Есть ли в небе лисы?

— Конечно, Ася, — говорит Сережа после небольшой паузы. — Я сейчас… — Мы с тобой сегодня идем на свидание. Разумовский выглядит почти испуганным. Он смотрит по сторонам, опускает взгляд в стол, молчит какое-то время. Потом виновато начинает: — Птица не… — Птица не появится, — прерываю его, кивнув. — Знаю. Мы с ним заранее договорились. Я иду на свидание именно с тобой. Сережа медленно качает головой, я жду, пока он соберется с мыслями. Судя по виду, сейчас опять попробует возражать. Выгнув бровь, уточняю: — Или откажешь мне? Когда понадобится нарисовать, как выглядит паника, я обязательно вспомню этот момент. Есть еще пара моментов, которые я Разумовскому обязательно вспомню, но позже. Сережа колеблется, бормочет о том, что нет, конечно, не откажет, просто это все очень внезапно. Очертенеть как внезапно, да, но, как уже упоминалось, я решила вытряхнуть его из депрессивной норы радикально и сразу. Сережа пробует возразить, что Птицу подобное может обидеть, я же напоминаю, что тот в курсе и очень даже за. Разумовский дрожащими пальцами сворачивает все окна на интерактивной панели и выключает ее. У меня была заготовлена целая речь на тот случай, если он все-таки откажется, а еще план Б, но ни то, ни другое не понадобилось. Как Птица и предполагал, Сережа не скажет мне «нет». Грустно и мило одновременно. Он лишился чудесного инфаркта при вопросе о том, какого хрена навоображал себе черт знает что и даже не попытался заговорить об этом с кем-то из нас. — Я переоденусь, — говорит Разумовский и идет в сторону жилой части. Оттуда можно сбежать только через окна, а я не думаю, что Сережа настолько не хочет со мной погулять, так что жду его в офисе. Честно, были сомнения насчет такого подхода. Несмотря на все сказанное им в тот вечер, я все равно не могу до конца избавиться от мысли, что дело во мне. Ну не хочет человек иметь дело с бардаком в моей голове, чего заставлять-то? Разумовский возвращается спустя минут десять, одетый в джинсы, фиолетовый лонгслив и легкое черное пальто. — Так нормально? — уточняет он, переминаясь с ноги на ногу. — Или я могу… — Ты отлично выглядишь. Идем, с водителем я уже договорилась. Подсознательно жду, что мне сейчас прилетит за подобную самодеятельность, но Сережа только молча кивает, и мы направляемся к лифту. Темы для разговора в моей голове пока не клеятся, и я очень стараюсь вспомнить, как у меня все это получалось раньше, до того, как я поверила в то, что никому не интересно со мной разговаривать. С Птицей сейчас легче, я почти приняла, что действительно привлекаю его, и это не дурацкая прихоть заскучавшего миллиардера. С Сережей чуть сложнее. Может быть, он все время был таким отстраненным не из-за того, что накрутил себя, а просто… Тряхнув головой, смотрю на него. Разумовский стоит рядом, нервно поправляет рукав пальто. Не знает куда деть руки. На выходе из лифта, я перехватываю его ладонь и крепко сжимаю. Сережа вздрагивает, но не пытается прервать этот контакт, поэтому на парковку мы так и идем. — Куда ты хочешь поехать? — уточняет Разумовский, открывая для меня дверцу машины. Перед тем, как сесть, говорю название ресторана, и вижу, как у Сережи расширяются глаза. Он прячет лицо за волосами, отвернувшись и закрывает дверцу, когда я устраиваюсь на сиденье. Я не одобряю того, что Птица изрядно так прошелся по его памяти, да еще и втихаря, и не до конца понимаю, как все это работает между ними. Но не смогла отказать себе в удовольствии немного поддеть Разумовского тем самым «уютным ресторанчиком», потому что все, что от него, блин, требовалось — НЕ МОЛЧАТЬ. И не давать этим молчанием мне поводов загоняться еще больше, ибо каждый раз, когда я, окрыленная волнами тепла и внимания со стороны Птицы, выныривала в реальность и сталкивалась с Сережей, меня окатывало игнором и каким-то даже раздражением. Безосновательно, как выяснилось. Само собой, тут и мой мозг немалую роль сыграл, но все было бы гораздо проще, если бы Разумовский решился просто обсудить ситуацию. Меня это тоже касается. — Почему именно это место? — тихо спрашивает Сережа, стоит машине тронуться. Потому что я чуть не тронулась с тобой. — Там уютно, — отвечаю, пожав плечами. — По картинкам, по крайней мере. Ты против? — Нет, вовсе нет. — Потом можем погулять в парке. Там Александровский недалеко. Согласен? — Да, — тихо отвечает Разумовский. Подозреваешь? Подозревай. Это я тебе еще не выкатила воспоминания о пьяных откровениях. Да, немного мелочно, но все же. Я в любом случае хочу провести с ним этот вечер, и то место действительно мне понравилось. Сережа смотрит в окно и выглядит немного поникшим. Кажется, переборщила. Я двигаюсь ближе к нему, беру за руку и спрашиваю: — Все хорошо? — Да, конечно, все хорошо, — поспешно отзывается он. Блин. Мелочно, Ася, очень мелочно. Фу такой быть. — Сережа, мы можем выбрать другое место, — мягко говорю, подсев еще ближе. — Любое, какое захочешь. Можем даже вернуться в башню и устроить себе романтический ужин при свечах там. Мне все равно, где, я просто хочу провести сегодняшний вечер с тобой. Разумовский смотрит на мою руку в своей, осторожно гладит тыльную сторону ладони. — Прости, Ася. Я понимаю, что у тебя планы, но… Может, лучше дождаться его? — Я хочу побыть именно с тобой, и он в курсе. Или ты не хочешь? Если нет, то ничего страшного. — Хочу, — говорит Сережа и, опустив голову, добавляет: — Очень. — Вот и хорошо, — улыбаюсь я и жмусь к его боку. — Можно я еще вот так посижу? — Конечно, — тихо отвечает Разумовский. Мы добираемся до ресторана в тишине, но она уже не кажется такой тягостной. Сережа не отпускал мою ладонь вплоть до того момента, когда нам уже надо было выходить из машины, а на улице я вновь беру его за руку. Ресторан оказывается действительно таким, как на фотографиях, в теплой цветовой гамме и мягким освещением. Столик я заказала в углу у окна, чтобы Сережа лишний раз не отвлекался на людей вокруг, и туда мы и направляемся. Сначала от неловкости нас избавляет официантка и меню, но после сделанного заказа уже ничего не спасает. Я периодически посматриваю на Сережу, который делает из салфетки то ли журавля, то ли жертву катка, и думаю. Раньше было проще, я умела нормально общаться и заболтать могла любого. Сейчас? Не знаю. Я слишком много времени провела в одиночестве и отрыве от мира. Впрочем, ведь не я одна. Разумовский несколько месяцев сидел в психиатрической больнице, да еще в какой, и он-то не по своей воле там был. О Форте ходят крайне нехорошие слухи. Я вновь смотрю на Разумовского. Салфетка превратилась в журавля, которого переехал каток. Протянув руку, касаюсь его ладони, которая тут же поворачивает так, чтобы взять мою. — Как проходит подготовка к твоему обновлению? — спрашиваю, улыбнувшись. — Хорошо, — отвечает он, глядя на наши руки. — Почти все готово, скоро будем планировать презентацию. — Пригласишь? — Там буду только я. Птица не связывается с публичными выступлениями. — Знаю. Мне хотелось бы поддержать тебя, если ты не против. — Спасибо, — чуть улыбается Сережа. — Я… Я буду рад, если ты будешь рядом. — Он бросает на меня быстрый взгляд и добавляет: — В зале. — А к тебе поближе нельзя? — Можно. Мы прерываемся, потому что официантка приносит кофе. Я насмешливо рассматриваю Сережин заказ и уточняю: — Мятный? Разумовский застывает с ложкой в руке. Я продолжаю: — Или выбрал что-то, от чего не тошнит? Сережа медленно кладет ложечку на блюдце. Вздохнув, произносит: — Ася, насчет того вечера, когда… Когда я был нетрезв. — Когда ты напился вдрызг и выложил мне все подчистую? — ласково спрашиваю, отпив немного кофе. — Слушаю тебя внимательно, котенок. — Прости, — говорит Разумовский, опустив голову. Краснеющее лицо все равно отлично видно. — Я не помню почти ничего, что тогда нес. Я… Могу попросить тебя забыть об этом? — Забыть и дать тебе тухнуть дальше из-за придуманных проблем? Нет, Сереж, не можешь. И знаешь, было бы неплохо, если бы ты высказывал, что тебя беспокоит, ибо мне не насрать. Мне совсем не насрать, я беспокоюсь за тебя и хочу, чтобы в этих отношениях нам всем было комфортно. Словами и через рот — так решаются проблемы. Договорились? — Да, — кивает он виновато. — Прости, пожалуйста. — Отлично. Иначе в следующий раз вдрызг напьюсь я, и сначала вы долго будете слушать мое нытье, а я под градусом по-другому не умею, а потом успокаивать ночью, ибо стриггерятся таблетки из-за алкоголя. Не угрожаю, но предупреждаю. Сережа выглядит так, будто вот-вот я выкачу ему приговор. Отодвинув кружку, вновь тянусь к его руке. — Можно еще вопрос? — интересуюсь, когда он поднимает на меня взгляд. — То, что ты говорил тогда, правда? А, ты же не помнишь. Я про… — Я догадываюсь, — прерывает Разумовский, отвернувшись к окну. Пальцы крепко сжимают мою ладонь. — Я… Мне жаль, что я вывалил на тебя все это. Прости за несдержанность. Это только мои проблемы. — Не только. Я думала, что тебе неинтересно со мной, что ты не хочешь того же, что и Птица, не разделяешь его чувства. Поэтому постаралась дистанцироваться, дать тебе свободу и каждый раз с ужасом ждала, что найду где-нибудь в офисе чужое нижнее белье или нечто подобное. — Что? — Сережа удивленно смотрит на меня. Когда сказанное до него полностью доходит, с этого возмущенного выражения лица можно картину писать. — Ася, я бы никогда… — Не поступил бы так со мной. Да, это ты тоже говорил. А еще говорил, что тебе очень одиноко и ты завидуешь Птице, хочешь, чтобы у нас с тобой было так же. Ну и про мятный сироп. Несколько раз. Четыре, если мне память не изменяет. — Боже, — бормочет Разумовский, закрывая лицо ладонями. — Прости, пожалуйста. — Прощаю. Так это правда? — Я разберусь с этим, — глухо обещает Разумовский. — Не обращай внимания, ладно? Я качаю головой и пересаживаюсь на другой стул, тот, который ближе к нему. Осторожно отнимаю его ладони от лица, по очереди целую одну и вторую. Сережа завороженно наблюдает за этим, а цветом вот-вот сравняется с моей красной рубашкой. — Мне тоже хочется, — говорю я, протянув руку и погладив его по щеке. — Я же помню, как мы общались, помню слова, которые ты говорил мне, именно ты. Это было ради Птицы? — Нет, — тихо отвечает Разумовский, закрыв глаза и повернув голову так, чтобы прижаться щекой к моей ладони. — Ты не лишний, Сережа. Никто и не думал о том, чтобы избавляться от тебя и вышвыривать из этих отношений. Прости меня. Прежняя я бы сразу поняла, что с тобой что-то происходит. А эта решила, что дело в ней. — Ася, не говори так, — просит Разумовский, чуть ли не испуганно. — Дело совсем не в тебе. Ты замечательная девушка, и я… Я не знаю. Не знаю, как объяснить все, что происходит в моей голове. Извини. — А ты не объясняй, — предлагаю, улыбнувшись. — Мы все выяснили, Давай просто забудем об этом и будем двигаться постепенно. Но просто на всякий случай: никто не хочет оставлять тебя в стороне. Птица очень беспокоится о тебе, и я тоже. Не молчи, ладно? Я считаю, что отношения должны быть такими, чтобы можно было поделиться чем угодно, и никто не посмотрит на тебя осуждающе. Нам приходится рассесться по местам, потому что я замечаю неподалеку официантку с нашим заказом. Я вновь завожу тему про обновление, спрашиваю более подробно, рисую и даже уточняю то, что непонятно. А непонятно много, но Сережа все объясняет, ни единым жестом или словом не намекая, что я глупая и лезу не в свое дело. Наоборот, когда он чуть-чуть осваивается, то выглядит очень воодушевленным, даже радостным от того, что появился возможность обсудить это со мной. Ну и я стараюсь платить той же монетой потом, подавив в себе подозрения о том, что на хрен ему это все не уперлось, рассказываю про грядущую выставку и некоторые нюансы. Как только мы оба понимаем, что собеседнику интересно, напряжение потихоньку спадает, и уже не приходится искать темы, они сами нас находят. В итоге ужин проходит отлично, несмотря на эпизоды в начале, и повторное предложение о прогулке Сережа встречает с большим энтузиазмом и даже не спрашивает, откуда я знаю про тот неудавшийся совместный вечер. Наверно, думает, что сам проболтался под градусом. Я не спешу сдавать Птицу. В парке мы неспешно прогуливаемся до кофейни, потому что большую часть ночи я думала, как все исправить, и совершенно не выспалась. Сделав заказ и раз и навсегда запомнив про карамель, я отвожу Сережу за столик, пока мы ждем и отвлекаю от лишних взглядов разговорами о местном интерьере. Разумовский, держа меня за руку, в игру включается, старательно не замечает, что некоторые посетители на него смотрят. Подобное было и в ресторане, но там освещение было слабее и столики располагались не так кучно. Едва получив напитки, мы спешим выйти на улицу. — Ты замерзла? — с подозрением уточняет Сережа, когда я ежусь от прохладного ветра. Куртку надо было надеть нормальную, а не чтобы было. — Сейчас. Я протестую, когда он начинает снимать пальто, но Разумовский не слушается. Заверяет, что ему и так не холодно. В конце концов, я сдаюсь, даю накинуть себе на плечи пальто и втайне наслаждаюсь запахом легкого свежего парфюма. Птица предпочитает другие ароматы, а мне нравится и то, и то. Только повнимательнее смотрю на Сережу, чтобы не пропустить момент, когда он замерзнет, и утащить в машину. Мы останавливаемся возле моста, и Разумовский садится на невысокое бетонное ограждение, пока я стою рядом и рассказываю, что именно буду выставлять в воскресенье, показываю фотографии на телефоне. — И вот эту тоже, — бормочу я, перелистывая. Подняв взгляд на Сережу, понимаю, что подошла к нему совсем близко и даже не заметила. Разумовский кивает, старательно рассматривая снимок, пряча за волосами смущение. Это у него получается, потому что сейчас разница в росте не такая, как обычно, я даже чуть выше. Я убираю телефон, ставлю свой стакан на парапет, рядом с его. Теперь я стою между его ног, и так и тянет положить руки на плечи, провести по шее, по щекам и немного наклониться, чтобы поцеловать. Не Птицу сейчас, именно Сережу. Я пока делаю только первое. Разумовский вздрагивает. От этого движения пальто сползло и точно бы оказалось на земле, если бы Сережа не перехватил его, заодно и меня обнимая. Он опускает голову, на меня не смотрит. — Все хорошо? — спрашиваю, все-таки коснувшись его лица, отвожу рыжие пряди, настойчиво лезущие в глаза. — Мне отойти? — Нет, я… — Разумовский замолкает. Повинуясь моим рукам, голову поднимает, но взгляд направлен куда-то мне в плечо. — Ты не обязана это делать. — Делать что? — Заставлять себя прикасаться ко мне и так разговаривать, уделять время. Я понимаю, что ты заинтересована в нем. Опять двадцать пять. Хочется рявкнуть, чтобы все понял, но он же не поймет, только замкнется в себе еще больше. Я ласково провожу большим пальцем по его щеке. — Я не заставляю себя, Сережа. Если тебе неприятно или… — Ася, — шепчет он. — Забудь все, что было сказано в тот вечер. Я был слишком пьян, я… Я не стану мешать вам. Я наклоняюсь к нему ближе, почти касаюсь его губ своими. В них же и говорю: — Ты не мешаешь, солнышко. — Нет? — тихо и очень горько отзывается он. — Нет, — повторяю и сокращаю оставшиеся миллиметры. Сережа отвечает не сразу, поначалу замирает, чуть дыша, но я чувствую, как дергаются его руки. Уже в следующее мгновение он прижимает меня к себе крепче. — Прости, — шепчет Сережа, выдохнув. — Я не знаю, как тебе нравится, я… — Все хорошо, — заверяю его и целую еще раз, мягко и осторожно, давая все прочувствовать и привыкнуть. Сережа сначала просто следует за мной, а потом аккуратно перехватывает инициативу. Я не тороплю его, мне уже хорошо до дрожи в коленках и очень хочется, чтобы ему было тоже. Он так нежен со мной, будто ничего дороже в этой жизни у него нет, и это подкупает, заставляет, как и с Птицей почувствовать себя исключительной, важной. Немножко даже любимой, если бы я решилась в это поверить. — Ася, — шепчет он, ткнувшись мне в плечо. — Скажи, что… Пожалуйста… — Ты не лишний, — повторяю, поглаживая его по гениальной и одновременно дурной голове. — Ты нужен нам, нужен мне. Я хочу быть с тобой. Очень хочу. Разумовский ничего больше не говорит, только обнимает меня крепче. *** И все было так прекрасно. Если бы на следующий вечер я не услышала звонок в дверь. Поначалу, открыв ее, я вижу Птицу, который едва стоит на ногах, одетый в странный черный костюм. У меня уходит десять секунд на то, чтобы понять — это ни хрена не маскарад. А потом он, пошатнувшись, падает мне прямо в руки.