Бедственная чета

Поток ледяной воды несёт их вниз, пока Жое пытается свести их вместе. Но белый шелк не способен разрезать мощную толщею воды и свести их воедино. И они летят со склона горы, пока Се Лянь не замечает острый выступ, выходящий из потока воды. Он хватается за этот выступ, выкрикивая: «Жое!» – и лента со всевозможной силой притягивает демона к богу. Се Лянь ловит Сань Лана в объятья и подтягивается на руке. Принц затаскивает их на выступ, пытаясь отдышаться. Но мнимая безопасность разбивается в следующую секунду. Над горой, с которой они скатились, возвышается волна, на которой стоит всадник, высвечиваемый солнцем и расположившийся под голубым небом. И оно делает только хуже, ведь в лучах солнца загораются осколки золотого доспеха, врезавшегося в голые мышцы под снятой кожей. Из трупа коня торчат стрелы, словно символ вечного страдания этого существа. С лица воина тоже снята кожа, пустые глазницы и впадина на носу – ещё чуть-чуть снять, и будет голый череп. Остатки золотого шлема режут челюстные мышцы. Тварь словно вырастает из бедного животного. Его длинные руки тянутся вниз по бокам, почти касаясь воды. Существо поворачивает голову в их сторону и растягивает подобие рта в оскале. Они не успевают приготовиться. Мощная волна поднимается ввысь, застилая солнце, и накрывает их с головой. Вода сшибает их подобно сотне колесниц на императорских гонках. Словно удары от сотен копыт, несущихся галопом коней, их сносит с жалкого уступа. Вода бьёт по ним как будто топчет и несёт вниз с каждым ударом. Они падают и летят с потоком воды вниз. Для них обоих время тянется слишком быстро и слишком медленно. Замирание. Вот что такое падение в пропасть. Всплеск и удар об воду оглушает. В голове Се Ляня все взрывается. Лёгкие горят, а кислород кончается. Он захлёбывается водой, пока река тянет их в неведомом направлении. Мгновение, и он чувствует, как его выдергивают на поверхность, и он кашляет. В глазах темнеет, и он видит цветные пятна. А лёгкие льдом обжигает холодная вода. Се Лянь стремится вздохнуть и вновь закашливается. Вокруг холод и лишь знакомые руки пытаются удержать его на поверхности. Река несёт их вперёд. Се Лянь моргает и наконец-то из размытого мира все становится до боли четким. И он видит то, что события повторяются: над их головами вновь вырастает волна. И принц пытается произнести имя демона. Но из горла вылетает только хрип. Волна нависает над их головами. Они движутся с неистовой скоростью, но толща воды все еще находится над ними. Словно, чтобы ей стоять на месте, им нужно двигаться. Се Ляню казалось, что все вокруг застыло, когда демон с ленной неторопливостью взошел на волну. Смешно, но сами они в этот миг не останавливались на секунду. А вот тварь на волне будто бы жила в своем мире отдельном от суеты смертных под его копытами. И всадник в золотых обломках улыбнулся им. Старое божество насмехается над плебеями недостойными носить ему подношения. Последнее, что он услышал, – был крик: – Ваше высочество! И вновь водная гладь захлестнула их с головой. Умин стремился всплыть на поверхность как можно быстрее, лишь бы подплыть к богу и бессмысленно попытаться вытащить его на поверхность. Но беспощадное течение швыряло его как бумажную куклу. Того и гляди оторвет руки, как рукава детской игрушки. И голова полетит с плеч, повиснув на боку от очередного удара об порог. Спасало одно – он мертв. И сколько бы ударов его бы не ждало впереди – он выдержит и переживет это. Чего нельзя было сказать о его боге. Только надрывающаяся Жое помогала юноше найти ориентир в беснующейся воде. Казалось, будто они и вправду попали под копыта обезумевшего табуна, и с каждым движением течения свирепой реки они вновь и вновь оказывались под их копытами. Пенящиеся брызги напоминали пыль от мощных ног, несущихся по их головам животных. Их кидало на пороги, крутило в воде и бросало на дно. А тварь мерно вышагивала на новой волне, чтобы вновь накрыть их с головой. Больше они не могли найти друг друга, и в одно ужасное мгновение Жое больше не держала их. Она не справилась, и Хун-эр бы взвыл, если бы не каждый вдох заставлял его хлебнуть новой воды. Что ему вся та сила, которую он получил совсем недавно, если он не может справиться с жалким водным потоком? Казалось, насмехающееся над ними чудовище куда-то вело их, измываясь над каждым шагом, истязая и изматывая. И, действительно, лютая река вступала в водопад, который, в свою очередь, впадал в озеро. Из того же виднелись истоки новых рек – но все это не имело никого значения. Умин заметил это за считанное сокращение бесполезных легких, попытавшихся исторгнуть воду, что так и норовила пробраться все глубже в тело живого мертвеца. Такой жалкий и бесполезный уродец как он не смог сделать ничего, кроме бессмысленного вздоха. И его с богом швырнуло с буйствующим потоком вниз. Они снова полетели вниз, и в полете демон успел крикнуть: – Жое! И та помчалась к нему, с трудом врезаясь в непроходимую стену водопада. Несмотря на огромную силу потока, лента смогла прорезать водный массив и вновь связала их. И они снова упали, разбиваясь о водную гладь, как о мраморные плиты поднебесной. И все же сил Хун-эра хватило на то, чтобы вытащить их на поверхность. Но они были лишь рыбой да мясом, а все вокруг доской и кухонным ножом. И когда божество вновь оказалось в объятиях своего демона, что пытался привести его в чувство, мясной уродец встал на край водопада. Тварь подняла когтистую руку и, делая вид, что выковыривает грязь из-под когтей, произнесла: – Какие же жалкие. – Он явно колдовал. Иначе Умин не мог объяснить, как это существо смогло оглушить рев водопада. Нога бедного, лишенного кожи животного под ударом поднялась и со звоном обрушилась на край водопада. И стоило только брызгам из-под копыт попасть в озеро, как то вспенилось под богом и демоном и закружилось в мощном движении. Так пальчики избалованного ребенка неохотно раскручивают нищенскую юлу, отнятую у другого. И та крутится на потеху забияки, пока слабого мальчишку держат его друзья. Умин был тем мальчиком. И вот теперь он стал юлой, которую раскручивают на потеху другому. Озеро за один фэнь превратилось в водоворот. И с каждым спешным ударом сердца его бога, что раненной птицей билось о грудь, вода двигалась все быстрее и быстрее. Так злой повар, становясь все свирепее, размешивает жир, лишь бы тот быстрее растопился. В их случаях кусочками жира были они сами. Поток кружит все сильнее, и в одно ужасающее мгновение Умин видит, как тянущаяся вниз к центру водоворота вода оголяет коготь скалы, спрятанной в утробе озера. Они врезаются в нее со всей скорости, теряя не только сознание, но и друг друга. В следующий раз, когда демон открывает глаза, он под водой. Хун-эр прикладывает все усилия, чтобы всплыть, несмотря на тянущий его поток. Мощным рывком он выдергивают себя на поверхность; ледяной воздух когтями вцепляется в его плечи. Но демон этого не замечает: он поворачивает голову, стремясь увидеть бога. Водоворот продолжает крутить их к центру, где уже стоит тварь на возвышающемся столбе воды. Умин успевает лишь заметить, как туша коня поднимает мясистое копыто и обрушивает его на гребень воды. Брызги отлетают от удара и, как только капли воды касаются спирали водоворота, все заканчивается. Врата следующего круга преисподней открываются. Один вдох, и все останавливается. Водоворот резко затихает. Водная гладь вновь становится спокойной, но лишь за тем, чтобы застыть. Паутина инея расползается по воде. Но и она перевоплощается из тонких нитей, что ядом заполняют воду, становясь не пробиваемой стеной льда. Они в клетке: он и его бог. И этот демон вновь до невозможности жалок. Ни на что неспособное ничтожество. Жаба, пожелавшая полакомиться мясом лебедя. Урод, что украл бусину у Его Высочества. Звезда несчастий. Но даже если все это он и есть – он не позволит этой твари трогать Его Высочество, даже если ему придется оставить во льду пол своего тела. *** У каждого человека есть жуткий кошмар, в который он не хочет возвращаться. Редко смертному подвластно царство снов. Се Лянь был узником многих своих кошмаров. И многие из них происходили с ним наяву. Этот раз не стал исключением. Когда вода застыла, и он не смог пошевелиться – они не смогли. Замёрзшие по грудь они ничего не могли сделать. Умин был от него на расстоянии нескольких чжанов. Они застряли в ледяном заключении, что своими оковами обжигало их тела не хуже раскаленного железа. Но ни это стало его новым кошмаром. Над их головами застыла ледяная волна, что вот-вот должна была обрушиться. Ужасное мгновение увековечило свирепую воду в лед, словно безумный скульптор пожелал воплотить во льду всю дикость наступающей стихии. А на гребне льда, что напоминал оскаленную пасть с сотней острых зубов, стоял он. Всадник со снятой кожей, в чьи мышцы врезалась и словно прирослась золотая броня. Ошметки кожи покрывали золото, а сухожилия нарастали по его краям. Часть краев доспеха была отвернута и покорежена от кожи, словно существо опустили в чан с ядом, разъевшим кожу и золото. Из трупа его коня торчали золотые стрелы. Хотя коня ли? Их тела немыслимым способом были соединены. Так темный заклинатель, измываясь над жертвой, сращивает двух существ, обрекая их на десятилетия невообразимых мук. Тварь медленно ступала к ним, создавая под своими копытами ледяную дорожку вниз. Отвратительно, неспешно, словно прекрасно понимало, что ее победа – это вопрос времени. Она всячески старалась привить им мерзкое чувство беспомощности. Се Лянь был печально знаком с этим чувством, оно как гниль, распространялось по телу, не позволяя своей жертве пошевелиться. Се Лянь знал, кого этот демон ему напоминает. Так сонное оцепенение нападает на человека, представая перед ним в самом жутком виде. Человек не может пошевелиться, пока его воображение создает монстра, который не дает ему проснуться. Этот монстр, как и демон перед ними, так же ленно наступает, прекрасно зная: жертва не пошевелится. Ничто вокруг не пошевелится в этом мире иллюзий, пока монстр из снов этого не захочет. Этот демон такой же. Еще один кошмар, что будет сниться Се Ляню. Да, может все это и есть очередной сон в его темнице. Может это все нереально, и сдавливание на груди – это вовсе не лед, а вновь не дающий зажить сердцу меч. Может он все так же лежит в гробу и задыхается собственной кровью? Но стук копыт прорезает удушающую тишину и разбивает губительные мысли бога. Так же, как разбивает тонкую корку льда под собой, пока конь не совершает последний шаг и не приземляется на лед. Но, несмотря на приступ паники, что кисло-гнилым ароматом разливается в воздухе, демон и бог ни на мгновение не прекращают попыток выбраться. Несмотря на то, что каждая из них тщетна. По крайне мере, Се Ляню так казалось. Хуже было только то, что, несмотря на медленность движений чудовища, дорожка изо льда под ним движется невыносимо быстро. Принц успел лишь трижды моргнуть, а тварь уже ступила на лёд перед ним. Демон наклоняется, и Се Лянь ничего не может сделать. Он лишь чувствует, как в его волосы зарывается когтистая рука, чья ладонь сильно больше обычного человека. Чувствует, как лёд вокруг него превращается в воду, и как его тянут за волосы. Он шипит от злости, он хочет рычать. Совсем недавно они с Умином избавились от одной твари, и вот на смену ей пришла другая. Демон поднимает его вверх, и Се Лянь чувствует, как натягивается кожа под волосами – возможно, часть из них вырвут с мясом. Ему все равно на боль. Его поднимают высоко, и демон глухо тянет. – Какой жалкий бог, ха-ха-ха, жалкий, жалкий, низвергнутый божок. – Вторая рука нависла над ним, выпуская когти, и тварь продолжает: – Интересно, как такое ничтожное существо может так вкусно и аппетитно пахнуть? – А затем она делает бросок, распарывая тело от горла до пупка. Хотела, но не успела. Стоило только Се Ляню освободиться изо льда и взмыть вверх, как его руки потянулись к Фансиню, чудом все еще державшимся у него на поясе. И в следующее мгновение врезалась в чужие оголенные мышцы, разрезая их. Из уст твари послышался новый рык, и он потянулся к принцу второй рукой, пока тот приземлился на ноги. Се Лянь почувствовал, как, приземлившись на лёд, его ноги охватила вода и затвердела, не давая возможности пошевелиться. Единственное, что он увидел, – это сияние, разрезавшее серое небо. Паника Хун-эра заполнила его тело. Он давится ее запахом. Он напоминал гниющие фрукты: казалось, и на вкус он будет такой же. Мерзкий, забивающий глотку. Такой пищей ты давишься, ты не можешь ей насытиться. Гниль нельзя есть. Но иногда приходится. И паника – эта гниль, которая должна спасти тебя от смерти, но отравляет твое существо. Его мир был сужен до одного человека. С тех пор, как Ее не стало. Он. Был всем. И сейчас, скованный во льду, Умин видел, как вновь его мир разрушает тварь. Он видит перед своими глазами алтарь в маленьком храме. Его божество связанно на алтаре, а безликий протягивает меч людям, уговаривая их сделать первый удар. Он снова это видит. Он там, он бесполезен и беспомощен. Жалкое ничтожество, видит, как монстры разрывают его мир на части. А он ничего не может с этим… Нет, не в этот раз! Он видит, как рука демона заносится над телом бога, и приказывает энергии из своего тела выйти и вновь преобразоваться в смертоносное оружие. И в пустые глазницы демона забиваются вылетевшие с его спины бабочки. А в следующее мгновение запрокинутую над богом руку отрубило саблей. Это Умин, растопив лед, разъяренно рванул к твари, наперевес выпуская бабочек из своего тела. Юные создания пищали и плакали, пытаясь вгрызться в розово-красную плоть врага. Се Лянь успел заметить все это за один оборот, рубанув мечом по льду, чтобы освободить ноги. Принц моргнул, и руки твари начали отрастать. Тогда он бросился на нее и начал рубить плоть. В голове бога стоял жалостливый плач умирающих бабочек, что делало его удары в разы свирепее. И звук разрезаемой плоти, что никак не хотела позволить врагу нанести сокрушительный удар. Стоило им рубить и, казалось, оголённые мышцы превращались в воду. Бабочки увязали в теле существа, как в смоле, находя в его теле последний покой и заходясь жалостливым писком. Они наносили удар за ударом. И все это дольше нескольких взмахов ресниц. Тогда монстр начал смеяться и схватил двух воинов за вороты одежд, и отшвырнул от себя на лёд. Се Лянь и Умин подскочили и приготовились к новому рывку. А тварь лишь улыбнулась и топнула копытом о лёд. Твердый, как скала, он в мгновение ока вновь стал талой водой. И они рухнули вниз, уходя вглубь, словно были из камня, а не из плоти и крови. Оба, как один, попытались всплыть. Пробив толщу воды, Се Лянь почувствовал, как его закручивает вглубь. Бывшая бурной рекой ледяная вода вновь превращалась в смертоносный водоворот. А в центре него был небольшой кусок льда, на котором стоял улыбающийся монстр без кожи. Он весело смеялся и вновь топнул копытом по льду. Мгновение, и все вновь становится льдом, и Се Лянь видит, как демон делает новые шаги, приближаясь к нему. Словно играется, как кошка с мышкой. Только это злая игра, когда кошка раскрывает лапы, чтобы мышке казалось, что у нее есть шанс убежать. А потом – хоп, и лапы закрываются, пригвождая жертву к полу. Так и тут. Сплошное безумие боя на фоне безоблачного неба, льда, снега и черных скал. И как же отвратительно выделялись на этом цвет вывернутого мяса и золотые блики проклятого доспеха. Мир словно погряз в оттенках белого и голубого; все переворачивалось и смешивалось раз за разом. Петля. Узкое кольцо для гонок колесниц, которые совершают один и тот же путь. И так снова и снова. Лёд тает, тварь, что топчет копытом, и он снова замерзает. Опять ударяет о лёд, и снова под их ногами водопад. Ещё удар и лёд. Череда изводящего, выматывающего безумия. Умин тоже там, в той же ловушке, и он снова видит, как монстр хочет дотронуться до его бога. И он вновь в храме, опять бесплотный огонек, который не способен что-либо сделать. И вот первый человек решается. Ведь это спасет его жизнь поэтому он может поглумиться над беспомощным что лежит на алтаре. Подумаешь разрушить жизнь низверженному богу? Подумаешь сломать мир одного мертвеца? Разве не для этого создан бог? Что бы защищать смертных ценой своей шкуры? Да, что ему сотня мечей! Режем его ради своей жизни. И Меч заносят над его божеством. И он входит в плоть, как в масло разрезая мягкие ткани его живота. И кровь пятнает белые одежды. Будь тогда Хун-эр жив – его бы тошнило. Хотя будь он тогда жив – он бы заслонял его тело своим. Тьма застилает его глаза, и его энергия горит внутри. Он хочет сжечь всех в этом храме. Он хочет уничтожить мир каждого из этих людей. Он хочет, чтобы их тела пылали и тлели, как тело его матери. Он хочет видеть, как безликий бай скручивается в огне не в силах спастись от Умина. Как его бог не мог спастись от пыток этой твари и жалких смертных загнанных в угол. Он хочет сжечь их всех. И, особенно сейчас, он хочет сжечь эту «недолошадь» на льду. Как одну из тех тварей, что пытается сделать из его божества себе куклу для прорезей и потехи. В тело демона вновь врезаются новорожденные бабочки и погибают, увязнув в его жутком теле. Сердце принца заливается кровью, когда он видит, как эти нежные создания умирают. Внимание твари вновь переключается, а принца облепляют новые малютки, стремительно пожирая лёд, как когда-то они сгрызли живьём тело генерала Фай. Теперь кажется, что с того момента прошли недели, если ни года. А вовсе не один день. Копыта стучат по льду и, выбравшись из ледяных оков, принц видит, как существо тянет за волосы Умина, а тот вырывается. Он видит, как когтистая лапа заносится над ним. Как бабочки стремятся помешать демону навредить их творцу. Как Умин рубит саблей, но все это не помогает. Голова принца шумит, ярость заполняет кровь, заставляя ее вскипеть. Но раздается звонкий стук копыта, и все под ними вновь тает. Только Се Лянь быстрее. Шаг, ещё один шаг, прямо по воде – настолько он быстр. И рука монстра отсечена. Умин падает в растаявший водоворот и кричит. А его бог остается на маленьком куске льда рядом с монстром и пронзает его мечом снова и снова. Но меч лишь увязает в голых мышцах. Те словно расходятся под ним, и он увязает в нетронутом теле. Се Ляня снова тащат за волосы, а демон насмешливо и глубоко говорит, ослабив пасть: – Жалкий божок, ты лишь пыль под моими ногами. Твоя сила станет малой крупицей к моему величию. Жалкое ничтожество. Се Лянь на это лишь молча тянется к его руке, стремясь исцарапать ее, и кричит: – ЖОЕ! – Верная лента резко дёргает существо за передние копыта, стремясь их сломить. Только и это не помогает, и она лишь увязает в теле чудовища. – Глупый, глупый божок. Давай, отдай мне свои силы! Под ними разверзся водоворот, словно тонкий хрусталь, ломались под толщиной воды. Все это длилось считанные мгновения, и вот когтистая лапа удлиняется и восстанавливается. Когти увеличиваются в размерах и замахиваются над шеей принца. В следующее мгновение они врезаются в божественную плоть. Се Лянь делает тяжёлый и святящий вздох сквозь стиснутые зубы. Больно ли ему? Наверное, больно, только боль давно стала чем-то эфемерным и не волнующим его разум. Его боль не волновала его разум. Все, что сейчас имело значение, – это попытки вырваться из захвата или же вырвать оружие из чужой плоти. Все лишь бы защитить его демона, что сейчас тщетно боролся с водоворотом. *** Умин все видит и ему кажется, что сердце его остановилось вновь. Все будто в замедленном действии, все будто повторяет картину двухсотлетней давности. Он снова беспомощен. И в тело его бога вонзают меч. И из него течет кровь. Снова и снова, и снова. Пока алые брызги насыщают алтарь и алчный страх жалких смертных, что желают уже не спасения, а удовольствия, над глумлением по беспомощному телу божества. И он опять бесполезен. Жалкий огонек, что льнет к телу, пытаясь защитить своего бога. Пока в его тело вонзают меч, он жалок. Уродливое дитя способное принести только несчастья. Солдат не способный защитить своего принца. Пепел, что не может воскреснуть. Только теперь он имеет плоть. Он стал демоном. Но опять бесполезен. Опять не может его защитить. Его богу больно, больно, больно, больно ему самому, больно, невыносимо больно: его бога рвут когтями. Он снова видит кровь на алтаре. Видит, как его бога превращают в кровавое месиво. В подушку для сотен игл. Сломанную жестоким ребёнком куклу. И вновь нечеловеческий крик отчаянья поднимается из его груди. Как тогда, когда он переродился впервые. У алтаря залитого кровью его бога. Как тогда, когда он сжёг все в себе, чтобы родиться из огня. Сжег призрачный огонь куя свое тело, из пепла которым он стал. Песчинка за песчинкой взращивая тело из боли и огня. Теперь он жжет себя вновь. Он чувствует, как горит изнутри. Еще чуть-чуть и его кожа слезет и обуглиться, нарастая новой. Но он больше не слабый он не бесполезный в нем бурлит сила. И именно она, потоком лавы, стремиться расплавить его кожу в пучине праведного гнева. И в его голове рисуется картина кислотного дождя. Дождя, который разъест это существо и проглотит его целиком, и расплавит. Он хочет, чтобы от него ничего не осталось: ни мяса, ни ошметков золота, ни чертовых костей. Он хочет, что бы ему было так больно что бы эта тварь больше не желала жить. Надумает восстановиться – он снова и снова будет убивать ее. Болезненно, вырывая мышцы и кости живьем. А потом найдет и расплавит ее прах Гнев поглощает все его демоническое существо. Это первородная ярость, рождающая демонов, перековывает его нутро. Он родился из любви к Богу. Он родился из ярости к Его мучителям. Из ненависти к Его боли. Он снова у алтаря, где в Его Бога вновь и вновь тыкают мечом, как утку прокалывают, чтобы пустить сок. Его бог не блюдо для Безликого Бая. Его бог не должен страдать, защищая жалких смертных. Его бог не кукла, превращённая жестоким ребенком в игольницу. И никто больше не смеет втыкать в Него свои иглы на его глазах. Он кричит, разрывая легкие. Кричит и не понимает, где он: в водовороте или на коленях у алтаря, где Его божество превращено в кровавое месиво. Кричит, так словно еще чуть-чуть, и его крик переломит его же ребра разорвав тело изнутри. Он помнит, как восстановился тогда перед Ним. Он видит, как тело разворошено, словно его клевали сотни стервятников. Это уже не игольница, это не жертва насилия, это не человек – это кровь и ошметки плоти с лицом его бога. И крик рвет его легкие. Легкие, которых еще нет. Перед его глазами только кровь, столько крови, сколько невозможно представить. И он горит, горит и горит. Он был человеком, который умер, и огнем, который сгорел, чтобы вновь получить плоть и кровь. Он вновь чувствует то, что он испытал когда-то. Как из энергии создается плоть и кровь, как из огня создается кость за костью. Как те обрастают плотью, а у его бога ее все еще нет. Больно как же это больно, но даже это лишь малая доля той боли, которая досталось его богу. Какой же он жалкий ничтожный урод. И он кричит, создавая свое тело по крупицам не понимая от какой боли он теперь это делает. За его бога или себя. Бог продырявлен и лежит в луже собственной крови на алтаре. Пока его жалкий верующий, нет, ничтожный слуга, нет, уродливое подношение собирается из огня, праха, костей, мяса и крови. И вот опять перед его глазами стоит только кровь – и она застилает его глаза – и это вновь кровь его бога. Он опять с проткнутым телом. Вновь чья-то игрушка, проткнутая на потеху. Он хочет, чтобы это прекратилось, хочет стереть с лица все на свете. Кровь, везде кровь, пусть все будет в крови, все, пускай все зальются кровью, подавятся ей, захлебнутся и растают. Пусть кровь поглотит их и заполнит, и разъест все их существо ни оставляя ничего за собой. Все и все, кроме его бога. Плевать. И грянул гром. В ушах зазвенело, и запах крови заполнил его целиком. Сладкий запах крови его бога, которым его кормили этим утром. Он весь в нем: его гнев убаюкан и разожжен добела одновременно. Красный везде – он и есть этот цвет. Красный был всегда с ним: цвет его глаза и цвет коралловой бусины его бога на теле. Красный цвет крови – его и его бога – единственное, что их соединяло. Тогда и теперь. Все в его голове, его энергия – он сам впитал этот цвет в себя. Все. Он впитал в себя это ощущение, словно все, что от него осталось, – это кровь на алтаре его бога. Его кровь и кровь бога на алтаре. Они лежали там проткнутые: он и его бог. Огонек, что пытался защитить его, обретший плоть. В первый раз он родился так. Так? Или на коленях перед алтарем? Он не мог вспомнить. Помнил, как создавал себя, но где? И помни, нет, он знал, что лишь родился в крови своего бога. Из нее. Из боли, страха, крика, ненависти и… любви к Нему. Любви к Его Высочеству Наследному Принцу. В уродливой любви к Богу в Короне из Цветов. В любви к Се Ляню. *** Из его тела на оголенный торс твари брызнула кровь. Когти увязали дальше, разрывая кожу. Тварь пока прошла лишь верхние слои, но теперь явно стремилась вогнать их глубже, и в это мгновение бурлящий шум водоворота разрезал душераздирающий крик, что заполнил сознание Се Ляня. В его голове вспышкой родилось болезненное воспоминание: он уже слышал этот крик. И, боги, он желал ошибиться. Но он бы узнал этот крик из сотен тысяч. Он впитал этот крик на алтаре в маленьком темном храме. Связанный, он был уверен, что это его крик всепоглощающий боли. Но теперь он знал, чей он был, знал этот голос и знал, как его Хун-эр мог кричать. Он был там. О-о-о, конечно, он был там. Маленький огонек, который оставался с ним от начала и до конца этой пытки. Се Лянь хотел ошибиться: он не хотел, чтобы кто-то видел это, знал об этом. Но… этот человек знал о нем все. В какого же жалкого человека влюбился этот до сумасшествия сильный юноша. И каким же бесполезным богом он был любим. Эти мысли чередой сплетения одной цепочки пролетели в его голове, как ястреб, кинувшийся с обрыва за маленькой мышью. Хватило одного взмаха ресниц принца, и вот он уже пришел к выводу из образов и звуков. Это была даже не мысль, а навязчивое ощущение. Любовь к его маленькому демону проросла и пустила корни по всему своему телу. И не позволяла о себе забыть ни на секунду. Даже сейчас подвешенный бог чувствовал, как на его груди горит тонкая цепочка и кольцо – его Хун-эру было явно плохо. А это значило, что стоит этой твари только отвлечься – и плевать на боль. Но все это не более чем ощущения. Даже не мысли, а лишний вздох через боль в распоротом теле, что уже стремится себя залатать, опираясь на энергию демона, кричащего, беснующегося от боли где-то там внизу водоворота. Выдох и… Крик его Хун-эра заставил тварь вытащить окровавленную лапу из окровавленного тела и наклонить голову с насмешливым: – Как же он мешает. Бешенство вскипело в крови. Вот оно. Отвлекся. И Се Ляню хватило этого, чтобы раскачаться в другой лапе на своих же волосах и схватить увязающий в чужом теле меч. Попытаться упереться ногами, делая все быстро-быстро, чтобы вырвать оружие. Но тварь быстрее: она вырывает меч из рук принца и отбрасывает его в водоворот. Над их головами раздается звук грома, или это кровь шумит у Се Ляня в висках? Ему кажется, что его грудь горит, обжигаясь об раскаленный металл. Но это неважно. Ведь Жое не дремлет: она разворачивает конец, что держится за торс принца, и кидается за мечом, выдергивая его из водоворота, и раскручивает его, возвращая жестким ударом обратно в тело твари. Словно метнула дротик из трубочки в бамбук для развлечения, а не кинула тяжелый меч в человека. Се Лянь чувствует, как на его лицо капает горячая капля и течет вниз по щеке. Но он не обращает на это никого внимания. Как и на вновь нависшую над ним руку с когтями. Как и на металлический запах, заполняющий легкие. Божество молниеносным движением ловит брошенный меч до того, как он попадает в тело твари и отражает губительный удар. Когти звенят об чёрное лезвие скрежещем звуком, обтачиваясь об него с такой скоростью, что летят искры. Так напильник стесывает металл. Даже на языке бог чувствует медяный привкус крови. Наверное, его собственной – думает Се Лянь и не придает этому значения. Вновь удар когтей, и снова он отбит лезвием. А затем Се Лянь слышит звук дождя. Первые капли барабанят по воде. Первые капли падают на обскобленный череп твари, шипя. И мгновение спустя в его ноздри бьёт сильнейший запах крови. Словно он вновь оказался в Сяньлэ на поле боя. И сотни солдат ложатся один за другим, ударяя землю не только своими телами, но и кровью. Он моргает, и в следующую секунду их настигает дождь. Кровавый дождь. Тело существа шипит, и он откидывает принца в сторону, барабаня копытами об реку, превращая ее то в воду, то вновь в лед, стремясь найти точку опоры. И так до тех пор, пока вся вода не становится льдом. Льдом, окрашенным в алый. Дороги крови заполняют любую неровность, создавая причудливый узор под их ногами. Крови все больше, и вперемешку с ней в тварь вихрем впиваются бабочки. Их крылья потяжелели от крови. Но эти небесные создания жадно всасываются в дыры, прожженные ими в теле существа словно кислотой. Се Лянь чувствует, как кровь падает и на его тело и шипит. Он не замечает, что, в отличие от монстра, перед ним его тело не расплавляется, а наоборот – восстанавливается. И шипит вовсе не его кожа, а рана, что затягивается. И грудь, на которой добела раскалено кольцо, виднеющееся из-под сбившейся одежды. Но только его это не волнует. Се Лянь в бешенстве. В первые за долгое время Бог Войны в короне из цветов хочет чужой смерти. Упав на твердый лёд, принц опирается на Фансинь и поднимается. Горячая кровь застилает ему глаза, и он быстро протирает их грязным рукавом. Но это мало помогает, и все же он видит тварь, бросаясь на нее. Шаг, другой, и кровавый дождь разрезает сабля, которая пронзает тело твари с ужасающим рычанием. Умин опережает движения принца и нападает на тварь, стремясь защитить своего бога. Протерев глаза, Се Лянь видит, как когтистая лапа поднимается для удара на его возлюбленного, но бог движется быстрее. Рубящим движением он заносит клинок над головой и вновь отрубает отрастающую когтистую лапу, занесенную над ним. Его демоном. Кровь ручейками ласкает кожу, забираясь под одежду. Словно горячая вода в источнике. Однако Се Лянь не придает этому значения. Он не замечает, как дождь ластится к его телу, словно стремится угодить и дотронуться до каждой части его тела. Защитить. Вылечить. Сейчас это все неважно. Они поговорят потом. Лапа отрезана и шипит под натиском дождя. Сабля Умина отрубает лошадиные ноги, и тварь падает на колени, крича и рыча, что сожрёт и их, что какие они жалкие ничтожества. Что они лишь пыль для его величия. Но вот меч принца вновь отрубает отрастающую когтистую лапу. А сабля демона отрезает задние ноги лошади. Смерть старейшего демона Тунлу с каждым мгновением все ближе и ближе. Теперь это не бой. Это даже не пытка на алтаре. Это. Казнь. А кровавый дождь лишь продолжает идти, насыщая хищную землю. Он наконец-то получил свободу. Он наконец-то освободил своего хозяина от ничтожности. Он наконец-то смог защитить своего бога. Свой хрупкий белый цветок, принесенный на алтарь с кровавым месивом вместо его принца. Месивом, в котором он родился. Из крови и плоти его бога. Из любви и прощения к смертным. На алтаре или на коленях перед ним? Он не помнит. Дождь помнит лишь то, что он родился ради его бога. Из страха боли, ненависти, уродства, мяса, крови и… любви. Всеобъемлющей и всепоглощающей любви к Нему. Его богу. Се Ляню.