Есть ли в небе лисы?

Я выхожу из подъезда и сразу натыкаюсь взглядом на Разумовского, что стоит возле машины. Правда, не на того, которого ждала, поэтому удивление скрыть не удается. Сережа не появлялся с того момента, как мы тогда говорили про ДРИ, а сейчас выглядит еще и очень виноватым. Птица говорил, что ему не очень комфортно с незнакомыми и малознакомыми людьми и в целом он может вести себя странновато. Возможно, Сережа причисляет меня к малознакомым, а может, просто немного стесняется, поэтому я улыбаюсь, чтобы его немного подбодрить. Разумовский, бросив в мою сторону быстрый взгляд, бормочет приветствие и открывает дверцу машины. Ага, сегодня мы с водителем, значит. Я устраиваюсь на заднем сиденье, жду, когда Сережа залезет с другой стороны. Он на меня не смотрит, жмется ближе к дверце. Что такое-то? Не нравятся духи? Я украдкой нюхаю воротник куртки. Да нормальные вроде. Что тогда? Настолько со мной некомфортно? Но мы ведь общались раньше, переписывались, да и при личных встречах он иногда появлялся. Боже, да достаточно просто вспомнить, как в моей машине Сережа держал меня в объятиях, говорил, какая я чудесная, и обещал, что не отступится. Или это все было для Птицы, чтобы помочь тому найти нужные слова? Черт его знает. Обидно даже немного. Птица-то как раз не против того, чтобы мы с Сережей общались, может, и больше, если захочется. Я лично приперла его к стенке недавно и заставила высказаться, чтобы между нами не было никаких недомолвок. И он заявил, что все нормально. Похоже, сам Разумовский придерживается иного мнения. Я достаю телефон и открываю электронную книгу, которую начала читать вчера. Сейчас не очень получается, слишком много мыслей в голове, и все они касаются человека рядом, но лучше я буду имитировать увлеченность текстом, чем сидеть в тягостном молчании. Сережа доходит со мной до кабинета и встречает после приема там же. Забыв уже про его странное поведение в машине, рассказываю, как все прошло, и делюсь успехами. Новый врач мне нравится гораздо больше, чем Садин. Уже хотя бы тем, что не пытается намекнуть, какого слона я раздуваю из мухи. Удивительно, но и психологи здесь же стали вести себя иначе. Видимо, поняли, что предыдущая тактика не срабатывает, и возвращаться к мужу и сохранять семью я не намерена. В любом случае, сейчас мне гораздо комфортнее, и терапия вроде бы дает лучшие результаты. О чем я и сообщаю Разумовскому и даже удостаиваюсь ответной улыбки. Ура. Может, мы могли куда-нибудь сходить и нормально пообщаться? Я перебираю в уме места, а потом уточняю: — А Птицы не будет сегодня? — Нет, не думаю. Прости, — говорит Сережа, отвернувшись. Он указывает в сторону выхода на лестницу, и я иду туда, собираясь сказать, что не за что извиняться, я ведь не требую позвать его прямо сейчас. Я бы хотела немного времени провести с Сережей. — У нас сейчас очень много работы. Мы выматываемся и не можем контролировать смену личностей. Один засыпает, другой бодрствует. А, вот оно что. — Понятно, — вздыхаю я. — У вас какой-то масштабный проект? — Да. Обновление нужно закончить. Тогда мое предложение явно будет неуместно. Наверно, поэтому Сережа и дерганный такой, устал из-за навалившейся работы. А тут еще наши шашни с Птицей. Я-то не часто вижу, чтобы счастье мое занималось делами. Насколько понимаю, в их тандеме это все по большей части валится именно на Сережу. Я же сейчас в статусе отвлекающего фактора. Может, стоит дать ему возможность уехать сразу в офис и не совершать лишний крюк? Немного времени сэкономит. — Ясно, — киваю я. — Тогда отвезешь меня домой? Или я могу вызвать такси. — Конечно, отвезу, Ася, не волнуйся, — быстро говорит Разумовский. Подумываю настоять, но все-таки не делаю этого. Вдруг у него получится чуть-чуть отдохнуть, пока мы едем к моему дому? Он, видимо, поэтому такой поникший и грустный, просто устал очень. Я больше не пытаюсь дергать его разговорами и продолжаю всю дорогу пялиться в телефон. Когда машина останавливается, Сережа провожает меня до подъезда, говорит, что Птица свяжется со мной, как только сможет, и на этом мы прощаемся. Я поднимаюсь к себе, сразу отправляюсь в студию, чтобы закончить работу. Жаль, конечно, что не вышло сегодня побыть с Сережей. *** В башню я чуть ли не вбегаю, настолько не терпится поскорее увидеться с Птицей и рассказать, как прошла встреча с заказчиком, а заодно о том, что все получилось насчет следующей выставки, да и вообще. Иными словами, меня распирает от желания поделиться всем, что случилось за день, и я точно знаю, что Птица сейчас на месте, мы списывались полчаса назад. Махнув рукой администраторам, сразу направляюсь к лифту, поудобнее перехватив стаканчик с кофе, который взяла для Птицы. Едва забежав в офис, сразу же хвастаюсь: — У меня столько новостей! Вот только новости мои вряд ли сейчас кому пригодятся, потому что смотрит на меня Сережа, который до моего прихода доблестно сражался с какими-то документами. Вот черт, я ведь даже не предупредила. Шагнув ближе, виновато говорю: — Привет. Я думала, что Птица сейчас здесь. Он вроде писал… — Он здесь, — сообщает Сережа, и я вижу, что его взгляд направлен не на меня, а где-то рядом. — Я сейчас закончу, и мы поменяемся. Полчаса. Хм. Интересно, каково это, когда рядом почти постоянно кто-то есть? Мне кажется, что не так уж плохо. По крайней мере, не мучаешься от одиночества, да и собеседник тоже не будет лишним. Моргнув, подхожу к столу и ставлю поближе к Сереже стаканчик с кофе, пробормотав: — Ладно. Это тебе тогда. Пей, а то остынет. Или ты капучино не любишь? Я как-то не подумала об этом, почему-то решила, что у них схожие или вообще одинаковые вкусы. — Люблю, — говорит Сережа, уткнувшись в документы. — Спасибо. Ты… Можешь посидеть пока здесь, если хочешь. — Я тебе не буду мешать? — уточняю, глядя на его усталое лицо. — Нет, что ты. Спасибо еще раз за кофе. Сомнительно, но ладно. Я иду к дивану и сажусь, достав телефон. Разумовский выглядит очень вымотанным, и мне даже совестно за то, что вломилась к нему вот так. Птица, конечно, говорил, что я могу заходить в любое время, но он ведь не один здесь. Сереже бы, наверно, хотелось поработать спокойно, а тут я. Исподтишка смотрю на него. Разумовский держит в руке стакан, но особо довольным не выглядит. Значит, с кофе все-таки не угадала? Они любят разный? Блин. Спросить? Или не доставать человека? Сережа, поморщившись, резким движением расписывается и сдвигает один документ в сторону, берет другой. Лучше не стоит лезть. Я открываю свою страничку в соцсети, листаю новостную ленту, нахожу пару забавных картинок. Нужно, видимо, тщательнее выбирать время для визита. Складывается ощущение, что именно Сережа совсем не рад моему приходу, да и в принципе не сильно хочет меня видеть и общаться. Не только из-за усталости, но и вообще. Обидно уже не немного, а очень даже. Я думала, что он тоже заинтересован. С ним было очень интересно разговаривать, даже по переписке, да и некоторые фразы, которые он произносил, наводили на определенные мысли. Неправильные, надо полагать. А как это будет дальше? Когда… Если Сережа захочет отношений с кем-то другим? Я-то его явно не особо привлекаю. Как это будет выглядеть? Мне придется делить своего мужчину с кем-то другим? Мысль ужасная. Нет, я попробую подстроиться, все-таки ситуация не самая стандартная. Вот только как это скажется на мне самой? Я же только начала выползать из всего дерьма, в котором барахталась, а тут такое. Надо бы поговорить об этом с Птицей. *** Обсуждать ситуацию с Птицей я пока не тороплюсь. Мне очень не хочется стать причиной ссоры между ними. Опасаюсь, что он разозлиться на Сережу, если узнает про мои метания. А их все больше. Разумовский в моем присутствии ведет себя так, будто я его очень раздражаю. Может, так и есть. Тогда к чему были все те фразы, что он говорил ранее? Наверно, ради Птицы. Я теперь стараюсь поменьше докучать Сереже, приходить только тогда, когда Птица железно будет у руля. Да и писать лично Разумовскому больше не пробую. Они завели разные телефоны, так что стало проще. Я все равно не до конца понимаю, почему он со мной так. Все ведь было хорошо, и они оба говорили, что ситуация их устраивает. Я думала, что… Без разницы, что я там думала. Может быть, Сережа-то как раз отлично понимает, что я им не подхожу со всеми своими тараканами. И его не особо тянет возиться со мной и за ручку держать в отличие от Птицы. Он, конечно, не обязан нянчится с депрессивной девкой только из-за того, что вторая личность словила извращенный гиперфикс на ней. Обидно. Я так боялась этих отношений, потому что они могут снова разбить мне сердце, и сейчас думаю, что правильно боялась. Невозможно быть с одним и чувствовать полнейшее отвержение со стороны другого. А потом находить в той же спальне чужое белье. Нет, такого не было пока что. Но Сережа ведь не каменный, он встретит другую, красивую и без загонов, которая подходит лично ему. И что тогда? Тоскливо от всего этого. Мягко говоря. *** «ты занята?» Я несколько удивленно читаю пришедшее сообщение. Во-первых, оно от Сережи. Во-вторых, он обычно строго пишет эти несчастные заглавные буквы и правит, когда случайно отправляет без них. Да и зачем ему мне что-то отправлять? Он явно хотел дистанцироваться от всего, что со мной связано. Может, что-то случилось? Я вновь смотрю в экран, но сообщение уже удалено. И там еще три такие отметки. Этого бы не увидел обычный пользователь, но Птица дал мне чуть больше прав в их приложении. Видимо, Разумовский не в курсе. «Привет, Сереж, мне показалось, что от тебя пришло сообщение. Все в порядке?» «да» Так. Что-то мне тревожно. Может, поводов для беспокойства и нет, но никак не получается выгнать это чувство из головы. Я хожу по квартире еще примерно полчаса, а потом, плюнув на все, быстро одеваюсь и вызываю такси. За руль я все еще опасаюсь садиться, так что пока так. Учитывая, что сейчас почти одиннадцать вечера, пробок на дороге мне не попадается, и до башни я доезжаю довольно быстро. Внизу уже никого из работников нет, электронный замок открывает Марго. Она же сообщает о том, что «Сергей в офисе». Сергей не просто в офисе, Сергей еще и в дрова, судя по всему. Я растерянно смотрю на это полуживое чудо, расплывшееся в совершенно пьяной улыбке при виде меня, и пытаюсь найти на столе хоть один бокал среди бутылок. Честно, опасаюсь, что их будет два, и один со следами помады. — Ася, дорогая, — тянет Разумовский, пытаясь встать с дивана. Попытка провалена, и он падает обратно, раскинув руки под спинке дивана, смотрит в потолок. — Я рад тебя видеть. — Заметно, — киваю я, подходя ближе. — Что за праздник? С кем пьем? — Здесь только я, — говорит Сережа, хмыкнув. — Понятно. У тебя что-то случилось? — Случилось, — по слогам произносит он и опять пытается встать, на сей раз успешно. Ткнув в меня пальцем, заявляет. — Ты. — Я? — уточняю, шагнув ближе, чтобы вовремя поймать его, если что. Не сильно хочется, чтобы он знакомил свое лицо с журнальным столом. — Ты, — зло шепчет Сережа. Споткнувшись, едва не падает. Я помогаю ему устоять, и он чуть ли не валится на меня. Горько смеется. — Я никак не могу от тебя избавиться. Внутри все холодеет. Закусив губу, тяну его в сторону дивана. Из-за того, что он едва переставляет ноги, задача нелегкая. В ушах все еще звенят его слова, на глаза наворачиваются слезы. Значит, вот как? Я была права, и ему действительно настолько тягостно выносить мое присутствие. В конце концов, уронив его на диван, сажусь рядом. Сережа даже сесть не пытается. Разговаривать с пьяным — так себе идея, но в обычное время он вообще отказывается общаться. Проще выяснить все сейчас. — Чем я тебе так насолила? — спрашиваю, быстро вытерев глаза. — Всем, — шепчет Сережа. — А можно конкретные пункты? Мы ведь вроде нормально… — Я ненавижу мятный сироп, — отстраненно продолжает он. — Ладно, — медленно киваю я. — Ты что, только из-за этого со мной общаться не хочешь? Слушай, я же не знала. Мог бы сказать. — Я устал, — выдыхает Разумовский и зажмуривается. — Я устал быть ненужным, даже в собственном теле. Я почти каждый день смотрю, как вам хорошо, и не понимаю, почему меня вы выкинули… Это нечестно… Я поначалу думаю, что неправильно расслышала, ведь язык у него нормально так заплетается. Но нет, вроде бы все именно так. Нахмурившись, сползаю с дивана и сажусь перед Сережей на пол, чтобы лучше видеть его лицо. Он выглядит так, будто ему очень больно. — Мы тебя не выкидывали, — осторожно возражаю я. — Почему ты так думаешь? — Я устал, — повторяет он, не открывая глаз. — Я не буду вмешиваться, я… Ты чудесная девушка, Ася, самая лучшая, я бы… Так хотел… — Сережа, — зову я, убирая волосы с его лица. — Чего бы ты хотел? — Я ненавижу мятный сироп, я ненавижу быть один, ненавижу себя за мысли, которые появляются, когда я смотрю, как ты обнимаешь его, меня никто так не обнимал. — Ты… — Я сглатываю и опускаю руку. — Ты хочешь построить отношения с кем-то другим? Разумовский распахивает глаза, смотрит на меня почти возмущенно. — Я бы так не поступил с тобой, — говорит он, нахмурившись. — Послушай, я… Сережа утыкается лицом в диван и глухо бормочет: — Я никого другого не представляю. — Ты бы хотел, чтобы тебя обнимала я? Разумовский закрывает ладонью ухо, потом скользит дальше и вцепляется себе в волосы. Я касаюсь его руки и заставляю разжать пальцы, опускаю ее вниз, но продолжаю держать. — Сереж, расскажи мне. Чего бы ты хотел? — Быть с тобой, — шепчет он, вздрогнув. — Я знаю, что… Я не настолько хуже его… Он лучше, да, но я могу постараться, могу, правда. Я… Устал, Ася… Ясно, надо этот пьяный бред заканчивать, оттащить его в спальню, а потом обдумать сказанное. Я встаю и говорю, что ему надо бы поспать, и я буду очень благодарна, если он будет лапочкой и пойдет со мной. Сережа смотрит на меня, наконец-то не отводит взгляда, и в его глазах просто бездна тоски, такая глубокая, что не ясно, как один человек это выдерживает. Я помогаю ему сесть, а потом и встать, обнимаю за талию, и веду в сторону нужного коридора. Ноги у него заплетаются не хуже, чем язык, несколько раз мы едва не вписываемся в стену. В конце концов я довожу его до кровати и усаживаю туда. Разумовский тут же валится на подушки. Блин, не в джинсах ведь спать ему. Я вытаскиваю из шкафа какую-то шелковую пижаму, вроде Сережину. Птица вообще без всего в кровать падает. — Надо переодеться, — сообщаю, растормошив Разумовского и сажусь на кровать. — Давай, Сереж, садись. Вот так, теперь руки подними, я сниму футболку. Умница, а теперь… Он подается вперед, опять чуть ли не падает на меня, ткнувшись лицом в плечо. Я осторожно обнимаю его, пытаясь достучаться. — Я ненавижу мятный сироп, — опять повторяет он. — Окей, Сереж, я еще с первого раза поняла. Давай штаны наденем? Он вместо этого цепляется за мою футболку, вжимается сильнее. Я глажу подрагивающую спину, а его будто прорывает. Он высказывает все, правда, не совсем понятно. Про сироп, про то, что ему одиноко, про то, как он завидует Птице, как хотел бы иногда быть на его месте, как сильно ему нужен хоть один поцелуй, ласковое слово, хоть что-нибудь, потому что он тоже здесь, тоже влюблен, и ему все хуже, ведь все это получает не он, он довольствуется только отголосками и воспоминаниями, которые честно пытается подавить. Но ему так нужно. Ему плевать на других, он чувствует все это только из-за меня. И мятный сироп ненавидит. — А любишь какой? — тихо спрашиваю, прижимая его к себе. — Тебя, — чуть слышно шепчет он. Ох, мама. Нужно еще раз переговорить об этом с Птицей. Я думала, что Сережа совсем не хочет быть вовлеченным в эти отношения, и вот приехали. Я осторожно укладываю Разумовского на кровать и стягиваю с него джинсы. Кое-как получается надеть пижамные штаны. Сережа вроде уже спит. Я все равно заставляю его подвинуться чуть дальше от края, а потом накрываю одеялом. Н-да, если судить по количеству выпитого, то голова у него с утра будет разрываться на части. Я прошу Марго приглушить свет и иду к лифту, чтобы сгонять в круглосуточную аптеку. Как раз немного проветрюсь после такого количества откровений. Интересно, он завтра хоть что-то из этого вспомнит? Может, урывками, слишком уж пьян. Но с этим точно надо что-то делать. Я ведь думала, что он просто не разделяет чувств Птицы ко мне, а тут выясняется, что все совсем наоборот. Не понимаю? Это мы так вели себя или Сережа сам себя накрутил, и ему показалось, что он не нужен? Птица ведь даже не высказывался никогда против того, чтобы мы были вместе, совсем наоборот. В конце концов, они неотделимы друг от друга, а самомнение у Птицы достаточно огромное, чтобы не опасаться конкуренции. Да он и не хочет никакой конкуренции с Сережей, ведь сейчас между ними все более-менее устаканилось, не то, что раньше. Про «раньше» Птица особо не рассказывал, но я и так поняла, что все не было гладко, раз многие вещи в жизни для него в новинку. Он оставил последнее слово за мной, и, видя, что Сереже это неинтересно, я решила не поднимать тему. Но я помню Сережины слова. И совсем не понимаю, почему он так резко отошел в сторону, хотя никто его туда не гнал. *** Птица не спорит, когда я говорю ему, что хочу приготовить для Сережи ужин и немного побыть с ним. Более того, он просит немного понаблюдать за Разумовским, ибо что-то с ним решительно не так, и пернатому это не нравится. Сережа все больше замыкается в себе, редко появляется, а когда появляется, то занимается только работой. Я не рассказывала Птице про ночные пьяные откровения, которые случились позавчера, но он и сам заметил неладное. Сережа, кстати, не позвонил мне утром, как я просила его в записке. Позже это сделал Птица. Разумовскому моя идея про ужин не сильно нравится, судя по виду. Я делаю ему кофе, задумчиво смотрю на несколько бутылок разного сиропа. Ну-ка, проверим. Лью мятный и отношу кружку в офис. Восторгов нет, протестов тоже. Надо полагать, не помнит, что было в тот вечер.Вернувшись на кухню, занимаюсь овощами. Разумовский появляется спустя минут пятнадцать, тихо предлагает свою помощь. Я же прошу его просто посидеть со мной. Уточняю, вкусным ли бы кофе. Сережа садится на стул и кивает: — Вкусный. Спасибо. Вот ведь твою налево, а. Я выкладываю овощи в большую миску и по очереди нарезаю, наблюдая за Разумовским. Замечаю, как он смотрит на морковку, которую я беру, даже вроде собирается что-то сказать, но молчит. Хватает его минут на пять, и потом он сбегает, сославшись на рабочее озарение. Я задумчиво смотрю на дверь в коридор, за которой он скрылся. В каком момент все пошло по звезде? Кинув нож в раковину, сгребаю морковные кружочки и выкидываю их. К Разумовскому прихожу много позже, чтобы сообщить о том, что ужин готов. Сережа спит на диване, сжимая подушку. Ладно. Я приношу из спальни плед и укрываю его, некоторое время наблюдаю, как Сережа лежит, съежившись под ним. Спустя пару часов ко мне на кухню приходит Птица, с которым у нас проходит обстоятельный и подробный разговор о том, как это все будет и как не дать его второй половине чокнуться окончательно. Нам хватит одного депрессивного куска человека, двоих таких Птица не вывезет. Да я и не хочу, чтобы Сереже было плохо. Значит, надо что-то решать. *** Поначалу я думаю о том, чтобы выводить Сережу из этого состояния медленно, не нахрапом. Птица, пожав плечами, сказал, что доверяет мне в этом вопросе больше, чем себе. Но мои планы летят в задницу, потому что когда я прихожу в офис в следующий раз, Разумовский выглядит так, будто по нему каток прошелся. Он и отпираться не пытается, сразу соглашается померить температуру. Похоже, ему настолько дерьмово, что нет сил даже на притворство. — Ну как так-то? — вздыхаю я, увидев тридцать восемь на градуснике. — Так, я пойду расстелю кровать, а потом гляну, что есть в аптечке. И сделаю тебе горячий чай. — Не надо, — хрипит Разумовский, морщась. — Не надо чай? — уточняю, сильно сомневаясь в этом. Сережа молчит, собираясь с мыслями, а потом обреченно говорит: — Не люблю чай. Он встает, дрожащими пальцами закрывает все процессы на интерактивной панели. — Кофе? Я… — Нет, — прерывает он, и звучит его голос так надломленно, словно он держится уже из последних сил. — Я полежу, и все. Больше ничего не нужно. Я удивленно смотрю на него. Ну что такое, а? Почему он ведет себя так, будто ему открыто сказали проваливать? Разумовский тащится в сторону жилой части, я некоторое время перевариваю ситуацию и думаю, что сделать. Сейчас не время выяснять отношения, придется отложить это. Покачав головой иду за ним и нахожу его в коридоре у стены. Глаза закрыты. Я осторожно касаюсь его плеча, от чего он крупно вздрагивает. — Пойдем, — говорю я, легко подталкивая его в сторону спальни. — Тебе нужно лечь. — Мне нужна… Сережа замолкает и послушно идет со мной в комнату. Пока я расправляю кровать, он снимает обувь и бессмысленным взглядом смотрит в пустоту. Я поправляю подушку и мягко командую: — Ложись. Укрыв его, пробую ладонью лоб. Сережа жмурится, выдохнув сквозь сжатые зубы. — Я принесу лекарства, ладно? Нужно сбить температуру. Мне приходится его будить, когда возвращаюсь. Разумовский пьет таблетки с таким обреченным видом, будто ожидает вместо них отраву. Будто он уже и не против. Я ставлю воду на тумбочку и встаю, чтобы по привычке самой выключить свет. Сережа цепляется за мою руку и чуть слышно просит: — Не уходи. Я, плюнув на свет, сажусь рядом, глажу его по растрепанным волосам. Вот ведь чудо в перьях. Ну с чего ты взял, что не нужен нам? Ведь никто тебе слова дурного не сказал. Я уверена, что Птица не пытался его вытеснить, он был сам слишком взволнован, когда мы говорили про Сережу. Вздохнув, бормочу: — Ну что мне с тобой делать? *** Оставшуюся часть болезни берет на себя Птица, и вот он с наслаждением принимает заботу, внимание и терапевтические обнимашки под одеялом. Убедившись, что простуда сошла на нет, я твердо намерена решить вопрос радикально. Заранее договорившись с Птицей, я вламываюсь в Сережин офис и решительно заявляю: — Нам надо поговорить.