясет головой, пытается возразить, едва не задыхаясь. И тогда я делаю единственное, что приходит мне в голову. Нет, не вызываю врачей, об этом только потом вспоминаю. Я прерываю сбивчивую мольбу оставить его в покое, прильнув к Сережиным губам своими. Это даже не поцелуй, обычное прикосновение, но он замирает от него, будто окаменевший. — Реальность, — повторяю я, чуть отстранившись. Разумовский, моргнув, тихо повторяет за мной это слово, и я целую его снова, очень осторожно, слегка касаясь. Сережа, кажется, даже дышать перестает. Наверно, надо было как-то иначе его успокоить, но это единственное, что пришло мне в голову. Лучше вовремя отвлечь, чем потом справляться с панической атакой. Отодвинувшись, встречаюсь взглядом с ошалевшими синими глазами. Разумовский сам хватает меня за руки, когда я собираюсь отойти, чтобы дать ему больше пространства. Испугавшись своих действий, разжимает пальцы, и тогда я сама беру его ладони в свои. — Извини, — говорю, чуть сжав их. — Я… растерялась немного. Поверь мне, это реальность. История с Рубинштейном давно окончена, и он никому больше не способен причинить вред. Особенно тебе. Сережа опускает взгляд на наши руки, скользит по татуировке на моей правой. Выглядит странновато, да, но я не выбирала. — Ты поймешь, что эксперименты тут ни при чем, когда завтра мы вернемся домой. Разумовский поднимает голову. — Домой? — Да, Сережа, домой. В башню Vmeste. Он зажмуривается, делает судорожный вздох. — С компанией все в порядке, — заверяю его, улыбнувшись. — И с башней тоже. Насчет Чумного Доктора… Сережа испуганно смотрит на меня, я чувствую, как его руки начинают дрожать сильнее, и твердо продолжаю: — Никто больше тебя не подозревает. Это в прошлом. — Но я же… — Не ты, — прерываю его, покачав головой. — Не ты, и мы с тобой это знаем. Ты не обязан расплачиваться за то, что делал другой. Тебя оправдали, и… Я позже объясню, как это было, ладно? Мы тут с тобой и так перевыполнили план по стрессам на неделю. Тебе нужно отдохнуть. Попробуй поспать еще, ладно? Я буду здесь. — Ася, — шепчет он и замолкает, словно прислушиваясь к тому, как прозвучало мое имя. — Ты… Тебе тоже нужно отдыхать. Едва не брякнув, что отосплюсь после смерти, заверяю его, что все хорошо, и я успею, кресло — жуть удобное. Шутка откровенно неудачная была бы, в нашем случае точно. Еще немного поспорив, Сережа сдается и ложится на кровать, а я, поправив одеяло, возвращаюсь на свое место, гипнотизирую его спину. Если авария была не случайна… Интересно, что за самоубийца решился на это? На мне-то не написано все, что я сделала, а вот по Олегу явно видно, что тот на кусочки за свою семью разорвет. Шура в такие моменты ржет и говорит, что не того бояться надо. Это он мне Хольта припоминает. Сереже, повозившись немного, поворачивается на другой бок, ко мне лицом. На меня не смотрит, но все же. Улыбнувшись, открываю в приложении недочитанную книгу, чтобы не смущать его своим вниманием. *** Утром Шура привозит вещи и, пока Разумовский переодевается, коротко описывает ситуацию в башне. Олег ждет своего часа, Соня предупреждена и щеголять в перьях не будет, всем, кому нужно, ситуацию объяснили, с сотрудниками Ангелина сама разберется. Я елейным голоском интересуюсь, пригласил ли он на свидание ту очаровательную рыжую девчонку, на что Шура демонстрирует вчерашний смайлик вживую. Когда открывается дверь, мы оба вытягиваемся по струнке и стараемся придать себе непринужденный вид. Получается так себе, Разумовским с подозрением нас осматривает. Шура перехватывает у него сумку и спешит ретироваться в машину, я же сопровождаю Сережу к доктору, чтобы получить дополнительные назначения. Можно подумать, у нас таблетница хоть когда-нибудь простаивала. За руль сажусь я, ибо Шура сюда приехал на такси. Водить машину я ему запретила после аварии, на всякий случай. Вдруг травма сильнее, чем он показывает? Поэтому мы дружно усаживаемся в мою. Пока Разумовский пристегивается, я смотрю в приложении пробки и стараюсь не замечать его настороженного вида. Ничего, скоро отпустит. Дома ему точно будет комфортнее, чем в больнице, и тогда уже не останется сомнений в том, что никакой это не эксперимент. Осталось придумать, как убедить, что и не галлюцинация тоже. А потом заодно угомонить Птицу. Я не боюсь, что он причинит мне вред, я способна за себя постоять, но… Он же не решит меня во сне зарезать, да?.. Разговор не клеится, и я просто включаю радио, чтобы заполнить тишину. Сейчас она не кажется комфортной, будто насквозь пропиталась Сережиным страхом и неуверенностью. Я жду возвращения домой, будто это панацея, но мне действительно кажется, что это подействует на него хорошо. Если не подстегнет память, то хотя бы немного успокоит. Рубинштейн бы явно не стал так заморачиваться, да никто и не позволил бы. Так что все реально, мы с ним реальны. Когда башню уже можно рассмотреть, я с трудом фокусируюсь на дороге, потому что Разумовский буквально прилипает к окну. Да, родной, она не заброшена, видишь? Компания жива, это место все еще твое. Иначе и быть не могло. Внутрь мы попадаем через подземную парковку, чтобы не привлекать лишнего внимания. Зайдя в лифт, нажимаю кнопку верхнего этажа и собираюсь уже привычно позвать Марго, но вовремя останавливаюсь. Лучше не сейчас. Шура выходит на этаже наемников, обещая еще раз все проверить. Дезертир. Не могу его винить, потому что мне бы хотелось выскочить следом, ведь долго держать в тайне Волкова нельзя. Сережа думает, что он мертв, и это наверняка очень больно. Больнее только будет узнать, что он был жив и не дал о себе знать. Опять. Когда мы заходим в офис, Разумовский тормозит на пороге и осматривается. Я видела фотографии этого места до того, как Птица с Громом тут все разнесли, и изменений почти нет. Разве что некоторые реплики Сережа не стал восстанавливать, и повесил несколько новых картин. Моих. Пока он вертит по сторонам головой, я отхожу к автомату, чтобы достать его любимую газировку. Вернувшись, осторожно вкладываю в дрожащую руку банку, касаюсь спины. — Как ты? — негромко спрашиваю, ненавязчиво подталкивая его к дивану. — Не знаю, — еще тише отвечает Сережа и садится на край. — Я… не знаю. Прости. — Не за что извиняться. Ты в смятении, я понимаю. Но мне все равно кажется, что дома будет лучше. — Дома, — чуть слышно повторяет Разумовский. Затем поднимает голову, смотрит на большой экран. — Марго? Улыбнувшись, наблюдаю за тем, как его лицо светлеет, стоит лишь ИИ появиться. Сережа ставит банку на стол, спрашивает, есть ли на сегодня какие-то дела, на что Марго перечисляет перенесенные встречи. Это словно помогает ему ухватиться за реальность, заземлить мечущийся в страхе разум. Он снова берет банку, открыть ее получается со второго раза. Сделав пару глотков, неуверенно смотрит на меня. — Хочешь спросить, как мы познакомились? — уточняю, на что он кивает, уголок губ дергается в подобие слабой улыбки. — Легко. Я тебя на машине сбила. — Ты… Что? — Ну, чуть-чуть задела. Ты переходил дорогу в неположенном месте, я не успела затормозить или свернуть. Так и познакомились. — Это… — Сережа смотрит на банку в своих руках, улыбается чуть шире. — Странно звучит. — Знаю. Но я решила не обманывать. Ты тогда только недавно вышел из Форта и был немного дезориентирован. Улыбки и след простыл. Блин. — Как я… Как это случилось? — спрашивает Разумовский, уставившись на банку. — А вот тут самое интересное. Марго, пригласи начальника охраны к нам. Сережа недоуменно смотрит на меня. Я забираю у него газировку, ставлю ее на стол и отодвигаю ее подальше, чтобы никто конкретный не получил этой банкой в небритую рожу. Заслуженно, ну да ладно, проехали. Когда дверь в офис открывается, я отстраненно хвалю себя за предусмотрительность. Едва увидев вошедшего, Сережа вскакивает на ноги, отшатывается в сторону. Волков застывает на пороге. — Нет, нет, нет, — шепчет Разумовский, качая головой. Зажмурившись, закрывает лицо руками и падает обратно на диван. — Уйди, уйди, я не… — Я его тоже вижу, — громко говорю, придвинувшись поближе. — Сережа, слышишь? Он настоящий, Олег жив. Это не фокусы Птицы, родной. Волков жив, он… Он вернулся и развернул масштабную операцию, чтобы вытащить тебя из Форта и оправдать. Он жив, Сережа. Это не Птица. Разумовский, вздрагивая от каждого моего прикосновения к его спине, опускает руки и с ужасом смотрит на Волкова. Тот успел подойти чуть ближе. — Как? — хрипло спрашивает Сережа, не сводя с него взгляда. — Я видел запись, я… Я видел… Олег делает глубокий вдох. Да, знаю. Хреново все это заново проходить. — Было спецзадание, посчитали, что я погиб. Понимание проскальзывает в глазах Сережи, резанув меня по сердцу. С прокушенных губ срывается: — Ты… Все это время?.. — Нет, — быстро говорю, не успев даже толком обдумать это. Улыбнувшись, беру его за руку. — Конечно, нет, Сережа, он бы так с тобой не поступил. Его посчитали мертвым и списали, но Олег выжил. Просто не мог выйти на связь, долгая реабилитация, травма головы, частичная потеря памяти. Ну, ты понял. Я в медицине не сильна. Он больше полугода вообще овощем был. Как оклемался — сразу примчался, начал работать над тем, чтобы тебя вызволить. Волков, не отрываясь, смотрит на меня во время этой пламенной речи, я же мысленно посылаю его к черту. Нет уж. Я не готова протаскивать Сережу через это дерьмо повторно, пусть даже придется врать. Амнезия пройдет, и я потом извинюсь и объясню причины, но пока… Возвращение Олега и так стресс, а уж если Разумовский узнает всю правду, то это явно не окажет благотворного влияния на его травму. Сережа встает, и я на мгновение думаю, что он мне не поверил, и Олег все-таки получит банкой в морду. Разумовский, запинаясь о собственные ноги, обходит журнальный столик, останавливается перед Волковым. Я тоже на всякий случай поднимаюсь на ноги. Вдруг Птица? Сережа протягивает руку, касается его плеча, сжимает, будто до сих пор не может поверить в то, что его друг настоящий. А потом сгребает Олега в объятия, крепкие, панические. Я падаю обратно на диван.