Always on My Mind

Взаимоотношения людей — вещь крайне сложная. В начале вы присматриваетесь друг к другу, прислушиваетесь и даже принюхиваетесь. Медленно прощупываете почву диалогами о погоде и последних новостях, пересыпая их парой шуток. Если колесо взаимной симпатии сдвинулось с места, то вы начинаете проводить время вместе, делиться более личными историями и впускать бывшего незнакомца за внешний слой брони из подозрительности и осторожности. И так аккуратно, кирпичик за кирпичиком выстраиваете мосточки доверия между вами. Зарождается дружба. У Сатору всё не так. Не в его стиле ходить вокруг да около. Если человек оказывается в зоне поражения, то есть, в непосредственной близости от Сатору и по незнанию делает шаг в круг его интересов, то что ж, он сам виноват в этом. Сатору не любит церемониться, любезничать и притворяться тем, кем он на самом деле не является. Он предпочитает быть самим собой, и если кому-то что-то не нравится, то что ж… ещё раз — они сами в этом виноваты. Он врывается в чью-либо жизнь без предупреждения, без объявления войны, распахивая дверь ногой. Никаких компромиссов, притираний, привыканий друг к другу. Либо сразу чёткое «да», либо «нет». И с Сугуру… казалось, с Сугуру у них было идеальное совпадение. Совершенный баланс. Равновесие льда и пламени, рассудительности и эмоций. Стандарта и латины. Они жили в мире друг с другом. И не просто в мире, Сатору, пожалуй, впервые за всю жизнь, почувствовал удовольствие от нахождения другого человека рядом с собой. А потом Сугуру развязал войну. А Сатору должен был это предвидеть. Он должен был оставаться бдительным. Не позволять себе расслабляться. Бывает, что одно неосторожно брошенное слово, один необдуманный поступок за мгновение рушат всё, что было возведено. И подобно цунами, что зарождается где-то в открытом море и лишь спустя время доходит до берега, погребая под собой людей и дома, последствия заметны не сразу. Проходит несколько спокойных солнечных деньков, прежде чем Сатору начинает обращать внимание на перешёптывания за своей спиной. На лукавые, но абсолютно непонятные взгляды, направленные на него. Пока Мэй Мэй, наконец, не проясняет ситуацию, спрашивая дразнящим тоном: — Ты правда с кем-то встречаешься, Тору? Знаю ли я эту бедняжку? Ах, вот оно что! Теперь личная жизнь Сатору — главная сплетня! И он не может появиться в клубе без того, чтобы кто-нибудь не начал хихикать за ширмой девушек. Зато он может прекратить всё здесь и сейчас. Ему всего-то и нужно сказать Мэй Мэй, что это — лишь слухи, не имеющие ничего общего с реальностью. И смешки, всевозможные теории о личности воображаемой девушки Сатору и просьбы Хайбары дать совет по поводу взаимодействия с противоположным полом закончатся сразу же. Но это слишком просто. Только слабые духом люди решают проблемы с помощью отрицаний и оправданий. Сатору же никогда не ищет лёгких путей. Не он запустил вереницу домыслов о себе, не ему и развенчивать эти мифы. В конце концов, они не волнуют его настолько, чтобы тратить на них своё драгоценное время. Люди могут верить во всё, во что захотят. К тому же эта ситуация навела Сатору на некоторые мысли. Одна из которых — как же ловко Сугуру всё провернул! Может, его разговор с Мивой кто-то подслушал, а может, Мива сама поделилась с кем-то шокирующей новостью о том, что у Сатору есть девушка. А возможно, Сугуру сам распространил эти слухи. И хотя разум Сатору твердит ему, что последняя гипотеза совершенно абсурдна, тот не может её отвергнуть. Ведь он знает, что люди бывают непредсказуемы. Очень непредсказуемы и очень коварны. Так что одно, казалось бы, нелепое предположение тянет за собой другое, а то — следующее, и эта цепная реакция порождает в мозгу Сатору взрыв, оставляя после себя лишь одно убеждение, которое уже не кажется таким уж нелепым. Сугуру специально всё это подстроил. И хотя именно Сатору подтолкнул Сугуру к разговору с Мивой, его богатое воображение без труда может представить, как тот тут же ухватился за возможность подшутить над ним. О причинах и о том, зачем бы Сугуру это понадобилось, Сатору подумает позже. Он же упоминал, что люди бывают коварны? А что касается Сугуру… что ж, Сугуру, видимо, отложил коварство до поры до времени, и не сразу явил своё истинное лицо. Возможно, он давно вынашивал свой злодейский план. И нанёс удар, как только Сатору отвлёкся и потерял бдительность. Да, в этом определённо есть смысл. И если бы не полное безразличие Сатору к тому, что говорят о нём люди, то план Сугуру сработал бы идеально. Возможно, Сатору бы уже был морально повержен. Беда в том, что ему и правда всё равно. Но главное — Сатору убеждён, что план был. Это всё не простая случайность. Поэтому пока в его голове вихрем проносятся мысли о том, как сильно он недооценил вероломство Сугуру, его рот вместо того, чтобы поставить точку в этой истории, машинально отвечает на вопрос Мэй Мэй: — Правда. Но ты её не знаешь. Сатору не зря читал Искусство войны. Он собирается поддержать эту легенду о его предполагаемой девушке и тем временем нанести Сугуру ответный удар. И пусть пока не совсем понятно, какой именно. Он что-нибудь придумает, ведь Сатору тоже умеет строить козни. Решено. Так он и поступит. Значит, война. Дверь в раздевалку открывается. Внутрь заходит Сугуру, на ходу снимает кожаную куртку, скользит глазами по помещению, привычно улыбается, как только находит Сатору, и говорит: — Привет! И на лице Сатору машинально появляется ответная улыбка. А Сугуру подходит ближе, бросает рядом сумку и спрашивает: — Как дела? Да-а-а, Сатору и не подозревал, что столкнётся с серьёзными проблемами на пути к отмщению. Одна из которых — ему будет крайне сложно сохранять концентрацию. Он то и дело будет забывать о своём на коленке придуманном (но всё ещё гениальном) плане поквитаться с Сугуру и постоянно отвлекаться. И — кто бы мог подумать — в этом виноват сам Сугуру! Ведь стоит ему задать простой вопрос, как Сатору уже воодушевлённо открывает рот, готовый рассказать, что в кофейне за углом появился новый сироп к кофе со вкусом арбуза, и сам по себе он не слишком ему понравился, но если смешать с кокосовым и шоколадным, то получается просто отлично; готовый пожаловаться, что соседи затеяли ремонт, а у него чувствительные уши и болит голова; готовый отпустить пришедшую на ум отличнейшую шутку про кожаную куртку Сугуру, что, мол, он её стырил у какого-то престарелого байкера. Но он берёт себя в руки и не делает ничего из этого. Ведь вспоминает, что теперь они находятся в состоянии войны и между ними построен бруствер из интриг. А потому Сатору лишь прищуривается, бурчит: — Нормально. И, оставляя Сугуру в лёгком недоумении, судя по его озадаченному лицу, уходит в зал. Хотя хочется ему совсем другого. Множество мыслей, шуток, историй, которыми не терпелось поделиться, зудят в его голове роем пчёл и рвутся на свободу. Хотят быть услышанными. Но Сатору упорно их игнорирует. Однако есть кое-что, что игнорировать никак не получается. Вся эта суета с выдуманной девушкой Сатору навела его на ещё одну мысль — а как бы он сам ответил на тот вопрос Юки? Как Годжо ни старается, в его голове не появляется никакого образа. Может, у него нет типажа и ему нравятся разные девушки? Сатору кажется это странным. В конце концов, во всем остальном у него довольно чёткие предпочтения. Начиная от еды и заканчивая цветом машины. Тогда он решает зайти с другой стороны и оттолкнуться от существующих девушек, а не выдумывать их с нуля. Взять, к примеру, Мэй Мэй. Нравится ли она ему? Сложный вопрос. Мэй Мэй красива, это факт. Она следит за собой, хорошо пахнет и уверена в себе. Плюс, у неё довольно хладнокровный и непрошибаемый характер и любую проблему она может решить без истерики, задействовав свои связи, деньги или то и другое сразу. Такое не может не подкупать. Однако представить её своей девушкой не просто сложно, а невозможно. Основная причина заключается в том, что они партнёры с четырнадцати лет. За это время вы проходите сквозь огонь и воду, травмы и психозы, падения и взлёты. Ругаетесь, миритесь, гладите и подшиваете друг другу костюмы, делитесь едой, водой, эластичными бинтами для подвёрнутой лодыжки. В пять утра вместе садитесь на синкансэн, чтобы не опоздать на соревнования в другом городе, и спите друг у друга на плече. Помогаете друг другу с причёской, макияжем, подбадриваете перед выходом на паркет. Вместе стискиваете зубы от обиды, когда проигрываете, и вместе напиваетесь купленного совершеннолетними танцорами шампанского, когда впервые побеждаете в пятнадцать лет. Вы команда, плечом к плечу, рука в руке идущая к одной цели. Вы слишком хорошо изучили и много раз видели друг друга в самых разнообразных состояниях, что неизбежно привело к чему-то вроде братско-сестринских отношений. И для романтики и сопутствующего ей мечтательного флёра в них попросту не остаётся места. Всё сказанное обычно относится к своей партнёрше. Сатору не раз видел проявления симпатии между людьми из разных пар. Юта, например, явно неровно дышит к Маки — партнёрше Мегуми. На себе он тоже прочувствовал такое внимание — взять хотя бы Миву. Ну, и конечно, нельзя не упомянуть об исключениях. Сатору вспоминает, как Сугуру смотрел на Утахиме за кулисами благотворительного вечера. В итоге, перебрав в уме всех знакомых девушек, Сатору остался там же, где и был. Он не знает, какой тип ему нравится. Ему определённо импонирует спокойный характер, доброта и чувство юмора. А внешность? Длинные волосы кажутся ему красивыми, но, как ни пытается, большего вообразить он не может. Так и не разобравшись в этом вопросе, он решает плыть по течению. Его не слишком волновали отношения раньше, так что и сейчас их можно отложить в долгий ящик. Пока есть дела поважнее, чем, отключив мозги, идти на поводу у эмоций, быть заложником чувств и страдать от них. Этим же обычно занимаются люди, когда влюбляются? — Мигель! — радостно восклицает Сатору. Вся любовная чепуха вылетает из его головы, как только он заходит в зал. Ведь его тренер вернулся из командировки, а значит сегодня будет первое занятие по латине в этом сезоне! Сатору обожает это. Больше, чем вкус моти. Больше, чем запах чистой одежды. И намного больше, чем занятия ансамбля. — Здравствуй, Сатору. Давно не виделись. Сатору весело бежит разминаться, не дожидаясь начала занятия. Мигель приветствует всех, кто приходит на тренировку к назначенному часу, и для задания рабочего настроя негромко включает музыку. Вдруг сквозь мягкие биты самбы до Сатору доносится знакомый голос, которого быть здесь не должно. Он поворачивает голову и видит, как тренер знакомится с Сугуру и Утахиме. Приподнятое настроение чуть сбивается, и к нему примешивается подозрительность. Каким ветром этих стандартистов принесло на тренировку по латине? И главное, зачем? Сугуру, словно почувствовав холод, льющийся из глаз Сатору, мгновенно переводит глаза на него и чуть улыбается. А у того уголки губ уже снова машинально тянет вверх, но в этот раз Сатору готов. Он заставляет своё лицо сделать прямо противоположное — нахмуриться, а затем отворачивается. После разминки Мигель даёт упражнение для отработки взаимодействия в паре, и для этого все меняются партнёрами. Ведь когда долго танцуешь с одним и тем же человеком, тело начинает делать всё на автомате, без твоего участия. А вот с другим поначалу совсем неудобно: непривычно сцеплены руки, появляются какие-то непредсказуемые микродвижения, нет полного взаимопонимания, а потому тяжело вести и в целом двигаться. Сатору почти физически ощущает, как в его голове со скрипом строятся новые нейронные связи. Правда, он даже не обращает внимания на того, кто к нему подходит. Ему гораздо интереснее смотреть на Сугуру. То есть не интереснее, конечно. Он всего лишь стратегически наблюдает. И встаёт чуть сбоку и позади Сугуру, — тоже весьма стратегически, — чтобы продолжать наблюдение незаметно. «Поэтому и сказано: если знаешь его и знаешь себя, победа недалека.» Сатору знает себя. А Сугуру, как оказалось, знает недостаточно. А потому он пристально следит за тем, как тот подаёт каждой партнёрше руку с неизменной вежливой улыбкой. За несколько минут танца Сугуру даже успевает завести мини-диалог. Все партнёрши улыбаются ему в ответ и иногда даже хихикают. Сатору не слышит их разговор. Но он с лёгкостью может представить, о чём они говорят, там наверняка что-то вроде: «— Я слышала, что у Сатору есть девушка? Ума не приложу, кто согласился с ним встречаться. — Ха-ха-ха, действительно!» Сатору хмыкает и отводит взгляд. Будет он ещё обращать внимание на всякую чушь. То, что этот воображаемый диалог оставляет маленькую царапинку внутри него, он усердно отрицает. В конце занятия каждая пара танцует свою вариацию самбы, а остальные анализируют и говорят замечания. Когда настаёт их с Мэй Мэй очередь, Сатору стоит чуть в стороне и делает вид, что танцевать вообще не собирается. Так и задумано. В это время всё внимание сконцентрировано на Мэй Мэй. Она начинает вести руками по своим бокам снизу вверх, не прикасаясь к себе. Бёдра рисуют бесконечные восьмёрки, длинные ноги в короткой ассиметричной юбке с бахромой делают шаги на месте. Она любит себя. А потому не боится подать себя так, что все в зале не могут оторвать от неё взгляда. Умеет продемонстрировать чистый секс. В этом нет ни капли пошлости, лишь красота сильного, тренированного женского тела. Когда они на турнире или на сцене, Сатору краем глаза видит, как все зрители мужского пола начинают истекать слюной, завидев Мэй. Тут-то аудитория не та, конечно. Сплошь зелёные пацаны и девчонки. Да к тому же знакомые и друзья Мэй, так что смотрят они на неё лишь с профессиональным интересом, мечтая когда-нибудь уметь танцевать так же. Сатору тем временем вальяжно движется к ней по дуге. Он подходит к ней вплотную сзади, а Мэй не перестаёт танцевать сама с собой, будто не замечая его за своей спиной. Это тоже часть вариации. Но вот он кладёт ладонь ей на живот. Стоп. Мэй тут же замирает в ожидании. Сатору всем телом медленно делает волну, и Мэй Мэй, направляемая кончиками его пальцев, делает то же самое. И тело его, гибкое и податливое, как пластилин и в то же время крепкое, словно стальной прут, подчиняется ему, следует за малейшим желанием мозга так, как хочется. Это ни с чем не сравнимое удовольствие. И пока они танцуют, Сатору лениво поглядывает на стоящих вдоль стенки зрителей. Все девчонки смотрят на Мэй, понятное дело, партнёрша, особенно такая, как Мэй, оттягивает всё внимание на себя. Парни переводят взгляд с неё на Сатору и обратно; им, как танцорам, всё же интереснее смотреть и анализировать мужскую партию, но, как людям, тоже хочется поглядеть на Мэй. Мигель, как тренер, уделяет равное внимание им обоим. Глядя на Сатору, он прищуривается, что означает его недовольство. Из этого привычного шаблона есть одно исключение. Сугуру смотрит на него. Только на него, как будто Сатору танцует один. Как будто во всём зале больше вообще никого нет. И не просто на него, а, как Сатору, уже трижды бросив на него взгляд, успел убедиться, прямо ему в глаза. Но зачем вообще смотреть ему в лицо? Все остальные заняты привычным разглядыванием стоп, кистей, локтей, коленей, корпуса Сатору, того, как он переносит вес, как делает шаги и повороты. В его лице нет ничего интересного, на что можно было бы так пристально смотреть. Но Сугуру смотрит. Ерунда какая-то. И Сатору, у которого с выносливостью все в порядке, вдруг ощущает, как сердце принимается бешено колотиться. Ему едва хватает воздуха, чтобы с трудом дотанцевать вариацию. Сердцебиение не прекращается даже после того, как они с Мэй Мэй останавливаются. Сатору, тяжело дыша и недоумевая, что случилось с его организмом, слушает замечания Мигеля. Нанами и Юки тоже находят, за что зацепиться, и Сатору старается, очень старается вслушиваться, потому что это действительно полезно. Но взгляд его то и дело убегает к Сугуру, и только успокоившееся сердце заходится вновь, когда Сатору обнаруживает, что фиалковые глаза до сих пор следят за ним. Да что же это такое? Может, Сугуру в свободное время практикует магию и научился манипулировать состоянием людей? Сейчас Сатору тут свалится замертво от сердечного приступа, а врачи спишут всё на несчастный случай. Ладно, Сатору может признаться хотя бы самому себе, что эта теория находится за рамками адекватности даже по его собственным меркам. Поэтому он не позволяет себе её развить. Все ещё занятый анализом своего состояния, Сатору говорит замечания остальным танцорам почти машинально, не думая. А потом настаёт очередь Сугуру танцевать. И Сатору просто смотрит на аккуратные, слишком чистые и правильные, как по учебнику, шаги, на размах длинных рук, на перекаты мышц спины, что облегает футболка, на выбившуюся из пучка прядку волос, что игриво спадает Сугуру на левый глаз, а тот как будто и не замечает. И Сатору, вглядываясь в него пристальнее, чем в остальных, видит, конечно, видит какие-то огрехи и недочёты, но все они проходят мимо его сознания и острого языка, и голове не формируется ни единой критикующей мысли. Там остаётся только одна. Что с его, Сатору, дурацким сердцем не так? После занятия ноги сами несут его к Сугуру. Без всяких церемоний он нападает на него с вопросом: — Зачем тебе латина? Ты сам сказал, что не соревнуешься. Сугуру при виде его снова чуть заметно улыбается, будто и не помня о необъяснимо странном поведении Сатору сегодня. Хотя в его улыбке и глазах видна некая напряжённость. Тем не менее, голос его неизменно спокоен: — Для всестороннего развития. Это полезно. Ну да, ну да. Сугуру держит его за дурачка, не иначе. Очевидно, он тоже читал Искусство войны. «… даже если ты способен, показывай противнику свою неспособность. Когда должен ввести в бой свои силы, притворись бездеятельным.» Как будто Сатору поверит, что тот и правда ходит на латину ради какого-то там развития. Нет, наверняка опять замышляет что-то. Он же явно не просто так на него пялился и чуть не довёл до сердечного приступа. И пусть пока Сатору находится в неведении относительно целей и методов Сугуру, он непременно их выяснит. Так что он хмыкает и уходит прочь, не давая Сугуру ни шанса сказать ещё хоть слово. В раздевалке он просматривает расписание занятий, вывешенное на двери, а затем уведомляет Мэй Мэй об изменениях в их индивидуальном расписании тренировок. Она недоумённо выгибает бровь и не удерживается от вопроса: — А зачем нам стандарт? — Потому что мы должны быть всесторонне развиты, — наставительно подняв указательный палец, произносит Сатору. Потому что мы должны держать своих врагов как можно ближе. Досконально изучить их слабые места. На это Мэй Мэй лишь пожимает плечами и принимается стучать ноготками по экрану телефона, заказывая себе длинную юбку и туфли для стандарта. И когда Сатору впервые за несколько лет приходит на групповое занятие по стандарту, вот там-то он видит это. Видит Сугуру во всей его красе. Ну то есть сначала на глаза ему попадается Юджи, методично бродящий кругами и трущий на тёрке свечку. Глаза того удивлённо округляются, стоит ему заметить Сатору. Да, Сатору на занятии по стандарту — зрелище и в самом деле непривычное, но у Годжо нет времени на объяснения, ведь его взгляд уже нашёл то, ради чего он сюда пришёл. Сугуру здесь. И он с Утахиме уже что-то танцует. И вот тут-то Годжо видит то, чего не видел на занятии по латине. Там Сугуру танцевал неплохо, но слишком уж осторожно, а оттого суховато. Не было в нем искры, что так заметна сейчас. Не было энергии, драйва, вот этого вдохновения на его лице. Сатору не может не улыбнуться. Он понимает. Ему знакомо это ощущение кайфа и жажды творить, переизобретать избитые движения, добавляя в них изюминку. Искать свой стиль. Ведь именно так Сатору чувствует себя в латине. Хоть занятие ещё и не началось, он решает начать вставлять палки в колёса сразу же. Сатору замирает столбом на линии движения Сугуру и смотрит, как тот, делая повороты и выходы в променад, неумолимо к нему приближается. Сатору же даже не думает отходить. «Посмотрим, как ты с этим справишься.» Подойдя почти вплотную, Сугуру грациозно обходит его, не задев, а лишь обдав вихрем воздуха. Неплохо. Однако его партнёрша явно не настроена столь же миролюбиво. Утахиме машет головой, и её высокий хвост бьёт прямо по глазам Сатору, как хлыст. — Блять! Вежливое покашливание тренера заставляет разъярённого Сатору чуть умерить свой пыл и останавливает его поток бранных слов в сторону Утахиме. А та же даже не извиняется! Хигурума и бровью не ведёт, заметив Сатору среди остальных своих подопечных. И, конечно, никакого особого отношения и снисхождения к нему не проявляет. — Сатору, у вас ломаются линии, — Хигурума всегда ко всем обращается подчёркнуто-вежливо, — постарайтесь держать корпус прямо и не сокращать бока. И Сатору старается. Правда старается. Он ведь должен делать вид, что пришёл на стандарт для «всестороннего развития», а совсем не для того, чтобы смотреть на Сугуру. Правда, глазеть по сторонам у него не получается вообще. Сатору же упоминал, что стандарт — это совсем нелегко? А для него ещё и не привычно, а значит тяжело втройне. Два часа ползут, как улитка, и под конец Сатору просто хочется лечь, прижаться щекой к прохладному паркету и не вставать. На следующее утро он просыпается и чуть не падает, когда поднимается с кровати. И валится обратно с истерическим смехом. Из-за непривычной нагрузки стандарта всё его тело болит. Даже пальцы на руках! Боже, сначала слухи, потом захлёбывающееся в тахикардии сердце, теперь ещё и это. Сугуру хитёр, искусен и совершенно беспощаден к нему! И что это, если не часть большого плана Сугуру под названием «уничтожить Годжо Сатору»? Но Сатору так просто не сдастся. В течение ещё одной недели он существует лишь в двух состояниях — то разговаривает с Сугуру, как ни в чем не бывало, то ведёт себя с ним максимально холодно, когда посреди увлекательнейшего разговора вдруг вспоминает о своём плане мести. Хотя он так и не реализует ни одну из пакостных задумок. Все они кажутся слишком мелочными, недостойными воплощения в жизнь. А затем они всем клубом едут на первые в этом сезоне крупные соревнования. И там сама судьба подкидывает Сатору шанс насолить Сугуру. — Вот чёрт. Сугуру заново перебирает портплед, выкладывает всё из сумки и даже переворачивает её вверх дном. Его нервозность с каждой секундой лишь усиливается. — Что случилось? — интересуется Сатору, с банкой геля для волос в одной руке и расчёской в другой вальяжно заходя в раздевалку. Он никуда не торопится. Его отделение латины лишь через два часа, поэтому сейчас он намерен как следует размяться, разогреться, и уже после этого приступить к переодеванию из худи и спортивных штанов в брюки и рубашку. Сугуру же перед ним мечется наполовину одетый. Ну, как наполовину, может больше, а может меньше, в этих фраках столько деталей, что понять сложно. В любом случае, на нём есть рубашка и штаны, а фрак висит на плечиках в портпледе. Вопрос Сугуру игнорирует, продолжая метаться, а под конец хватает кошелёк и пересчитывает в нём деньги. — Что ты забыл взять? — проницательно спрашивает Сатору. Сугуру молча мотает головой. — Ну же. Что? Скажи мне. — Какая разница? — поджимает тот губы с видимой досадой. Он прикрывает один глаз и трёт лоб, обдумывая возможные выходы. И, наконец, выдыхает со злостью, — Всё. Я забыл взять сумку со всеми аксессуарами. Там были фрачный пояс, бабочка, воротник и запонки. — У входа есть магазины, — тут же находит решение Сатору, — Ещё успеешь купить. — Тору! У меня спина ровно прокрашена? Перед Сатору возникает Мэй Мэй и поворачивается к нему спиной, прикрывая грудь майкой. Тот бросает взгляд. Бронзовый, переливающийся загар равномерно распределён от линии роста волос на шее и почти до копчика. — Да, всё круто. Выглядит отлично. Молодец, — Сатору вдруг понимает, что Сугуру всё ещё не вышел из раздевалки. — Эй, начало твоего отделения через двадцать минут. Поторопись, если хочешь успеть. Сугуру с таким лицом, будто ненавидит сам себя, стоит неподвижно, но вдруг срывается с места. Без кошелька. До Сатору вдруг доходит. Он вспоминает, что взносы за участие в этом конкурсе были больше ожидаемого, плюс Сугуру вроде бы одалживал деньги Хайбаре. А значит, теперь ему самому не хватает денег, чтобы купить всё, что он забыл. И, видимо, он пошёл просить их у Яги или ещё кого. Бывает. Это совершенно точно не проблемы Сатору. К тому же, с чего он должен ему помогать? Уже больше недели Годжо варится в слухах о своей личной жизни (и как всем ещё не надоело это?) и не может совладать со своим тренированным сердцем на занятиях, появись там Сугуру. Что ж, вот карма его и настигла. Они не друзья. Совершенно точно не друзья. От этой мысли у Сатору появляется весьма гадкое ощущение в желудке. — Постой! — неожиданно для самого себя он хватает Сугуру за руку. — Какой у тебя размер? Ладно, пусть не вышло быть друзьями. Оставлять товарища в беде на турнире — слишком мелочно и низко. Он может помочь Сугуру. — Не парься. Я попрошу Ягу купить мне. На лице Сугуру — явная усталость от непонятных закидонов Сатору. Если в начале он ещё как-то проглатывал перемены в его настроении, был готов мириться с ними и сам подходил к нему пообщаться, то сейчас у него явно нет на это сил. — Ну раз так, блять. Он хочет помочь Сугуру. Сатору просто обхватывает его обеими руками за талию, чуть проскальзывая пальцами по атласному поясу брюк. Перемещает их туда-сюда, оценивает охват и нащупанную информацию пытается подставить в одну из сложных формул в своей голове. Ладно, никаких формул там нет, но выражение лица у него такое, будто он по меньшей мере занимается доказательством теоремы Ферма. Похоже на «М»? Вряд ли это «L», талия Сугуру кажется даже у́же его собственной, а ведь тот шире в плечах. Немыслимо. — Сатору, что ты… — Сугуру замирает, а затем мягко, но настойчиво выворачивается из его рук. — «М», раз тебе так надо. — А я так и понял, — победно улыбается Сатору, — Значит, пояс, бабочка, воротник и запонки, ничего не забыл? — на утвердительный кивок он тычет пальцем в пуговицу на рубашке Сугуру и командует, — Тогда стой здесь, сейчас вернусь. Я тебя ударю, если куда-нибудь уйдёшь. — Я сам тебя ударю! — кричит Сугуру ему вслед. Зачем Сатору это делает? Незачем задавать такие вопросы. В нем редко просыпается альтруизм (никогда), так что просто скажите «спасибо», не надо докапываться. Он добегает до магазинов, арендовавших на время соревнований стенды и уголки спортивного комплекса. Туфли, платья, аксессуары для волос, рубашки, брюки, фраки… О! Сатору останавливается перед поясами. И почему он решил, что может выбрать пояс самостоятельно? В конце концов, он их почти никогда не носит! Так ладно, паника может пойти покурить. Сатору разберётся. Из пяти поясов он сразу отбраковывает серый и чёрный. Для фрака нужен белый, уж это-то он знает. Остальные три отличаются креплением. Ну, застёгивать пуговицы ещё и на поясе — это какая-то дичь, у Сугуру в его фраке их и так навалом. Значит, остаётся на крючках или липучке. Сатору дотошно осматривает каждый и останавливается на крючках. С бабочкой и воротником сложностей не возникает — он просто берёт самые дорогие, а на запонках задерживается на минуту, чтобы выбрать цвет. Берёт черные с серебром, а на сдачу — платочек в карман фрака. Когда он возвращается, Сугуру по-прежнему находится раздевалке, как ему и было велено. Значит, драка отменяется. Он беспокойно наворачивает круги, а рядом в небесно-голубом платье, с макияжем и блестящими от лака волнами волос стоит Утахиме, полностью готовая к выходу на паркет. Она смотрит удивлённо и уже хочет задать вопрос, но Сатору опережает: — Держи. Сугуру выдыхает с видимым облегчением и берёт из его рук аксессуары. При виде платочка он недоумённо выгибает бровь, на что получает незамысловатую ложь: — В подарок дали. Сугуру кивает, а Утахиме оттирает от него Сатору и начинает суетиться: помогает ему надеть пояс и вставить запонки, прикалывает булавками номер на спину. Сатору тоже хочется чувствовать себя вовлечённым в этот процесс, но, боясь, что Утахиме его укусит, он комментирует с безопасного расстояния: — Да, там крючки, я подумал, они будут удобнее… Ну, номер-то не посередине крепишь, сдвинь вправо… Да не настолько вправо, что у тебя с глазомером, Утахиме? Когда все приготовления закончены, Сугуру подходит к нему и произносит: — Спасибо, Сатору. Я верну тебе деньги, когда приедем домой. — А, забудь, — машет тот рукой. — Лёгкого паркета вам. Улыбаясь своим мыслям, он не сразу замечает на себе внимательный взгляд Мэй Мэй. — Что? — Да ничего. Мы идём разминаться или нет? Сатору не видит, как танцует Сугуру, — в это время он занят своей подготовкой. Зато он успевает как раз к награждению. И видя, как счастливо тот улыбается, стоя на пьедестале с кубком за первое место в руках, Сатору и сам не может не улыбнуться. Он даже свистит и хлопает вместе с остальными зрителями. Когда Сугуру выходит с паркета, то идёт мимо всех танцоров и тренеров прямо к Сатору, впихивает ему в руки кубок, а свои освободившиеся руки крепко оборачивает вокруг его спины. — Ты меня спас. Спасибо, — произносит мягкий голос у него над ухом. Сатору ошеломлённо пялится в пространство поверх его плеча. Сугуру что, его обнимает? И дурацкое сердце вновь принимается колотиться. Сатору как в тумане перекладывает вручённый ему кубок в одну руку, а вторую кладёт на спину Сугуру, похлопывая. — Рад помочь, — произносит он, по-прежнему очень удивлённо. — А ты молодец, поздравляю с первым местом, — запоздало вспоминает Сатору о золотом кубке в своей руке. — Спасибо, — Сугуру отстраняется, но на этом сюрпризы не заканчиваются. Он произносит тихо, так, чтобы слышал только Сатору, — Мы можем поговорить? Сатору ловит себя на том, что тянется за объятием Сугуру, и тут же себя одёргивает, нервно вертя кубок в руке. Поговорить? Звучит страшновато. Но он всё равно позволяет себя увлечь подальше от толпы, а Сугуру как будто собирается с духом, прежде чем сказать: — Слушай, Сатору. Что случилось? — О чём ты? — Мне казалось, мы неплохо общались. А потом… Извини, если я лезу не в своё дело, но… У тебя какие-то личные проблемы или это я сделал что-то не так? Ах, вот оно что. Что ж, Сатору будет рад разъяснить ему. Он глубоко вдыхает и, как скороговорку, произносит самым мерзким голосом, на который способен: — «Кто это согласился встречаться с Годжо?», «Спорим, она повелась на его деньги, ведь такой ужасный характер никто не сможет вынести», «Стоит проверить, не держит ли он её в подвале.» Ему плевать, кто там о нём что думает. Он игнорировал эти шуточки раньше, игнорирует сейчас и будет игнорировать потом. Это всё чушь собачья, утрированная и гиперболизированная. Никого он в подвале не держит и не собирался. У него и подвала-то нет. Всё это его не задевает. Нисколько. И Сатору не пытается врать себе. Ему и правда всё равно. Однако он вдруг с кристальной ясностью понимает, из-за чего он никак не может отпустить эту ситуацию со слухами и раз за разом мысленно возвращается к предполагаемому участию в ней Сугуру. Почему строит миллионы теорий о его заговорах и планах. Сатору боялся подумать о причине своего поведения, но теперь, когда они, наконец, обсуждают это, то не думать он не может. Что, если Сугуру тоже присоединялся к этим шуточкам, тоже упражнялся на Сатору в остроумии? Сатору сглатывает ком в горле. Одна только мысль об этом выбивает почву из-под его ног. От этого становится по-настоящему неприятно. И даже больно. И так сильно хочется, чтобы это оказалось неправдой. Хотя ему сложно представить Сугуру за чем-то таким… склизко-подлым. Он скорее скажет Сатору что-нибудь эдакое прямо в лицо, а не за его спиной, чтобы потом вместе с ним же и посмеяться. Но что Сатору понимает в людях? Да ничего. Так что с чего он вдруг решил, что Сугуру не будет этого делать? Он же всё ещё новенький и вбросить пару смешных шуток про какого-нибудь асоциального типа, как Сатору, для него было бы даже полезно, чтобы влиться в коллектив. И будь Сатору на его месте, то между собой и всеми остальными он выбрал бы остальных. Но Сатору цепляется, так сильно цепляется за надежду в то, что это всё неправда, прежде чем она вновь обратится пеплом. Он вспоминает о том, что Сугуру было весело с ним. По крайней мере, Сатору так казалось. Казалось, что тому нравится с ним общаться, нравилось подкалывать и передразнивать друг друга. Бороться за место на скамейке. Обещать набить лицо и не делать этого. Но может, всё это было слишком? Сатору забылся, расслабился, позволил себе плыть по течению и не заметил, что Сугуру никакой радости от их отношений не испытывает. Что, если он общается с ним только из-за своей природной вежливости? А глубоко в душе считает Сатору надоедливым и невыносимым, как и все остальные? И на самом деле терпеть его не может? — Сатору… — Знаешь, я не заставляю тебя со мной общаться. Если тебе что-нибудь от меня нужно, то можешь сказать прямо. И больше не притворяться, что тебе всё это нравится. На лице Сугуру — растерянность. Это настолько нетипичная для него эмоция, что Сатору хочется взять его за щёки и потрясти, чтобы эти глаза, брови, нос и губы снова сложились во что-то спокойно-тепло-ухмыляющееся. И он бы, возможно, так и сделал, но теперь не думает, что у него есть такое право. Ведь Сугуру сейчас молча кивнёт, и, может, скажет своё вежливое «прости» перед тем, как сделать шаг назад, два, три и больше никогда не подходить к Сатору без особой на то необходимости. Уберечь свои нервы или раз за разом испытывать перегрузки на эмоциональных качелях, коими Сатору и является? Выбрать спокойную жизнь или проявлять чудеса изобретательности, уклоняясь и парируя вечные выпады Сатору? Ответ очевиден. — Прости. Так. Всё по плану. Хотя Сугуру зачем-то всё ещё стоит рядом с ним. Сатору видит это по носкам его туфель рядом со своими собственными. Да, он трусливо смотрит в пол, не желая видеть то, что он так ненавидит, в глазах Сугуру: жалость к нему за то, что он вот такой, какой есть. И Сугуру зачем-то ещё раз открывает рот и собирается что-то сказать. Сатору слышит это по глубокому вдоху. — Прости, я не знал, что это задевает тебя. И я вообще не думал, что все будут сплетничать об этом. — Вообще не думал? А разве ты не сам… Сатору не договаривает, вдруг ощущая, насколько же нелепо и бессмысленно предположение о том, что Сугуру… — Что? Ты решил, что я распускаю слухи? Сатору кивает. А потом мотает головой. И снова кивает. — Я… — ему совершенно нечего сказать. Его железобетонная теория о коварном плане Сугуру вдруг превращается в пыль. — Клянусь, я не делал этого. И мне жаль, что так вышло, я не должен был говорить Миве такое, я должен был придумать что-то ещё… Это какой-то абсурд. Сугуру в итоге не сделал ничего, за что его можно было бы винить. Не он распустил слухи, не он притащил Сатору на занятие по стандарту, не из-за него у Сатору болело всё тело после. А насчёт его дико колотящегося сердца… Пожалуй, Сатору стоит сходить к врачу. Сугуру в этом явно не виноват. Но он всё равно извиняется! — Не должен! — отрезает Сатору. — Это была моя проблема, как ты и сказал, но я не знал, как её решить, и вынудил пойти поговорить с Мивой тебя. — А я с радостью поддался на твою провокацию и решил, что смогу тебе помочь. Но в итоге сделал только хуже. Прости. Пожалуйста. И… — Перестань извиняться, — ворчит Сатору и чуть не пропускает самое важное. — … И мне нравится с тобой общаться. Очень. Мне ничего от тебя не нужно, я просто хочу с тобой общаться. Сатору кажется, что подошвы его туфель чуть отрываются от пола, ведь ему становится так легко. И он почти поражён тому, насколько серьёзен и твёрд взгляд фиалковых глаз напротив. Хотя по мере того, как пауза затягивается, в них просачивается неуверенность, поэтому Сатору, краснея и робко откашливаясь, спешит сказать: — Мне тоже нравится. Давай общаться, как раньше. — Давай. Сатору смутно ощущает какую-то неловкость, но, не зная, как её развеять и что сказать, он снова принимается с бешеной скоростью крутить в своих руках кубок. Отвлекает его тихий смешок. — А что ты успел себе навоображать? — интересуется Сугуру. — Что у меня коварный план по дестабилизации Сатору Годжо? Что я за тобой шпионю, заставляю ходить на стандарт и ломаю кулер, чтобы тебе не досталось воды? Я польщён, что ты считаешь меня таким умным. Кулер в раздевалке и правда не работает уже пару дней и Сатору, конечно же, совсем не думал о том, что это дело рук Сугуру. — Вообще не угадал, — высовывает Сатору язык несмотря на то, что Сугуру попал в точку. — Не угадал? Ладно, расскажешь потом, — Сугуру склоняет набок голову, прищуривается и выхватывает у Сатору свой кубок из рук. — Это мой кубок. А ты иди и получи свой. И Сатору идёт и получает свой. А на следующий день, когда он открывает дверь раздевалки и уже готовится к новому потоку дурацких шуточек про свою воображаемую девушку, то слышит лишь «привет» от каждого, с кем встречается глазами. И больше никакого хихиканья. — Это ведь ты сказал им прекратить? — первое, что спрашивает он у Сугуру, как только видит его. Сугуру делает удивлённое лицо. Именно что делает, Сатору видит, что всё это напускное. Он совершенно точно понимает, о чём речь. — О чём ты? — Ты знаешь. Сугуру прищуривается хитро-хитро. — Нет, не имею ни малейшего представления, — он качает головой и закатывает глаза, будто не может поверить в это абсолютно абсурдное предположение, — Мир не вращается вокруг тебя, Сатору. Да, может, весь мир и не вращается вокруг Сатору. Зато мир Сугуру явно сделал вокруг него один оборот. А так даже лучше. Сатору смеётся. Впервые за пару недель смеётся. И ему так легко, так радостно, и совсем не из-за того, что он победил вчера на соревнованиях. Сугуру выбрал его, а не остальных.