Always on My Mind

Сугуру отказывается. Он не будет искать другую партнёршу. Сатору взывает к его разуму и совести, оперирует фактами из прошлого, где пара, образовавшись всего за несколько месяцев до чемпионата Азии, выиграла его. Он подключает Ягу, Хигуруму, весь клуб и даже Утахиме, которую навещает с такой частотой, что удивляет сам себя. А Утахиме — настоящий боец. Она больше не плачет и не жалуется ни на что, даже на болезненную физиотерапию. Когда она начинает ходить, то в первый раз делает всего лишь три невыносимо медленных шага по палате, тут же выбивается из сил и ложится обратно. Но даже тогда не произносит ни слова о том, что ей тяжело или больно. Сатору всё равно очень неловко смотреть. Он не уверен, что ему следует это видеть. — Годжо, если ты намерен сидеть тут с таким кислым лицом, то впредь я запрещаю тебе приходить! — заявляет Утахиме, пока с аппетитом уплетает больничный суп под безалкогольное пиво, которое тайком принесла ей Сёко. Сатору открывает рот, чтобы съязвить, что его кислое лицо не видит ничего радостного вокруг, но резко тормозит. Одёргивает себя и даже пугается, что чуть не ляпнул такое. Безусловно, все навещающие Утахиме друзья-танцоры в совершенстве освоили мастерство владения своим телом, и умение ходить — настолько элементарно, что они даже не воспринимают это, как достижение. Для Утахиме с её множественными переломами левой ноги всё иначе. Три шага, десять, преодоление лестницы и каждое микропутешествие из палаты — как эпохальное событие, означающее медленное, но верное возвращение к нормальной жизни. К долгим прогулкам и езде на велосипеде. К танцам, а если очень сильно повезёт, то и к чемпионству. И Утахиме радуется своему прогрессу. И все вокруг радуются, поздравляют её, а Сатору неловко, хоть он и выдавливает из себя улыбку. Если бы подобное случилось с ним, он бы не хотел, чтобы хоть одна живая душа видела его в таком состоянии. Слабым, больным, почти немощным. За исключением, возможно, Сугуру. Да и то не факт. Утахиме же никого не стесняется. И это не может не восхищать. Сатору предлагал ей другую больницу. Не то чтобы эта плоха, но ведь у него есть деньги найти лучшую. И да, он знает, как люди — хорошие люди — обычно реагируют на такие предложения. Они отказываются, чтобы не чувствовать себя обязанными. Сугуру не работал бы в автомастерской ни дня, будь у Сатору право решать это. Он не копил бы деньги на учёбу — Сатору бы оплатил её, не задумываясь, как и любую вещь, о которой он ни попросил бы. Но Сугуру не просит ничего, хотя, к счастью, не отказывается от спонтанных небольших подарков. И сразу даёт понять, если Сатору переходит границу приличий в вопросе денег. Ведь тот не всегда её видит. Когда такое случается, обыкновенно спокойный Сугуру начинает хмуриться и досадливо поджимает губы, чаще нужного поправляет волосы, скрещивает руки на груди и нервно отбивает дробь ногой. Словом, ему некомфортно. И очень это не нравится. И Сатору со временем научился уважать его желание быть финансово независимым, а позже даже стал различать границу допустимого. Дарить Сугуру красивые серьги, наушники, виниловые пластинки или новую сумку для танцевальных туфель — прекрасно, а мотоцикл, дорогой ноутбук или брендовые часы — очень плохо. Оплатить для Утахиме другую больницу вроде бы тоже входит в список неприемлемого, но, чтобы знать наверняка, Сатору спрашивает Сугуру. Ведь тот знаком с ней намного дольше, а значит, сможет предугадать её реакцию. Его ответ краток — Утахиме откажется. Сатору всё равно предлагает ей это. Потому что не может не попытаться, не может не сделать для неё и Сугуру хотя бы что-то, ведь больше ничем помочь не в силах. Тем более сейчас каждый день на счету, ведь он знает, что в Утахиме всё ещё жива несбыточная надежда восстановиться к чемпионату Азии, так вдруг она согласится? — Спасибо, но нет, — говорит она. Карие глаза пристально смотрят на Сатору так, словно видят его впервые. Наверное, Утахиме задаётся вопросом, откуда в нём взялась эта щедрость. Их двоих объединяет Сугуру, но было бы слишком дерзко называть их друзьями, а с другой стороны, такое предложение явно не делают каждому встречному. Лица́ Утахиме всё ещё не видно за слоем бинтов, но взгляд выразителен и легко читаем — Сатору видит в нём чувства, которые никогда раньше не были адресованы ему: приятное удивление и даже благодарность, а ещё решимость, целый океан решимости и уверенности в своих словах: — Операций больше не будет, а то, насколько быстро пройдёт реабилитационный период, зависит больше от меня, чем от врачей. Я останусь здесь. Но всё равно спасибо, — добавляет она, последний раз взглядом пробежавшись по лицу Сатору и, видимо, поняв, что он не шутит. После этого разговора она начинает ещё упорнее прогрызать себе путь к прежней жизни. Её стойкость и невозмутимость даёт трещину лишь один раз. Хотя Сатору доводится наблюдать лишь одни отголоски потери её самоконтроля. Они с Сугуру заходят к ней в палату, Сатору — спиной, потому что он смотрит на Сугуру и рассказывает ему про поездку в Осаку и про то, как местный танцевальный клуб пытался переманить его к себе «перспективной» партнёршей старше его лет на семь-восемь и должностью руководителя детского ансамбля. Вот умора! Как будто кто-то в здравом уме согласится на такое, особенно ставить номера на кучку бестолковых детишек. Сугуру улыбается и, слушая его рассуждения, слегка качает головой, а потом глаза его перемещаются Сатору за спину, и улыбка застывает. Впрочем, всего на секунду. Она вмиг становится живой и доброй, а Сугуру спокойно произносит: — Привет, Утахиме. Сатору оборачивается, чтобы тоже поздороваться: — Привет, мы принесли тебе… — на его лице застывает точно такая же улыбка. И его ступор длится дольше, чем у Сугуру, а ещё он на мгновение отводит глаза, а делать этого было никак нельзя. — Проходи же, — мягко подталкивает Сугуру его в спину. — …онигири с кучей всяких начинок, — тараторит Сатору со скоростью света, пытаясь исправить свою заминку. Он подходит ближе и теперь улыбается широко-широко, не сводя с неё глаз и пытаясь вести себя нормально. — А ещё чай, он жутко вкусный, я сам пробовал, а Сёко просила передать тебе книгу, и про неё ничего сказать не могу, не читал, но, наверное, она интересная… — Привет. Спасибо, — сухо говорит Утахиме и отворачивается. Ей сняли бинты с лица. И даже в профиль Сатору видит кончик шрама на её левой щеке. Кончик идущей поперёк лица широкой красноватой полосы, начинающейся где-то у правого уха. Сатору опять чувствует себя так, словно его не должно здесь быть. Но он здесь, он пришёл, и вместе с Сугуру они дружно делают вид, что не замечают этого шрама. На окнах впервые опущены жалюзи, и они сидят втроём в полумраке. Разговор не клеится, Утахиме необычайно тиха, она говорит, только если спросят, прячет лицо под кромкой одеяла и не смотрит на них, а Сатору жалеет, что они пришли без Сёко или хотя бы Мэй Мэй. Ему кажется, что с ними она могла бы поделиться своими переживаниями, которые, очевидно, держит в себе и изо всех сил не даёт пролиться слезами. А двум парням Утахиме вряд ли захочет что-то рассказывать. И, конечно же, сами они боятся завести разговор об этом и смутить или, того хуже, расстроить её. С каких это пор Сатору стал так разбираться в чувствах других людей? Наверное, это всё тлетворное влияние Сугуру. В общем, всё, что им остаётся — игнорировать шрам и вести себя, как обычно. А потом они прощаются и обещают заглянуть на неделе, но по пути из палаты Сатору не выдерживает. Ему нужно что-то сказать. Что угодно. — Ты… — оборачивается он, а Утахиме уже привычно скашивает на него глаза, сидя полубоком. Никаких подбадривающих слов не находится, и Сатору начинает жалеть, что вообще начал говорить. Ведь что он, всегда пренебрегавший чужими проблемами, может сказать хорошего? Всё, что он сейчас ни выдаст, прозвучит глупо и неискренне, кажется ему. От банальных фраз типа «Шрам тебя совсем не портит», «Главное, чтобы ты выздоровела» и «Ты со всем справишься» тянет блевать. Но он вдруг произносит: — Ты сильнее, чем я, Утахиме. И она резко поворачивает к нему голову, смотрит широко раскрытыми глазами, явно забыв на это долгое мгновение про свой шрам. И, ну… Сатору понимает её реакцию. Он и сам удивлён не меньше, хоть и пытается держать невозмутимое, серьёзное лицо. Всю свою жизнь он считал себя лучше других — и, давайте признаем честно, что это вполне обоснованное мнение, — плюс совершенно не скрывал этого от окружающих. Исключением оказался лишь Сугуру — единственный, кого Сатору признал себе равным. Они бы даже сравнялись с ним по танцевальным достижениям, если бы только Сатору не испортил всё на последнем чемпионате Азии (да, он по-прежнему уверен, что полностью виноват в проигрыше Сугуру). И ни разу он не допускал мысли, что кто-то может превосходить его в чём-либо. Но сейчас он говорит такие слова Утахиме и он абсолютно искренен. Случись с ним нечто подобное, вряд ли он сумел бы пройти столь трудный путь с таким же достоинством, как она. Так что да, Утахиме сильнее. Сатору твёрдо кивает напоследок, подводя итог тому, что сказал, и давая понять, что не ляпнул это просто так. Он действительно так считает. И, в конце концов, то ли их с Утахиме объединило стремление уговорить Сугуру найти другую партнёршу, то ли Утахиме просто привыкла к частым визитам Сатору и смирилась с тем, что без посторонней помощи не может подняться с больничной койки и уйти от него куда подальше, но потихоньку между ними появляется не то чтобы дружба, а некое взаимное признание друг друга. Хотя Сугуру предпочитает называть это словом «спелись». В общем, Утахиме тоже очень скоро просит Сугуру, нет, она настаивает не терять время зря и забыть про их давний уговор. Пойти, завоевать золото с кем бы то ни было, а потом поступить в университет, как он и хотел. Сугуру соглашается. Но ставит условие — Сатору тоже должен найти себе партнёршу. А ещё намекает, что уже пора бы использовать тот крайний вариант, который Сатору так противен. И тот избегает его до последнего. Находит отговорки, почему не стоит делать это именно сегодня, изо всех сил ищет другие пути решения проблемы, и вот, когда все из них отпадают и заводят в тупик, он понимает — больше тянуть нельзя. Господи боже! Как было бы чудесно, если бы они с Сугуру встали в пару и больше вообще бы не парились по этому поводу! К сожалению, это невозможно. А потому Сатору едет в клуб так медленно, как только может, тянет на себя дверь раздевалки, ищет глазами свою цель, подавляет раздражение от того, что собирается сделать, подходит, глубоко вдыхает и произносит заготовленную речь: — Прости меня, я был неправ и несправедлив к тебе. Прости за то, что кричал и заставлял тренироваться по ночам. Я никогда не считал тебя посредственностью, и на самом деле ты не просто хороша, ты моя лучшая партнёрша. Пожалуйста, — ох, как же нелегко ему это произносить, он словно раскалёнными щипцами вытаскивает из себя слова, — вернись ко мне хотя бы на остаток этого года. Без тебя у меня ничего не получится. Ты очень сильно мне нужна. Клянусь, что больше не буду на тебя давить и ругаться, и ты можешь составить нам расписание тренировок так, как тебе хочется. Глаза Мэй Мэй округляются настолько, что почти превращаются в среднеевропейские. Рот её приоткрывается, и она в немом изумлении очень долго пялится на Сатору, а тот терпеливо ждёт и строит щенячьи глаза, которые репетировал накануне перед зеркалом. Наконец, она прищуривается. И прищур этот не вселяет в Сатору надежду. А ещё она зловеще смеривает его взглядом с головы до ног. У Сатору ёкает сердце. Вряд ли Мэй Мэй будет устраивать сцену — их последняя ссора была чуть ли не единственным разом, когда она открыто злилась. А значит… Неужели его крайний и единственный оставшийся вариант не сработает? Неужели Мэй Мэй откажет ему? Её взгляд вдруг становится ещё более пугающим — в нём явно плещется ликование, которое Сатору никак не может понять, а потом она зовёт: — Гето! Так, а он тут при чём? Сатору мельком бросает взгляд на Сугуру, появившегося за спиной Мэй Мэй с бутылкой воды в руках. — Да? — Я хочу танцевать с тобой. Чего?! — Что ещё за?.. — прорывает Сатору, и его щенячий взгляд, как и вся игра с раскаянием, мгновенно испаряется. — Это я предлагаю тебе встать в пару! — А я предлагаю встать в пару ему. Так что, Сугу? И откуда у Мэй такая любовь к сокращениям имён? — Я… — Сугуру бросает на Сатору слегка панический взгляд. Конечно, это ведь он предложил ему толкнуть перед Мэй Мэй примирительную речь и попросить её вернуться. И даже подсказал правильные слова, но всё пошло совсем не по плану. Тем не менее, он быстро ориентируется, — Нет, извини. Я думаю, что с Сатору ты добьёшься большего, чем со мной. — А я не хочу, — пожимает плечами Мэй Мэй, поворачивается к нему и подходит вплотную. — Как я уже сказала, я не буду танцевать с ним, тут говорить не о чём. К тому же мы всё обсудили с Утахиме, и она считает это отличной идеей. Зачем тебе искать кого-то ещё, если можно встать в пару со мной? Или что, я недостаточно хороша для тебя? Мэй Мэй издаёт мелодичный смешок, словно её последнее предположение абсолютно нелепо. Глаз Сатору начинает подёргиваться от злости. Она что, ещё и заигрывает с ним?! А Сугуру молчит. Не говорит снова твёрдое «нет», как ожидал Сатору. Он смотрит в пол, молчит и словно обдумывает это предложение! Конечно, ведь Мэй упомянула Утахиме, вытащила, так сказать, козырь из рукава! Сугуру же всегда прислушивается к мнению своей распрекрасной партнёрши. Её слово, очевидно, весомей, чем… Чем то, что чувствует сейчас Сатору, когда у него прямо из-под носа пытаются увести его партнёршу! А он-то думал, что они с Утахиме стали если не друзьями, то хотя бы хорошими приятелями. Чушь собачья! Сатору опять расслабился и забыл, что в бальных танцах каждый сам за себя, и, чтобы чего-то достичь, нужно иногда сыграть грязно. Он и сам так делал — увёл Мэй Мэй от партнёра, с которым она только-только встала в пару. Тот уехал на две недели с родителями на отдых, а вернувшись, обнаружил, что пары-то у него больше и нет. Кажется, Сатору тогда впервые подрался. Впрочем, Мэй Мэй было совершенно безразлично, кто победил, а кто выиграл в их драке, по её словам, Сатору просто показался ей более перспективным танцором, только и всего. Ничего личного. А именно личное сейчас мешает Сугуру согласиться на предложение Мэй Мэй. Личное в лице Сатору, в лице их отношений, которые так некстати встали на пути его успешной танцевальной карьеры. Плюс, Сугуру наверняка ни разу в жизни до этого момента ни с кем не поступал подло. Поэтому, конечно же, врождённые правильность и благородство тоже тормозят его сейчас. Но всё же, подозревает Сатору, в большей степени именно он заставляет Сугуру испытывать муки выбора. Сатору усмехается. Что ж, здесь ему больше нечего делать. Он отворачивается к выходу, чтобы уйти, чтобы это «личное», что есть между ними, не мешало Сугуру сделать выбор в свою пользу. — Сатору!!! — кричат ему вслед. Сугуру бежит за ним. Позади раздаются шаги, но тут в раздевалку заходят родители какого-то ребёнка из младшей группы: — Гето-сан, добрый вечер! Мы хотели бы с вами поговорить… Сатору с готовностью сторонится, и теперь Сугуру отрезан от него ими, словно живым барьером. А Сатору быстро выскальзывает за дверь. Он жутко зол. Но больше расстроен. Он почти успел запрыгнуть в уходящий поезд подготовки к чемпионату, но Мэй Мэй жестоко спихнула его с подножки прямо на рельсы, да ещё и протянула руку Сугуру. А тот… У Сатору ноет сердце от обиды. Наверное, воображает себе он, в данную минуту Сугуру с Мэй Мэй уже обсуждают свой план тренировок. Предаются мечтам, как вместе выиграют золото, а Мэй станет чемпионкой не только по латине, а ещё и по стандарту… Как замечательно для неё всё сложилось! Сатору вдавливает педаль газа в пол, пока едет куда-то, не разбирая дороги, изредка обращая внимание на знаки, светофоры и пешеходные переходы. Да! Как замечательно, что у Сатору отобрали последний шанс на участие в соревнованиях в этом году, а может и вообще в жизни! А Утахиме, эта чёртова сводница! Даже не появляясь в клубе, смогла попортить Сатору и настроение, и жизнь в целом. Мрачный лес обнимает дорогу, сплетаясь кронами, и в салоне становится темно. Сатору тянет руку к бардачку, ему нужно утихомирить чем-то свою обиду, что ворочается в желудке и откусывает по кусочку от его внутренностей. Возможно, наивно надеется он, ему помогут мармеладные червячки. Из бардачка высыпается сразу несколько пачек, которым, очевидно, было там довольно тесно. А Сатору не покупал их. Точнее, он покупал вон ту, в которой лежат обсыпанные кислятиной червячки, но вот остальное: мармеладные сердечки, фруктовые дольки, привидения, ягоды, акулы, мишки и другое зверьё, — он видит впервые. Значит, их купил Сугуру. Купил для него, ведь сам не любитель сладкого. Сердце Сатору ноет сильнее прежнего. А добивает его — и так уже едва трепыхающееся — чёрное худи, оставленное на сидении рядом и которое Сатору в полумраке не заметил сразу. Он протягивает к нему руку, не отрывая взгляда от дороги и начисто забыв про мармелад, подносит к лицу и вдыхает до тех пор, пока не заноют рёбра. Ощущение того, что Сугуру сидит прямо здесь и уютно молчит, становится пугающе реальным. Сатору вдруг нестерпимо хочется выпрыгнуть наружу. Он бросает машину на обочине, надевает худи на себя и бредёт вперёд, уткнувшись носом в ворот. Очень скоро он оказывается на том пляже рядом с аэропортом, который показал ему Сугуру. Конечно, в жизни Сатору ведь не осталось ни единого уголка, куда бы тот не проник. Он буквально повсюду: в сонном шёпоте «доброе утро» на ухо, в сладких сырниках на завтрак, в мелодиях, звучащих в машине, в глупых комедиях, которые они смотрят вечерами, в медленных танцах в прихожей, которая с Сугуру становится такой уютной, что Сатору едва сдерживается от желания предложить ему переехать. В их общем месте в раздевалке и в любимом уголке зала, с которого оба начинают свои вариации. И даже в этом худи, которое Сатору так и не может снять с себя и выпустить из рук. Как не хочет отпускать и самого Сугуру. Но ему обидно и больно. Сугуру всегда выбирал его, и Сатору, признаться, так к этому привык, что то молчание больно резануло в груди, заставило дыхание застопориться в лёгких, а всё его существо охватила беспомощность. Он валится на песок спиной, наблюдая, как быстро взмывает в небо самолёт. Ему тоже хочется куда-нибудь улететь. Оказаться где-нибудь подальше от всех, кто сейчас полон счастья и планов на будущее. Сатору же словно заперт здесь, и в ближайшее время ему не светит ничего. Его оставили позади во всех смыслах. Снова прокручивая в голове всё, что случилось сегодня в раздевалке, он вдруг понимает, что так и не услышал ответа Сугуру. Может, тот в итоге отказался? Маленький проблеск надежды вспыхивает внутри. Может, Сугуру не стал так нагло уводить у него партнёршу прямо из-под носа? Может, он выбрал его, Сатору, а не блестящее будущее с Мэй Мэй? И тогда для Сатору ещё ничего не потеряно! Да, Мэй отказала ему, ну и что? Сатору всегда получает всё, что захочет. Так что он обязательно найдёт способ уговорить, упросить, даже подкупить её, если потребуется, и съездить с ней на все крупные турниры в этом году. А насчёт Сугуру… Ну, у него ещё есть время подыскать себе кого-то другого. Да? Определённо. Скорее всего. Наверное. Эти мысли ощущаются до странного неправильными. Его внезапное воодушевление не приносит никакого облегчения, а вместо этого скребёт внутри грязноватыми когтями, оставляя тошноту, оседает на языке едким привкусом. Сатору вдруг резко подскакивает. Блять, ну что он за эгоистичная мразь! Разве это не то, чего он так страстно желал последние несколько недель? Он же бросил все силы на то, чтобы найти Сугуру партнёршу, и вот, когда та нашлась и буквально сама пришла к нему в руки, что делает Сатору? Обижается, сбегает и лежит тут на песочке, жалея себя, такого всеми непонятого и брошенного. Да, Сатору всё ещё чертовски обидно, но, поразмыслив, он задаётся вопросом — а при чём здесь Сугуру? С чего он решил, что тот, вставая в пару с Мэй Мэй, отбирает у него какой-то шанс? Именно Мэй Мэй перечеркнула все его планы своим отказом. И да, он зол и уязвлён этим фактом. Но Сугуру не имеет к этому никакого отношения. И он не отбирает у Сатору партнёршу — Мэй Мэй не танцует с ним вот уже несколько месяцев, и она недвусмысленно дала понять, что больше не хочет иметь с Годжо ничего общего. Поэтому Сугуру имеет полное право поступить так, как считает лучшим для себя. И если у него всё же есть причины отказать ей, то они точно не должны быть связаны с Сатору. Потому что это не выбор между Сатору и Мэй Мэй. Это выбор между тем, чтобы отказаться от своей мечты, или воплотить её в реальность. И, чёрт возьми, Сугуру просто обязан сделать правильный выбор! Ещё пять минут назад Сатору надеялся, что Сугуру отказал Мэй Мэй. Сейчас же он всем сердцем уповает на то, что Сугуру согласился. А если всё же не согласился… Значит, придётся вправить ему мозги на место. В кармане звонит телефон и Сатору рявкает, принимая вызов не глядя: — Что?! — Годжо, какого хрена?! — таким же разъярённым тоном кричит на него Утахиме. — Не ты ли так сильно хотел найти Сугуру партнёршу? А как только она появилась, так ты сразу решил всё испортить! Мэй Мэй не хочет танцевать с тобой, так поэтому ты решил, что никому танцевать с ней нельзя? — Он отказался? — Конечно, он отказался, и всё из-за тебя! Сделай милость, перестань вести себя, как кусок… — Да понял я уже, я всё понял! — кричит Сатору, не желая выслушивать поток оскорблений в свой адрес. Он и без них уже достаточно ненавидит сам себя. — Я всё улажу, угомонись! Он не помнит, как добегает до машины и как едет, просто в один миг оказывается у двери в квартиру Сугуру. Палец нажимает на кнопку звонка, где-то за стеной он улавливает трель и больше ничего. Дома никого нет. Сатору бросает взгляд на часы. Ах да, у Сугуру сейчас идёт занятие с младшей группой! А отец его, наверное, на работе. Ладно, он подождёт. Сатору садится прямо на пол у двери, пока обдумывает слова, которые помогут ему убедить Сугуру пересмотреть своё решение по поводу Мэй Мэй. Всё уже почти придумано, когда телефон в его кармане снова принимается вибрировать. Ну уж нет, Утахиме со своей руганью может подождать. Ему необходимо сосредоточиться. Но телефон настойчиво звонит. И, вытащив его, Сатору на экране видит другое имя. А незамедлительно ответив, слышит и голос, от которого на душе становится теплее: — Сатору? Где ты? — Под твоей дверью. А ты? — А я под твоей, — длинно вздыхает Сугуру по ту сторону провода. — Сейчас приеду, подожди меня немного, ладно? — Сатору уже бежит вниз и выскакивает на улицу. — Будь осторожнее. Да, пожалуй, не стоит рассказывать Сугуру, как быстро он преодолел расстояние от пляжа до его квартиры. На какой скорости он мчался сюда. Иначе до их серьёзного разговора Сатору может и не дожить. Сейчас он старается ехать помедленнее, но это так сложно. Ведь ему нужно как можно скорее всё исправить. Выскакивая из лифта на своём этаже, он ожидаемо видит нахмуренные в беспокойстве брови и сразу же набрасывается на Сугуру с крепкими объятиями. — Я отказался, — тут же заявляет тот, обнимая в ответ. — Прости, что я задумался и не сделал этого сразу же. Я не встану с Мэй Мэй в пару, всё в порядке. — Я знаю, Утахиме рассказала мне. — Ха, она сердится из-за моего решения, но, пожалуйста, не слушай её. Я просто… — Сугуру отстраняется, чтобы заглянуть Сатору в глаза, — Я не могу так поступить с тобой. — Лучше подумай о себе, что, если ты с Мэй Мэй станешь первым? — принимается тот с жаром убеждать его, тараторя слова так быстро, что почти проглатывает их, и начисто забыв о том, что собирался сказать изначально. — Представляешь? Выиграешь, как и мечтал? Сугуру, не раздумывая ни секунды, произносит: — Никакое золото в мире не стоит того, чтобы потерять тебя, Сатору. Сатору, очевидно, проигрывает. Сдаёт позиции. Ещё чуть-чуть и потерпит полный крах на пути к переубеждению Сугуру. Ведь эти слова проплавляют ему рёбра, чтобы прямым ударом забиться в лёгкие, вытесняя оттуда кислород, вместе с кровью вмиг добегают до сердца и превращают его в истерично бьющийся комочек, поднимаются выше, сжимают горло так, что Сатору теряет способность говорить. И, наконец, бьют прямо в лицо, заставляя его пылать от смущения. Сугуру ещё и невинно улыбается, нанося такой удар. Но хотя бы милосердно держит Сатору в своих руках, не давая рухнуть на пол. Господи, и как он умудрился связаться с таким беспощадным человеком? Сугуру погубит его. — Послушай… — выдавливает он из себя, еле-еле вдохнув. Наверное, им стоит зайти в квартиру, сесть и спокойно всё обсудить. Стенам и коридорам лестничной площадки, где в любой момент могут появиться посторонние, не следует слышать что-то настолько личное. Хотя, возможно, уже и нет смысла скрываться — Сугуру только что произнёс слишком нежные и откровенные слова так громко и уверенно, что эхо подхватило их и разнесло по всему этажу. — Послушай меня, — повторяет Сатору. — Обещай мне ответить сейчас честно, ладно? — Конечно. — Ты считаешь, что Мэй Мэй — подходящая для тебя партнёрша? Лучше всех тех, с которыми ты пробовал танцевать за последнее время? — Но ведь я же только что… — Сугуру, ты обещал! Взгляд Сугуру вдруг перемещается чуть выше, и брови удивлённо взмывают вверх. Он поднимает руку, и песчинки с волос Сатору звонким водопадом осыпаются на плитку пола. А Сугуру, задумчиво отряхивая и свой худи на чужом теле, произносит: — Думаю, что ещё есть над чем поработать, — размышляет он, сразу же переключившись в режим профессионала. — Но с тех пор, как вы с ней стали заниматься стандартом, появился приличный прогресс. Сатору хмыкает и не удерживается от замечания: — Первый раз за много лет я пришёл на стандарт, только чтобы посмотреть на тебя. Что? Ты не знал? — спрашивает он, заметив, как Сугуру ошеломлённо распахнул глаза. — Ну, теперь знаешь. Я рад, что в итоге не зря занимался этой скукотищей. Сатору хихикает, получая шутливый удар в грудь, но сразу же серьёзнеет, вспомнив, что они собрались тут по весьма важному поводу — направить Сугуру на путь истинный. — Так что? Подходит она тебе или нет? Будешь танцевать с ней? — пристально вглядывается он в лицо напротив, чтобы сразу почуять, если Сугуру надумает юлить. — Мэй Мэй довольно сильная партнёрша. Думаю, — лицо омрачается сожалением, когда он признаётся, — да, я мог бы попробовать подготовиться с ней. — Отлично! — тут же восклицает Сатору, хлопая в ладоши. — Значит, решено! Звони Мэй Мэй, пока она не передумала! А то она же такая ветреная, ты знаешь! Он уже выпутывается из объятий, чтобы пойти в квартиру, поставить чайник, достать припасённые корзинки с фруктами и кремом из холодильника — среди них есть и те, что без сахара, специально для Сугуру! — и отпраздновать это радостное событие. Сугуру поедет на чемпионат! Чем не повод для праздника? — Но, — тормозит он Сатору, прижимая к себе плотнее, — может, она всё-таки согласится танцевать с тобой? Давай я поговорю с ней ещё раз? Может, мы найдём способ уговорить её? — Сугуру, — тот берёт его лицо в свои руки, — давай не тратить время попусту. Ты же всё ещё хочешь поехать на чемпионат? — Но ты же тоже хочешь… — Я хочу, — перебивает его Сатору, слегка повышая голос, — чтобы с завтрашнего дня ты начал тренироваться с Мэй Мэй, разучил с ней свои вариации, подтянул её по всем пунктам, по которым она проседает, а потом поехал с ней на чемпионат и получил своё абсолютно заслуженное первое место. Вот чего я хочу. Ты можешь сделать это для меня? Сугуру смотрит на него горящим взглядом и не мигает. Видно, что ему очень хочется поспорить и что он не считает справедливым такой расклад, но Сатору уже всё решил. Да, скорее всего, сам он не попадёт на чемпионат в этом году. Но вместо ожидаемой волны обиды и досады в груди он чувствует небывалую удовлетворённость тем, что смог уговорить Сугуру. Хотя, кажется, ещё не совсем, ведь тот по-прежнему молчит. И Сатору приводит последний аргумент, очень личный и пришедший ему на ум только что: — Ты не потеряешь меня, Сугуру. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. И уж точно не сейчас из-за такой мелкой проблемы. Я, конечно, сбежал как идиот, видишь, валялся в раздумьях на пляже, — Сатору безуспешно пытается стряхнуть пару особо крепко держащихся за ткань худи песчинок, — Но потом понял, что и правда хочу, чтобы ты поехал на чемпионат с Мэй Мэй. Потому что, говоря твоими словами, — ах, чёрт, и почему я не догадался сказать это первым?! — никакое золото в мире не стоит твоего счастья. А я очень хочу, чтобы ты был счастлив. Сатору всё ещё странно говорить такое прямо. То есть, конечно, с тех пор, как они с Сугуру сблизились, он постоянно выражает свою любовь и заботу о нём посредством вкусной еды, постоянных звонков и сообщений, объятий, свиданий, мелких сюрпризов, совместных прогулок, долгих разговоров до поздней ночи, искренних улыбок и ласковых подшучиваний. Но если Сугуру всегда будет выглядеть так растроганно и взволнованно, словно маленький котёнок, которого нужно прижать к себе и согреть, то Сатору клянётся произносить такие слова почаще. Сугуру больше не пытается что-то сказать или поспорить. Он просто целует его, схватив за затылок и потянув на себя, целует долго и как-то по-особенному бережно, и Сатору безмерно рад, что все серьёзные разговоры завершились таким приятным образом. — Хорошо, — говорит Сугуру, пока Сатору виснет на нём и уже на полпути к тому, чтобы закинуть свои длинные ноги ему на пояс. — Я буду тренироваться с Мэй Мэй. — Вот и славно! Звони же ей скорее! — похлопывает тот его по спине и тащит в квартиру. Они должны успеть как следует отпраздновать, прежде чем один из них с головой погрузится в подготовку. И для начала Сатору хочет уделить особое внимание шее Сугуру, от которой не может оторваться, а уже потом добраться и до десерта в холодильнике. Сугуру на время бросает работу в автомастерской и передаёт ведение занятий в младшей группе Нанами, который не то чтобы в восторге, но и не особенно сопротивляется. А сам направляет все свои силы на один лишь стандарт и отработку пяти конкурсных вариаций, не отвлекаясь ни на что иное. На тренировках по латине и ансамблю без него, Мэй Мэй и Утахиме становится пустовато. И Яга, с неудовольствием наблюдающий за своим ансамблем, в котором осталось четыре с половиной пары, начинает присматривать новых участников. Ему нужно как минимум пять полноценных пар — именно на такое количество были разведены все номера, пока не появились Сугуру с Утахиме. Так что Сатору, зайдя в один прекрасный солнечный день в его кабинет, обнаруживает там целый педсовет из Яги, Мигеля, Хигурумы и даже Тодо, которые хором говорят ему: — Садись. Оказывается, они нашли Сатору подходящую партнёршу. — Рико Аманай? — Сатору пытается вспомнить, как она выглядит, но перед его внутренним взором мелькают лишь какие-то детские лица. Да, оказывается, он ведёт занятия в той группе, где она занимается, но, конечно же, не утруждает себя бессмысленным запоминанием чьих-либо имён. — А сколько ей лет? — Почти пятнадцать, — отвечает Мигель. — То есть четырнадцать. Я в няньки не нанимался. — То есть, — повышает голос Яга, — она отлично показала себя в юниорах на последнем чемпионате Японии. Но её партнёр перешёл в другой клуб. — И? — недоумевает Сатору, закинув руки за голову. — И ты будешь танцевать с ней. По крайней мере номера ансамбля, если не желаешь соревноваться. — Я думаю, с ней можно подготовиться и к чемпионату Азии, — вклинивается Мигель. — По возрастному ограничению она проходит в твою категорию. — Девчонка едва успела потанцевать в юниорах и сразу перескочит в молодёжь, — размышляет Сатору. Естественно, слова Яги об ансамбле он пропустил мимо ушей, как только услышал два заветных слова «чемпионат Азии». — Звучит не слишком обнадеживающе, как по мне. Пожалуй, откажусь, но спасибо. — У тебя есть какой-то другой план? — спрашивает Мигель и попадает в точку. Иного плана Сатору не придумал. Он смирился с тем, что пропустит чемпионат Азии в этом году, а потому временно отложил поиски новой партнёрши. Так что почему бы не попробовать? Что он теряет? И вот так он оказывается на тренировке ансамбля, то и дело косясь на синеглазое и очень говорливое существо рядом с ним. Оно его немножечко пугает. — О, значит я теперь могу называть тебя просто Годжо, а не Годжо-сенсей, так? — радостно говорит оно, толкая его в бок и заставляя обратить на себя внимание. — А ещё наши тренировки будут с основной группой. И я правда буду выступать в ансамбле! Класс! Да, Сатору действительно ничего не теряет, если будет танцевать с ней. Даже приобретает — головную боль. После спокойной, флегматичной Мэй Мэй он вдруг обнаруживает себя окружённым подростковой хаотичной энергией. Рико Аманай быстро схватывает всё, что нужно, не забывая приправить любое движение своими мыслями и комментариями. Помимо этого факта Сатору сходу обнаруживает и другие, более значимые для него детали: она гибкая, движения её быстрые, точные, местами даже экспрессивные, ей отлично удаются и статичные позы, и шаги в динамике, но. Но. Она всё ещё по подростковому нескладная, менее выносливая и сильная, местами её резкость граничит с угловатостью. «Ладно,» — думает Сатору. — «Ладно. Посмотрим.» Ему всё равно больше нечего делать. Ещё у Рико Аманай слишком много подруг. И все они восхищены. В первую очередь ей, ведь она встала в пару с таким титулованным взрослым партнёром, но часто их восторг рикошетит напрямую в Сатору в виде записочек, шоколадных сердечек, леденцов и домашних кексов с глазурью. «Сугуру, ну, где же ты, чтобы забрать меня отсюда?» — мысленно взывает он, фотографируясь с очередной из подруг Аманай и не забыв после этого прихватить все подаренные ему сладости. Да, он лучше бы провёл время с ним, но на самом деле Сатору забавляет всё это. Помня про свой опыт с Мивой, он сразу же во всеуслышанье заявляет о том, что сердце его занято, впрочем, это никак не отражается на потоке обожания в его сторону. Порой маленьким девочкам для любви достаточно лишь идеализированного образа в голове. Сатору в голос смеётся над тем, как Рико бушует и злится от того, что ей жутко неудобно, она размахивает руками и просит своих подруг вести себя нормально, а не как «малолетние влюблённые дурочки». И да, он выступает с ней на концертах, и ходит на групповые тренировки по латине, на которых Рико всё с таким же энтузиазмом учит все вариации Сатору и слушает его наставления, не забывая при этом дерзить. Но он ничего ей не обещает в плане танцевальных достижений. И, как только Рико узнаёт, что на чемпионат Азии они не поедут — а у Сатору с памятью всё в порядке, он точно никогда не говорил ей, что они едут, – то она заходится плачем прямо перед ним. Сатору в ужасе. Ему ещё не доводилось останавливать поток женских слёз, но рядом, словно благословение с небес, оказывается Сугуру. А у него в этом опыта хоть отбавляй. И он успокаивает Рико, а Сатору ему поддакивает, а потом вдруг неожиданно озвучивает свои настоящие мысли, которые раньше никогда не проговаривал и считал очевидными. Говорит, что они пока не готовы для турнира такого уровня — а Сатору не хочет никуда ехать без уверенности в победе; что им, как новой паре, сначала нужно попробовать свои силы на соревновании поменьше. И добавляет, что она большая молодец. Оказывается, такая стратегия верна. Оказывается, если делиться своими планами с непосредственными участниками этих планов, то недопонимания, как и слёз, становится существенно меньше. Рико в последний раз шмыгает носом, кивает и, гордо подняв голову, уходит, заявив, что Годжо сбил ей весь настрой на тренировку своим отвратительным поведением. Сугуру хихикает. Когда приходит время, Сатору едет на чемпионат Азии. Зачем? Чтобы поддержать Сугуру, конечно же. В этом году местом проведения выбран Шанхай, куда они и вылетают из Токио почти целым клубом. Огромный зал сияет тысячами огней, отражающихся в идеально отполированном паркете, всё от пола до потолка переливается красным и золотым. А во всех финалах музыку будет исполнять живой оркестр! Кульминация роскоши. Впрочем, Сатору лишь мельком оглядывает всё это великолепие, он опять занят своими тревогами, совсем как в прошлом году. Хотя, казалось бы, ему в этот раз даже делать ничего не нужно — сядь и смотри, как танцуют другие. Проблема в том, что среди этих «других» есть Сугуру, и всё волнение и переживание Сатору направлено исключительно на него. Это странное и даже более мучительное ощущение — беспокоиться за кого-то ещё, а не за себя, но поделать он ничего не может. Хотя изо всех сил пытается это скрыть. Потому что Сугуру не должен сейчас его успокаивать, у него и без того полно забот. Так что Сатору шутит и тут же смеётся, ходит за Сугуру по пятам и подбадривает его, а ещё говорит свои замечания насчёт его соперников. Все они, конечно, уничижительного характера, на что Сугуру закатывает глаза или недоуменно поднимает брови. Но ничего не говорит. Он вообще почти всё время молчит, и Сатору болтает без умолку за них обоих, рассеивая напряженную атмосферу. Перед финалом — да, Сугуру с Мэй Мэй смогли дойти до финала — он отводит свою бывшую партнёршу в сторонку. И это первый раз, когда он говорит с ней после того неудачного извинения. — Мэй Мэй, ты… — Сатору вдруг ловит на себе спокойный уверенный взгляд, обрамлённый ярким красивым макияжем и длинными ресницами. — Ну, ты сама всё знаешь. Не подведи его, пожалуйста. — Я тоже заинтересована в победе, если ты ещё не заметил, — язвит она, а потом вдруг становится до странного серьёзной. — Не беспокойся. Сделаю всё, что смогу. — Спасибо. Они обмениваются кивками и расходятся. Сатору, в конце концов, остаётся только встать возле паркета и наблюдать за тем, как Сугуру с Мэй Мэй танцуют пять танцев один за другим. И ему нравится то, что он видит — Мэй Мэй старается, и танцует замечательно, а о Сугуру и говорить не приходится. Но перед глазами Сатору вдруг так не вовремя возникает Утахиме, и ему начинает казаться, что она справилась бы намного лучше. Но он отмахивается. Говорит себе, что это всё его врождённый перфекционизм. Сугуру с Мэй Мэй тоже достойны первого места. Определённо. На награждении Сатору сцепляется с ним глазами. Объявляют шестое место, потом пятое и на этом моменте Сугуру хмурится сильнее, но чуть расслабляется, когда слышит, что это проклятое место, преследовавшее его два года подряд, наконец досталось не ему. Правда, радоваться приходится недолго. Третье. Сугуру с Мэй Мэй достаётся третье место. И это почти что дежавю, ведь Сатору снова оцепенело смотрит на то, как после Сугуру объявляют ещё какие-то пары, которые смогли его обойти. Которые оказались сильнее него. «Но это невозможно!» — хочет закричать Сатору. Он бы крикнул, если бы ему не сдавило все внутренности от обиды. В голове его снова всплывает та мысль про Утахиме. Теперь она кажется не такой уж и глупой. — Мэй Мэй, спасибо, — единственное, что произносит Сугуру после награждения, пока снимает фрак в раздевалке. — И тебе. У Сугуру совершенно спокойное лицо, но убийственно-мрачный взгляд. А когда он переодевается из многослойного, но сшитого по фигуре костюма в свою обычную оверсайз одежду, то каким-то образом становится ещё более угрюмым и вместе с тем устрашающим. Никто, кроме Сатору, не решается к нему подойти. Даже тренеры оставляют свои замечания при себе до более благоприятного случая. Сатору тоже молчит. Он помогает Сугуру всё собрать, сложить, отнимает у него и несёт портплед, чтобы просто занять чем-то руки. Идёт на улицу, вызывает такси. В аэропорту они садятся рядом друг с другом, пока ждут обратный рейс, а остальные танцоры вместе с тренерами располагаются чуть поодаль. Сатору с Сугуру же обособились ото всех и сидят по-прежнему молча. Сугуру прикрывает глаза и, кажется, спит, так что Сатору не хочет его беспокоить. Хотя ему тяжело так долго молчать в его присутствии. Но он держится. Обратный полет проходит аналогично. Сугуру прислоняется к иллюминатору и, закрыв глаза, не двигается до самого приземления и всё, что остаётся Сатору, — два с половиной часа разглядывать кресло напротив и периодически поглядывать на Сугуру. Оказавшись снова на земле, он задаёт единственный вопрос: — Отвезти тебя домой? Сугуру кивает, смотря куда-то в пространство. И едут они опять молча, и Сатору посматривает на навигатор, на котором минуты до прибытия к дому Сугуру неумолимо истекают. Скоро он высадит его там и поедет к себе, но мысль о том, чтобы оставить его в таком состоянии — невыносима. — Давай ты попробуешь ещё раз в следующем году с Утахиме, м? — как можно позитивнее и аккуратнее начинает Сатору. — У меня нет ещё одного года, ясно? — резкий и хриплый голос Сугуру на корню пресекает эту дружелюбную попытку к нему подступиться. — Через пару месяцев я поступаю в университет и времени больше не будет. — Но тебе же всего девятнадцать, — не сдаётся Сатору. — Отложи учёбу на ещё один год, что ты теряешь? — А если этот год пройдёт впустую? Что, если я снова стану третьим? Или вообще не выйду в финал — юниоры дышат мне в затылок, в следующем году Мегуми перейдёт в молодёжь и будет соревноваться со мной. А ты же видел Мегуми! Мегуми и впрямь на этом чемпионате показал себя очень хорошо — второе место по стандарту в категории юниоров. Но… — Забудь про Мегуми, у него в разы меньше опыта, — отмахивается Сатору. — Послушай меня внимательно. Тебе нужна Утахиме. Вы с Мэй Мэй молодцы, что смогли занять третье место, и я сейчас абсолютно серьёзен, это потрясающий результат для пары, половина из которой всю жизнь занималась только латиной. Но тебе нужна Утахиме. Я видел, как ты танцевал с ней на сборах в Сеуле, и это было лучше, чем сегодня с Мэй Мэй, клянусь. Тебе всего лишь нужно… — Перестань, — качает головой Сугуру. — Да если бы я не поцеловал тебя на чемпионате Азии год назад, вы бы с ней выиграли уже тогда! — с пылом принимается убеждать его Сатору. — И сегодня бы тоже выиграли, если бы не дурацкая авария, в которую попала Утахиме! Поверь мне, пожалуйста. А завтра спросим Хигуруму, если тебе нужно его подтверждение. Со стороны Сугуру подозрительно тихо. Сатору окидывает его взглядом и видит, как тот сжимает на коленях кулаки и смотрит, отвернувшись, в окно. Им надо поговорить, как следует. Не в машине. Сатору отвлекается на дорогу вместо того, чтобы держать Сугуру за руку, смотреть ему в глаза, рассказывать и доказывать ему, что он может достичь всего, чего бы ни захотел. Но он, совершенно не подумав, поторопился с этим разговором. К счастью, Сугуру снова молчит. И пусть эта тишина не особенно уютна, Сатору сможет выдержать её и не открывать свой дурацкий рот до конца поездки. Он меняет маршрут и теперь с максимальной возможной скоростью направляется к своему дому, а не к дому Сугуру. Там они будут одни, ничто не отвлечёт их. Они со всем разберутся сегодня. Нужно только доехать. — Если бы то, если бы это… — вдруг очень тихо произносит Сугуру. — Вся жизнь пройдёт, если ждать, пока всё сложится идеально. — Я не прошу тебя ждать всю жизнь, — Сатору, очевидно, не может держать свой дурацкий рот на замке, — только попробовать ещё раз! Всего один раз! Ради меня! Кажется, последнее было лишним. Сатору вздрагивает, когда видит краем глаза, как резко развернулся к нему Сугуру со словами: — Зачем ты так цепляешься за это? Я — не ты. Он делает протяжный вздох, пропитанный вековой усталостью, прячет лицо в руках, а потом резко опускает их. Позвонки Сатору пробирает дрожью, когда он замечает, насколько безумно выражение лица Сугуру, на котором боль смешалась с гневом. И он подпрыгивает на сидении, услышав: — Почему ты не можешь просто принять, что я не такой сильный, как ты? Да, я снова не первый, как бы я ни старался, ну, так значит, во мне недостаточно таланта, навыков, опыта и… чего-то, что есть в тебе, благодаря чему ты побеждаешь! Что, если мой предел — это третье место? Почему ты просто не смиришься с этим? Почему тебе так важна моя победа? Или если я не стану чемпионом Азии, то не достоин тебя и больше тебе не ровня? Такой, какой я есть сейчас, больше тебе не нужен?! Будто удар ногой прилетает Сатору прямо в грудь, дробя все кости на мелкие кусочки. Сугуру никогда не разговаривал с ним так. Никогда ещё слова, пропитанные такой злостью, обидой, горечью и разочарованием не были направлены на него, Сатору. А ещё он кричит. — Нет, что ты, всё совсем не так! Не говори этого… Пожалуйста, не говори… — растерянно лепечет Сатору, машинально сжимая руль, что есть силы и чувствуя, что сейчас расплачется. Откуда у Сугуру настолько неправильные мысли? Неужели Сатору своими разговорами натолкнул его на такие размышления и заставил чувствовать себя недостойным и… нелюбимым? — Я хочу побыть один, — отрезает Сугуру. — Останови здесь. Сатору сразу же сворачивает к тротуару. Ведь если Сугуру о чём-то просит — что случается крайне редко — он всегда выполняет это. Но сейчас он вдруг ярко представляет себе, как Сугуру выйдет из машины посреди ночи и уйдёт куда-то один в мрачных мыслях, будет молча вариться в них и придёт к каким-нибудь жутким выводам, наподобие того, что сказал сейчас… — Да ни за что!!! — громко рявкает Сатору и снова выворачивает на середину дороги. — Я не оставлю тебя одного, чтобы ты там себе ещё чего-нибудь не напридумывал! — А что я придумал? Что из этого неправда? Всю дорогу из Шанхая ты ни сказал мне ни слова, видимо, я настолько разочаровал тебя, что ты дар речи потерял!!! Останови машину, я сказал! Это первый раз, когда они, ссорясь, буквально орут друг на друга. Сатору очень страшно, чем это может закончиться и, пытаясь собрать все в панике расползающиеся мысли, он говорит, настолько спокойно, насколько может, хотя голос его очень сильно дрожит: — Сугуру, я не разговаривал с тобой, потому что думал, что тебе не хочется. Я думал, что тебе нужно остаться наедине со своими мыслями, и боялся тебя побеспокоить! Пожалуйста, — о, нет, у него болит переносица и щиплет глаза от подступающих слёз, а ему совсем не хочется выглядеть так, будто он давит на жалость. Ему ведь всего лишь смертельно плохо и больно. — Давай доедем до меня и поговорим там, а потом я отвезу тебя домой. Сугуру машет рукой, как бы говоря «делай, что хочешь», и снова отворачивается к окну. Сатору с трудом вдыхает через раз. Как могло всё повернуться так? Подъехав к своему дому, он выходит из машины и с облегчением видит, что Сугуру уже направился ко входной двери в подъезд. Значит, он хотя бы не против поговорить с ним, а это уже большой шаг навстречу. Сатору догоняет его, на автомате жмёт нужную кнопку лифта, а через несколько долгих минут пропускает его в тёмную прихожую. Щелкает замок, запирая дверь, и на душе Сатору становится чуть спокойнее, будто Сугуру теперь точно никуда не сбежит. Ему приходит в голову, что всё могло быть иначе. Они могли бы сейчас ввалиться в эту прихожую, целуясь, цепляясь друг за друга и на ходу стаскивая одежду. Сатору бы хихикал без остановки. И абсолютно неважно, какое место Сугуру занял бы на чемпионате, — сценарий от этого не поменялся бы. Ведь для Сатору важен и желанен лишь он сам, такой, какой есть, а всё остальное — незначительные внешние детали. И сейчас ему жизненно необходимо донести это до Сугуру, раз уж всё обернулось совсем не так, как хотелось бы. Тот, скинув обувь и куртку, уже прошёл в гостиную и сел там в углу дивана каменным неподвижным изваянием. Тусклое сияние уличных фонарей — единственное, что разгоняет мрак квартиры. Сатору не осмеливается зажечь свет. Он опускается на пол у ног Сугуру, на что тот недовольно морщится и молча тянет его сесть рядом с собой. Так Сатору и делает — садится на диван, оставив между ними немного пространства. Он несколько минут молчит, прежде чем произнести: — Ты как-то сказал мне, что хочешь стать чемпионом Азии, а после вместе со мной попробовать свои силы на чемпионате мира. Сатору делает медленный вдох и выдох, прокручивая в голове тот момент. Сугуру сообщил ему это на ухо, словно большой секрет, которого он чуточку стыдился — как будто такие амбиции были слишком дерзкими для него, как будто он сомневался, что заслуживает мечтать о таком. Сатору тогда слегка удивился и не придал значения, а видимо, всё же стоило. Ещё тогда стоило сказать Сугуру, что он может достичь всего, чего бы ни захотел. — Я думал, что ты по-прежнему хочешь этого, — продолжает он, глядя на свои руки на коленях, которым одиноко без ощущения тела Сугуру под пальцами. — Поэтому и завёл разговор о следующем чемпионате. Я знаю, ты можешь выиграть. Всё, что тебе требуется, — это ты сам и Утахиме. Больше ничего. И я уверен в том, что говорю, я бы ни за что не стал давать тебе ложную надежду. Ведь я знаю, я вижу, какой ты есть на самом деле. Ты талантливый и сильный. Абсолютно точно сильнее всех, кто был на сегодняшнем чемпионате. Если бы ты смог посмотреть на себя со стороны, то тоже увидел бы. И да, ты — не я, ты лучше. Потому что у тебя хватило смелости побороться за первое место, невзирая на все обстоятельства. А я… я не поехал на чемпионат с Аманай, потому что после победы в прошлом году побоялся проиграть в этом, — он досадливо морщится. — Пожалуйста, не думай, что я пытаюсь навязать тебе свои ожидания. Я просто хочу, чтобы ты поверил в себя так же, как верю в тебя я. Чтобы ты понял, что можешь мечтать о большем, не сомневаясь в себе. Сатору переводит дыхание, наблюдая за тем, как взгляд Сугуру блуждает по темноте квартиры, а сам он закусывает губу. И по-прежнему молчит. Сатору благодарен за это, ведь ему нужно ещё так много сказать: — Но если твои планы и мечты поменялись — это нормально. Если ты хочешь пойти в универ и вести занятия у детей, если тебе по душе просто танцевать в ансамбле и не соревноваться или хочется вообще бросить танцы и заняться чем-то другим — прекрасно. Главное — чтобы ты был счастлив. Только… может, ты поделишься своими мечтами со мной? Чтобы я знал, что́ именно для тебя важно, и мог помочь, — голос немного дрожит, но он заставляет себя продолжать, — Если, конечно… в этих мечтах всё ещё есть место для меня. Сугуру вдруг хватает одну из его ладоней и крепко сжимает. Сатору сжимает в ответ и какое-то время просто гладит двумя руками пальцы, костяшки, линии на ладони Сугуру. Такой простой жест, как держаться за руки, вселил в него небывалое воодушевление на прояснение последних, самых важных вещей: — Ты ни капли не разочаровал меня сегодня. И ты никогда не сможешь меня разочаровать, что бы ты ни делал. Потому что ты нужен мне так сильно, что у меня даже нет слов, чтобы выразить это, — Сатору подносит к своему лицу ладонь Сугуру, зарывается в неё носом и продолжает, — Любой ты. С первым местом и без него, с победами или поражениями, с танцами или без. Чем бы ты ни занимался, чего бы ты ни хотел достичь, для меня важно только одно — это ты. Просто ты, Сугуру, такой, какой есть. Ладонь Сугуру ощущается странно мокрой. Сатору в замешательстве отнимает её от лица и рассматривает в полумраке. До него не сразу доходит, что это он плачет и орошает своими слезами руку Сугуру. Впрочем, ничего сказать по этому поводу он не успевает. Сугуру сгребает его к себе в объятие и прячет лицо у него на шее. — Я больше не знаю, чего я хочу, — сипло и тихо говорит он спустя долгое время, которое они сидят и просто дышат в одном ритме. — Мне нужно подумать. — Не торопись. А хочешь, — вдруг оживляется Сатору, — мы с тобой уедем отсюда на недельку-другую? В новой обстановке думается лучше, — добавляет он, чтобы его предложение звучало убедительнее. — Давай. — Куда ты хочешь? — Мне всё равно, — шумно выдыхает Сугуру. Он всё ещё крепко цепляется за Сатору, комкая ткань рубашки в своих руках. Тот чувствует, что она намокла в районе ключицы, а значит, Сугуру плачет. И Сатору стискивает зубы и гладит Сугуру по голове, чтобы не разрыдаться из-за этого факта ещё сильнее. А тот говорит разбито и виновато, — Прости за всё, что сказал тебе и за то, что кричал на тебя. Не знаю, чем я заслужил твою любовь, но… — Всем, — отрезает Сатору и тянет Сугуру ещё ближе, перекидывая через себя его ноги. И держа Сугуру в своих руках почти целиком, наконец успокаивается. — И всё в порядке. Только, пожалуйста, больше никогда не говори и даже не думай о том, что ты мне не нужен. У меня тогда чуть сердце не разорвалось прямо на месте. Они сидят так, переплетясь конечностями, до тех пор, пока небо за окном не окрашивается в предрассветные тона. — Я могу остаться тут поспать? — тихо спрашивает Сугуру. — Конечно. А когда он просыпается, Сатору уже машет перед ним билетами в одну сторону на Окинаву и бросает через всю комнату вещи в чемодан. Но Сугуру неожиданно сопротивляется. Он говорит, что это безответственно — уезжать без предупреждения. Поэтому им приходится потратить время на то, чтобы заехать в клуб и уведомить Ягу об их отпуске, а ещё в автомастерскую и домой к Сугуру, чтобы рассказать его отцу об отъезде и собрать вещи. Сатору без остановки жалуется на то, что своими действиями Сугуру убивает всю спонтанность и дух приключений. На Окинаве сейчас не сезон и туристические места, как и пляжи, пустуют, но тут всё равно гораздо теплее, чем в Токио. Сатору кажется, что это как раз то, что им нужно — тепло и уединение. Они гуляют, высыпаются и наслаждаются друг другом. А ещё Сатору с ужасом смотрит на то, как Сугуру плавает, и он кричит, что не полезет его спасать, если тот околеет в ледяной воде. И вот, спустя полторы недели к Сугуру возвращается воля к жизни. Глядя прямо в глаза Сатору, он говорит: — Я решил. Я хочу попробовать ещё раз. Сатору счастливо улыбается. И тут же начинает с энтузиазмом набрасывать план подготовки. Одной из первых его идей становится предложение возить Утахиме на машине, чтобы избавить её от необходимости ездить на опасных автобусах. Сугуру, припоминая манеру вождения Сатору, бросает на него скептический взгляд. Ну, ладно, может, всё-таки в автобусе ей будет спокойнее и безопаснее. Когда они возвращаются в Токио и к тренировкам, Утахиме тоже выходит с больничного. В клубе её встречают аплодисментами, цветами и милыми подарками. Она рвётся в бой, без колебаний согласившись отложить поступление в университет ради ещё одного года танцев. По её глазам видно, как сильно она хочет наверстать всё, что упустила из-за аварии. И Сатору очень нравится такой настрой. Ещё они узнают, что Мэй Мэй уехала в США. По словам Яги, она нашла себе там нового партнёра, с которым и будет продолжать танцевать. Сатору замечает по лицу Сугуру, как тот, слушая эту новость, о чём-то глубоко задумывается. Сам он возвращается к тренировкам с Рико и даже участвует с ней в нескольких крупных первенствах Японии, как и обещал. На всех соревнованиях они, конечно же, занимают первые места. Однако победа не вызывает у него никаких эмоций — он лишь отстранённо наблюдает за радостью Рико, хлещущей изо всех щелей. Так проходит несколько месяцев, а потом Сатору, проходя мимо кабинета Яги, невольно становится свидетелем занятного диалога. — …для него? Может, есть какие-то варианты? — слышен голос Сугуру, приглушенный дверью. — Варианты есть, и я попробую договориться, — отвечает ему Мигель. — Но главное, чтобы он сам хотел. А я не уверен в этом. — Он хочет. Я знаю. Сатору нужно срочно узнать, в чём дело, и он бесцеремонно распахивает дверь с вопросом: — О ком это вы? — и, улыбаясь, хитро прищуривается в сторону Сугуру. — Один из мальчиков в средней группе хочет танцевать с девушкой из клуба «Сила звука», но при этом остаться у нас, — сходу поясняет Сугуру, оборачиваясь к нему. — Я как раз спрашивал Мигеля, не мог бы он договориться о переводе её к нам, чтобы это выглядело цивилизованно, а не так, будто мы переманиваем чужих партнёров. Мигель на этих словах моргнул слегка... удивлённо? Хотя, может, Сатору просто показалось. — А-а-а, — разочарованно протягивает он. Диалог оказался не таким уж и занятным. — Ясно. Пойдём поедим чего-нибудь? Проходит ещё месяц, а потом Мигель вдруг зовёт его к себе на разговор и целый час рассказывает о потрясающей возможности поехать в танцевальный клуб Великобритании и тренироваться среди топовых спортсменов Европы. Это отличный шанс вывести свою карьеру на новый, международный уровень. Сатору может ехать туда хоть сейчас — его уже ждут и на первое время даже предоставят переводчика. Он очарован таким предложением, но одновременно с этим внезапно понимает, что если он скажет «да», то впереди его ждёт череда прощаний. С текущей привычной жизнью, со всем клубом, а главное — с Сугуру. Раньше он бы согласился без раздумий. Сейчас же ему нужно время, чтобы всё обдумать. Той же ночью он лежит, расслабленный после оргазма, Сугуру прижимает его к себе со спины, ему хорошо и тепло, но вдруг приходит мысль о том, что всё это может скоро закончиться. И рот его сам собой говорит: — Мигель предлагает мне поехать в Англию. — Значит, он смог договориться. Здорово! — Сугуру звучит до странного довольным. Сатору тут же переворачивается в его объятиях и видит улыбку. — Так ты знаешь об этом?! — Конечно, это же я попросил его. Ай, за что?! — восклицает Сугуру, когда Сатору кусает его за нос. — Я всё ходил и думал, как бы тебе это сообщить, чтобы ты не сильно расстраивался, а оказывается, ты и сам не против от меня избавиться! Сугуру тихо смеётся, прежде чем спросить: — Ты ведь согласился, да? — Я взял время на подумать. — Но о чём тут думать? — недоумевает Сугуру. — Здесь ты достиг потолка и всех перерос. Я же вижу, что у тебя нет желания тренироваться с Рико, как и вести занятия, так почему бы не пойти дальше? Сатору с трудом верит, что Сугуру не понимает очевидного. — Но я ведь надолго уеду. А как же ты? — Я никуда не денусь. И у меня здесь есть, чем заняться. Лучше подумай о себе, — Сугуру приподнимается на локте и кладёт ему ладонь на лицо. «Лучше подумай о себе» — Сатору и сам произносил это в тот день, когда убеждал Сугуру встать в пару с Мэй Мэй. — Ты должен поехать. Это твой шанс заявить о себе за пределами Азии, так не упускай его. Ты можешь сделать это для меня? И снова вопрос из прошлого, который звучит, как личная просьба, но на деле — лишь способ подтолкнуть к правильному решению. Сатору и сам пользовался этим приёмом. — Но ты… — Сатору, пожалуйста, скажи мне честно. Ты хочешь поехать? Сатору колеблется. Он отлично знает ответ, но пытается найти в глазах Сугуру нечто, что побудит его передумать, остаться здесь. К сожалению, тот не даёт ему такой возможности. И ему приходится сдаться: — Да. Я хочу. — Это самое главное. Значит, решено! Сугуру зацеловывает ему лицо, словно сам факт того, что Сатору продолжит идти вперёд и завоёвывать новые вершины, делает его безмерно счастливым. В день отлёта в аэропорту Сатору говорит: — Я буду писать тебе каждый день и ты тоже пиши, а если не будешь, то я подговорю Юджи подсыпа́ть тебе сахар в кофе! Каждый божий день! — он суетится, раскладывая по карманам документы и деньги. — Я вернусь до чемпионата Азии, а если мне там не понравится, то ещё раньше! — Уверен, тебе понравится, — еле успевает вклиниться Сугуру в этот словесный поток. — А когда я вернусь, то посмотрю на то, как ты выиграешь чемпионат Азии, — я никак не могу это пропустить! — а потом мы вместе поедем на чемпионат мира и соберём всё золото там. — Отличный план, — кивает Сугуру и украдкой целует Сатору в лоб. — Всё именно так и будет. Именно так и будет.