Always on My Mind

Сатору испытывает нечеловеческие страдания! Даже Танталовы муки – ничто по сравнению с тем, что приходится переживать ему в данный момент. Ведь из отражения в зеркале на него смотрит Сатору, втиснутый во фрак. А фрак, господа и дамы, – это не только короткий спереди и длинный сзади пиджак. А ещё и плотная рубашка, запонки, подтяжки, воротничок, бабочка, пояс. И всё это душит Сатору, колется, стесняет движения, мешает жить, в конце-то концов! Настал день благотворительного мероприятия в Киото, на который пригласили их ансамбль «Магия танца». За кулисами многолюдно и душно, и все выступающие суетятся: двигают вешалки с костюмами, делают причёски и макияж, разминаются, повторяют номера. Кто-то поёт, кто-то показывает акробатические этюды, кто-то тоже танцует. Программа утверждена, и ведущие вечера уже готовы объявлять артистов. В этот хаос периодически заходит Яга, чтобы проверить внешний вид и готовность каждого. А ещё запретить Юджи надевать белые носки под фрачные брюки и напомнить всем о заключительном поклоне в финале концерта. Фантастическим образом к его приходу Мегуми удаётся совладать со своими волосами. Те лежат волосок к волоску и придают его хмурому лицу благородства. Но стоит Яге выйти за порог, как вся эта элегантность осыпается, непослушные пряди отказываются сотрудничать со своим хозяином и торчат во все стороны, как иголки дикобраза. И Мегуми в миллионный раз проводит по ним расчёской. Наносит гель, пшикает лаком, укладывает. Лицо его выражает упрямство напополам со смирением. Такое с ним происходит на каждом концерте или соревновании. И любой мимо проходящий танцор с сочувствием смотрит на неравную борьбу Мегуми с его волосами и предлагает помощь. Но тот всегда отказывается. Слишком уж самостоятельный. И повторяет свою осточертевшую рутину с начала. Гель, расчёска, лак. Гель, расчёска, лак. Однако, чем ближе подбирается время выхода на сцену, тем больше он дёргается и тем хуже получается, и в конце концов, досадно поджав губы, он передаёт расчёску стоящей за его спиной Маки. Как и все остальные девушки, она уже переоделась в нежно-зелёно-розовое платье и перебралась в раздевалку к парням. Обычное дело. В таких небольших концертных залах, как этот, танцорам часто приходится ютиться. Парни то и дело переодеваются в коридорах и проходных местах. Вот и сегодня им досталась общая комната около выхода на сцену. А партнёршам, для которых приватность нужнее, они отдали единственную свободную гримёрку. Но эти комнатушки без окон по большей части настолько крохотные и душные, что из них хочется выбраться, едва переступив порог. Так и сейчас — девушки скрылись в ней только для того, чтобы переодеться, а наведение финальных штрихов красоты перенесли в уголок парней. Вшестером они оккупировали большое зеркало, чтобы подвести и так уже яркие губы, поправить и без того идеальные причёски. Яга появляется вновь, чтобы объявить, что выход их ансамбля задерживается. И это тоже обычное дело. Вся жизнь танцора состоит из тысяч часов тренировок и сотен – ожиданий, в конце которых – всего несколько минут выступления. И внимания зрителей, если повезёт, и тренер не задвинет тебя в последнюю линию. И Сатору, разумеется, привык к задержкам. К чему он не привык, так это к проклятому фраку. Они частенько танцуют «Вальс цветов», ведь многим зрителям нравится этот номер за его академичность и классическую красоту. Чайковский, все дела. К тому же вальс – довольно универсальный танец и хорошо вписывается в любое мероприятие. Так что они стабильно выступают с ним раз в месяц-полтора. Но для вальса требуется фрак, будь он неладен. И каждый раз Сатору страдает. Казалось, он мог бы уже и привыкнуть, но нет. Быстро привыкаешь к хорошему, а никак не к тому, что отнимает у тебя всю радость в жизни. Издалека глядя на себя в никем не занятый кусочек зеркала, Сатору даже подумывает снять это всё к чертям до момента, как их позовут на сцену. Останавливает лишь перспектива надевать фрак второй раз. — Боже, как это всё неудобно! Сатору даже впадает на секунду в ступор. Кто прочёл его мысли и так точно их озвучил? Он ведёт глазами по сгрудившимся у зеркала фигурам и замечает, как Нобара с остервенением натягивает перчатки. Глаза её при этом метают молнии. — Этот цвет мне вообще не идёт! Ещё летучки эти дурацкие постоянно на голову надеваются! Юджи! — Что? Юджи прямо во фраке ест сэндвич, постоянно оглядываясь по сторонам и прячась, ведь Яга прикончит его на месте, если заметит. — Помоги мне надеть эту хрень! И Юджи, вновь пряча недоеденный сэндвич в кармашек рюкзака, ищет, чем бы обтереть руки перед тем, как помочь надеть «эту хрень» – аксессуар на голову в виде цветка. Никто больше не жалуется на своё концертное платье, в отличие от Нобары. Да, они сшиты не по индивидуальным меркам, а усреднённым, чтобы подходить любой партнёрше. Ведь состав ансамбля время от времени меняется – кто-то переходит в другой танцевальный клуб, кто-то уезжает, а кто-то и вовсе решает уйти из танцев и заняться чем-то другим. И тогда старые, хорошо известные номера исполняют уже новые лица. Около полугода в их ансамбле было всего пять пар, и шестое платье одинокого висело в костюмерной клуба за ненадобностью. Теперь же оно принадлежит Утахиме и сидит на ней, как влитое. Да и Нобара в нём замечательно смотрится, просто у неё своё представление о красоте. С фраками дела обстоят точно так же. Нужен фрак и нет своего – возьми из костюмерной с разрешения Яги. А Сатору вообще грех жаловаться, потому что он, решивший, что даже во фраке должен выглядеть безупречно, заказал себе пошив своего собственного. Так что тот, скроенный из дорогой ткани и по индивидуальным меркам, должен быть суперудобным, но как вообще это может быть удобным? Ещё и выглядит, как… — Отлично выглядишь, — бросает Сугуру, проходя мимо. Лисьи глаза с усмешкой смотрят на искажённое в муках лицо Сатору. — Ужасно, ты хотел сказать. — Я решил смягчить, — фыркает Сугуру. Сатору хватается за бабочку и фрачный воротник. Но те сидят, как влитые, не шелохнутся. — Оно меня душит, — сипит он на последнем издыхании.  Сугуру выгибает бровь на это представление и уже чуть более внимательно смотрит на его шею. — Потому что ты всё неправильно надел, — он тянет к нему руки, но замирает на полпути и спрашивает, — Можно? — Если ты хочешь меня окончательно задушить, то конечно, хватайся, — Годжо задирает подбородок для удобства, – И мне больше не придётся танцевать вальс! — Ты такая драма квин, Сатору. В подтверждение этих слов Сатору возмущённо охает. И вдруг понимает, что идеальный слушатель его жалоб стоит прямо перед ним! Буквально на днях он выяснил, что Сугуру хоть и не прыгает от радости, но всё же и не отмахивается от его нытья, и – это совершенно неслыханно – вникает! Ведь как иначе объяснить, что его замечания, комментарии и шутки всегда попадают в точку? — Сугуру-у-у-у, как ты это всё носишь постоянно? Ты что, мазохист? Тот тем временем снимает с него бабочку, расстёгивает на воротнике пуговичку и складывает всё это добро в ладони Сатору. — Во-первых, не постоянно. Во-вторых, нужно всего лишь наловчиться надевать фрак, и ты перестанешь его замечать. Так что нет, я не мазохист. Вот! Видели, видели? Он мог бы закатить глаза, фыркнуть или проворчать себе под нос что-то о том, какой Годжо надоедливый, но предпочёл ответить! По каждому пункту. Это безмерно удивляет Сатору. И пока Сугуру поправляет ему рубашку, Сатору его рассматривает. Потому что тот стоит прямо перед ним, только и всего. На что ещё ему смотреть? Брови напротив сосредоточенно сдвинуты, а глаза движутся по шее Сатору ниже и обратно. Сугуру заново крепит ему воротничок, руки поправляют бабочку, а голос спрашивает: — Так нормально? Сатору лениво отмечает про себя, что на Сугуру отлично сидит его фрак. Он тоже явно сшит на заказ, а не взят с чужого плеча. И может, он не такой эксклюзивный и дорогой, зато Сугуру выглядит в нём гармонично и расслабленно. Он не дёргается и не поправляет постоянно то манжеты, то пояс. Как будто сросся с ним. Сатору вновь возвращается к созерцанию его лица. Он уже выяснил, что в стандарте длинные волосы у мужчин не приветствуются, но Сугуру, видимо, ни за что не расстанется с ними. И в целом, он всё делает по правилам – убирает их в низкий хвост. И выглядит хорошо. Но Сатору кажется, что это можно было бы как-то улучшить.  Ему хочется что-то сделать с этими длинными волосами, ведь у самого таких никогда не было. Хочется поэкспериментировать. Будут ли они легко принимать ту форму, которую потребуют его пальцы, или, может, они такие же непослушные, как волосы Мегуми? Странные порывы. Хотя сейчас уже поздновато что-либо менять, но, может, он уговорит Сугуру попробовать в следующий раз? — Эй, Сатору, — зовёт Сугуру, щёлкнув пальцами. — Нормально? Не давит? Мысли Сатору унесли его далеко-далеко. Его охватила безмятежность и ощущение какого-то небывалого спокойствия. Не нужно ни о чём думать, помнить или что-то планировать. Должно быть, так себя чувствуют дети, когда мамы собирают их на танцы, – их причёсывают, укладывают им в сумку костюм, туфли, бутылку с водой, щёточку для обуви и ещё сотню мелочей, следят за временем, чтобы не они не опоздали. А всё, что от них требуется, – это широко улыбаясь, выйти на паркет и быть самыми красивыми маленькими звёздочками. Сатору воображает это так. Он не знает, как бывает на самом деле. В детстве на соревнования его собирала няня, но её не волновали никакие правила бальных танцев. Её понимание мира было простым – раз ребёнка отправляют в спортивную секцию, значит нужен спортивный костюм. Так что Сатору, пару раз придя в клуб со спортивными штанами и кедами вместо танцевальной тренировочной одежды, стал собираться самостоятельно. Что уж говорить про остальное. Например, про помощь с причёской на соревнования, для которой тоже установлены правила. Максимум, которого он удостаивался от няни, – пробор и пару движений расчёской вдоль его волос со словами «все мальчики так ходят». А сейчас, пока Сугуру поправляет его костюм, всем, чем занят Сатору, – это хлопает глазами и даже умудряется зевнуть. А в голове блаженная пустота. И ему так хорошо. Сугуру сейчас приведёт его в порядок, и он, как та маленькая и, несомненно, самая красивая звёздочка, выйдет из-за кулис и… — Сатору! — А? Вернувшись в реальность, Сатору замечает, как Сугуру проводит напоследок по лацканам его фрака, будто смахивая несуществующие пылинки. А глаза смотрят вопросительно. Осмыслив, наконец, дважды заданный вопрос, Сатору делает пробные повороты головой. — О! — выдыхает он благоговейно, — Не может быть! Как ты это сделал? — Всего лишь перестал запихивать воротничок под рубашку и затягивать бабочку, — машет рукой Сугуру. — Не благодари. Сатору бросает гневный взгляд в сторону остальных. Ни один из парней не удосужился объяснить ему это раньше! Не то чтобы он спрашивал, конечно. Не то чтобы ему нужны их советы, он и так знает всё лучше всех.  Тем не менее Сатору искренне благодарит Сугуру за облегчение его страданий. А ожидание всё затягивается. И Сатору, как и множество раз до этого, чувствует себя неуютно, хоть и не подаёт виду. Он не знает, куда себя деть и чем заняться, пока все вокруг, сбившись в группки, разговаривают, делятся историями, шепчутся, хихикают. Он уже обошёл все закулисье, размялся, позалипал в телефон. И теперь скучает. Среди толпы ему одиноко, и он понятия не имеет, как в неё вписаться. Просто подойти и начать говорить кажется до ужаса глупым. На паркете Сатору чувствует себя, как рыба в воде, но вот вне его… Он лишний здесь, среди танцоров, сдружившихся на почве общих увлечений. Каждый легко находит общий язык с другими и понимает с полуслова, как будто у всех есть врождённая способность, которой не досталось Сатору. Сатору трудолюбив. Он провёл тысячи часов, чтобы стать профессиональным танцором. Вот только для того, чтобы стать кому-то другом, не существует особых тренировок. Для этого требуется нечто иное, что пока остаётся для него загадкой. В основном к нему обращаются только по делу, как к профи, – посоветовать что-то в вариации, разузнать, где лучше купить рубашку для латины и какую именно и всё в таком духе. Впрочем, Сатору не собирается ничего менять. Он достаёт телефон и открывает ленту инстаграма, принимаясь бездумно её листать. Но вдруг от фотографий совершенно одинаковых женских лиц и голых поп его отвлекает нечто беспрецедентное. Сугуру смеётся. Сатору тут же вскидывает взгляд. Он раньше этого не слышал и даже не знал, что Сугуру способен на что-то большее, чем ленивые ухмылки и лисьи фырканья. Во все глаза он смотрит на его широкую улыбку и сморщившийся нос. И замечает причину его смеха – рядом стоит Хайбара, весь светящийся от радости и окрылённый тем фактом, что он смог развеселить старшего товарища. Да неужели Хайбара научился шутить? Последние шутки, что Сатору от него слышал, были весьма плоскими. Сатору вдруг посещает неприятная мысль, что может, в этом и есть весь фокус социализации – смеяться над несмешными шутками других и внимательно слушать всякую чепуху, что они несут? Ведь Сугуру с ними всего неделю, а уже смог расположить к себе чуть ли не половину клуба. В этом его секрет? Нет, Сатору лучше уж останется один, чем будет насиловать свои уши подобным образом. Ему приходится оторваться от созерцания смеющегося Сугуру, ведь он замечает вокруг какие-то подозрительные телодвижения. Не он один обратил внимание на этот негромкий мягкий смех. Сёко говорит что-то на ухо Мэй Мэй, а у той ресницы то взмывают вверх, то опускаются вниз, пока она заинтересованным взглядом облизывает Сугуру. Маки тоже поглядывает на Сугуру с какой-то нетипичной полуулыбкой, Нобара отвлекается от поправления лифа платья, а Юки – самая смелая – задаёт вопрос: — Какие девушки тебе нравятся, Гето? «Ты для него слишком стара,» — проносится в голове у Сатору, впрочем, совершенно против его воли. Сугуру же произносит лишь: — Эээ… И часто моргает, заметив на себе столь пристальное внимание. Он переводит взгляд то на одного, то на другого, везде натыкаясь на любопытство в смотрящих прямо на него глазах. Впрочем, Мегуми и Нанами не буравят Сугуру своими взглядами. Оба глядят то ли в стену, то ли в пол. Кажется, они не слишком интересуются ответом на столь прямолинейный вопрос. Ну, или делают вид, что им не интересно. Сугуру оглядывает столпившихся вокруг него людей, как будто ища поддержки. В груди Сатору зарождается какая-то смутная неловкость, когда фиолетовые глаза доходят до него, моргают и тут же скользят дальше. А ещё кажется, что на Утахиме взгляд Сугуру чуть задерживается. А та нисколько не смущается, не заливается краской, даже не улыбается робко. Она абсолютно спокойна. Оу. Сатору может сложить два и два и сделать логичные выводы на основе своих наблюдений. Мозг подсказывает ему, что тут замешана какая-то драма – возможно, Сугуру с Утахиме раньше встречались или… О! Скорее, Сугуру влюблён в Утахиме сейчас, а она не чувствует того же в ответ. А потому он мнётся, не желая озвучивать то, что у него на сердце, а именно – каштановая чёлка, карие щенячьи глаза, миниатюрный рост. Но он же может как-то отшутиться хотя бы! Но молчание затягивается, а Сатору понимает, что нет, не может. Сугуру, обычно не лезущий за словом в карман, сейчас словно воды в рот набрал. И у Сатору внутри уже зудит от того, как сильно хочется всё это прекратить. Он нацепляет широкую улыбку и открывает рот… — Маки! Что это на тебе надето? Сатору с облегчением захлопывает рот и одновременно со всеми поворачивается в сторону нового голоса. К ним подошли танцоры из клуба «Сила звука», видимо, их тоже пригласили сегодня выступить. И не спрашивайте про название. Сатору уверен, что никто, даже их руководитель Гакуганджи Йошинобу не сможет внятно объяснить, откуда оно взялось. Впереди всех стоит Май в вырвиглазном канареечно-жёлтом платье и с приподнятой бровью рассматривает платье своей близняшки. Маки занята тем же самым. — А ты сегодня танцуешь танец маленьких утят, Май? — парирует она. Май громко смеётся и даже не подозревает, что своим чудесным появлением рассеяла повисшее напряжение. Всё внимание, что было сконцентрировано исключительно на Сугуру и давило на него, словно гранитная плита, рассредотачивается. Мегуми с Юджи образуют кружок с Ютой и Инумаки. Кажется, Май помогала Юте с причёской, ведь выглядит он точно так же, как и Мегуми, которого причёсывала Маки. Неужели близняшки всё делают одинаково? Нишимия машет Нобаре. Норитоши Камо чинно кивает Нанами и удостаивается такого же кивка в ответ. А Сатору, к несчастью, сходу натыкается на взгляд Касуми Мивы. Он тут же оказывается по другую сторону баррикад. Только что он был сторонним наблюдателем неловкой ситуации вокруг Сугуру, а сейчас вот-вот сам станет её непосредственным участником. Сатору не глядя протягивает руку в сторону и тащит кого-то за рукав к себе. — Помоги мне. — А что случилось? — в лапы ему попался проходящий мимо Сугуру, намеревающийся познакомиться с танцорами. — Потом. Просто сделай вид, что разговариваешь со мной, — после этих слов Сатору фальшиво смеётся, чем вызывает ещё большее недоумение на лице Сугуру. — Пожалуйста. — Хорошо, а… — Сугуру оглядывается по сторонам, — кого ты так боишься? Его проницательность на мгновение выбивает Сатору из колеи. Но он тут же берет себя в руки и шипит: — Не оборачивайся! Не смотри туда! Смотри на меня и делай вид, что мы страшно заняты. — Ладно-ладно. В попытках спрятаться от Мивы Сатору притянул Сугуру к себе поближе и укрылся за ним, как за щитом. Фиалковые глаза теперь смотрят прямо на него, как Сатору и просил. А он смотрит в ответ. И, стоя так близко, замечает, что они не однотонно-фиолетовые, как какой-нибудь кусок разноцветного стекла. Теперь у него даже язык не повернётся назвать их просто «фиолетовыми». Ближе к зрачку, очень узкому из-за яркого света, разбросаны золотистые крапинки, будто кто-то просыпал блёстки. Они расходятся к краям радужки, темнеют, растягиваются вдоль неё дугами и обнимают её чернильной каймой. В голове Сатору промелькивает что-то насчёт колец Сатурна и туманности Ориона – давно забытые знания из школьной программы астрономии, решившие почему-то напомнить о себе именно сейчас.  А ещё не видно ни малейшего намёка на линзы. У Сугуру на самом деле такие глаза от природы. Выходит, он не выпендривается, а просто родился таким? Сатору вдруг вспоминает, что им пора бы уже начать притворяться «страшно занятыми», а не просто рассматривать друг друга. Он открывает рот одновременно с Сугуру. — Почему у тебя такие глаза? — Твои голубые глаза… Оба замолкают, глядя друг на друга ошарашенно. И сразу же прыскают, осознав, что одновременно решили заговорить на одинаковую тему. Но так как Сатору успел задать вопрос первее, вежливый и правильный Сугуру, конечно же, отвечает: — Такое случается, — пожимает он плечами. — Врачи говорят, что так сложились гены. Мутация или типа того. Он вдруг резко отводит взгляд вниз и начинает разглядывать пол, как будто застеснявшись своей особенности. Весьма неожиданно. Неужели думает, что Сатору станет насмехаться над ним? — Эээ… Они… Мм… Сатору лихорадочно соображает, что сказать. У него нет никакой практики в комплиментах. Когда он произносит их, все воспринимают сказанное за оскорбление, а ещё хуже он умеет поддерживать людей. Но, как и в тот раз, когда Сугуру рассказал ему о своих сомнениях насчёт вариации танго, Сатору хочется развеять их. Он терпеть не может эту неуверенность на пустом месте. Они не друзья, даже не приятели, но Сатору кажется эта мнительность чертовски глупой. Да, глупой! Сугуру ужасно глупый! И нужно, чтобы кто-то ему об этом сказал, наконец! У Сатору ведь есть глаза, а Сугуру что тогда, что сейчас, почему-то не видит очевидного. Оно заключается в том, что у него нет никакой, ни единой причины в себе сомневаться. Что в танцах, ведь его результаты на соревнованиях говорят сами за себя, что насчёт его глаз. Сугуру что, в зеркало не смотрелся? Да наверняка все девчонки засматриваются на эту «мутацию», как на восьмое чудо света! — Короче, — раздражённо говорит Сатору, разрываясь между желанием сказать что-нибудь супер-резкое и нейтрально-резкое. Он всё же выбирает второе, — Глаза как глаза. И что, что они фиолетовые? Подумаешь. Сугуру, наконец, поднимает взгляд, и Сатору вопросительно поднимает брови. Получилось вроде неплохо? Достаточно воодушевляюще? Ну, по крайней мере, Сугуру снова на него смотрит. А затем он открывает рот и произносит то, что хотел изначально: — А твои голубые глаза отлично сочетаются с волосами той девушки, — мотает он головой в сторону и ехидно улыбается. Ааа! Сатору хочется стукнуть Сугуру и он не отказывает себе в этом, легонько двинув кулаком по его плечу. — Прекрати! Она услышит! Он приподнимается на цыпочках, чтобы из-за плеча Сугуру увидеть, как голубая, аккуратно зачёсанная макушка Мивы медленно, но верно приближается к ним. О нет! — Как ты догадался, что всё это, — Сатору неопределённо машет руками в пространстве между их тел, — из-за неё? — Она с тех пор, как пришла, смотрит только на тебя, — усмехается Сугуру, — как на какую-то знаменитость. Единственная из всех. — Я и есть знаменитость, — безразлично пожимает плечами Сатору, изо всех сил пытаясь не рисоваться. Он просто говорит на языке фактов, — Я действующий чемпион Японии по латине, забыл? — Как тут забыть. Сугуру что, закатил глаза? — Она меня преследует, — шепчет Сатору, страдальчески заламывая брови, — Подбрасывает под дворники машины записки, передаёт всякие сладости через Маки. Иногда поджидает после занятий! А ведь ей всего четырнадцать. — Тебя должны причислить к лику святых за такие муки, — со всей серьёзностью заявляет Сугуру, — Ну, подумаешь, невинная подростковая любовь. Мог бы уже поговорить с ней, чем прятаться и бегать, как от огня. — Раз такой умный, сам и поговорил бы! — огрызается Сатору. И вдруг видит отличную возможность свалить всю эту неприятную работу на другого. — Слабо, а? — Вообще-то это твоя проблема. — Ага, да, слабо, так я и думал, — кивает Сатору, делая вид, что давно подозревал это, и подливает масла в огонь, — Сам-то наверняка ни разу не бывал в подобной ситуации, а ещё и советы раздаёт. Что бы ты понимал в девчонках! Глаза Сугуру вспыхивают зловещим пламенем. Да! То, что нужно! — Смотри и учись, — бросает он напоследок и уходит, ведь ведущие объявляют их выход на сцену. Сугуру не подходит к Миве до самого заключительного поклона всех коллективов в финале концерта. Наверное, собирается с мыслями и репетирует речь. У Сатору, честно говоря, ноль идей по поводу того, как разрулить эту ситуацию быстро и безболезненно. Он уверен, что и у Сугуру ничего не выйдет. Но хотя бы в памяти Мивы именно Сугуру, а не Сатору останется тем, кто отошьёт её. Ну и чудесно. Когда занавес закрывается, он видит, как Сугуру отзывает Миву в сторонку. За короткий диалог на её лице промелькивает удивление, смущение, капелька грусти и, наконец, понимание. Никаких слёз. Сатору впечатлён. Он не уверен, что смог бы так же. — Ну и что ты ей сказал? — Что ты занят. — Чем? — Не чем, а кем, болван, — качает головой Сугуру, — Я сказал, что ты считаешь её очень милой, что тебе приятны её знаки внимания, и что тебе понравились сладости, которые она передавала. И ещё ты не против проводить с ней время, но только как с другом. Потому что ты уже занят. Проблема решена. Видя, что Сатору всё ещё ничего не понимает, Сугуру решает объяснить по-простому: — Ты не можешь с ней встречаться, потому что у тебя уже есть пара. Ты в отношениях. Дошло? — Что?! С кем?