Строчки на волнах

Вижу как рвется Багира. И в который раз чувствую себя беспомощным идиотом, а ведь я должен ее защищать. Она командир. И тем более женщина. Пока едем в машине ловлю на себе ее взгляд. Усталый, но все такой же ясный. Отчего-то здесь она выглядит старше. Или игра света… В который раз мелькает мысль, что она сумела бы уйти, если бы не я. Валяюсь и истекаю тут кровью. Оттенок мольбы в ее голосе слишком чужд, и в первые мгновения кажется даже бредом. Она не привыкла просить, уж тем более умолять. — Как Вы? — вопрос звучит странно. Но я вновь повторяю про себя, что в первую очередь она женщина. — Бывало хуже. Что-то мне подсказывает, что ей бывало даже хуже чем мне. И гораздо хуже. — Сейчас я прижму рану, будет больно. Потерпи. И это явно испытано на себе. Я говорю то, что она прекрасно знает и без меня, и снова чувствую себя мальчишкой. А может потому что она мне в матери годится? Сколько ей? У нас в учебке об их команде легенды ходили… Уже тогда. Я стараюсь не стонать, потому что стыдно. Перед ней стыдно. На улице холодно. Невыносимо холодно, когда до меня доходит, чего хотят от Багиры —становится страшно. Погружение в такой мороз, это что-то нереальное. Я уверен в отказе, но ее шантажируют мной. И я четко осознаю, что такое настоящий командир. Вот так вот впервые приходит осознание группы. Связанный, где-то у воды, я вдруг понимаю, что попал в настоящую команду. Даже странно. Я слышу и не слышу слова Багиры, только до слуха доносится. Самоубийство. Невозможно. Рвусь, кусая губы, я должен ее спасти. Кажется я забываю как дышать, лишь напряженно вглядываюсь в силуэты. Она выныривает спустя несколько минут. — Я замерзаю, — задыхаясь. Бессилие убивает, и вновь шантаж мной. И ее обессиленное согласие. Мелькает мысль, что лучше умереть от рук этих шпионок, чем от рук Булатова. Долгожданная свобода. Что теперь? Мысли мечутся, нужно дождаться, пока Багира выплывет. Ведь выплывет? Дальше как-то смазано. Перед глазами только она, отчаянно хватающаяся за края проруби. Бледная, почти серая кожа. Влажная от воды кожа. А ведь холодно. Невыносимо холодно. Она сидит в метре от меня и молчит. Плечи опущены, дыхание до сих пор тяжелое. Я почти физически ощущаю ее усталость. А самое паршивое, я даже не знаю, что сказать. Я слишком чужой для нее, чтобы поддерживать. В голове лишь одна мысль: «Я бы так не смог». И не только из-за погружения. Ведь на ней все. Все мы. Весь КЦ. Жизнь каждого из нас, я бы не выдержал такой нагрузки. Ответственности. Пытаюсь вспомнить, видел ли я, чтобы она отдыхала, и понимаю, что нет. Ни разу. Она тянет на себе все и сразу. Все отчеты, документы, переговоры, координирование, запросы, допросы, даже Батю, который никак не может оправиться от ранения. Который сам, кажется, верит в нее уже больше чем в себя и причем давно. Так молчим до приезда группы.