Есть ли в небе лисы?

Я затаскиваю в офис большую коробку, от вида которой Сережа чуть не роняет гирлянду. Судя по всему, он как раз пытался прицепить ее на барельеф позади своего рабочего стола, а сейчас изумленно смотрит на мою добычу. Удивление довольно быстро сменяется настороженностью, поэтому я спешу объяснить: — Ты же хотел украшения к Новому Году? Вот они. Получите, распишитесь. — Где расписаться? — уточняет Сережа, повесив гирлянду на кресло. — Это выражение такое. Так, иди сюда, будем смотреть. Разумовский подходит и заглядывает в коробку. Осознав масштаб бедствия, перетаскивает ее поближе к дивану, отмахиваясь от моих попыток помочь. Я подумываю о том, чтобы возмутиться, но решаю, что сейчас не до этого. Усевшись рядом с Сережей, начинаю доставать украшения и выкладывать их на стол, попутно рассказываю, что и куда мы можем поставить. Разумовский сосредоточенно кивает и скользит взглядом по офису, представляя картину. Улыбка с его губ не сходит, наоборот становится особенно широкой, когда я упоминаю, что искусственную ель и игрушки доставят позже. И оленей. — Каких оленей? — спрашивает он. — Светящихся, — отстраненно отвечаю, расставляя на столе все, что буду использовать для рисунков на окнах. — Они на аккумуляторах, чтобы провода не мешали. Будет здорово, вот увидишь. Если не понравится, то можем засунуть на какой-нибудь этаж. Хотя, там и так полно всего. Ты уже видел? Народ постарался. — Видел, — кивает Сережа и целует меня в щеку, отвлекая от распаковки. — Не надо никуда убирать. Уверен, будет отлично. — Тогда предлагаю их поставить рядом с елкой, там еще будет искусственный снег. Так, скоро Олег с Шурой придут, а то вдвоем мы тут не справимся. Особенно с елкой, ее еще собрать надо. Пока можем начать. С этим Разумовский охотно соглашается, и мы беремся за гирлянды и крючки. Прицепить все это на сам барельеф не получилось бы, а вот сверху и по бокам — вполне. Сережа почему-то не приходит в восторг от моей идеи прицепить маленькие еловые веночки на некоторые части композиции и отказывается. — Никто не ценит полет фантазии, — вздыхаю я и убираю украшение подальше от филейной части одной из фигур. — Это полет поперек ветра, любимая, — замечает Сережа. Смысл сказанного до меня доходит не сразу, а когда доходит, я кидаюсь в него охапкой мишуры, которую цепляю с рабочего стола. Ее же он потом решает туда нацепить по краям, и мы сосредоточенно лепим двусторонний скотч, потому что это единственное, что пришло мне на ум. Крючки не удержат нормально, а никаких выступов на его столе нет. Пока возимся с мишурой, Олег успевает принять доставку, и они вдвоем с Шурой затаскивают в офис коробки. По счастливым лицам видно, что в уме пишут мне новую автобиографию, подробную и красочную. — Собирайте, — говорю я в ответ на вопрос о том, что делать со здоровенной искусственной елью. — Чем я тебе так насолил, женщина? — стонет Шура, усаживаясь прямо на пол рядом с коробками. — Я все делаю исключительно из любви, — заявляю, прижав руки к груди. — Из любви к моим мучениям? — И это тоже. — Пойду за стремянкой, — бормочет Волков, оценив размер елки на схеме. Пока Шура стенает насчет своей тяжкой и неблагодарной жизни, а Сережа продолжает долбаться с мишурой, я расстилаю возле окон белый пушистый коврик, который будет имитировать снежную подложку. Позже, когда все будет готово, досыплю туда еще немного искусственного снега. А может, и нет, надо посмотреть на результат. Олег возвращается со стремянкой, и они с Шурой принимаются распаковывать коробку с елкой. Сережа отходит на пару шагов от стола, оценивая вид, и остается доволен. — У меня есть идея для окон, — говорю я, подкравшись к нему. — Можно разрисовать самим или… — Давай рисовать, — спешно соглашается Сережа. — Тогда вот. Я вручаю ему несколько банок с искусственным снегом и трафареты, после чего любуюсь растерянным выражением лица. Подцепив со стола скотч, беру Разумовского за локоть и веду к окнам. — То есть вы будете рисовать, а я с елкой сношаться? — ворчит Шура. — Тебе за это платят, — напоминаю, цепляя к окну первый трафарет на скотч. — Мне платят за то, чтобы твоя задница оставалось там, где ей природой задумано быть. То есть при тебе. — У тебя в родственниках Гринча нет? — деловито интересуюсь и открываю первый спрей. — Ты меня не достойна, — печально заявляет Шура. — Туше, — вздыхаю я и поворачиваюсь к Сереже, вручаю ему баллончик. — Тут ничего сложного, трафарет сгладит любую ошибку. Просто распыляй по открытому пространству. — Хорошо, — кивает Разумовский и принимается за дело со всей возможной сосредоточенностью. Я беру несколько листов с наклейками в виде серебристых снежинок и направляюсь к автоматам. Мешать или бросаться в глаза такой декор не будет, а значит, и перенасыщенности не вызовет. До верха мне, конечно, не долезть, придется ждать, пока Волков стремянку освободит. У них сборка в полном разгаре, и я не рискую приставать сейчас. Закончив с наклейками, присоединяюсь к Сереже и предлагаю попробовать еще и гуашь. Он разрешает, и я отправляюсь в студию за реквизитом, задумываясь о том, решит ли все-таки явиться Птица. Он, конечно, выразил свое резкое «фи» относительно всей этой суеты новогодней, но вдруг? Вернувшись, обнаруживаю, что елка собрана уже наполовину, и Шура с Олегом как раз спорят о том, что вот эти ветки надо было втыкнуть в другую часть основы, а вон те туда, где сейчас эти. Пару секунд постояв рядом, утверждаюсь в мысли, что ничего не понимаю, и тащу коробку с гуашью и пакет с бутылками с водой к окнам. Сережа с трафаретами как раз заканчивает и садится рядом. — Снеговик? — предлагаю, вручая ему кисть. — Снеговик, — подтверждает он и робко добавляет: — И я еще кое-что нашел в интернете. — Показывай, — улыбаюсь я. *** От гуаши приходится отмывать не только нас, но и пол, зато Сережа доволен снеговиками, снежинками и прочими узорами, которыми мы заполнили половину окон в офисе. Остальные было решено оставить на завтра, потому что нужно ведь еще успеть нарядить елку, которую Олег с Шурой через тернии, но все-таки собрали. Пока мы с Сережей зависаем в душе, отскребая гуашь, они валятся на диван ради заслуженного отдыха и Ивана Васильевича, который опять меняет профессию. — Пожелания для меню есть? — спрашивает Волков, когда я захожу в офис. — Заказать доставку? — с надеждой предлагаю, тряхнув мокрыми волосами — Попробуй еще раз, — милостиво предлагает Олег. — Тазик оливье? — делаю новую попытку, но уже гораздо тоскливее. — Доставайте оленей, я пока еще подумаю. От страдальческого стона теперь не удерживается даже Волков, но на этот раз к ним присоединяется еще один помощник. Разумовский помогает Олегу достать фигуру высотой с метр из переплетенных гирлянд и устанавливает ее на пол. За ней следует еще одна повыше и с рогами, а последним вытаскивают олененка. Сейчас они выглядят жутковато, но как только включатся огоньки, все изменится. — Ну что, поехали? — радостно предлагаю и подтаскиваю поближе коробку с игрушками. Украшения пришлось докупать, когда стало понятно, что те, которые есть у Сережи, не покроют и половину новой елки. Покопавшись в его коллекции, я постаралась найти все в похожем стиле, и теперь мы на диване раскладываем прозрачные коробочки с красными и золотыми игрушками. Я поглядываю на Разумовского, и в какой-то момент, когда во дворце Ивана Грозного как раз начинаются песни и танцы, замечаю, что Сережа некоторое время смотрит в сторону, где ничего нет. Покинув диван, подхожу к нему и нейтральным тоном спрашиваю, не желает ли Птица воспользоваться печатью. Птица, как выясняется, не желает. Закатив глаза, возвращаюсь к игрушкам. Процесс украшения елки захватывает даже крайне несчастного Шуру, растворяя в себе это самое крайнее несчастье. Он включается в работу, придирчиво рассматривает игрушки и советует что и куда повесить. Олег иногда даже соглашается. Сережа, улыбаясь, выбирает коробку с красными шариками и аккуратно цепляет их на мягкие иголки. Занятые делом, ребята пропускают момент, когда я забираюсь на стремянку, чтобы развесить игрушки по верхним веткам. Обнаружив самодеятельность, Волков ругается сквозь зубы и отправляет Шуру держать стремянку, чтобы встречать Новый Год нам не пришлось в больнице. Сережа смотрит с беспокойством, но старается этого не показать и подает мне позолоченные снежинки. — Осторожнее, — все-таки просит он, заметив, что я слишком сильно тянусь в сторону. Дабы не нервировать человека, послушно возвращаюсь в безопасную зону. Из-за того, что стремянка только одна, а сторон у елки больше, процесс затягивается, но никого это, похоже, не волнует. Все-таки подобная новогодняя суета оказывает положительное влияние на настроение окружающих. По крайней мере до того момента, пока вы не начинаете спорить из-за того, что положить в тот или иной салат. Мы до этой стадии еще не дошли, поэтому атмосфера вокруг наполнена предвкушением, счастьем и весельем. — Так, этого оленя ставь справа, — командую, цепляя на верхушку елки золотую звезду. — А если слева, то что? — интересуется Шура, осторожно пристраивая фигуру туда, куда сказали. — Он меня забодает? — Нет, тебя забодаю я, — сообщаю ему и начинаю спускаться. На последней ступеньке задерживаюсь, потому что стремянку теперь держит Сережа, и он не упускает возможности поцеловать меня в шею. Я разворачиваюсь и обнимаю его, а он бережно снимает меня с лестницы и ставит на пол, предварительно мягко коснувшись моих губ своими. Шура притаскивает вторую фигуру и устанавливает его слева, даже не пытается жаловаться. Посередине я пристраиваю олененка и доверяю Олегу разобраться с аккумуляторами. Пока мы копались с украшениями, уже успел наступить вечер, подарив возможность оценить наши труды целиком и полностью. — Марго, включи вечерний свет, — прошу, ныряя под елку. Когда ИИ выполняет просьбу, я щелкаю на кнопку на небольшом черном блоке гирлянды, и елка загорается золотыми огнями. Следующими идут олени. Закончив с ними, обнаруживаю, что Сережа уже включил те лампочки, которые мы повесили над барельефом, и офис утопает в теплом мягком свете. Я подхожу к Разумовскому и обнимаю его, глазеющего по сторонам, за талию. Сережа прижимает меня к себе, целует в макушку. — Нравится? — тихо спрашиваю, глядя на сияющую елку, возле которой довольный Шура потирает руки. — Очень, — шепчет Разумовский. — Спасибо, любимая. — Все для тебя, родной, — улыбаюсь я и, подняв голову, с нежностью целую его. Отстранившись, уточняю: — А Птица? — Вряд ли, — вздыхает Сережа. — Так, предлагаю марафон Поттера, — произносит Шура, свалившись на диван прямо через спинку. — И пиццу, — поддерживаю я, зыркнув в сторону Волкова. Тот поднимает руки в знак того, что сдается. — Отлично, включайте фильм, а мы пока все закажем. Сереж? — Я только за, — говорит Разумовский и выглядит абсолютно довольным. *** Я просыпаюсь в без пяти два ночи и понимаю, что нахожусь в кровати одна. Это довольно странно, потому что засыпали мы с Сережей вдвоем, и уходить работать он не планировал. Потянувшись, переворачиваюсь на другой бок и жду еще минут пятнадцать на случай, если он ушел в туалет или воды попить. Разумовский не появляется, и я встаю, опасаясь, что его настигли очередные кошмары, которые не способно прогнать ни одно новогоднее чудо. Накинув поверх пижамы с журавлями похожий халат, босиком шлепаю на кухню. Там пусто, поэтому зову Марго на помощь. Она-то и сообщает о том, что Сергей в офисе. Вот тебе и отдых. Я подумываю о том, чтобы вернуться досыпать, но все-таки решаю пойти и поворчать для проформы. Разумовский действительно в офисе, но не за рабочим столом, да и не Сережа, в общем-то. Птица, одетый в пижамные штаны и синюю футболку с котиком, обвешанным проводами, которую так любит Сережа, стоит рядом с елкой и смотрит на город в окне. Полностью мы стекло не зарисовывали, только до половины, поэтому вид через него открывается все тот же. Редкие снежинки из искусственного снега не считаются. Примечательно то, что все гирлянды в офисе включены, хотя мы с Сережей их, само собой, вырубили перед тем, как спать уйти. Во мне борется дьявол, требующий язвить, и ангел, призывающий не спугнуть. Последний, конечно, побеждает. Я подхожу к пернатому ближе. — Иди спать, мышка, — говорит Птица, не оборачиваясь. — Я скоро буду. — Строишь коварные планы о том, как будешь поджигать елку на площади? — интересуюсь я. Он, усмехнувшись, притягивает меня к себе, подталкивает встать перед ним и так обнимает. — Возможно, душа моя, но елку подожгу не ту. Ее-то поставили для обычных людей. — Если ты рванешь здоровенный контейнер с фейерверкерами рядом с домом мэра, Гром явится к нам прямо в новогоднюю ночь. И точно не для того, чтобы отужинать. — Идея хороша, — мурлычет Птица, зарываясь носом мне в шею. — Я готов ее обдумать. — Поставлю еще одну тарелку, — обреченно бормочу, наклоняя голову, чтобы подставить больше пространства для легких поцелуев. — Две, наверно. У него же и напарник есть. — Птица, — укоризненно говорю, тем не менее улыбаясь. Высвободившись из его объятий, иду к рабочему столу и беру оттуда черную коробку размером с обувную для взрослого. — У меня кое-что есть для тебя. — Решила дарить подарки заранее? — хмыкает он. — Вроде того. Держи. Птица принимает у меня из рук коробку, и только одно это заставляет сердце подпрыгнуть, потому что свежи еще воспоминания о прошлом. Раньше он бы прошел мимо, скривившись от недовольства. — Это что? — спрашивает пернатый, и голос звучит немного растерянно. Для него это редкость. — Игрушки, — отвечаю, заглядывая в коробку. — Для елки. Их на заказ сделали. — Я заметил, — бормочет Птица и достает маленькую маску Чумного Доктора. Он по очереди рассматривает двух воронов, несколько шариков, одни черные с атласными лентами и перьями, другие такого же цвета, но просто с рисунком на тон темнее, еще есть снежинки с крошечными черепами посередине, просто черные и черные с блестками. — Мы оставили место для них, — говорю я, указывая на елку. — Повесим? — Твоя идея, мышка? — интересуется Птица, подняв взгляд на меня. — Не нравится? Пернатый сует мне коробку и, взяв за локоть, ведет к елке. — Нравится. Показывай куда. Я тыкаю пальцем в свободную ветку и подаю ему первый шарик, а пока Птица цепляет игрушку, не могу оторвать дурацкого восторженно-влюбленного взгляда от его лица. Впрочем, мне и не надо скрываться.