Есть ли в небе лисы?

Ася

Я возвращаюсь домой уже заполночь, потому что пришлось объяснять полиции, по какой причине я оказалась возле горящего дома, а не сбежала, как все остальные. Иными словами, до прибытия на место преступления майора Грома его коллеги слушали про мой альтруизм и самоотверженность. Игорь тоже некоторое время послушал, пока чаша терпения не переполнилась, и он не отослал меня прочь. В квартиру, где ждет злющий Шура. На вопросы я отвечаю односложно, сразу прохожу в гостиную и сажусь на диван, достаю телефон из кармана. Набрав номер Тири, жду. Проходит всего три гудка, и она отвечает: — Что случилось, Ася? Печать? — Я все знаю, — решительно говорю, сжав руку в кулак. — О чем ты, дорогая? — Я знаю, почему Разумовский порвал со мной. Почему ты не сказала правду? Жестоко, не находишь? Ведьма несколько секунд молчит, затем тяжело вздыхает и говорит: — Прости меня, Ася. Я быстро нажимаю на отбой и смотрю в черную гладь телевизора. Шура садится рядом и пытается выяснить, что произошло, но я не уверена, что смогу сейчас толково объяснить. Конечно, ничего у меня не было, кроме смутной догадки. И сейчас я даже не знаю, радоваться мне или злиться еще больше из-за того, что оказалась права. Пока что мир повторно собирается развалиться на кусочки.

Сережа

— Что ты здесь делаешь? Разумовский хмуро смотрит на Натали, застывшую посреди спальни. Девушка оборачивается, поправляет волосы и кокетливо улыбается. — Осматриваюсь, — отвечает она и подходит к нему. — Я сказал ждать меня в офисе. Сюда запрещено заходить посторонним. Он сам не запер дверь в жилую часть. Сережа давно отвык от того, что нужно это делать. Здесь слишком редко бывают чужие, и даже эта встреча вынужденная. Он жестом указывает Натали на дверь, и девушка без возражений выходит в коридор, нарочито задев Разумовского. Он не обращает на это внимание, вместе с Натали выходит обратно в офис и активирует электронный замок. Его гостья садится на диван, берет документы, на которые Сережа указывает, и веселье довольно быстро пропадает из ее глаз. — Серьезно? — Она смотрит на него и морщится. — Контракт? — Ознакомься, — говорит Разумовский, рассеянно передвигая документы на своем рабочем столе. — Здесь и сейчас. Если все устроит, подпишем, если нет, то я направлю правки юристам. — Я думала, ты шутил, — бормочет Натали, надув пухлые губы. — Нет, — коротко отвечает Сережа. — Обрати внимание на часть о неразглашении. Девушка выглядит оскорбленной, но Разумовскому сейчас не до чужих чувств. Натали знала об условиях еще до первого их совместного выхода в свет, и как бы мерзко он себя сейчас не ощущал, контракт должен быть подписан. Сережа цепляет канцелярскую резинку со стола, растягивает ее так, что она впивается в пальцы. Он закрывает глаза, но тут же распахивает их, смотрит в сторону автоматов, читая названия, которые может разглядеть. — А если наши отношения перейдут за рамки договоров? — протягивает Натали, постукивая длинными ногтями по листам контракта. — Не перейдут, — отстраненно отвечает Сережа. — Тебя все устраивает? Подписывай. — Зачем это, все-таки? Она так задолбала тебя, что… Боже, да не смотри ты так. — Девушка поднимает руки, демонстрирует раскрытые ладони. — Я просто не совсем понимаю, решила уточнить. Разумовский отводит взгляд, ждет, когда Натали подпишет контракт и все приложения, потом подходит, чтобы поставить и свою подпись, сообщает, что больше он ее не задерживает. Девушка невинно замечает, что у нее сегодня нет никаких дел. Когда Сережа не обращает на это внимания, вздыхает и встает. Разумовский едва дожидается ее ухода. Приказав Марго запереть дверь в офис и никого не пускать, он садится, скорее даже падает на диван и закрывает лицо ладонями. Присутствие Птицы чувствует сразу же. Ему так сильно хочется отдать двойнику контроль и уйти в забытье, чтобы больше не было так больно, но Сережа не может. С этой задачей Птица не справится. — Я не знаю, как это выдержать, — шепчет Разумовский. Двойник садится рядом, кладет ладонь ему на колено. Бесцветным, совершенно непривычным голосом говорит: — Я тоже. *** — Она не выходит из дома уже неделю, — произносит Птица, беспокойно меряя шагами офис. Сережа поднимает взгляд от погасшей панели рабочего стола и смотрит на него. Воспаленные от недосыпа глаза жжет из-за яркого света, и он просит Марго приглушить его. Слова даются с трудом, но он все равно говорит их: — Я знаю. Видел. — Нужно что-то сделать. — Что? Тири просила даже не приближаться. — Эта ведьма могла ошибаться! — в ярости возражает Птица, ударив ладонями по столу. — Мы не должны просто сидеть на месте, мы… — Ты готов рискнуть? — чуть слышно спрашивает Сережа, глядя в горящие злостью желтые глаза. Двойник опускает голову, сжимает руки в кулаки, будто хочет прочертить когтями борозды по столу. — Отправь Волкова, — говорит он. — Олег слишком близок к нам. Нельзя. — Когда вернется его дружок? Этот, с синими волосами. — Скоро. Я дам ему задание сразу же. Птица отходит к дивану, но не садится, направляется в сторону автоматов. Черные когти теперь действительно скребут по стеклу, рассылая десятки трещин. Сережа его не останавливает, и далеко не только из-за того, что это происходит не на самом деле. *** — Сергей, для вас сообщение от Аси. Воспроизвести? — любезно спрашивает Марго. Разумовский вздрагивает, с губ почти срывается заветное «да». Он выдыхает, сцепляет пальцы в замок и уточняет: — Что-то важное? — Нет. Она хочет поговорить, — сообщает помощница после небольшой задержки. — Удали, — произносит Сережа и утыкается лбом в рабочий стол, закрывает руками голову. Сейчас он почти мечтает о том, чтобы Ася тогда переехала его на своей машине насовсем. Это невыносимо, это настолько невыносимо, что он даже заглушить боль алкоголем не может, потому что отлично знает дальнейшее развитие событий. Сорвется, поедет, упадет в ноги. Поставит ее жизнь под угрозу. Сережа выпрямляется, схватившись за подлокотники, пытается сосредоточиться на дыхании. Это не худшее, что могло случиться. Ася жива. Ася жива, и пусть лучше ненавидит его, ненавидит их обоих, Сережа готов, согласен, лишь бы никогда больше не держать на руках ее безжизненное тело. — Ведьма ищет лекарство, — говорит Птица откуда-то позади. — Я убью ее, если не найдет. — Во всем этом виноваты только мы, — шепчет Сережа. — Я. Я не должен был сближаться с ней изначально. Знал же, что… Он замолкает, зажмуривается. Горло перехватывает, слова застревают, но смысл и без них понятен. — Тогда ты считал угрозой меня, — напоминает Птица. — Себя, — кое-как получается выговорить, и Сережа впивается ногтями в подлокотники. — Всегда себя. Двойник на это ничего не говорит. Разумовский чувствует на своем плече его руку. Без когтей. *** Из кошмара его вырывает голос, так похожий на собственный. Сережа подскакивает на диване, хватает ртом воздух, бессмысленно шарит взглядом по офису. Птица садится рядом, молчит. В спальне они не оставались на ночь с того самого дня, когда саморучно разрушили свою жизнь, выдав ту отвратительную речь. Через каждое слово, каждую букву Сереже хотелось лишь одного — упасть перед Асей на колени и объяснить, что все совсем не так. И снова поставить ее жизнь под угрозу. Нет. Разумовский так не поступит. Он выцарапает сердце из груди, если понадобится, но она будет жить. Сережа смотрит на телефон, оставленный рядом. Один звонок, разве станет от него хуже? Один звонок, просто чтобы услышать ее голос. — Нет, — твердо говорит Птица. Разумовский роняет телефон обратно на диван. — Я не могу, — сдавленно признает он, утыкаясь лбом в колени. — Я не могу. Он слышит шелест крыльев, двойник садится еще ближе. Когтистая ладонь осторожно треплет его по голове, ломая барьер окончательно. Сережа тихо скулит, сьежившись на диване, потому что на сей раз для него нет вообще никакой надежды. *** Сережа чувствует себя отвратительно, несмотря на три выпитые бутылки шампанского. Он обнимает Натали на камеру, целует ее в щеку. Глаза болят от вспышки. Это не новости. Внутри него все болит уже несколько недель. Девушка прижимается к нему, обвивает руками талию. Разумовский сейчас думает, что алкоголь был не самым лучшим вариантом. Будет неловко, когда его стошнит прямо на брендовые туфли Натали, а это вполне вероятный исход, если она продолжит так к нему лезть. Сама мысль о том, что ему приходится прикасаться и терпеть чужие прикосновения, не ее прикосновения, сводит с ума лучше, чем все таблетки доктора Рубинштейна. Уже внутри здания Сережа заставляет Натали отлипнуть от него и идет искать угол потемнее и понезаметнее. В конце концов, выходит на балкон, ведущий во внутренний двор-колодец заведения. Здесь красиво. Асе бы понравилось. Сережа очень хочет, чтобы перилла под его руками подломились и рухнули, увлекая его вниз. Может быть, тогда он не будет думать, не будет вспоминать о ней, не будет чувствовать себя последней мразью, коей и является. Кому не плевать на его мотивы? Он самолично убивает свою любимую женщину, надеясь на то, что она оправится и забудет про него, заживет дальше. Найдет того, кто будет любить ее безопасно. Сережа жалеет, что перилла все никак не ломаются. — Всего один звонок, — умоляет он себя же, но ответ все равно один. Нельзя. …— Я буду пытаться, — говорит Тири, держа пальцы на Асином запястье. — Буду. Возможно, у меня получится… — Но мы убьем ее раньше, — чуть слышно заканчивает за женщину Сережа. — Слишком много всего сплетено вместе, — кивает ведьма, проводя ладонью над проклятой татуировкой. — Я не понимаю, как оно связано, и у меня просто нет времени, чтобы работать с этим. — Чем поможет расстояние между нами? — спрашивает Разумовский, не отрывая взгляда от бледного лица Аси. — Нужно не просто расстояние, — вздыхает Тири. — В этом вся проблема, Сережа. Эта печать пронизывает все ее существо и очень крепко завязана на чувствах к тебе. Я не смогу затормозить процесс, пока… — Она с печалью во взгляде смотрит на него. — Мне жаль. Разумовский хочет подойти ближе, дотронуться до Аси, сесть рядом, но заставляет себя стоять на месте. Только спрашивает: — Что ты имеешь в виду? — Если ты действительно хочешь спасти ее, то заставь возненавидеть тебя. Вас обоих. Сережа собирается сказать, что ради Аси сделает что угодно. Слова так и остаются внутри, вдавившись в сердце острыми гранями, потому что он наконец понимает, пытается объяснить Тири. И тогда приходит ужас… *** Птица цепляется за перилла пожарной лестницы и лезет вверх, осторожно переступая через ступени. Объяснять потом Сереже, откуда появились новые синяки, он не хочет. Двойник горько усмехается. Впрочем, ему и не придется, потому что Разумовский не спросит. Сережа не обращает внимания почти ни на что вокруг, едва держится. Птица, сцепив зубы, продолжает путь. Всего на пару минут. Он не станет приближаться, просто хочет убедиться, что все хорошо. Чертов синеволосый придурок отказался с ними работать и теперь живет с мышкой, а никого другого к ней подослать они не могут. Будет слишком подозрительно. Птица привычно отодвигает в сторону выпотрошить наемника. По крайней мере, мышка не одна. В студии горит свет, и со своего места Птица видит сгорбленную фигуру на матрасе. Он замирает, смотрит на нее, вовсю напрягая зрение, старается приметить любую деталь. Мышка встает и подходит к мольберту, перекладывает кисточки с подставки на столик. Смотрит на пустой холст. Всего пару минут, повторяет себе Птица. Может быть, чуть больше. Немного. Двойник теряет счет времени, он просто стоит и смотрит, как мышка стучит карандашом по холсту, иногда примеривается, чтобы что-то нарисовать, но так ничего и не делает. А потом вдруг роняет карандаш, схватившись за руку с печатью. Птица отшатывается назад, влетая спиной в перилла. Не заботясь о том, сколько шума он производит. двойник быстрым шагом спускается вниз и спешит прочь от дома. Сережина боль обжигает, режет на кусочки, и с каждой попыткой обмануть себя, назвать ее лишь Сережиной, становится только сильнее. *** Птица перехватывает контроль тем утром, когда они видят интервью, которое дал бывший муж Аси. За все это время юридический отдел работал в усиленном режиме, стараясь охладить пыл особенно старательных блогеров и журналистов, но Андрей нашел способ выделиться. Сережа, полностью вымотавшийся, принимает предложение двойника. Он устал, ему больно и противно от самого себя, и никому не станет лучше, если Разумовский сорвется и разрушит все их усилия. Нет. Она будет жить. Сережа без нее не сможет, сожрет себя заживо, но Ася будет жить. Двойник, взяв контроль, отправляет приоритетное задание юристам. Лишь формальность. Вечерам он разберется по-своему. Птица ходит по всему этажу, не находя себе места, почти жалеет, что предложил забрать контроль. Камеры возле ее дома ничего важного не показывают, мышка с утра никуда не выходила. Двойник вновь и вновь перечитывает интервью ублюдка, опубликованное утром, по капле собирая гнев, заслоняя им бездну одиночества и вины, которая достигла каких-то немыслимых размеров. В конце концов, он срывается и едет к бесполезной ведьме. Она, кажется, ничуть не удивлена его появлению, только с порога просит закончить это все быстрее. Птица только потом понимает причину. Охваченный застилающей глаза яростью, он требует у ведьмы исправить все сейчас же и не слышит звона дверного колокольчика. Приходит в себя только тогда, когда она громко опускает ладонь на стойку и взглядом указывает ему за спину. Птица оборачивается, видит мышку, которая удивленно смотрит на него. Проклятье. — Потом зайду, — говорит он и идет в сторону выхода. Мышка не двигается. Птица хочет прикоснуться к ней, единственное, чего он хочет сейчас, — это прикоснуться к ней, но вместо этого произносит: — Вон с дороги. Она не двигается, застыв перед ним, и Птица идет вперед, отталкивает ее с пути, стараясь не задерживать руку. Из-за слишком резкого движения, мышка вписывается плечом в стекло. Птица замирает лишь на одну секунду, после продолжает путь. Нужно уйти отсюда, уехать от нее подальше как можно скорее. Ненавидеть себя он будет позже, сейчас главное обезопасить ее. — Птиц, подожди! Птица! Двойник не останавливается, спешит дойти до машины, но мышка догоняет его и хватает за локоть. Птица разворачивается, быстро стряхнув ее руку. От такого контакта может стать хуже? — Не лезь ко мне, — огрызается он, с трудом сдерживая все то, что вертится сейчас в нем. Она здесь, она уставшая, бледная и с синяками под глазами, его мышка смотрит на него с таким выражением на лице, каково ни он, ни сам Сережа больше не заслуживают. — Извини. Подожди, пожалуйста. Давай поговорим, я… — Нет. — Пожалуйста, — говорит мышка и ломанно улыбается. Птица не может даже смотреть ей в глаза, слишком больно, слишком. Он не думал, что так бывает. — Это не займет много времени, просто поговорим о том, что между нами произошло, и… Двойник делает над собой усилие и произносит: — Ничего не произошло Он собирается открыть дверцу, но мышка настырная, всегда такой была, и это одно из тех качеств, которые он полюбил в ней без памяти. И сейчас хочется вырвать себе язык за презрительное: — Уйди прочь. Может, все-таки им стоит поговорить? Едва он думает об этом, как мышка нервно чешет кожу рядом с печатью. Уже? — Птица, я… Она сжимает предплечье, будто пытается удержать начинающуюся боль. Нет, нет, нет. — Мне плевать, — прерывает он. — На любые твои слова, и на тебя заодно. Все кончено, что здесь непонятного? Это было интересно в начале, но довольно быстро стало скучно. Снова трет руку. — Я… — Заткнись, — продолжает Птица. — Ты не поняла еще? Я не хочу тебя ни видеть, ни слышать, у меня нет на это времени. — Но мы же… — Ты настолько глупа? Двойник снова позволяет себе эту немыслимую роскошь, прикасается к ее плечу, но вместо того, чтобы обнять, чего требует каждая клетка в его теле, грубо отодвигается в сторону. Мышка смотрит на него расширенными глазами, от всего, что он видит там, появляется желание вскрыть себе грудную клетку. Она давно так на него не смотрела. Птица скользит взглядом по ее ладони, сжимающей татуированную кожу. Мышка морщится, дергает рукой, будто стряхивает с нее боль. Сережа был прав. Придется действовать так, как необходимо. — Я знать тебя не желаю, — заявляет он и добавляет после секундной паузы: — Ася. И если у него не хватило смелости сказать прямо, то хватит у меня: ты нам не нужна. Есть другая, как ты могла заметить. И была. Мышка шагает назад и смотрит на него, смотрит сквозь слезы, потому что сказанное наконец доходит до нее. Птица сжимает ручку дверцы. Если бы на руках действительно были когти, он бы сейчас прорезал ими ладонь. Ему так жаль, что когтей нет. — Что? — шепчет мышка. Птица не может отвести взгляда от правой ее руки, которую она растирает левой. Печать. Проклятая печать. Что ж, пусть. Пусть мышка его ненавидит, только бы эта дрянь больше не работала. Пусть думает, что он позволил другой прикоснуться к себе, пока был с ней, пусть, что угодно. Лишь бы жила. — И была, — повторяет Птица. — Ты слишком глупа и слепа, чтобы увидеть это. Он смотрит на нее последний раз, старается запомнить, сделать себе еще больнее. потому что это из-за него она сейчас плачет. И если уж мышка должна ненавидеть его, их, если ей нужно не испытывать к ним чувств, то он знает, что нужно сказать дальше. Знает. Лучше он, чем Сережа. — Похоже, твой бывший муж был прав, верно? Мышка отступает, влетает в бордюр, но Тири уже рядом, она помогает ей устоять. Ведьма строго смотрит на Птицу. Он больше ничего не говорит, садится в машину, давит на газ, не заботясь о том, куда может врезаться, и уезжает. Только вновь и вновь повторяет себе: лишь бы жила. *** Сережа смотрит на то, как Птица разносит офис, и не торопится его останавливать. Контроль все еще у двойника, и он с лихвой этим пользуется, вымещая свою злость на мебели и предметах интерьера. Не тронута осталась только одна картина, которую они купили у Аси первой. Разумовский молчит, сгорбившись на диване. Он видел, что произошло. Птица не скрывал. Вряд ли у него остались силы на это, да и незачем. Сережа ему почти благодарен за то, что говорить нечто подобное пришлось не ему самому. Почти. Ненависть к самим себе стала их верным спутником. Снова. Сильнее, чем когда-либо прежде, потому что в этот раз они предали не город, не незнакомых людей, а человека, которого любят. Любят настолько сильно, что готовы отказаться от нее, только бы с Асей все было хорошо. Сережа вздрагивает от звона разбитого стекла и отстраненно думает, что не настолько оно бронебойное, это стекло в двери. Он считает вещи, уничтоженные Птицей с помощью его смертельных перчаток, считает, потому что нужно цепляться за простую и понятную мысль. Не думать о том, что они натворили. Не вспоминать. Тири до сих пор не знает, сможет ли найти лекарство, и никакой надежды на то, что будет иначе, нет. — У нас нет выбора, — говорит Сережа, глядя на свои ладони. Птица останавливается возле окон, поворачивается и смотрит на Разумовского. — Ты сам сегодня видел, — продолжает он, обернувшись. — Печать… Печать убьет ее, Птиц. У нас нет выбора. Лучше мы, чем она. Двойник отворачивается, подходит к окну и прислоняется к нему спиной, съезжает вниз. Несколько минут они молчат, а потом Птица тихо произносит: — Забери контроль. Я не могу.