Есть ли в небе лисы?

Я просыпаюсь раньше Сергея и пытаюсь осторожно выпутаться из его крепких объятий. Заснули мы вместе, несмотря на расстеленный диван, и как-то разделяться у меня не было ни сил, ни желания. Ночью было… хорошо. Мягко говоря. Я не сильна удивлена тем, что Разумовский оказался умелым любовником, учитывая количество его похождений, и это только те, что были замечены. Да и сам он производит достаточно уверенное впечатление. Но дело даже не в этом, а в том, что он внимателен и отзывчив, прислушивается к хотелкам партнера, и ему ничего не стоит подстроиться, если что-то будет не так. А может, именно мне так повезло. Несколько секунд я тешу себя этой мыслью, глядя на спящего Сергея, который теперь обнимает соседнюю подушку, потом возвращаюсь в реальность и сползаю с кровати. Ему незачем как-то по-особенному стараться ради малознакомой художницы, будем объективными. Завидую его будущим пасиям. Можно, конечно, договориться на еще пару совместных ночей, но… Опасно. Слишком легко будет поддаться его чарам. Для обитателей дома сейчас слишком рано, поэтому кофе я себе делаю в одиночестве. Растительного молока для меня не нашлось, сама тоже купить забыла, поэтому наливаю полную кружку растворимого и иду гулять по саду. Останавливаюсь как раз напротив теплицы, которую сегодня будут ремонтировать, прикидываю, хватит ли заказанных материалов. Цветастое бело-синее пятно замечаю еще до того, как Разумовский приблизится. Не так удивляет его рубашка, как то, что он обвивает руками мою талию и прижимается со спины, вполне себе уютно пристраивает подбородок на моем плече. Я застываю, уставившись на подбитую теплицу. Уточняю: — Ты что делаешь? — На что похоже? — мурлычет Разумовский. — На то, что ты ко мне клеишься? — Я думал, мы решили этот вопрос, — говорит Сергей, и я хоть и не вижу, но уверена, что он хмурится. — Ага. Мы переспали. — Я отстраняюсь, и Разумовский отпускает меня. Обернувшись, убеждаюсь в своих догадках. — Было круто, гештальт закрыт. Предлагаю попить кофе и разойтись. — Гештальт, — повторяет Разумовский, сложив руки на груди. — Думаешь, для меня это был лишь гештальт? — Это самое логичное, — пожимаю плечами я. — Ты должна мне свидание, — напоминает он, приподняв бровь. — Помнишь? — Сергей… — У нас был уговор. И я жду, что ты будешь его соблюдать. — Если это так принципиально… — Да. Ты предлагала кофе? Сваришь так же, как вчера? Мне кое-как удается кивнуть и сдвинуться с места, а не стоять с открытым ртом, ошарашенно таращась на Разумовского. Что в голове у этого человека? Зачем он продолжает этот фарс? Да, мы шикарно провели ночь, но я не до конца дура, чтобы верить в светлые и нежные чувства с его стороны. Им тупо неоткуда взяться. Можно, конечно, подумать, что он достаточно сумасшедший, чтобы запасть на меня так крепко с первого взгляда или проникнуться через мои картины. Или просталкерить соцсети, но я надеюсь, что последний вариант все-таки точно не верен. Очень надеюсь. Зачем бы ему это делать? У Разумовского нет недостатка во внимании поклонников и поклонниц. К тому моменту, как мы возвращаемся в дом, вся семья уже проснулась, и Сергей вновь становится народным героем. Удивительно все-таки, с какой легкостью он нашел подход к моим родителям. Я молча завариваю кофе в турке, пока Разумовский с мамой обсуждает, как лучше обустроить новую клумбу, и стараюсь особо не встревать, потому что идеи годные. Даже интересно глянуть, как выглядит его сад. Он же упоминал вчера, что у него есть особняк в черте города, где он предпочитает проводить выходные. Правда, дом еще не до конца готов, так что там, наверно, и сада нет еще. Завтракать мы дружно выходим на улицу, и я под шумок уточняю у Разумовского, откуда взялись такие познания в растениях у программиста или кто он там. — Вчера загуглил, — пожимает плечами Сергей, и я не успеваю спросить, серьезно он это говорит или нет, потому что мне звонит мой агент, требуя вернуться сегодня к вечеру. Собственно, я и не планировала оставаться дольше. У меня же свидание уже завтра, как такое можно пропустить. Сюр какой-то. Дождавшись рабочих, мы еще раз сверяем макет, после чего я передаю бразды правления папе и отправляюсь собирать вещи, по дороге поймав Разумовского. В пристройке ловит меня уже он. Прижав к стене, целует так, что на какое-то время мысли об отъезде вылетают из головы, да и любые другие тоже, остается только желание запустить руки под эту цветастую рубашку. А потом и не только под нее. И все-таки здравый смысл возвращается ко мне, когда Сергей отстраняется и смотрит сверху вниз с ухмылкой. Ладонь скользит мне под футболку, неспешно оглаживает ребра. Я отталкиваю его, и Разумовский не сопротивляется, послушно отходит. Такое чувство, что отлично знает, как бы мне хотелось, чтобы он не останавливался. Я поправляю футболку и иду собирать сумку. Точно с ума схожу. Да, было хорошо, было прекрасно, но все это не стоит последующих проблем. Лучше закончить сейчас и вспоминать совместную ночь с теплотой и некоторым сожалением, чем бахнуться в этот омут с головой и потом соскребать сердце с асфальта. Я пока не готова к отношениям. Особенно к таким, которые выпьют меня до дна. Сомнений в том, что с Разумовским иначе не выйдет, нет. Попрощавшись со всей семьей, мы с Сергеем отчаливаем к машине. Я стараюсь не обращать внимания на то, как он чуть ли не светится от самодовольства, и пихаю сумку в багажник. Ехать, наверно, и так придется по пробкам, но я все равно спрашиваю, не против ли он, если мы заскочим к озеру. Хочу немного порисовать, мысли проветрить. Оттянуть момент, когда придется окунуться в реальность и под гнет Славика с его супер-гипер-креативными идеями. Разумовский отвечает, что с радостью проведет со мной еще пару часов, поэтому решено. Может, скину его в озеро, чтобы остыл немного. Машину я останавливаю на том же месте, что и всегда, потому что если пройти чуть дальше, то можно найти отличное бревно с шикарным видом на берег и спокойную водную гладь. Ну и рыбаков там поменьше. В этом озере ловить особо нечего, но любителей ничего не останавливает. Я, прихватив все необходимое, отправляюсь к своему бревну, а Разумовскому предлагаю остаться в машине. Он отказывается и тащится со мной. Ему же хуже, если думает, что смотреть на процесс так уж весело. Впрочем, несколько позже оказывается, что заниматься он собрался совсем не этим. Разговор у нас не клеится, потому что я пришла сюда с определенной целью, и болтовня в нее не входит. Мои односложные ответы не сильно радуют Сергея, и он в итоге молча расхаживает вокруг, любуется, видимо, окрестностями. Или нет, потому что спустя какое-то время он обнимает меня со спины. — Ты серьезно приземлился коленками прямо на землю? — деловито уточняю, не отрываясь от скетчбука. — На что не пойдешь ради желания прикоснуться к своей девушке, — шепчет Разумовский и приникает губами к шее, а я жалею, что убрала волосы в хвост. По коже бегут мурашки от его легких поцелуев. — Что ты?.. — Ты не отвлекайся. Рисуй. Легко сказать. Становится очень сложно продолжать, когда его руки оказываются у меня под футболкой. И я могла бы послать его куда-нибудь, и он бы, наверно, остановился, но… Закусив губу, вожу карандашом по бумаге, пока его пальцы рисуют свои узоры на моем теле. Линии получаются неровные, штрихи нечеткие, зато у Сергея все очень даже хорошо. Преграда в виде тонкого спортивного лифчика ему совершенно не мешает, он легко сдвигает ткань и сжимает грудь, сорвав с моих губ первый стон. — Нравится? — тихо спрашивает Разумовский, пока другая его рука уже пробирается под пояс легких штанов. — Могут увидеть, — выдыхаю я, даже не обратив внимания на то, что грифель карандаша сломался. — Здесь никого нет. А если увидят, то какая разница? — Ты чокнутый. — Тебе же нравится, признай. Отрицать глупо, не нравилось бы — давно бы возмутилась. Сейчас же я только роняю скетчбук на землю, а следом и карандаш. Схватившись за бревно, наклоняю голову набок, чтобы Разумовскому было удобнее целовать мою шею. Его пальцы плавно ласкают клитор, пока другая рука занята грудью, и все эти действия в сочетании с вообще неподходящим местом и возможностью быть застуканными просто выбивают почву из-под ног. Я двигаюсь так, чтобы было удобнее, слушаюсь, когда Сергей велит откинуться на него полностью. Так он может не только массировать клитор, но и проскользнуть пальцами внутрь, что он сразу же и делает. Сдерживать голос очень сложно, и я сдаюсь, в конце концов, только стараюсь быть потише. — Расслабься, — шепчет Сергей, и я поворачиваю голову к нему. — Даже если кто-то увидит, это не будет проблемой. — Ты… — Сейчас я доведу тебя пальцами. А потом мы вернемся в машину, на заднее сиденье, где ты оседлаешь меня, и мы продолжим. Как тебе идея? — Отлично. Заткнись и быстрее. Да, еще, Сергей, пожалуйста… Он нарочно замедляется, ухмыляется на мое недовольство и коротко целует. — Слишком официально, дорогая Ася. Мне кажется, мы перешли на другой уровень общения, когда мои пальцы оказались в тебе. — Я… Сережа, пожалуйста… — Да, вот так, — довольно протягивает Разумовский и возвращается к прежнему темпу, одновременно целует меня. Тело накрывает быстро и сильно, я содрогаюсь в его руках, почти беспомощная, от чего ведет только больше. Так хорошо не было ни с кем, и это просто преступление какое-то со стороны судьбы. Разумовский вынимает руку из моих штанов, показательно облизывает пальцы. Черт возьми. У меня хватает сил только на то, чтобы скомандовать: — В машину. Сейчас. С него можно смело писать портрет довольной лисы. Мы возвращаемся чуть ли не бегом, и уже через пару минут мои штаны и кроссовки оказываются на полу, и все идет в точности так, как предлагал Разумовский. Жаль, что в моем Форде так тесно, но мы справляемся. Презервативы он захватил, так что нам даже не приходится лезть в багажник к сумке. Едва надев его, Сережа тянет меня к себе ближе, и я с готовностью приподнимаюсь, чтобы он мог войти. После того, что было у озера, можно не медлить, я со стоном опускаюсь на него полностью и замираю, вжавшись лбом в плечо. Разумовский с поразительной нежностью гладит мои бедра, целует, когда я смотрю на него. — Видишь? — тихо говорит он. — Тебе хорошо со мной. Ты уже моя, слышишь? Скажи это. Я качаю головой, но Сережа больше не настаивает. Вместо слов мы начинаем двигаться, что гораздо приятнее. Не удержавшись, стаскиваю с рыжих волос резинку, зарываюсь в них пальцами. Разумовский от этого жмурится, подается навстречу резче. Футболка и лифчик очень скоро оказываются на полу рядом с остальными шмотками. Сережа полностью одет, лишь слегка приспущены джинсы, я же на нем теперь абсолютно голая. И меня совершенно не волнует, какой вид открывается в окнах. Все мысли сейчас только том, что происходит между нами, о том, как восхитительно чувствовать его внутри, как немыслимо хорошо от каждого движения. И я не сопротивляюсь ни ему, ни своему стремительному падению в пропасть. Только шепчу: — Еще…