Бедственная чета

– Раздеться... – Умин пораженно повторил это. – Да-да, я прошу прощения, я совсем не подумал об... – демон осекается, и они оба, краснея, опускают головы вниз. – Я пойду первым, – говорит Умин. – Да, – бог вторит ему тихо. Когда демон пытается выбраться из воды, он прорезает водную гладь на каких-то жалких полтора метра от принца, когда его дергают обратно. – Сань Лан? – Се Лянь обеспокоенно поднимает голову, когда слышит всплеск воды, из которого белой змей выплывает головка Жое. Лента дернула демона к принцу, а теперь нервно возвращалась по глади воды к своему другу. – Жое? Эм?.. Здесь опасно? – Лента, струящаяся подле них, вновь поднимает голову, сложенную клювиком бумажного журавля. Обычно демоница так складывала свой край в случае нервозности. Лента отрицательно покачала головой, и Се Лянь нахмурился. – Сань Лан, давай я выйду первым, – но стоило только принцу попытаться выйти из воды, как его ждала та же участь. Лента молниеносно обвязалась вокруг демона и притянула принца обратно, нервно подрагивая. По видимости, разлука с юношей даже их спутнице далась нелегко. – А-ха-ха, кажется, нам стоит выйти вместе. – Говоря это, они оба опустили головы вниз, сгорая со стыда. Смешно, они столько всего пережили вместе, но до сих пор стыдились таких мелочей, как снять одежду друг перед другом. В головах обоих пролетали воспоминания, словно брызги, разбивающиеся о прозрачную гладь озёрных вод. Они оба обрывками видели прикосновения, укусы и стоны. Но все это оседало кислым вкусом их последних слов на языке. – Гэгэ... – демон хотел извиниться: он был слишком резок; недопустимо. – Сань Лан... ха-ха-ха… это глупо конечно, но есть одно заклинание... – Се Лянь начал этот разговор весьма неловко. Откровенно говоря, в арсенале принца было много различных "заклинаний". Порой, когда становишься их жертвой, воля неволей интересуешься, как ими пользоваться. Точнее, как снять. Даже если у тебя нет духовных сил. В конце то концов, это не значит, что ты не сможешь найти человека, который поможет тебе с очередным проклятьем. Этот постыдный случай не стал исключением. Умин уставился на своего бога, широко открыв глаза и приоткрыв рот. Но затем юноша взял в себя в руки и, откашлявшись, спросил: – Гэгэ, я боюсь показаться излишне любопытным, но могу я узнать, как ты получил это заклинание? С каждым словом небожителя эмоции демона стремительно менялись, рисуя на его лице грозное выражение, и в середине рассказа об "заклятье" демон прошипел: – Что он сделал?! Что же, история эта была весьма проста и, пожалуй, прозаична. Его Высочеству выдалось помочь одному зажиточному торговцу в краже товара. Это произошло случайно: просто, когда его выгоняли с местного рынка, на котором он пытался продать вазу и немного глиняной посуды, возможно, по "неизвестным" ему причинам несколько чужих хрупких товаров рухнуло и разбилось. Возможно, не несколько. Возможно, в каждой второй лавке, когда он пришел. Се Лянь уже пятился назад, когда на нем повис пьяный торговец, заливаясь слезами, увидев которого весь рынок как один отстал от бедного принца. Слово за слово, Се Ляня попытались споить, накормили и поведали о краже. Только не поведали об одной способности вора, из-за которой ни торговец, ни охрана не смогли его преследовать. Дело в том, что в самый неподходящий момент погони вор щёлкал пальцами и... снимал с жертвы одежду. Не нарвись он на бывшего принца Сяньлэ, у бедолаги были бы все шансы сбежать. Но когда одежда принца была снята – того волновало вовсе не это. А то, что, когда он крикнул «Жое!», в моменте с одеждой исчезла и его верная подруга. Так голый низвергнутый небожитель со старым мечом наперевес догонял неудавшегося вора. С целью выяснить не только куда запропастился товар, но и его подруга. Вор, в свою очередь, не успел далеко скрыться и был мгновенно повержен, не ожидав такой прыти от голого человека. Его Высочество связал того и честно по-хорошему просил вернуть украденное. Вор отказывался до ужина. После приготовленного ужина принцем, который никак не стеснялся своей наготы, вору дали отведать подаренных грибов с мясом. Огниво и мясо были добродушно позаимствованы небожителем у вора. Бедняга рассказал ему все: и о том, что он был неудавшимся заклинателем, у которого ничего не получилось на светлом пути. «Но вы не беспокойтесь, даочжан, он больше так не будет. С этого дня! Нет, часа! Нет, с этого мгновения! Но, пожалуйста, больше не давайте этому недостойному вашей стряпни! И о товаре, который он ещё не продал, и об одеждах, которые, многоуважаемый даочжан, он обязательно вернёт!» – Вернул, все, горе-заклинатель. Другое дело, что бедолаге пришлось приложить усилия, чтобы вернуть каждую из этих вещей. В процессе Его Высочество и выучил это несчастное заклинание. – В общем, как-то так и я могу тебя ему научить, как ты на это смотришь? – Все это принц протараторил, краснея и смотря в воду. Какая глупость, когда он обнаженный гнался за заклинателем – таких проблем не было. Наверное, так и ощущается влюбленность: все, что раньше с другим человеком ты мог делать без стеснения, теперь становится подобным раскату грома в преддверии ясного неба. – Прошу, научи меня всему, – эти слова на выдохе были похожи на усилившийся раскат приходящей грозы. – А-ха-ха… да, я…ха… – Се Лянь не знал, что с собой поделать: неловкий смех сам собой выходил из его груди. – Надеюсь, он и вправду изменился. – Я уверен в этом, – на этих словах лицо демона приобрело печальное выражение со светлой улыбкой, словно молния перед грозой. «Какое глупое сравнение», – подумал принц, и все же оно засело в его голове. А вот в голове демона всколыхнулись неприятные воспоминания о поисках. Тогда он был жалким огоньком, что искал любую информацию о своем боге. Какая ирония, он тогда отправился в глухую деревеньку по следу обосновавшегося странника. Тот оказался старцем, что учил молодых лекарей. И как же больно было осознавать, что та нелепая история, что он услышал от старика, оказалась о его принце. Старик наставлял своих учеников о «каком-то там заклинании», что легко поможет им снять с раненого одежды. И в назидание им рассказал историю о неудавшемся заклинателе, который злоупотреблял им, и одном даочжане, что выбил из него всю спесь. Огонек, осознав, что это не его божество, стремился улететь, и уже отлетев совсем далеко, в своей леденящей его горящую сердцевину печали, он услышал: – Учитель, да глупости все это, кто же станет так поступать? А в ответ глухое: – я. – Я был столь глуп и тщеславен, пока мне не показали истинный путь. – А теперь учитесь правильно щелкать пальцами, негодники. – Вот что говорил учитель своим горе-ученикам. А красный огонек был уже далеко, влетая в бамбуковую рощу. Тогда началась первая весенняя гроза: дождь лился на пламя, которому не суждено было потухнуть. Жаль, что того, кого оно должно было согреть, призрачный огонь тогда не нашел. – Тебе нужно вытянуть руку. Сначала сконцентрироваться на одежде, потом на месте, куда ты хочешь ее переместить, и, направив в них мысленно небольшие потоки энергии, щелкнуть пальцами. Главное, чтобы, щелкая пальцами, ты энергией прикладывал такое же усилие, словно перемещаешь ее в это место физически. Лучше начинать с небольших расстояний. Я думаю, наш галечный пляж отлично подойдёт для практики. Пожалуй, самое сумасшедшее, что его Умин был идеален. Во всем. По крайне мере, для него. И какая разница, что руки его демона тряслись при первом щелчке? Какая разница, что получилось с четвертого щелчка? Его милый Сань Лан так хорошо краснел. Ушки приобретали оттенок красного клена. У Его Высочества были проблемы. Его положение было подобно тысячи цзиней на волоске. Одежда испарилась легко, а вот напряжение между ними только усилилось. Будто молнии приближающейся грозы и вправду ходили между ними. Какая глупость, погода была ясная в коем-то веке на морозной и непоколебимой Тунлу. А так и мерещится запах молнии, что разрезала гладь травяных полей. Даже на языке чудился легкий, вяжущий привкус. Они снова уставились, краснея, в водную гладь, когда демон начал говорить, склоняя голову ещё сильнее: «Ваше Высочество, я прошу у вас прощения, этот недостойный не должен был повышать на вас голос». Рябь воды пошла от движений принца, исказив и не без того уродливое лицо демона. Узнай его бог об этих мыслях, оттащил бы за уши. От голоса, что последовал далее, у демона пошли холодные мурашки по спине, и загорелось внизу живота. Властный и холодный: – Теперь ты понимаешь, о чем я говорил до этого, да? Ты хочешь прощения за свою провинность. Воздуха вокруг словно стало меньше. Демон медленно поднял голову, сглатывая вязкую слюну. Взгляд бога был печальным и тяжелым, словно он вновь держал неподъемную статую, которая вот-вот рухнет. Его спина идеально ровная, а голова поднята вверх, и слегка задран подбородок. Так выглядел небожитель, не сборщик мусора. Падший бог. Только прямота эта была не гибкого бамбука, а вот-вот ломающегося ствола молодой сливы. – Ты хочешь прощения так же, как я хотел тогда наказания, – они оба знают, о каком наказании он говорит; в потемневших, как медь, на солнце глазах, словно видно отражение пламени. Их взгляды встретились, и в глазах напротив Се Лянь увидел непоколебимое упрямство и отблеск пламени гнева. Они оба горели в этом пламени, каждый напротив друг друга: один стоял, подпирая чужие двери своими коленями, а другой был отшвырен, когда пытался спасти обрывок чужого портрета. На их языках осел пепел тех лет. Все дети Сяньлэ были наказаны. И не один из них не был достоин наказания. Бамбук прорастает, чтобы поддержать склоняющийся ствол сливы. А демон гневно вторит своему богу в ответ: – Мы говорим о разных вещах, Ваше Высочество. В голосе принца слышны отголоски скрипучего грома: – И почему же?! – Надлом его бровей вновь создает гневную складку. Его бог вовсе не нежная девица, как многие считали. В глазах юноши сияет огонь: когда-то он вырвал остатки портрета возлюбленного, не смотря на то, что ему пришлось скрутиться клубком и быть избитым ногами. – Потому что я знаю, что получу прощение, хотя и не заслуживаю это. Се Лянь качает головой. – Да неужели? А что если нет? – Его голос холодный; статуи в его храмах падали и разбивались так легко, как когда-то согнулась его спина под тяжестью той, что он не удержал. – Так тому и быть. – Вторит ему демон. Гроза разгорелась внезапно. Он лежал, скрутившись и обнимая остатки обожженной бумаги, пока крупные капли дождя обрушивались на его горячую голову. Где-то вдали гроза клонила молодую рощу бамбука, что со скрипом припадала к земле. – Я тоже считал так. – Из голоса принца уходят краски, когда его статуи становятся крошкой, а не обломками царственной головы; гроза рисует слезы каплями дождя. Ее облицованное золото стерто; где-то в долине слышится шелест бамбука. – Нет, я в отличие от вас знаю, что если буду наказан – то буду наказан по справедливости. – Голос демона набирает тихую силу, впрочем, как всегда. Он готов дерзнуть. Что юному бамбуку сильные ветра и гроза? Разве смог бы он зазеленеть сквозь стужу зимы? Если бы не был столь силен и гибок. И так однажды юный солдат поднялся с обрывком любимого лица у груди, подставляя лицо дождевым каплям. Прямая спина. Так бамбук дает отпор ненастью. Я тоже был наказан по справедливости! – Гневливый оклик летит подобно молнии в лицо дерзкого юноши. Сливовым деревьям не хватает гибкости бамбука. Но вот стойкости им не занимать. И как глупо было делать сгорбленные статуи юного принца. Может и была она склонена в вечном поклоне. Да только что до боли тому, кто способен расцвести в лютую стужу? – НЕТ! – Упрямство и гнев солдата, что загорают его взгляд. Так юноша смотрел на слезоточащие небеса, что поглумились над его богом. – НЕТ?! – Упрямство и гнев бога войны. Так низвергнутое божество смотрело на тридцать трех богов, что решили сдвинуть того с его земли. Так он был спущен с горы. В их взгляде гнев, а между ними ясное небо, которое, казалось, растянулось тетивой невыпущенной стрелы. И тогда Его Высочество произнес то, что заставило тетиву лопнуть: – Ты хочешь быть наказанным? – Его голос стал тихим и опасным. Белый тигр рычит и злиться не в силах справиться с накатившим гневом. Его оскал страшен в своей опасности. – Если не заслуживаю прощения, то да. – Голос Умина тих, но тверд. Так молодой тигр припадает перед старшим, прекрасно зная, что сейчас в его горло вцепятся сильные зубы и потащат его за шкирку, как маленького котенка. – Из воды. – Голос такой же холодный. Умин прямо чувствует, как его тащат из воды. Жое, услышав приказ, обвязывает их руки, оставляя расстояние в три шага. В голове тут же мелькает, воспоминания минувших дней. Голос его бога, когда тот надел маску поветрия. По коже юноши идут мурашки. «Лучше бы обвязалась ошейником на шее, мне бы это подошло куда больше», – думает демон, идя следом за богом. Водная гладь расходится от движений тела бога, и скоро демон видит, как с гибкой и прямой спины стекают капли воды. Они украшают ее цепочкой тонких кристаллов. Под ними видно, какая теплая и мягкая белая кожа, как мышцы перекатываются от каждого шага и розовеют на контрасте мороза и тепла от воды. Прозрачной слезой одна из капель идет по линии позвоночника, ласковым движением доходя до поясничных ямочек, и затем падает в ложбинку между ягодиц. Она растворяется в теплой коже, становясь с ней одним целым. Так шкура тигра лоснится, когда он выходит из воды, играя на свету и демонстрируя опасность зверя. Демон тихо сглатывает не в силах справиться со своим влечением. В этот момент Хун-эр остро понимает их наготу. Мысли о том, как легко на этой коже будет оставить темные следы его зубов, опасно приходят в его голову. Он гонит их. Но он вынужден смотреть, как вода продолжает струиться по сильным ногам и как ее становится все меньше. Как она в последний раз ласкает белые лодыжки его бога, и он ступает на галечный пляж. Белые ноги его бога на черной гальке, выше смотреть ему просто преступно. Демон хочет упасть на колени. Он готов к любому наказанию. Его зубы чешутся. Он хочет вновь вгрызться в эту мягкую плоть. Умин прикусывает нижнюю губу. Он чувствует, как к низу живота приливает еще больше жара. Держать себя на поводке становиться все сложнее. Бог разворачивается к нему лицом, и демон делает поистине небесные усилия, чтобы не смотреть вниз. Только в глаза – как делает его бог. Он ниже его, но крепче. И это так хорошо. Сейчас его накажут, но он не почувствует этого наказания. Его милый бог просчитался. Принц выглядит величественно. Его холодный взгляд проходится по телу юноши, оценивая его. И что-то в теле демона кажется ему неправильным. Он вновь хочет сделать что-то с этой грудью, прикоснуться к этому прессу. Но что-то кажется ему неправильным и ломает ему голову. Вся ситуация слишком напряжена, а он слишком зол и импульсивен, чтобы связать простые вещи. И он не спускается взглядом ниже торса, иначе все, что он задумал, рассыплется в этот же момент. Они думают об одном и том же, и демон еле держится, чтобы не улыбнуться. Он смотрит в разгневанные глаза. В них больше нет боли, только неуловимое выражение злого демона. Его явно задумали проучить. Умина это устраивает его богу давно пора снять напряжение. Се Лянь качает головой, он хочет лишь слегка надавить. Не унизить, но и напомнить, что его демон ошибается: он нехороший человек. Возможно, он хочет его тем самым оттолкнуть. Последние глупые попытки, и, вздохнув, он глухо произносит: – Вставай на колени. И будет проклято то мгновение, когда взрывом молнии эта мысль пришла в его голову. Умин встает на них, легко, не разрывая зрительного контакта. В голове принца все кричит о неправильности собственных решений. Но если он ему не покажет наказания – демон не признает его правоту. А сам принц не может сказать, что ему важно признание демона, что все это время он принимал наказание не напрасно. Или же сопротивление его приказам. Умин не должен быть настолько покорным, когда он пытается его задеть. Он должен сопротивляться! Должен перечить ему! То, что Се Лянь делает сейчас несправедливо! Неправильно! Недопустимо! – Поклонись. – Он не ставит своих верующих на колени, он не может заставить своего возлюбленного кланяться ему так. Обнаженным, он спотыкается об это слово на проклятом галечном пляже, что врезается своими мелкими осколками им в ноги. Он должен был придумать что-нибудь другое! Все что угодно! Как же низко он пал?! Каким омерзительным он стал?! Нет, он достоин своего наказания, еще тысячи таких! Он достоин сотни мечей! Так он относится к своему последнему верующему? Своему возлюбленному? Тому самому мальчику, которого он спас со стены. Его должны презирать! Ненавидеть после такого. Умин так же легко и плавно стремится своим лбом к черной гальке. Демона все устраивает: в таком положении его бог не заметит, как его тело реагирует. Не заметит, что он сглатывает, и как он прикрыл глаза, ласкал взглядом сильное тело. Хун-Эр кусает свою нижнюю губу сильнее. Так хорошо и пусто в его голове. Он хочет побыть так подольше. Запечатлеть этот властный образ в своей голове. Ему нужно держать себя на поводке. Иначе юный тигр броситься опрокинуть старшего и подомнув под себя снова будет терзать его шею. Грудь. Ноги. Пах. Он сможет вылизать это все. Он не должен этого делать. Но ему разрешили. И с каждой секундой демону становиться все сложнее тянуть себя за поводок, разума и здравого смысла. Се Лянь ненавидит себя в этот момент. Его гнев спал будто маска безликого, что он когда-то надел на себя. Броском бог хватает подбородок демона в железную хватку. – Умин, ты... – и бог осекается, встречаясь с взглядом демона. Щеки горят сами собой в стыдном осознании своих действий. Но хуже только то, что он не видит недовольства в глазах демона. Они поддернуты поволокой, а зубами тот прикусывает нижнюю губу. С нее тонкой струйкой, по подбородку, течет алая ниточка крови, в перемешку со слюной. Кончики его губ дёргаются в полуулыбке, но длится это не больше секунды. Он знает этот взгляд совсем недавно: с таким взглядом его прижимали к земле и кусали шею, трогая между ног. Похоть, смешанная с обожанием на грани безумия. На грани броска что бы повалить и завладеть плотью. У них обоих проблемы. – Ты ведь не считаешь… это… наказанием, ведь так? Демон хмыкает, отпуская нижнюю губу из плена зубов. Се Лянь следит за его действиями как завороженный. На нижней губе остается кровавый след, который быстрым движением слизывает юркий язык. Он становится красным. Се Лянь чувствует жар внизу живота. Он вдруг резко осознает, в каком положении они находятся. Будто он сам заманил себя в ловушку, а затем его демон медленно поворачивает голову из ослабевшей хватки так, чтобы поцеловать руку, которая так грубо его держала за подбородок. Он прикрывает глаза, и эти губы обжигают ладонь. Сухие и обветренные они словно раскаленное клеймо выжигает след на его ладони. Принц чувствует, как все его тело сужается до этого прикосновения. Он остро ощущает, в каком положении они оказались. Ту наготу, в которой они стоят. «Словно лезвие», – это осознание проходит через его спину, и он ломается, ведь в следующую секунду Умин приоткрывает глаза и смотрит на него. А затем ухмыляется и проводит языком по ладони. И Се Лянь чувствует, как проиграл. Наказание? Какое, к демоновым тварям, наказание: встать перед возлюбленным на колени? Самому-то не смешно? Принц заворожен чужим взглядом. По его руке идет дрожь от прикосновения языка. Он горячий. Се Лянь ловит себя на мысли, «что, отдав свой прах Сань Лан вовсе не присвоил себя ему». Движение языка влажное и волнующее. Его демон наслаждается предоставленной возможностью. Докоснуться до желанной кожи. «Это Се Ляня присвоили себе и сейчас подтверждают его принадлежность.» И принц чувствует, что сейчас сам опустится на колени и опять позволит демону творить все, что ему вздумается. В голове бога мелькает до сумасшествия стыдная мысль осознания: поменяйся они местами, его бы трясло вовсе не от гнева и унижения, а от возбуждения. Умин прихватывает тонкую кожу ладони зубами посасывая кожу и прикрывая глаза от вкуса. И принц не выдерживает. Вновь перехватывает подбородок демона и поднимает его. Он еще не готов посмотреть вниз и осознать, что он прав. Иначе они зайдут слишком далеко. Еще слишком рано. Се Лянь чувствует себя ужасно за то, что он совершил. И в то же время тугой узел тепла скручивается все сильнее, стоит ему только притянуть демона к себе. Прижаться к его телу и обнять того подрагивающими руками. С их губ само собой слетает приглушенное шипение от прикосновений кожи к коже. Лучше не думать о том, что между ними происходит. Голос Се Ляня полон боли: он сделал самую ужасную вещь, которую только мог. – Прости меня, прости, я… – руки принца дрожат, он прижимает юношу ближе к себе – теперь его голова упирается в грудь демону, пока тот прижимает его к себе, крепко обнимая. – Гэгэ думал, что унизит и накажет меня этим? – Голос демона низкий. Он улыбается. Принц так и слышит это в том, как он это произносит. – Прости меня! Я… я ужасный человек, – Се Лянь чувствует, что он задыхается. Он поступил ужасно – его не должны прощать. Но он просит, он надеется. – О… Гэгэ просит прощения, но с чего он взял, что он его получит? – Голос демона игривый с нотой раздражения где-то глубоко. И из груди принца выбивается весь воздух. А его глаза расширяются от осознания. А с чего он взял, что демон простит его за это? Потому что он был возбужден? Потому что он всегда за все его прощал? Испуг, смущение и принятие неизбежного проходят в его голове. Се Лянь чувствует словно бы его перевернули к земле и насмехаясь оскалились над его шеей. И он слабо произносит, начиная отступать: – Я… – Гэгэ ведь знает, что получит его, не так ли? – Демон мурлычет, они поменялись местами. Теперь Его Высочество – шкодливый котенок, которого прижали за шкирку к земле. Но вместо укуса его шерсть вылизывают играясь прихватывая зубами. Но принц не слышит чужой ласковой интонации. Он лепечет: – Я, нет... ты можешь наказать меня. Хочешь, я встану и поклонюсь, я… – Я могу это сделать, но разве я накажу или унижу этим гэгэ? – Этот вопрос врезается в голову принца, а он замирает в плену чужих рук, которые не позволяют ему отступить. И Се Лянь признается сам себе: – нет... Он бы легко это сделал. Возможно, ему бы даже это понравилось. Это ужасно, он отвратителен. – Тогда придумай другое наказание, я выполню любое, – его голос надламывается. – Почему гэгэ так легко соглашается на это? – В голосе демона слышен легкий рокот. – Я обидел Сань Лана и должен быть наказан. – Принц чувствует, как плывет в этом. Будь они тиграми, его бы давно прижали к земле и вылизывали бы. Он очень хотел бы сейчас быть… – С чего гэгэ взял, что обидел меня? – Умин кладет голову на затылок бога и прижимает того к себе, начиная мягко поглаживать спину. Я... – казалось, наступившая гроза в голове принца от каждого действия и слова демона становилась лишь сильнее и сильнее. – Как ты думаешь, что я сделаю... – Умин наклоняется к уху бога и мурлычет это, мягко опуская руку ниже к пояснице. Демон хочет кричать от этой вседозволенности и покладистости. Он хочет рычать от того, что его бог все еще не понял, что не должен был быть наказан. Он держит себя из последних сил, чтобы не начать снова вылизывать чужую шею. Запах, что обволакивает его в объятиях бога, подавляет его разум. Они в опасном положении. – Я не знаю, – принц подставляется под эти ласковые руки. С каждым мгновением ему все труднее держаться за нить их разговора. Все это время они остаются связанными – и эта вещь становится успокаивающим якорем для мятежной души небожителя. – Мы договорились быть честными друг с другом, гэ-э-гэ, – нараспев тянет демон. Он не может провести по этому уху языком, хотя и получил ранее разрешение. Он и так переходит границы дозволенного. Хотя с каждым мгновением эти границы размываются все сильнее. – Так что я сделаю? – Губы демона все же прижимаются к чужому уху в разрез его мыслям. А принц встает на мысочки, чувствуя, как губы демона мажут по его уху, и сам тихо говорит на остроконечное дергающееся от звуков его голоса ушко: – Простишь или придумаешь справедливое наказание? Се Лянь понимает, что проиграл... и признает это. – Я сам наказал себя, Сань Лан, пойми, это не он… он… – Он мог снять с тебя канги по прошествии назначенного срока... чего он ждёт твоего третьего вознесения? – Эти слова Сань Лан произносить грубо, и мурашки бегут по позвоночнику принца. Демон чувствует их, как и чувствует участившееся сердцебиение и сорванное дыхание. И слышит тихое на выдохе: – Наверное... Ухо демона дергается, и он говорит: – Ты правда думаешь, что твое наказание заслужено, или же ты так же считал, что он поступит справедливо? Се Лянь лишь отвечает, как заведенную мантру: – Я попросил этого сам. Умин качает головой и отступает на маленький шаг, не выпуская бога из рук. – Ты сам попросил меня о наказании за свою провинность, неужели я должен тебя наказывать больше, если ты меня просишь об этом? Разве это справедливо? Се Лянь смотрит ему в глаза и не знает, что ему сказать. – Ты... упрямец... хах, я проиграл. Ты прав... Мне нужно об этом подумать... – и смущённо продолжает: – Так Сань Лан накажет меня? Умин тянет его в своих объятиях за собой, и они снова ступают в воду. – Хм-м-м, как насчёт желания вместо наказаний? Они снова идут к центру озера, и водопад напоминает Се Ляню о дожде. В смущении принц поворачивается спиной и моет запачканный живот от засохших капель телесной жидкости. Это заставляет его смутиться еще сильнее. – Желания? – Это слово заставляет его повернуть голову, чтобы заметить, что и демон отвернулся от него. Принц сглатывает вновь, смотря на чужую спину: его ссадины почти зажили. – Да. – Ответ демона слегка глушит вода, но Се Лянь его слышит. Принц расслабляется на короткое мгновение. А затем слышит всплеск воды и чувствует горячее дыхание на своей шее, когда его демон произносит: – Я знаю, что гэгэ против того, чтобы его верующие вставали перед ним на колени. Могу я стать исключением? Конечно, только когда сам этого захочу... – последней фразой, Умин осознает это. Он рушит все возможные возражения. Се Лянь на это слегка поворачивает голову, их носы почти соприкасаются друг с другом. Бог смущен, когда он говорит: – Но зачем? Сань Лан, это же... – Унизительно? М-м-м, разве гэгэ частенько не вставал подле меня на колени? – Он произносит это легко, и только напряженное тело и дернувшееся алеющее ушко выдает то, насколько трудно ему признать этот простой факт. Се Лянь выдыхает Сань Лану в губы: – Это... Умин изгибает бровь и возвращает принцу его же дыхание выдыхает единственное слово – Другое? Се Лянь сглатывает и говорит – его голос напоминает скулеж, по крайне мере, принцу так кажется: – Сань Лан… – Мне понравилось, – демон говорит это с ухмылкой, и это правда. Ему не просто понравилось. Он мог бы это сделать снова и снова. Особенно если они вновь будут обнаженными. Се Лянь неверяще произносит: – стоять передо мной на коленях? Демон утвердительно и довольно мычит в ответ; их губы слишком близко и так одновременно далеко. Словно лист рисовой бумаги становится препятствием между ними, которое они не в силах преодолеть. Се Лянь чувствует жар на щеках, отступая на шаг и говоря: – Я согласен исполнить это желание только в одном случае. Умин выпрямляется, задавая свой вопрос: – В каком же, Ваше Высочество? Се Лянь опускает голову к воде; он слышит, как подводит его голос: – Я тоже смогу вставать на колени перед своим богом. Умин не верит услышанному. Ему кажется, что земля уходит у него из-под ног. О каком боге говорит Его Высочество?! Нет, не Цзюнь У – это точно! Тогда кто? И теперь голос демона сам подводит его: – Разве Ваше Высочество все ещё кому-то поклоняется? Се Лянь поднимает голову и ловит взгляд демона, произнося: – Хочу поклониться, но только знаю, что он мне это запретил. И видя этот дерзкий взгляд, направленный в его строну, демон осознает, о каком боге идет речь. – Я не бог... Се Лянь на это лишь хмыкает: – Я тоже упал с небес, но тебя это не останавливает. Умин давится воздухом. – Я… – а его божество продолжает зло насмехаться над ним, превращая своего верующего в пыль у своих ног. – Ты вознёсся, и если у меня есть верующий, то и у тебя найдется один дерзкий и верный последователь. – С какой гордостью и упрямство произносит эти слова его принц. Умин снова хочет возразить, что он не бог. И что Его Высочеству не стоит этого делать. Но кто он такой, чтобы выигрывать у бога войны дважды? – Ваше Высочество… Как пожелаете, Ваше Высочество, – говорит он, сглатывая слюну, а затем продолжает более игриво: – Один, один среди нас нет проигравших в нашем споре. И, видят небеса, демон готов снова залезть на них и сесть на императорский трон, чтобы его бог снова так счастливо улыбнулся возможности стоять перед ним на коленях. Возможно. Даже обнаженным. Но о последнем он не смеет думать, лишь тайно и жадно надеяться.