Есть ли в небе лисы?

Шуре я выделяю спальню, наплевав на все его протесты, а сама съезжаю в студию на свой любимый надувной матрас. Картины, которые были нарисованы в башне, Полина отвезла Славику, а наброски посоветовала Разумовскому сжечь вместе и задохнуться в пепле, поэтому ничего здесь не напоминает о жизни с ним. Счастливой жизни. Интересно, той девушке, которую пресса обозвала Натали, он тоже сделает студию или что-то подобное? Вместо моей, наверно? Мудак. — Конченный, — соглашается Шура, проходя мимо меня на кухне, а я понимаю, что сказала это вслух. Кивнув, разливаю чай по чашкам и ставлю на стол, пока наемник достает пиццу из духовки. Мы не сами, нет, мы разогрели замороженную. Сейчас почти час ночи, и совесть не позволяет гонять доставщиков круглосуточно, поэтому обойдемся тем, что есть. В принципе, после марафона «Сумерек» самое то. С возвращением Шуры, обзывающего Эдварда в «Новолунии» заковыристыми матными, стало немного полегче. Есть что-то магическое в том, чтобы перемыть кости обидчикам и бывшим именно с друзьями, а не с родственниками. Я стараюсь не думать о… вообще ни о чем. И в сеть захожу очень редко, потому что от тех помоев, которые там разводят, охота удавиться. — Завтра идем на набережную, — говорит Шура таким тоном, что возражения явно не будут приняты во внимание. — Я сто лет на набережной не был, прикинь. — Хорошо сохранился, — резюмирую, пытаясь найти нож для пиццы. Плюнув на все это, беру обычный. — Мне сначала к Тири нужно заехать, она просила. — Ага. Тебе там сообщение пришло. Я отдаю ему нож и двигаю к себе по столу телефон, открываю диалог. Там Славик обещает все исправить. Чего? Почесав затылок, захожу в поисковик и набираю фамилию Разумовского. — Твою мать, — бормочу я, сев на стул. — Не знаю таких, — отмахивается Шура, но шутливое выражение лица быстро сменяет на серьезное, когда он смотрит на меня. — Чего там? Наемник подходит, заглядывает в экран. Матерится долго и со вкусом, требует выдать ему адрес Андрея вот прямо сейчас, чтобы снести голову ублюдку. Я молча дочитываю статью до конца. Похоже, мой бывший муж не растерялся и тоже дал интервью, в подробностях расписал, какая я мразь, как именно разрушила брак, заявил, что это карма, и привет передал. По части грязи ничего нового, но момент прямо хорошо подгадали. — Забей, — наконец говорю злющему наемнику. — Еще месяц, и все найдут новые поводы для сплетен. Конечно, найдут. Вот только каждая прочитанная статья, ролик с разбором или реакцией, — все это ощущается как гвозди в спину, такое не стереть потом. Всегда будешь помнить, каково оно, и общественность не забудет. Я выключаю телефон и двигаю к себе кружку. Шура садится рядом, чай отпивает с таким видом, будто уже успел добавить туда что-то погорячее. — Ты не обязан тут торчать, — тихо говорю я, рассматривая неровно порезанные тупым ножом кусочки пиццы. — Твое задание окончено. — По хрен на задание, — в тон мне заявляет наемник. — Давно уже. *** Ночью мне заснуть не удается, только утром уже на пару часов, да и только. Слишком много мыслей в голове. В принципе, от Андрея стоило ожидать чего-то подобного, он еще удивительно долго продержался. Или статью выпустили не сразу, что вполне возможно. Я не звоню ему и не пишу, не собираюсь высказывать свое веское «фи» по этому поводу. Какая уже разница? Можно подумать, что-то изменится. Я договариваюсь с Шурой встретиться на набережной и вызываю такси. Тачку, подаренную Разумовским, не использую и использовать не собираюсь, наемник на следующий день после того, как пришел, отогнал ее по моей просьбе на парковку башни и оставил ключи на ресепшене. Надеюсь, что оставил, а не швырнул кому-нибудь с верхних этажей в морду. Завязав волосы в хвост, спускаюсь вниз и жду машину на скамейке, попутно общаюсь с соседкой по поводу крыс в подвале. Хорошо, что в свое время не стала покупать квартиру на первом этаже. Уже в такси пишу Тири о том, что еду. Ей нужно еще раз поработать над печатью. Да, чертов рисунок заглох, но он все еще существует, и ведьма хочет убедиться, что ничего не даст сбой в один прекрасный момент. Закон Мерфи настигает меня в тот момент, когда я уже вхожу в магазин. Застыв на пороге, расширенными глазами смотрю в спину в черной футболке. Черт бы с ней, со спиной, но спутать рыжеволосый затылок я бы ни с кем не смогла. Птица. Кричит на Тири и в своей извечной манере сыплет угрозами, требует разобрать сейчас же, иначе и так далее. Ведьма, услышав колокольчик, поджимает губы и громко бьет ладонью по стойке. Птица замолкает, видимо, что-то замечает в ее лице и оборачивается. Полные злости желтые глаза встречаются с моими, и мне кажется, что боль, преследующая меня со дня расставания, возрастает троекратно. — Потом зайду, — бросает он, не посмотрев на Тири, и стремительно направляется в мою сторону. Останавливается напротив, презрительно глянув, требует: — Вон с дороги. Я стою, будто парализованная, не в силах сдвинуться с места, и не могу отвести глаз от его лица. Птица идет вперед, буквально отталкивая меня с дороги. Стукнувшись плечом о стеклянную вставку, оборачиваюсь. — Ася, — предупреждающим тоном говорит Тири. Я не слушаю, я выскакиваю следом, потому что способность шевелиться возвращается лишь для этой цели. — Птиц, подожди! — громко зову, но он не останавливается, идет к черной машине, на которую я не обратила внимания. — Птица! Догнав, хватаю его за локоть. Он резко оборачивается, дергает рукой, стряхнув мою ладонь и зло требует: — Не лезь ко мне. — Извини. Подожди, пожалуйста. Давай поговорим, я… — Нет. — Пожалуйста, — прошу я, пытаясь улыбнуться. — Это не займет много времени, просто поговорим о том, что между нами произошло, и… — Ничего не произошло, — сквозь зубы цедит он и собирается отвернуться, но я опять удерживаю его, скользнув ближе к машине, почти прижавшись к дверце. Пернатый мрачно смотрит на меня. — Уйди прочь. Неловко почесав кожу рядом с татуировкой, говорю: — Птица, я… — Мне плевать, — безжалостно обрывает меня он. — На любые твои слова, и на тебя заодно. Все кончено, что здесь непонятного? Это было интересно в начале, но довольно быстро стало скучно. — Я… — Заткнись, — морщится Птица. — Ты не поняла еще? Я не хочу тебя ни видеть, ни слышать, у меня нет на это времени. — Но мы же… — Ты настолько глупа? — Пернатый берет меня за плечо и отталкивает в сторону от машины, чтобы открыть дверцу. Я в ужасе смотрю на него, касаюсь своего предплечья, по которому проходит легкий озноб. — Я знать тебя не желаю. Ася. И если у него не хватило смелости сказать прямо, то хватит у меня: ты нам не нужна. Есть другая, как ты могла заметить. И была. Я поднимаю на него ошарашенный взгляд, вижу мутно, потому что опять плачу, но это и не важно. Пусть скажет, что я ослышалась, умоляю. — Что? Я растираю ладонью изрисованную символами кожу, будто это может унять дрожь во всем теле. — И была, — жестко повторяет Птица. — Ты слишком глупа и слепа, чтобы увидеть это. Смерив меня напоследок уничижительным взглядом, он добавляет: — Похоже, твой бывший муж был прав, верно? Я отшатываюсь, едва не падаю, зацепившись ногой за бордюр, но мне помогают удержаться чьи-то руки, на которых гневно звякают тонкие браслеты. Тири. Птица садится в машину, заводит ее и газует так, что чуть не врезается в ту, что стоит впереди. Уезжает. Я не вижу, как уезжает, потому что стою, опустив голову. Была. Была. Она была и раньше. Значит, они встретили ее не после того, как расстались со мной, они… Они?.. Сережа мне… Сережа? — Он же врет, — шепчу я, пока ведьма уводит меня обратно в магазин. — Врет? — Садись, сейчас дам тебе чай один, — бормочет Тири и, метнувшись за стойку, чем-то гремит. Я смотрю на свои дрожащие руки и все не могу понять, когда это могло произойти, в какой момент между нами пролегла трещина. Ведь мы были счастливы, Сережа говорил, что любит меня, и Птица тоже, не было никаких намеков, ничего! Но тогда зачем ему говорить такое? Зачем? Неужели я его настолько достала? Так он же обрубил со мной все контакты! Я не понимаю. — Держи. Тири всовывает мне в руки чашку и требует, чтобы я все выпила, говорит, что это поможет успокоиться. Но я спокойна. Во мне просто нечего уже больше выедать, ничего не осталось, и это исключительно моя вина. Я поверила ему. Я осталась с ним. Я позволила себе в с головой утонуть в отношениях, решила почему-то, что это навсегда, любовь как в приторной сказке. Она была и раньше. Неужели он спутался с ней, пока мы еще были вместе? Но я… Я не заметила ничего. — Зачем он приходил? — тихо спрашиваю, осушив уже половину чашки. И правда легче. — Опять какие-то проблемы с тем Рубинштейном, — отвечает Тири, присаживаясь рядом. — Ничего серьезного. Дай-ка руку. Я слушаюсь, допиваю чай, пока ведьма водит пальцем по затихшей печати. Внутри становится не то что бы спокойно, скорее, все равно. Чувство отличное, жаль, что недолговечное. Я рассказываю Тири о том, что татуировка реагировала на Птицу, на что она успокаивает меня и говорит, что все нормально, так пока и будет, но она надет способ окончательно разорвать нашу связь без последствий. — Без последствий уже не получится, — замечаю, рассматривая стеллаж напротив. — Это пройдет, Ася, — вздыхает Тири. — Ты справишься, дорогая, ты очень сильная девочка. — Не очень, — меланхолично возражаю. — Когда твой чай перестанет действовать? — Через пару часов. — Хорошо. Можно я тогда посплю тут? Мне потом еще на набережную к Шуре. — Конечно. Ты знаешь, куда идти. Нет, не знаю, на самом деле. Я понятия теперь не имею, куда мне идти и что делать со всем этим. *** — Засажу. — мрачно заявляет Гром, яростно глядя на шаверму в своих руках. — Засажу к самым отпетым ублюдкам, чтоб… — Перестань, — прошу я, поморщившись. — Давай просто поговорим спокойно, о чем-нибудь другом. Майор явно бы хотел сказать еще очень многое в адрес Разумовского, но делает над собой усилие и заводит новую тему. О погоде. Я ее даже поддерживаю, только потом перескакиваю на другую. Нормально отвечать на звонки я начала только вчера, и Гром был первым в списке. Его последние новости неслабо так сбили с толку, и я, в конце концов, позвала майора в гости, чтобы нормально все обсудить и объяснить. Не чужие ведь люди, если уж на то пошло. И вот мы сидим на крыше моего дома и перемываем кости Разумовскому. Чудны дела твои. Сегодня вечером я даже согласилась на культурную программу, которую предложила Полина. Включает она в себя поход по магазинам, Анфису и дальнейшее продолжение в клубе. Может быть, громкая музыка и толпа людей — это именно то, что мне нужно. Может быть. Если исключить тот факт, что пальцем в меня тыкают даже продавцы из супермаркета возле дома. Внимание к моей персоне несколько переходит границы. Понятное дело, что смаковать скандальное или около того расставание с миллиардером интереснее, чем счастливую жизнь с этим самым миллиардером. Я продолжаю твердить себе, что скоро все забудут про нас, но когда оно будет, это «скоро»? Не знаю. Убедить Грома не жестить из чистой вредности у меня вроде получается, и в назначенный час я спускаюсь вниз, чтобы сесть в машину сестры. Уже на месте понимаю, что шоппиинг был плохой идеей. Я стараюсь не замечать взгляды и шепотки некоторых людей, внушаю себе, что это все направлено даже не в мою сторону, но все бесполезно. Чувствую себя параноиком. Еще какое-то время мне удается держаться, но в одном из магазинов многозначительные выражения лиц мместны консультанток просто переполняют чашу, и я прошу сестру поехать сразу в клуб. Что мы и делаем. Хорошая ли это идея? Ни разу. Музыка раздражает, люди тоже, зато желание напиться и забыть обо все этом возрастает просто до каких-то невиданных высот. А что мне, собственно говоря, терять? И я заказываю себе несколько коктейлей сразу, не обращая внимание на обеспокоенные взгляды Полины и Анфисы. Выпив их, а потом еще партию, иду танцевать, ведь мне как раз становится все равно на то, что сердце скручивается в узел от тоски. Разумовский даром время явно не теряет, вон, завел себе Натали или как там ее. Чем я хуже? Я еще вполне ничего. Темноволоый парень, который ошивается рядом, со мной, видимо согласен, и вот я, пропустив момент сближения, танцую вместе с ним. Музыка долбит по ушам, в груди тошно. А может, виноваты коктейли. Да, именно они. Я не сопротивляюсь, позволяю притянуть себя за талию ближе, закидываю руки ему на плечи. Интересно, здесь есть камеры? А не все ли равно? «Большой брат» порвал со мной, так какая разница? Я смеюсь непонятно чему, запрокидываю голову, подставляя шею под поцелуи, зарываюсь пальцами в темные, слегка волнистые волосы. Пусть смотрит по камерам, пусть видит, пусть знает, что не смог меня поломать. Слезы из глаз катятся далеко не от счастья. Не смог ли? Я отталкиваю от себя парня и сквозь толпу продираюсь к выходу. Выбравшись из клуба, спешу скрыться подальше от толпы, захожу за ближайший угол здания. Останавливаюсь в каком-то переулке и, прижавшись спиной к кирпичной стене, запускаю пальцы в волосы, тяну. Соберись. Соберись уже, мать твою, соберись. Он ушел от тебя, хватит киснуть. Ты сама слышала, что Птица сказал, они давно это запланировали. — Не может быть, — шепчу я. — Ну ты куда делась? — капризно протягивают рядом. В стену возле моей головы упирается чья-то ладонь. Я поднимаю взгляд, смотрю на парня из клуба. Красивый. Я бы могла?.. Нет, от одной только мысли тошнит. — Уходи, — прошу я. — Продолжения не будет. — Нет, так не пойдет, — хмурится он и другой рукой тянется, чтобы взять меня за шею. Инстинкты сильнее. Волков отлично справился с дрессировкой. Я перехватываю парня за запястье, дерагаю, бью локтем в грудину, а потом отталкиваю от себя. Он задыхается, но не долго. Спиной я не поворачиваюсь. Научили. Парень с перекошенным от злости лицом выпрямляется и шагает ко мне. Я не успеваю ничего сделать, меня кто-то отстраняет к стене, а сам за один лишь прием наглядно показывает парню, что «нет» — это нет. Я смотрю в спину Волкова. К своей чести, вместо «чтоб ты сдох» говорю: — Что ты здесь делаешь? Олег оборачивается, мрачно оглядывает меня с ног до головы. — Присматриваю, — коротко отвечает, указав в сторону, куда сбежал несостоявшийся ухажер. Я могла бы сказать многое и очень громкое. Могла бы. Но только лишь посылаю его на три буквы и прохожу мимо. Я не знаю, куда направляюсь, мне просто нужно двигаться. Голова ощущается слишком легкой, в ней мелькает то одна потрясная идея, то другая. Я упорно иду дальше, будто у меня есть цель, есть свет в конце тоннеля. Правда в том, что это и действительно поезд, и он уже перемолол меня к чертям собачьим. Я останавливаюсь на мосту. Каком-то. Не знаю, где именно. Чертов город весь состоит из мостом, памятников и ошметков моего счастья. Рубинштейн, наверно, локти сейчас кусает из-за того, что намалевал свое дерьмо не на той. Выдохнув, сажусь рядом с кованым ограждением, прижимаюсь к нему спиной. Плевать, что сейчас недостаточно поздно, и вокруг полно людей. На все плевать. Мне хочется кричать, на одной ноте, отчаянно и громко. Почему бы и нет? Я не отказываю себе в удовольствии. Пусть смотрят, пусть смеются, пусть снимают. Какая уже к черту разница? Во мне ломать уже нечего. Перед собой вижу черные ботинки. Волков опускается рядом на корточки. — Давай я отведу тебя домой, — говорит он. И посылается повторно, только уже громче. — Справедливо, — кивает Олег. — Можешь наговорить мне еще множество всего, пока мы будем ехать. — Где ты был? — спрашиваю я. — Почему не отвечал? — Пойдем, Ася. Кстати, хорошие рефлексы. Я видел. — Да, просто отличные. Иди вон, Натали потренируй теперь. Вдруг очередной любви твоего дружка будет опасность угрожать. — Я не в восторге от этого, Ася. Прости, что… — Он качает головой. — Думал, будет лучше без меня. Я ведь живое напоминание о нем. Считал, что тебе проще так. — Мне не проще, Олег. Мне никак. — Давай завтра потренируемся вместе? Я арендую зал. Я встаю и даже без помощи. Отвернувшись, советую: — Тренируй Натали. Ей пригодится. Волков так и провожает меня до ближайшего дома, где я вызываю себе такси. *** Она подходит ко мне на одном из мероприятий, куда Славик всеми правдами и неправдами уговаривал пойти, клялся, что Разумовского там не будет. Ну, его, можно сказать, и нет. Я увидела дорогого гостя лишь мельком в компании прекрасной спутницы. Потом он где-то потерялся. А вот она нет. Я меланхолично смотрю на Натали, которая за каким-то хреном нашла меня в моем углу. — Привет, — жизнерадостно произносит она, отсалютовав бокалом. — Ты ведь Ася, да? — Ася, — киваю я и все еще силюсь понять, чего ей надо. — Я просто поболтать, — заявляет она, улыбнувшись. — Между нами ведь нет никаких недопониманий, верно? А то пресса раздула слонов, даже смешно. — Смешно, — соглашаюсь я, отпивая из своего бокала шампанское. Маловато градусов для таких приключений. — Я просто хотела сказать, что просто без ума от твоих картин. Особенно от той, которая в нашей спальне висит. Потрясающая. — Спасибо, — бормочу я и ищу в толпе Шуру. Куда делся, засранец? В нашей спальне. Сучка. — Ладно, пойду искать друга, — говорю я и отлепляюсь от стены. — Удачи тебе с ними. — С ними? — удивленно переспрашивает Натали, нахмурив идеально сделанные брови. Я смотрю на нее. — А, ты про его дружка? Вот уж и правда не разлучить их. — Девушка, хихикнув, вздыхает. — Но он ничего, мрачный только вечно. — Ага. Под стать фамилии. Не зря же Волков. — Прямо как из сказки про серого волка, — смеется Натали. — Ася, ты… — Я пойду, — напоминаю, указав бокалом в противоположную сторону. — Друг ждет. Приятно было познакомиться, Натали. Оставив бокал на ближайшем столе, обхожу разномастные группки людей, высматриваю синюю шевелюру. Но замечаю рыжую. Отворачиваюсь. Интересно, Натали просто комедию разыгрывала? Или она на самом деле не знает, что их двое? *** Чего я точно в этой жизни не ожидала, так это нападения Чумного Доктора на особняк в том районе, куда я приехала на встречу с клиентом, заказавшим у меня дизайн второго этажа. Едва услышав о том, что происходит, я не удерживаю планшет в руках. Кажется, разбился. Хозяин дома собирается срочно эвакуироваться, как и все остальные в элитном коттеджном поселке, и я выбегаю следом за ними. Но направляюсь совсем в другую сторону, чего в суматохе никто вроде бы не заметил. Я не знаю, зачем бегу туда, не могу объяснить, мне просто нужно, вот и несусь в ту сторону, откуда валит дым. Не успею? Ушел? Трансляция была с задержкой? Нет, не была. Я заскакиваю во двор с задней стороны особняка и вижу, как Чумной Доктор выходит из разбитой стеклянной двери. Останавливается как вкопанный, хоть и стоило бы ему валить. Останавливаюсь и я. Проходит всего пара мгновений, и Птица шагает вперед и идет прямо ко мне. Я инстинктивно вжимаю голову в плечи, ожидая новый ушат помоев измененным маской голосом. Вот сейчас. Чумной Доктор замирает, несколько долгих секунд мы просто смотрим друг на друга. Я не знаю, что говорить. Я не знаю, зачем пришла. Я не знаю, как уйти. Птица шагает еще ближе, протягивает руку. Я жду, готовлюсь даже к тому, что он решит меня поджарить. Пальцы в черной перчатке останавливаются в паре сантиметров от моего лица. Я не могу говорить. Я сама будто вся соткана из огня, прожигающего насквозь, вот только он все никак не убьет свою глупую жертву. Я сошла с ума. Печать прошивает резкой и сильной болью. Вскрикнув, я хватаюсь за предплечье, а Птица отдергивает руку. Сгибает пальцы, будто на них есть когти. Еще секунда, и Чумной Доктор разворачивается и стремительным шагом покидает двор. Где-то неподалеку его ждет машина. Боль утихает не сразу. А я все стою напротив особняка.