Есть ли в небе лисы?

Я не думаю, что раньше действительно знала, что такое обида. Больше не думаю. Сейчас, читая все то, что мне прислала секретарша моего мужа, я начинаю понимать, каково это. Одно дело, когда вы говорите гадости друг другу во время той же семейной ссоры, обидно немного, да, но пережить можно, забывается быстро. Но когда читаешь, как сильно он хочет другую, как нежно зовет ее солнцем и рассказывает, как у него встал просто от одних фоток? Когда дальше пишет про свою непутевую жену, которую давно не любит, да и вряд ли любил, ведь не было у него к ней таких сильных чувств, как к его «солнцу»? Когда дальше он начинает поливать свою жену грязью, потому что она ничего не умеет и не старается, даже выглядит не так, как он хочет, что уж говорить о сексе? Когда он пишет, что не разводится сейчас только потому, что она валяется в ногах и умоляет не бросать ее и не делить имущество? Когда добавляет, что вот-вот разведется, станет свободным только для своего «солнца», стоит лишь чуть-чуть потерпеть? Когда читаешь все эти комплименты, восхваления и пошлые шуточки? Это какой-то запредельный уровень обиды. Я сижу на кухне и раз за разом просматриваю скрины переписок своего мужа с чудной девушкой Машей, которая просит не мучить его и отпустить уже наконец, дать им возможность быть счастливыми. Но ведь сейчас можно легко сфабриковать такие скрины? Конечно, можно. Я выключаю телефон, кладу на стол и отодвигаю от себя. Бред какой-то. Опять включаю, заново листаю переписку. То есть… То есть в Новый год, сразу после двенадцати, он ездил к ней, а не коллег поздравлять? Получается… И командировки не было в Москву? И на работе не задерживали? Про Машу он мне говорил, рассказывал, как хорошо она работает и помогает, и это уже было странно, потому что он относится к другим женщинам… Ну, не очень. А тут прямо дифирамбы такие пелись. Но когда я спросила, он сказал, что ничего такого, я просто накручиваю, вижу то, чего нет. Вот только оно, похоже, есть. И я теперь даже не уверена, что только Маша была. Нет, стоп. Переписку и правда можно подделать. Да. Нужно спросить, когда Андрей придет. Я встаю и лезу в холодильник, пытаюсь занять себя хоть чем-то, лишь бы не вспоминать все эти скрины. Вот только Маша их отлично выбрала, если они настоящие, и утрированные детали нашего быта, в котором я предстаю совершенно бесполезным существом, мелькают перед глазами в режиме нон-стоп. Вернувшийся после работы Андрей с порога кричит, что пойдет в душ, а потом в спортзал. Я стучу пальцами по столешницами. В спортзал ли? Выглянув в коридор, убеждаюсь, что он ушел в ванную и подхожу к шкафу. В карманах пиджака телефона нет, в сумке тоже. Блин. Я смотрю на чуть приоткрытую дверь, из-за которой слышен шум воды. Подхожу, заглядываю. Разумеется. Телефон лежит на узкой тумбочке между раковиной и стеной. Воровато глянув на задернутую шторку, хватаю мобильник и скрываюсь в коридоре. Цифры простые, всего-то день и месяц рождения, его, конечно. Я быстро захожу в мессенджер и легко нахожу переписку с Машей, потому что она первая, а потом… Да, собственно, ничего другого делать и не нужно, тут сразу все понятно. Любимая, значит. Я все равно листаю вверх, нахожу те самые сообщения, которые увидела на скрине. Вместе с телефоном иду на кухню, кладу его на стол рядом со своим. Открываю на обоих переписку с Машей. Значит, она не обманывает. Я рассеянно листаю их диалог, не обращая внимания на слезы, которые уже текут по щекам. Надо же как ласково он с ней. Умеет, оказывается. А мне пел про то, что человек такой, холодный, но старается. Ну, да, старается, кто ж спорит? Просто не для меня. Я слышу скрип двери в ванную, отстраненно отмечаю, что надо смазать петли и стираю слезы, делаю глубокий вдох. — Аська, ты… — Мы разводимся. Андрей застывает на пороге, не надев до конца футболку. — Ты че, с дуба упала? — уточняет он, все-таки просовывая руки в рукава. — Мы разводимся, — повторяю и указываю на телефоны на столе. — Ты идешь к Маше. Зря тянул, я бы не стала… Как там было? А, в ногах валяться и умолять. Заявление подадим завтра, сегодня уже закрыто. И… — Ты совсем охренела? — неверяще тянет Андрей. — Ты в мой телефон влезла? — Да. Извини за это. Маша прислала мне скрины, я просто… Хотела убедиться. Убедилась. — Убедилась? — цедит Андрей. — Молодец. Не будет никакого развода, сядь. — Ты не спал с ней? — спрашиваю, скрестив руки на груди. — Да при чем тут это? — закатывает глаза муж и хватает свой телефон. — Мы проверяли тебя на честность, а ты как дура повелась и полезла в мои переписки… — Андрей, — вздыхаю я, поморщившись. — Не начинай врать. Проверяли год, ага. Все нормально, давай просто разведемся. Я не собираюсь ни осуждать тебя, ни умолять, ни скандал устраивать. Просто хочу… — Заткнись! — рявкает Андрей, стукнув кулаком по столу. Я недоуменно смотрю на него. — Никакого. Развода. Поняла меня? — Да почему? Ты же пишешь ей, как сильно любишь… — Не твое дело, что и кому я пишу! — Вообще-то, в этом случае мое, — мрачно заявляю и прохожу мимо него в коридор. — Давай не будем ругаться. Просто подадим завтра заявление, и все. Я иду в студию, чтобы не продолжать этот бесполезный спор, который вот-вот перерастет в полноценный скандал, чего мне совсем не хочется. У меня есть сейчас только одно желание — в тишине побыть и еще хоть немного переварить все это. Нелепая попытка Андрей оправдаться даже охоту реветь отбила. Вот только муж со мной явно не согласен, и влетает в студию следом, с порога посыпая меня матами и оскорблениями. Я недоуменно смотрю на него, искренне не понимаю, почему он бесится, ведь я, по сути, даю ему то, что он хочет, — развод. Он же так клялся в любви этой Маше, такой ласковый с ней был даже в сообщениях, страшно представить, что там в реальном общении было. И больно, если честно, очень. Лучше бы честно сказал и сразу ушел. Все это я и пытаюсь донести до него сейчас, но в Андрея будто бес вселился. — Ты, сука, сама все рушишь, а теперь хочешь окончательно этот брак добить?! — кричит он, стукнув по мольберту, который едва не падает от такого обращения. — А давай я тебе расскажу, зачем мне Маша, а? О том, какая она нежная и любящая, покладистая, ждет меня дома после работы, а не шляется хрен знает где?! — Я тоже работаю, Андрей, — напоминаю, нахмурившись, и отхожу от него. — Ты отлично знаешь, что у меня ненормированный график, я… — Ты на что рассчитываешь, а? Ты в браке полный ноль, ты ж не меняешься даже! Мне стыдно тебя с коллегами знакомить, ты вечно лезешь к ним со своими разговорами, да еще и заигрываешь! — Андрей, это просто общение, перестань! Я ни с кем не заигрываю, я люблю общаться, и… — Ты в отношениях нулевая просто, даже смотреть на тебя противно иногда! Зато на людях вечно перья распускаешь, хотя выглядишь при этом как идиотка! А Маша нет, Ася, она красивая, спокойная и знаешь, что? Секс с ней просто не сравнить с тем говном, который у нас с тобой происходит. Я обнимаю себя руками, щипаю за плечо, заставляя молчать. Пусть проорется, пусть. Быстрее уйдет. Я смахиваю новые слезы и отворачиваюсь. Хочется огрызнуться, очень. Ну серьезно, можно подумать, что он так уж старался мне удовольствие доставить, блин. Даже в процессе я должна была думать о себе сама, а первый год вообще симулировать пыталась, потому что ему не окей было из-за того, что девушка не кончает просто от проникновения. Дура. Знаю. Все попытки объяснить потом делали только хуже. Я всегда была не такой. — Андрей, — пробую опять позвать, но он даже не слышит, продолжает поливать грязью и обвинять в том, что прыгаю по мужикам на своих выставках, а Славик у нас вообще сутенером оказывается. При этом сам же говорит, что на меня не посмотрит никто. — Я из-за тебя с Машей переспал! — выпаливает Андрей и с психу сгребает все, что стоит на столике у мольберта на пол, да так, что банка с водой отлетает аж к моим ногам и разбивается. — Из-за тебя! Потому что устал от того, что женат, а жены-то и нет, есть убожество с этими красками! Ты представляешь, какая ты мразь, а, Ася? Ты нормально мужика довела до того, что он на другую бабу залез! Он сдергивает незаконченную картину с мольберта и швыряет ее на пол, с силой наступает на холст ногой. Я шагаю к нему, чтобы остановить, но ногу простреливает сильная режущая боль, заставляя отшатнуться назад. Черт, осколки же… Андрей идет громить студию дальше, кидает на пол и об стены краски, кисти, все, что находит, ломает несколько готовых картин, которые не нашли пока покупателя. Я кое-как отступаю, стараясь не опирать на порезанную ногу, прижимаюсь спиной к шкафу, плачу, умоляю его успокоиться, остановиться. Андрей сталкивает на пол какую-то коробку, и подлетает ко мне. — Никакого развода! — кричит он, стукнув кулаком по шкафу рядом с моей головой. — Слышала? Хрен тебе, а не развод, поняла?! Ты будешь со мной, я тебе не дам уйти. Ничего. — Он, не обращая внимания на мои попытки закрыться от него, гладит меня по щекам, размазывая сольные дорожки. — Мы через это пройдем, так ведь? Просто такой период. У нас не будет никакого развода. Ты ведь уже все поняла, наверно? Я не хочу разводиться, и ты не хочешь, мы… — Я хочу, — шепчу сквозь слезы, в ужасе глядя на него. — Что? — подозрительно спокойно переспрашивает Андрей. — Я хочу… Хочу развестись. Мы разводимся. Это точка, я больше не хочу быть с тобой, я… — Я сказал, нет! Супруг хватает меня пальцами за шею, и первые две секунды я глупо думаю, что он не станет. Это же Андрей, он мне больно не станет делать, нет. А потом он давит, сжимает, не обращая внимания на то, что я пытаюсь оттолкнуть его, царапаю руки. Он давит все сильнее, перекрывая мне воздух, не слушая мольбы отпустить, не обращая даже внимания на то, что эти мольбы переходят в хрипы. Андрей отрывает меня от шкафа, встряхивает и впечатывает в него снова, немного ослабляет хватку, и я давлюсь теми крохами воздуха, которые проникают в легкие. — Не будет тебе развода, мразь, — шипит он, опять сжав пальцы. — Я тебя убью, если решишь сделать это, ясно? И сестрица твоя ничего сделать мне не сможет, так что подумай как следует о том, как будешь заглаживать вину завтра. Советую постараться. Андрей отпускает резко и отходит, а я падаю на пол и хватаю ртом воздух, мне кажется, что я не могу дышать до сих пор. — Дошло, надеюсь, — холодно бросает но и заносит ногу для удара. Я съеживаюсь, сил хватает только на то, чтобы закрыть голову руками. Андрей не бьет, присаживается на корточки и издевательски нежно гладит меня рукой по волосам. — Завтра поговорим, — сообщает он и встает. Я слышу шаги, а через несколько мгновений хлопок входной двери. Нужно добраться до нее. Эта мысль — единственное, что удерживает меня в сознании. Нужно, нужно, нужно. Нужно встать и дохромать до двери. И я делаю это, хотя потом не могу вспомнить, как собрала силы, потому что больно так, что в глазах темнеет. Упав рядом, окровавленными пальцами поворачиваю замок, который открыть можно только изнутри. Окровавленными? Я тупо пялюсь на свои пальцы несколько секунд, затем сажусь ровно, привалившись спиной к двери. Из ноги торчит осколок. Вот почему боль настолько сильная. Боже. Не понимая толком, что делаю, выдергиваю его. Из горла давится только хрип, и это даже хорошо, потому что соседи могут полицию вызвать, услышав крики. Пальцы опять заливает кровью, и я стаскиваю с себя футболку, чтобы замотать ногу. Пока так. У меня сейчас нет сил на то, чтобы заниматься этим, у меня вообще ни на что сил нет. Я ощупываю горло, закрываю лицо ладонями и валюсь на пол. Теперь рыдать мне уже никто не мешает. *** — Ася, поднапрягись, — просит Славик, вызывая желание сбросить вызов. — Я понимаю, что тебе херово, ты болеешь, я понимаю, но, Ася, это же Разумовский! — Угу, — хрипло отзываюсь я. — Он очень настаивал, Ася. Давай, дорогая, просто отвези ему картину, поулыбайся немного и можешь дальше дома откисать. Договорились? — Ладно, — сдаюсь и вешаю трубку. Вовремя, твою мать, очень вовремя, Разумовский. Я швыряю телефон на подушку и выползаю из кровати, чтобы хоть немного привести себя в порядок. Мой агент прав, Разумовского терять нельзя, нужно быть идиотами, чтобы профукать такой бриллиант. Славик еще хочет под шумок ему толкнуть мои услуги в сфере дизайна, так что придется оставить депрессивные настроения на пару часов. Легче сказать, чем сделать. Высушив волосы, я сажусь на диван, чтобы обработать и заново перевязать ногу. Врач осмотрел меня в тот же вечер, потому что старший брат, которому я, захлебываясь слезами позвонила, первым делом поехал со мной в больницу. Ну, сразу после того, как Дима переварил увиденное. Впервые наблюдала, как загорелся желанием набить кому-то что-то за меня. Из ступни достали еще один маленький кусочек стекла и наложили швы, рекомендовав полный покой. С этим проблемы. Андрея вчера утром ждал собранный чемодан, выставленный за дверь, и сидящий на нем Дима. На чемодане, не на Андрее. Сначала. Хорошо, что Саша, с которым сейчас встречается брат, быстро его оттащил. Супруг сначала кричал, что пойдет в полицию, но как-то быстро погрустнел, стоило Диме лишь пригрозить позвонить Полине. Ее Андрей побаивается, она по судам и за меньшее затаскает так, что в жизни потом не отмоешься. Вчера я еще и на развод подала. А сегодня смотрю в зеркало и думаю, как привести эту несчастную морду в божеский вид. Взявшись за косметичку, делаю все, что могу, и надеваю синий свитер с высоким воротом. Синяки скрыты. Хорошо. Голос не скроешь. Плохо. Осторожно сунув ногу в кроссовок, пробую немного пройтись. Сносно, терпеть можно. За каким чертом Разумовскому понадобилось, чтобы картину к нему в офис привезла именно я? Чем его не устраивает служба доставки? Ладно, такого покупателя и правда нельзя упустить. Вид в зеркале уже получше, поэтому я надеваю пальто и хромаю в сторону парковки. Сначала приходится заехать к Славику, ведь Разумовский озвучил свою просьбу еще на выставке, и мой агент забрал картину к себе в офис. Теперь я наблюдаю как он, пыхтя и ругаясь, пытается втиснуть картину на заднее сиденье так, чтобы она не прибила меня по дороге и не убилась сама. Заодно вбиваю адрес в навигатор. Пожелав Славику удачного дня таким голосом, что того аж передергивает, я отправляюсь в каменно-стеклянную башню Vmeste. Веселье начинается с парковки. Хромая и матерясь, я тащу картину ко входу и очень надеюсь, что мне всего-то надо оставить ее на каком-нибудь ресепшене. Но нет, миловидная девушка за стойкой радостно сообщает, что Сергей Викторович уже ожидает Асю Юрьевну, и проводит меня к лифту. Хочется верить, что Сергею Викторовичу икалось на протяжении всех тех секунд, что я ехала вверх, а заодно и за то, что его бот-девочка Марго чуть не помогла моей душе отправиться на небеса от испуга. Ну, или в противоположную сторону, как повезет. Возникнув на небольшом экране, она сообщает, что Сергей в курсе, и мне разрешено не стучать. Радость-то какая. Не стучать, значит, не стучать. Я распахиваю стеклянную дверь и втаскиваю картину в офис. Сие явление вызывает у Разумовского явный фурор. Он вскакивает из-за своего рабочего стола, чуть сам не навернувшись, спешит мне помочь. — Простите, Ася, мне стоило спуститься, — бормочет он, забирая картину. — Я даже не подумал об этом, когда говорил с вашим агентом на выставке. Простите. — Ничего, Сергей Викторович, мелочи, — отзываюсь, осматриваясь. — Я тут приболела немного, горло. Это не заразно, не волнуйтесь. И ногу подвернула, два в одном. — Просто Сергей, если можно, — просит он и относит картину к широкому дивану. — Почему же вы не позвонили? Нужно было сказать мне, что вы плохо себя чувствуете, мы бы перенесли встречу. Ага. Тогда Славик перенес бы куда-нибудь мой мозг. — Все в порядке, — бодро заявляю я, но хриплый голос все портит. — Никаких сложностей. Мы… Я натыкаюсь взглядом на репродукцию Боттичелли, и замолкаю. Ну ничего себе! Точь в точь! С такого расстояния даже не отличить от настоящей. — Хотите взглянуть поближе? — робко улыбается Сергей, а я киваю. — Пойдемте. Он подходит зачем-то ко мне и протягивает руку. Спустя секунду до меня доходит, что я хромаю, а человек помочь хочет. Вежливо отказавшись, вместе с ним иду к картине, попутно он мне показывает место для моей. Мы останавливаемся напротив репродукции, и я чувствую себя ребенком, который увидел самую большую и вкусную конфету в мире. Потрясающая работа. Если не знать, где находится оригинал, то можно смело подмать, что это он. — А вы не шутили, когда сказали, что любите искусство, — бормочу я, завороженно разглядывая Венеру. — Люблю, — скромно кивает Разумовский. — Может… Может, вы хотели бы выпить что-нибудь? Водки, чтобы вырубило, но вместо этого я вежливо отказываюсь, напомнив, что приехала сюда на своей машине. — Конечно, Ася, я понимаю. Простите, я не то имел в виду. — Сергей указывает в сторону вендинговых автоматов у стены. Я-то думала, что бутафория. Заметив мой задумчивый взгляд, он бормочет: — У вас же болит горло, а там все холодное. Простите. Мы могли бы спустить в кофейню напротив и выпить кофе. Его там божественно делают. И… И я бы заодно хотел обсудить с вами покупку еще одной картины. Зараза. Теперь отказаться нельзя. Я улыбаюсь и соглашаюсь, чувствуя себя дешевой шлюхой, которой и называл меня Андрей. Ладно, не особо дешевой, Разумовский платит щедро, но менее мерзко внутри не становится. Я следую за Сергеем к лифту, стараюсь отвлечь себя разговорами о барельефах и других репликах в его офисе. Это немного помогает, потому что Разумовский, беспрестанно поправляющий то синюю толстовку, то рукава, то просто пальцы заламывающий, действительно интересный собеседник и напихал все эти вещи в своей офис не от балды, поэтому рассказать может о каждой. И все равно ощущения так себе. Может, Андрей был немного прав? Наверно, подобное общение может показаться… не тем, чем оно является на самом деле. Я украдкой смотрю на Разумовского, который подстраивает свой шаг под мою хромоту. И досталось же кому-то такое чудо. Нет, правда, он забавный и довольно милый, особенно в тот момент, когда на улице, краснея, предлагает взять его под руку, чтобы мне было легче идти. И все вроде бы хорошо. Он действительно хочет купить еще одну картину, мы обсуждаем, какая именно подойдет для нового конференц-зала, Сергей даже показывает мне фотографии. Диалог постепенно съезжает в сторону, но я это замечаю не сразу, слишком уж легко с ним, несмотря на явную нервозность и некоторую робость. На выставке смелее был. Атмосфера рушится в один момент. Я открываю сообщение от Андрея, перечитываю его дважды. «А помнишь, когда ты мне в командировку писала? О том, как скучаешь? Мы с Машкой вместе читали» «И когда ты звонила в тот вечер, а я трубку не взял сразу, помнишь? Я не ответил, потому что ее трахал» «У меня фотки есть, глянь» Я закрываю мессенджер, не дойдя до снимков. И глаза тоже закрываю, а горло стискивает спазм. — Ася? — потрясенно шепчет Разумовский. Чего он? Я же держала телефон так, чтобы не видно было. Ох. Ему другое видно. Я, пока читала, по привычке воротник теребить начала, и он сполз немного. Черт. — Простите, Сергей, мне идти надо. Я встаю, неаккуратно наступаю на порезанную ногу и падаю обратно на стул, вскрикнув. Сергей в тот же момент оказывается рядом, так участливо интересуется, что случилось, как помочь, и прочее, прочее, прочее. А я просто больше не могу и тупо реву, спрятав лицо в ладонях.