Always on My Mind

— Меня сейчас вырвет, — делится Сатору планами на ближайшее будущее, выполняя очередное отжимание. Рядом с ним Сугуру, ухмыляясь и ничуть не запыхавшись, произносит: — Так и знал, что ты та ещё принцесска. — Заткнись. Они опоздали на занятие и теперь делают штрафной круг упражнений. А всё потому, что Сатору, зайдя в раздевалку, заметил это. — Кто ты вообще такой и где Сугуру? — вместо приветствия говорит он с порога. С его языка почти срывается «мой Сугуру» — тот, который правильный, вечно в своих чёрных водолазках, идеально отглаженных брюках и начищенных туфлях без единой царапинки. Хотя сегодня у них групповое занятие по ОФП, а значит туфли ожидаемо уступят место кроссовкам, танцевальные брюки — спортивкам, а водолазка — свободной футболке. Но реальность превосходит все ожидания. Сатору прикусывает язык, который так и норовит что-то ляпнуть, и во все глаза пялится на этого нового Сугуру, стоящего к нему спиной в чёрной майке-борцовке и широких шортах. Впрочем, здесь удивляться нечему. Разве что ещё раз убедиться в том, что у него подтянутое и спортивное тело. Сатору тратит на любование, — то есть, на оценивание, — всего одну секунду. Ну, может, две. Не больше. А затем сразу же переключает внимание на выглядывающие из-под его майки цветные рисунки. У Сугуру есть татуировки. И, боже мой, даже не одна — вдобавок к той, что на спине, на которую Сатору не терпится взглянуть целиком, на правой голени виднеется иероглиф кандзи «чистота». Сатору уже чувствует, что ещё немного и глаза его вылезут из орбит, а челюсть упадёт на пол, но затем Сугуру поворачивается к нему лицом и добивает его окончательно. Чёрный лак на ногтях и круглые серьги в ушах — контрольный выстрел в его бедную голову. Сатору повержен и нокаутирован. — Привет, Сатору. Сугуру словно не замечает, как его вид с треском ломает в голове Годжо весь только-только отстроенный образ под названием «Сугуру Гето». Завязывая кроссовки, он дружелюбно напоминает: — Осталось всего пять минут. Идёшь? О да, он идёт! Идёт посмотреть на такого Сугуру поближе, заново разобраться в нём. Он прикасается пальцем к лопатке, пока обходит его по кругу, прослеживая чёрно-красную дымчатую линию, уходящую под край майки. Сатору уже узнал, что Сугуру спокойно относится к его прикосновениям. И благодаря этому выяснил множество вещей. Например, что его волосы наощупь — мягкие, гладкие и послушные. Он даже помог ему сделать причёску на выступление, как и планировал когда-то, и разбавил его лаконичный низкий хвост прядкой волос, свисающей над левым глазом. Сугуру просто отлично шло. Попросить поэкспериментировать с его волосами оказалось проще простого. Сугуру не раздумывая сказал ему «да». Вероятно потому, что тогда это был всего лишь очередной концерт, а не соревнование, с которого вполне могли бы дисквалифицировать за подобную вольность. Хотя позже Сатору задумывался о том, как легко Сугуру доверил ему свои драгоценные волосы прямо перед выходом на сцену. Кто знает, возможно, это доверие распространяется на причёску не только для концертов. Или даже не только на причёску. Мысли о том, что́ ещё он мог бы ему позволить, будоражили воображение Сатору. Он выяснил, что Сугуру знает приёмы боевых искусств, и из его удушающего захвата практически невозможно выбраться. Как-то раз они всё-таки дошутились и додразнили друг друга до такой степени, что воздух между ними стал искриться, а руки чесались подраться. И то, что последовало за этим было… восхитительно. Сатору упорно гнал от себя осознание того, что в тот момент, когда он не успел увернуться, и предплечье Сугуру оказалось у него под подбородком, в его штанах что-то пошевелилось. Это всё азарт и любовь к тому, чтобы раздражать и дразнить людей. Да. Ничего более. Он убедил себя в этом, но поостерегся проверять второй раз. А ещё он выяснил, что у Сугуру большие ладони. Больше, чем у самого Сатору, по крайней мере. А ещё — что по всем карманам Сугуру распиханы резинки для волос. А ещё — что Сугуру постоянно ходит по улице в наушниках. А ещё — что Сугуру и правда нравится всем вокруг, ничего с этим не поделаешь. Такая уж у него аура. Зато Сатору не нужно прикладывать никаких усилий, чтобы оттянуть его внимание на себя. Достаточно подойти поближе, достать из сумки банку холодного кофе, который он так любит, или просто произнести его имя. Сугуру сразу же переключится на него, оторвётся от любого дела, чтобы послушать очередную историю, ответить на тычок в плечо, просто закатить глаза или поблагодарить за кофе. Мягкий взгляд фиалковых глаз, улыбка, сморщившийся от смеха нос — всё это будет направлено лишь на Сатору. Приятно. Так что он без стеснения подцепляет перемычку майки-борцовки, чтобы заглянуть под неё и узнать ещё больше деталей о Сугуру. И не может сдержать восхищённого вздоха. Они опаздывают. В раздевалке уже никого нет, но Сугуру ничуть не торопит Сатору с исследованиями, лишь стоит, усмехается: — Насмотрелся? — Как ты мог скрывать от меня такое? — А я скрывал? Я постоянно переодеваюсь прямо рядом с тобой, не знаю, как ты не заметил. И действительно, как Сатору мог не заметить? Ладно, серьги и лак на ногтях — их и правда раньше не было, но это… Сатору пялится на аккуратного, небольшого дракона в окружении цветов. Дракон, кажется, пялится на него в ответ. Да и вообще выглядит живым, особенно когда Сугуру, устав стоять, ведёт плечами и мышцы приходят в движение. — Выглядит шикарно! Пока Сатору переодевается, Сугуру терпеливо ждёт рядом и рассказывает о рок-концерте, на который ходил в выходные с друзьями. Его восторг очень заметен, тем не менее он не сыплет на Сатору деталями, зная, что тот ничего в этом не понимает. Сатору всё равно интересно. Он внимает всему, что говорит ему Сугуру, делает себе в мозгу заметку послушать его любимую рок-группу и по пути в зал тянет руки к серьгам в его ушах, спрашивая, где тот их взял и почему не носит их постоянно, ведь они так ему идут. И снова бросает незаметный взгляд на его спину и голень, чтобы ещё раз запечатлеть в памяти татуировки. Татуировки! Невероятно. И вот теперь Сатору расплачивается за своё любопытство дополнительными упражнениями. Но ни о чём не жалеет. Мимо них проходит тренер Тодо, и не нужно даже оборачиваться, чтобы понять, куда он спешит. Конечно же, к своему любимчику Юджи. Тот уже выполнил все упражнения кругов по пятнадцать и всё ещё пышет силой. Мегуми рядом с ним приходится тяжело, но он, сцепив зубы, упорно продолжает делать прыжки на куб. Сатору тоже как-то тяжеловато сегодня. Может, ретроградный меркурий или атмосферное давление, из-за которого его лёгкие горят, а в голове набатом стучит кровь. Ничего, сейчас откроется второе дыхание, уверен он. На очередном упражнении в зале начинают летать какие-то мошки. И откуда только взялись здесь? Сатору прогоняет их рукой и хочет пожаловаться Сугуру, стоящему за спиной. Но сто́ит ему обернуться, как на лице того сразу появляется беспокойство, что выглядит очень забавно — ведь это всего лишь безобидные насекомые, чего же тут страшного? Сатору снова делает прыжок и как-то слишком резко приземляется. И, кажется, не на ноги. — Сатору! Ты чего? А в следующее мгновение он открывает глаза и обнаруживает, что лежит на спине, а над ним маячат лица Сугуру и Тодо. А нос ощущает жуткую вонь. — Годжо! — гремит у него над ухом, пока он безуспешно пытается отодвинуть от себя стальную руку Тодо, тычущего в него ваткой с нашатырным спиртом, — Ты жив? Отлично! Лежи тут, на сегодня занятие для тебя окончено. — Ты ел сегодня? — спрашивает Сугуру. Сатору напрягает память, чтобы ответить, попутно замечая, что он каким-то чудесным образом оказался в раздевалке. Лицо у этого «чудесного образа» тоже весьма чудесное, то есть, кхм, довольно встревоженное. Вон даже брови нахмурены. — Я утром пил кофе… — начинает Сатору, но понимает, что больше-то вспомнить и нечего. Весь день он мотался по каким-то делам, а поесть забыл, и голодный обморок не заставил себя ждать. — Понятно. Тодо исчезает из поля зрения, и слышно, как он уходит. Вслед за ним поднимается и Сугуру, оставляя Сатору лежать на скамейке раздевалки в одиночестве. В груди слегка тянет разочарованием, но Сатору заставляет себя мыслить рационально. Сугуру же принёс его сюда и даже подождал, пока он очнётся. Вполне естественно, что он вернулся на занятие. А Сатору пока полежит тут один и тихонечко попялится в потолок. Ему совсем не требуется чья-то помощь для этого. И ему нисколько не хочется, чтобы Сугуру остался здесь с ним. Он испускает тяжёлый вздох. Посчитав, что належался достаточно, Сатору едва успевает сесть, как в дверях раздевалки снова появляется Сугуру, на этот раз с двумя банками чего-то газированного и шоколадным батончиком. — А куда это ты собрался? Тодо сказал тебе полежать, — он подходит ближе, сгружая свою добычу в руки Сатору и виновато произнося, — В автомате больше ничего не было. Но ты же любишь сладкое, да? Сатору изо всех сил пытается спрятать широченную счастливую улыбку и не даёт ей растянуть губы от уха до уха. Он послушно ложится обратно и даже придаёт своему лицу скорбно-болезненное выражение, будто всё ещё не отошёл от обморока. И шепчет умирающим голосом: — Люблю, спасибо. Он царапает ногтем открывашку на одной и банок, пока Сугуру не берёт её, чтобы помочь. А когда Сатору отрывает голову от скамейки, чтобы сделать глоток, тот подносит к его губам банку, а второй рукой поддерживает его голову. От неожиданности Сатору застывает с открытым ртом, так что сладкая газировка уже почти стекает у него по подбородку. Но всё же он успевает сделать глоток, один очень шумный глоток, а на следующем не выдерживает и фыркает так сильно, что обрызгивает Сугуру. — Придурок, — ворчит тот, безуспешно пытаясь стряхнуть моментально впитавшиеся в майку сладкие капли, — Вижу, помощь тебе уже не требуется. — Прости-и-и, у тебя такое сосредоточенное лицо было, что… — Сатору снова прерывается на хихиканье, вспоминая лицо Сугуру, с которым тот словно сидел у постели умирающего, — Нет, стой, куда ты? А как же покормить меня? Я один никак не справлюсь! Сатору шелестит обёрткой шоколадного батончика, притворяясь, что совсем не может его открыть. — Обойдёшься, — Сугуру отбирает у него банку и делает глоток, — Фу, слишком сладко. — Так тебе и надо, нечего отбирать воду у пострадавших. Сугуру закатывает глаза. — Слушай, я ведь так и не вернул тебе деньги за пояс и остальное. Может, сходим поесть куда-нибудь? Я угощаю. Сугуру уже не раз пытался всучить ему те деньги, но Сатору упорно их игнорировал. Однако сходить куда-нибудь вдвоём — это совсем другое дело! — Раз тебе так хочется покормить меня, то как я могу отказать? — обрадованно восклицает Сатору и вскакивает со скамейки с половинкой батончика в зубах, — Я знаю отличное местечко! На улице Сугуру упрямится и не хочет пускать его за руль машины — всё-таки Сатору недавно валялся в обмороке. Но тот не желает ни идти пешком, ни, упаси боже, ехать на общественном транспорте, ведь этого он точно не переживёт, и тогда Сугуру придётся снова тащить на себе его бездыханное тело. Сатору просто заталкивает его в машину, обрывая спор. Первый раз в жизни Сатору смотрит не на блюда, а на их цены в меню. Он ни за что не позволит Сугуру платить за что-то неоправданно дорогое. Интересно, много ли девушек на свидании озабочены тем же самым? Так, стоп. Он перегораживает свой мысленный поток плотиной, пока тот не свернул куда не следует. Это не свидание, да и Сатору явно не девушка. А то, что Сугуру за него платит… так он сам так захотел. Не запрещать же ему? Первый раз в жизни ему вообще всё равно, что есть. Он просто показывает официанту пальцами «два» после всего, что заказывает Сугуру, и сыплет всевозможными вопросами, так что тот едва успевает притронуться к еде. Сугуру рассказывает, что раньше жил в Токио, но, когда ему было двенадцать, родители развелись, мама переехала в Осаку и забрала его с собой. — И ты больше не видел отца? — Нет, я очень часто к нему ездил, да и сейчас живу у него, мама никогда не была против нашего общения. Она всегда говорила, что они просто не подошли друг другу и их развод — не моя вина. Папа говорил то же самое. Я им не верил и именно так и думал. Думал, что я плохо учился, плохо себя вёл, был недостаточно старательным, не мыл за собой посуду, — со смешком перечисляет Сугуру, — и вот моё наказание в виде ужасной новой школы, отсутствия друзей и развода родителей. Всё казалось хуже некуда. Лишь спустя пару лет я перестал считать случившееся катастрофой. Развод явно пошёл маме на пользу, она стала меньше нервничать и чаще улыбаться. Да и папа стал как будто спокойнее и счастливее. Так что у меня появилось два дома — один в Токио, другой в Осаке. — Повезло, — вздыхает Сатору, задумчиво облизывая ложку, — Мои бы тоже лучше развелись. Терпеть друг друга не могут, на людях делают вид, что образцовая семья, зато дома вечер пройдёт зря, если они не пошвыряются друг в друга посудой. Мне тоже иногда прилетало. — Тебя били? — встревоженно спрашивает Сугуру. — Да нет, не сказал бы. Моя мать умеет делать больно по-другому. Игнорировать меня неделями, например. Выкидывать мою коллекцию фигурок, которую я собирал лет пять. Ничего особенного. Сугуру смотрит на него с сочувствием, а Сатору совсем не хочется, чтобы он расстраивался из-за всякой ерунды, поэтому продолжает: — А уж если к нам приходили гости… «Сделай лицо попроще, произведи хорошее впечатление на каких-то там важных людей, зачем ты обмакнул галстук господина Хасимото в суп, Сатору, сейчас же иди в комнату и подумай над своим поведением…» Тепло разливается внутри грудной клетки, когда Сугуру смеётся: — А зачем ты его обмакнул? Просто так? — Ещё чего. Ему, видите ли, не понравился тот суп и он требовал уволить нашу кухарку, а эта святая женщина, между прочим, была единственным адекватным человеком в доме. Она готовила мне такие классные домашние моти! Сатору размышляет о том, чего бы ещё такого рассказать, чтобы вот эта мягкая улыбка Сугуру стала ещё шире и вовсе не сходила с его лица, но тот вдруг спрашивает: — Не вкусно? — и кивает на тарелку лапши с бульоном перед Сатору, в которой тот копается палочками. — Нет-нет, вкусно, — спешит заверить его Сатору и тут же втягивает в себя изрядную порцию лапши. Она и правда хороша, но кое-чего не хватает, — Просто… — Недостаточно сладко? — читает его мысли Сугуру и предлагает, — Закажи десерт. — А можно? — тут же оживляется Сатору, но, чтобы не звучать совсем уж по-детски, важно добавляет, — Я имею в виду, да, от десерта я бы не отказался. Через пять минут он радостно продолжает есть лапшу вприкуску с шоколадным тортом и Сугуру не делает по этому поводу никаких комментариев, как будто видит такое каждый божий день. — Так и что, — невнятно бубнит Сатору с набитым ртом, — я не поверю, что ты ни с кем не подружился в новой школе. — Подружился, но не сразу. Года через два, когда я перестал творить всякую дичь. Мой переходный возраст был просто ужасен, даже не знаю, как мама меня не убила. — А что ты такого делал? — у Сатору загораются глаза в ожидании подробностей. — Ну, я же был из Токио, а не из какой-то захудалой деревни, — закатывает глаза Сугуру, — Хах, Осака после Токио и правда кажется довольно маленьким городишком. Мне было легко учиться, и я думал, что я умнее всех, что никто мне там не ровня и что с новыми ребятами мы на совершенно разных ступенях эволюции. К тому же, им не пришлось пройти через то, что прошёл я: развод родителей и переезд. Словом, я считал себя лучше остальных. И в конце концов, я украл часть денег из маминых сбережений и набил себе иероглиф «чистота» на ноге. «Ты на самом деле лучше остальных.» Что это вообще было? Сатору задерживает дыхание и очень сильно надеется, что не произнёс это вслух. Но Сугуру продолжает морщиться от своих воспоминаний, про которые ему явно крайне неловко рассказывать, а значит мысли Сатору все-таки не покинули пределов его головы. Он выдыхает с облегчением. — Почему «чистота»? — спрашивает он, очень тщательно контролируя слова, что покидают его рот. — Это казалось возвышенным и способом подчеркнуть, что я «не такой как все», — Сугуру показывает руками кавычки. — Хрень полная. «Ты на самом деле не такой, как все.» — Ты на самом деле… Какого..? Сатору крепко сжимает зубы, затыкая себя и не давая своему рту всё испортить. Он недовольно трясёт головой и продолжает диалог в нормальном русле: — И что тебе за это было? Кажется, Сугуру не заметил этой резкой смены темы. — Очень долгий и неприятный разговор, обязанность выполнять всю работу по дому в течение месяца, и я обязался компенсировать маме украденные деньги, подрабатывая курьером по вечерам. Плюс лекции на тему «почему нельзя бить татуировки в непонятных подвалах и заниматься незащищённым сексом». — Вау! — поражённо произносит Сатору, широко открыв глаза. Он чувствует себя, как девчонка из правильной и строгой семьи, которая вдруг познакомилась с бэдбоем. Хотя, наверное, правильнее сказать — с бывшим бэдбоем. Ему сложно представить теперешнего Сугуру, идущего в подвал, чтобы набить татуировку. Ещё сложнее — Сугуру, занимающимся спонтанным сексом без защиты с кем-то, чьего имени он даже не знает. От последней мысли Сатору отчего-то становится противно, и об этом он старается не думать вообще. Но его охватывает необъяснимое волнение от мысли, что Сугуру был таким когда-то. Неужели тот образ теперь надёжно спрятан под сдержанностью и желанием соблюдать правила? После ужина они решают прокатиться по вечернему Токио. И это оказывается так весело. Они сидят в полутьме рядом друг с другом и разговаривают обо всем на свете, запах Сугуру — тёплый кедр с нотками кофе — примешивается к запаху кожаного салона, мимо проносятся люди, машины, частные домики и небоскрёбы. И Сатору хорошо. И как-то по-особенному уютно. Сейчас ему хочется, чтобы такое, по сути, бесполезное занятие, как катание на машине, продолжалось как можно дольше. Он замечает, что Сугуру с интересом посматривает на его руки, лежащие на руле. Оу. Сатору сразу понимает, в чём дело. Он отлично разбирается в намёках. — Умеешь водить? — спрашивает он, когда жмёт на тормоз на очередном светофоре. Сугуру не отвечает. Он всё ещё залипает на его руки, и Сатору усмехается, поигрывая пальцами на руле: — Хочешь попробовать? — Хочу, — Сугуру вскидывает взгляд и смотрит прямо ему в глаза. У Сатору закрадывается подозрение, будто они говорят о разных вещах. Или нет? Как бы то ни было, он отстёгивает ремень безопасности и предлагает: — Тогда меняемся. На светофоре загорается зелёный. — Что?! Сатору вмиг оказывается у пассажирской двери и распахивает её. — Не хочешь? — засовывает он голову внутрь, — Передумал? Сзади уже сигналят. Сугуру с напряженным лицом вмиг подрывается с места, оббегает машину и садится на водительское сиденье, поспешно захлопывая дверь. Но тронуться с места в ту же секунду не может. Ему плохо видно в боковые зеркала, и он судорожно пытается настроить их под себя, пока ногой нащупывает газ и тормоз, а глазами косится на приборную панель. И всё это одновременно, потому что кое-кому приспичило поменяться местами прямо на дороге. Кое-кто же абсолютно спокоен. Сатору всё равно, кому они там мешают. Это не узкая улица, в конце-то концов, а четырёхполосное шоссе, и на нём полно места, чтобы разъехаться. Он разваливается на пассажирском сидении, достаёт из бардачка пачку мармеладных червячков и говорит: — Расслабься. Как будешь готов, снимись с парковки, — Сатору показывает на кнопку с буквой «P», — и плавно отпусти тормоз. Никто не умрёт из-за пары минут задержки. Водители, что без перерыва сигналят им, явно не согласны с Сатору. Одному из них удаётся вырулить в соседнюю полосу, и, подъехав поближе, он начинает разъярённо материться и сыпать угрозами. Сатору показывает ему в ответ средний палец, кричит: — Мой друг учится водить, отъебись! И закрывает окно. Недовольные крики остаются где-то снаружи, а тишину в салоне нарушает лишь шуршание пачки с мармеладом. А Сатору внезапно обнаруживает себя под пристальным вниманием широко распахнутых глаз Сугуру. — Что такое? Может, у него на лице сахар от мармелада налип? Вроде нет. Тогда почему Сугуру так на него смотрит, как-то ошеломлённо, но в то же время… радостно? Пока Сатору размышляет, то странно-удивлённое выражение лица разбавляет короткая улыбка, а на это он точно знает, как реагировать. Конечно же, он улыбается Сугуру в ответ. И вдруг всё понимает! — Хочешь? — он протягивает ему пачку червячков, вспомнив, что не предложил их. Наверное, тот хотел попросить, но застеснялся! Сатору всё разгадал! Сугуру переводит взгляд на пачку так, словно только что её заметил, но всё равно берёт одного червячка, произнося: — Я готов. — Отлично, тогда поехали! — Там снова красный. — А-а-а, — протягивает Сатору и широко ухмыляется, — А ты мог бы насобирать штрафов на этой машине, платить-то всё равно мне. — Мог бы, — кивает Сугуру. — Но не хочу. — Ой, да просто признай, что ты скорее умрёшь, чем нарушишь правила. Сугуру молча нажимает на газ и мотор взрёвывает. Но машина с места так и не трогается. — И это всё? — подначивает Сатору, — Так и знал, что… В ту же секунду светофор сменяется зелёным, и договорить он не успевает. Его с силой вжимает в кресло, а рука машинально тянется к ремню безопасности. За окном все смазывается, но Сатору туда не смотрит. Он, открыв рот, пялится на Сугуру. Его лицо освещается вспышками света от встречных машин, резкими тенями подчёркивая острые скулы. Сосредоточенный взгляд гипнотизирует ленту дороги, а челюсти крепко сжаты. Через открытое окно с его стороны врывается ветер и играет прядями из съехавшего набок и почти развалившегося пучка. Сугуру так идёт всё это. Скорость, рычание двигателя, прохлада вечерних сумерек. За рулём спорткара он выглядит великолепно. — Испугался? — дразнит он, поворачивая голову. «Смотри на дорогу!» — хочет крикнуть ему Сатору, но с удивлением замечает, что они уже остановились. — Ещё чего! — громко заявляет он. Сердце его бьётся как сумасшедшее, но не от страха, а от восторга. — Куда ты нас привёз? — На моё любимое место. Любимым местом Сугуру оказывается прибрежный парк рядом с аэропортом Ханеда. Сатору здесь никогда не был и не видел такого чудесного явления, как пролетающие над пляжем самолёты. Они так низко, что, кажется, протяни руки к небу и сможешь коснуться их. — Я приходил сюда с родителями в детстве, — Сугуру садится рядом с Сатору, плюхнувшимся прямо на песок, — Любил представлять, откуда и куда летит каждый самолёт. — Вот этот — на Марс, — с уверенностью говорит Сатору, вытягивая руку в сторону. — Видишь, как он быстро набирает высоту? А ещё там все пассажиры, пилоты и стюардессы в космических скафандрах. У меня отличное зрение, я всё разглядел. Сугуру рядом с ним смеётся. — А какое твоё любимое место? — спрашивает он. По правде говоря, у Сатору нет таких мест, где можно праздно сидеть, любоваться пейзажем и ничего не делать. В его жизни есть лишь две страсти, — танцы и сладкое. Но ни танцевальный клуб, ни кондитерская недалеко от его квартиры не кажутся достойными упоминания. Они не такие… масштабные, да и вряд ли смогут удивить Сугуру так, как Сатору завораживает это место. Ему уже безумно нравится и шум волн, и гул двигателей очередного самолёта, и колкость песка под ладонями. — У меня его нет. — Совсем ни одного? — Ага, так уж вышло. — Хорошо, можем поискать вместе. Сатору согласно мычит. Привыкнет ли он когда-нибудь к тому, что сто́ит Сугуру открыть рот и сказать что-нибудь простое, как внутри у него всё переворачивается? Вряд ли. Ему же, в свою очередь, хочется рассказать, как здорово он проводит сейчас время. Как замечательно, что Сугуру решил вернуться в Токио и из десятка танцевальных клубов выбрал именно тот, в котором танцует Сатору. Может, когда-нибудь он и скажет. Пока что это даже в его голове звучит слишком откровенно, а он не уверен, что они готовы для подобных разговоров, несмотря на расслабленную атмосферу. Поэтому он оставляет это на потом, а сейчас спрашивает лишь: — Почему ты вернулся? Как способ узнать, насколько долго Сугуру планирует оставаться в Токио. Насколько долго планирует оставаться рядом с ним. — Я поступаю в университет в следующем году. Сейчас готовлюсь. Это минимум года четыре, да? — В какой? — В педагогический. Да, наверное, года четыре. Это довольно много времени, целая вечность. Сатору расслабляется и вместе с этим издаёт печальный стон, вспомнив о собственной нелёгкой судьбе. — А мой отец хочет, чтобы я пошёл на менеджмент, иначе «ноги моей не будет в совете директоров». Знает, что я продам его бизнес, как только представится возможность, — мрачно ухмыляется он. — Но я оттягиваю поступление в универ, как могу. — А чем ты сам хочешь заниматься? — Танцевать, — без раздумий отвечает Сатору. — Для начала стать чемпионом Азии. — А потом? — Понятия не имею. Некоторое время они сидят в тишине. — А если… не получится стать? — негромко спрашивает Сугуру. — Получится, — отвечает Сатору с уверенностью, которую он действительно в себе чувствует. — И у тебя тоже, ты же в своём стандарте был пятым в прошлом году. Я видел, как ты танцуешь, и могу сказать, что ты хорош, — помолчав немного, он добавляет, — И Утахиме тоже. Только ей не говори, что я так сказал. В общем, в этом году у вас есть все шансы стать первыми. — Спасибо. Ты тоже отлично танцуешь. — А то! В латине я тебя точно обойду, так что можешь даже не пытаться туда пролезть. Сугуру фыркает, и Сатору тоже хихикает, а потом спрашивает: — А разве ты не хочешь сказать, чтобы я не совался в твой стандарт? Сугуру размышляет о чём-то и Сатору не торопит. Мерный бег волн монотонно отсчитывает время, которого, кажется, ещё так много. В их распоряжении целая вечность. — Я думаю, — наконец произносит он, — что ты бы смог посоревноваться со мной в стандарте, если бы захотел. Ты сильный. — Да ну, нет. — Серьёзно. Сатору вспоминает те несколько занятий по стандарту, на каждом из которых он умирал от нагрузки. Нет, вряд ли из него получится что-то дельное. А вот Сугуру мог бы посоперничать с ним в латине. Несмотря на свои слова, Сатору думает, что на самом деле тот танцует латину лучше многих. — Ладно, мне пора идти, — вдруг прерывает его мысли Сугуру. Сердце Сатору ухает вниз. Он чувствует себя, как ребёнок, которого мама вот-вот уведёт домой с детской площадки. Он ещё не наигрался, он только вошёл во вкус, и прекратить всё прямо сейчас кажется ужасно несправедливым! Да какие дела могут быть у Сугуру, важнее того, чем они заняты сейчас? Но он не напирает. Впервые в жизни ему хочется поосторожничать, не лезть напролом, чтобы не разрушить всё, что есть и что ещё может быть. — Конечно, — говорит он и мысленно сгребает все свои задумки, складывает их, как игрушки в ящик, до следующего раза. — Я подвезу тебя. — А… можно я снова поведу? Обещаю, в этот раз будет помедленнее, — ухмыляется Сугуру, и Сатору, конечно же, не может отказать ни ему в этой простой просьбе, ни себе в удовольствии понаблюдать за ним. Неделей позже Сатору заезжает по дороге в автомастерскую. Когда он входит внутрь, то тут же выходит обратно и поднимает глаза на вывеску. Убедившись, что приехал, куда и планировал, он снова заходит и кричит с порога: — А ты что здесь делаешь?! На его голос оборачивается Сугуру, сидящий в рабочем комбинезоне за столом с инструментами. Глаза его комично округляются при виде Сатору. А перед Годжо из ниоткуда появляется парень со странными шрамами на лице и бейджиком с надписью «Махито» и премило улыбается: — Добрый день! Чем могу Вам помочь? — Заменить масло и тормозные колодки, — быстро говорит Сатору и выглядывает из-за его плеча, — Сугуру! — О, вы знакомы? — оборачивается Махито. У Сугуру такое лицо, словно он хочет провалиться сквозь землю. Но он всё же подходит ближе, говорит: — Да, мы вместе ходим, — и впивается страшным взглядом Сатору в лицо, — в зал. — Ага, мы вместе ходим в… зал, — Сатору решает подыграть и кладёт руку на его плечо, — Ну, знаете, в качалку. Штанги, беговые дорожки, все дела. Он мой лучший друг, — добавляет он ни с того ни с сего. Сатору украдкой поглядывает на Сугуру — правильно ли он всё сказал? А на лице у того снова это ошеломлённо-радостное выражение, как тогда в машине. Да что же оно значит? — Лучший друг? — из-под соседней машины вылезает парень с фиолетовыми кругами под глазами, которые явно видно из космоса, и скептично щурится на Сатору. — Гето никогда о тебе не упоминал. — Да неужели? — Сатору нацепляет на себя самую дружелюбную улыбку. — А я не помню, чтобы он говорил что-либо про тебя. — Так! — хлопает в ладони Махито, — Гето, я оставлю это на тебя, ладненько? Замена тормозных колодок и масла. Сугуру кивает, пока Махито тянет того угрюмого парня по имени Чосо куда-то подальше от них. — И в какой это зал мы вместе ходим? — выгибает Сатору бровь. — Ты вроде сам все рассказал. «Штанги, беговые дорожки, все дела.» Открой капот. Сугуру заглядывает под капот машины, больше не прозносит ни слова и избегает смотреть Сатору в глаза. Ну уж нет, так не пойдёт. — Это твои друзья? — Годжо решает начать с простого. — Да, мы вместе учились в школе. Отец Чосо — владелец этого сервиса. — Мм, — многозначительно тянет Сатору, — А они не знают про танцы, да? — после молчаливого кивка Сугуру, он продолжает, — Стало быть, твои «друзья» принимают тебя за другого человека? А вот мне ты нравишься такой, какой есть. И почему ты мне не рассказал про свою работу? Я обижусь сейчас же, если не придумаешь хорошую причину. — Ну… — мнётся Сугуру, — Мне нужно накопить денег на учёбу. Поэтому я подрабатываю тут. — Всё, я обижаюсь, — предупреждает Сатору, так и не услышав причину. — Какие ещё таланты ты скрываешь от меня? — Сатору-у-у, — вздыхает Сугуру. — Нет у меня никаких талантов. Обычно Сатору оставляет машину в сервисе и забирает через несколько часов. Но не сегодня. Сегодня он ходит за Сугуру хвостом по мастерской, задавая вопросы про каждую железку, попадающуюся ему на глаза, наблюдает за тем, что он делает, и убеждает, что у него куча талантов, особенно в танцах — ладно-ладно, он будет потише говорить об этом, — а ещё в коммуникации с людьми, и в выборе татуировок, и машину он водит отлично, а ещё и чинить их умеет — ну, просто отпад, — и вообще состоит из одних лишь достоинств. В конце концов, Сугуру расслабляется и перестаёт стесняться своего рабочего комбинезона. А ещё смеётся над очередной шуткой Сатору так сильно, что начинает хрипеть. Сатору очень горд собой. Он садится в машину, на прощание сказав шёпотом «увидимся на танцах». Как будто у них появился маленький общий секрет. И теперь он летит на танцы не только ради самих танцев. Теперь там есть Сугуру. Сугуру, с которым у них появляется всё больше общего. Становится традицией подвозить его до дома, гонять по ночному шоссе, вместе ходить на обед, крепко обнимать его после выступлений и соревнований, заглядывать к нему на работу, слать ему фотографии всего, что покажется интересным или забавным. Сугуру заполняет собой всё его свободное от танцев время. Сатору попытался рассказать о нём родителям на одном из их еженедельных созвонов по пятницам. Ему хотелось поделиться этой радостью, что хлещет через край, хотелось, чтобы они увидели, какой он весь светящийся и заряженный. Ведь впервые в жизни у него появился друг. Лучший друг! Разве не здорово? Но их это не впечатлило. Мать сразу перевела тему и потребовала отправить ей фотографию с последнего соревнования, и чтобы Сатору на ней был обязательно с кубком и медалью. Будет хвастаться своим знакомым, конечно же. Отец же, с подозрением наблюдая за его оживлённостью и улыбкой на пол-лица, спросил не употребляет ли Сатору наркотики. А потом опять начал нудеть про университет. Ну и ладно. В целом, Сатору ожидал чего-то подобного. В конце концов, это совсем не главное. Главное, что в дополнение к танцам и сладкому, у него появилось ещё что-то, что приводит его в восторг. Что заставляет вставать по утрам и радоваться каждому дню. И нет, это не значит, что он без ума от Сугуру. Он всего лишь счастлив, что у него появился друг. К тому же счастье любит тишину. Так что своими позитивными эмоциями от их дружбы он делится лишь со своим отражением в зеркале. И пусть их дружба началась не слишком гладко, зато теперь всё будет просто чудесно. Сатору уверен в этом. Он совершенно точно ничего не испортит.