Бедственная чета

В следующий раз, когда Умин открыл глаза, он почувствовал, как гора движется. А жар все ещё не отступал, но теперь он мягко обволакивал его своей тяжестью. Хуже этого был только всеобъемлющий нарастающий голод. Он раскалял его горло и жёг живот, становясь невыносимым. Умин прикрыл глаза на мгновение, чтобы облегчить свое состояние, но это совсем не помогло. Стало лишь хуже. Ведь под его веками раскрывались картины, усиливающие его голод десятикратно. Его Бог был изображён на каждой из них. Он жаждал Его плоти. Рот демона заполнился слюной, когда он резко распахнул глаза. На последней картине, увиденной им, он сладко впивался в белую шею, нежная кожа которой разрывалась под его зубами. Это были ужасные мысли. И с каждой из них ему становилось всё хуже. Будь его воля — он бы так и лежал, пока эта тварь не остановится, но, видимо, мир как был несправедлив к нему, так и остался. Гора разверзлась неожиданно и неприятно: казалось, её чрево разрезали лезвиям, стремясь избавить пострадавшую от опухоли. И каково же было удивление демона, когда он заметил точно такую щель с другой стороны. Грубый разрез, глубокой ямой раскрывающийся на чёрном каменном чреве, травмировал тварь. Камни обрушивались от мелких к крупным, словно ошмётки каменной плоти отрывал какой-то свирепый зверь. Но удивило его не это, а то, как вслед за обрушивающейся скалой из открытой раны в горе выпорхнул человек, подобно белой бабочке взметнув рукавами, чтобы полететь вниз. Умин слишком хорошо знал эти одежды, и из лёгких само вырвалось: — ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО! Как глупо. Сейчас его богу следовало держаться от него подальше. Из-за того, что сотворил с ним жар, что ласкал его тело, голод демона лишь усилился. Но и желание увидеть своего бога усилилось не меньше. Он не знал, слышали его или нет. Они оба летели вниз из израненных тел горных чучел, чтобы приземлиться в воды бурной реки. Как смешно, наверное, две птицы с поломанными крыльями были выкинуты из своих насиженных гнезд. Послышался всплеск от жёсткого приземления в ледяную воду, и обожжённое тело зашипело, соприкоснувшись с холодной гладью… Вынырнуть ни один из них не успел. Всё происходило слишком быстро: демона крутануло в реке несколько раз, а затем он вновь ощутил чувство полета и снова ударился об воду. В следующий раз, когда очнулся Умин, его выдернули из воды и потащили на берег, держа одной рукой. Хун-эр узнал сладкий запах, он заполнил всё его сознание, сделав тело ещё тяжелее. Горло сдавило. Очертание знакомой сильной и такой желанной руки. Только он не мог произнести и слова. Его снова заполнил нестерпимый жар. Река, в которую их выплюнули, впадала в озеро. Вот же проклятье, они только что рухнули с, демонового, водопада! Благо, он был не слишком большим, но два горных демона, возвышавшихся по обе стороны водопада, не придавали ему приятного вида. А ещё вода была тёплой. Не горячей, но теплой. Или же сам Умин был до невозможности горячим. Его вынесли на берег. Вот так просто. Его Бог взял его на руки и вынес, бережно опустив на пологий край озера. Умин немедля отполз, вставая на колени, опустил голову вниз и, сжав кулаки до крови, начал говорить: — Ваше высочество, прошу вас, бегите, я… - его перебило похлопывание по плечу, и демону подняли голову. О небеса, какой колоссальной ошибкой было подчиниться! Но разве ему было дозволено ослушаться? То, что он увидел, с одной стороны лишило его злосчастного жара по всему телу, а с другой стало причиной жара внизу живота. Ведь его Бог одной рукой поднял его за подбородок, и, конечно, это место горело от контраста их температур. Но хуже было только то, что Его Высочество отпустил его и поднёс палец к губам в просьбе помолчать. А затем так же молча, смущённо отведя взор от глаз демона, Бог мягко приоткрыл уста и достал из плена мягких губ и горячего рта блестящее кольцо на такой же сияющей цепочке. Умин в этот момент в очередной раз духовно отправился по Золотой Реке в посмертное плавание. Он сгорел заживо от осознания. Тогда, в пещере, та постыдная мысль, что он во рту большого тигра, во рту бога, была реальна. Только это был не он. Это был его прах. Или же, можно считать, что это был он. Если да, то он хотел по-настоящему умереть. Умереть или почувствовать это снова — он не знал. Как можно просить Бога о подобном? Лучше пусть Божество убьёт его, нет, прогонит или оттолкнёт. Лучше всего было бы, конечно, если бы Он сейчас убежал, далеко убежал. Но как его Бог мог убежать, если руки его демона в этот момент вцепились в его колени и не отпускали, пачкая влажные одежды своей кровью? Умин был ужасно голоден, и его голод нельзя было утолить. Его Богу нужно было бежать. Как стыдно, в каком ужасном состоянии он его встретил?… — Ваше Высочество, нет! Вам нельзя, уходите! - именно поэтому из него вырвался умоляющий крик, затихший в конце. Желудок свело от нестерпимого голода. — Сань Лан, что случилось!? О, в этом голосе было столько тревоги. Умин видел, как горло его Принца сжималось на каждом звуке. Он хотел наброситься на Него прямо сейчас, прижать к близлежащим скалам. Ущелье было совсем близко, подойдёт идеально. Оно так точно напоминало ложе, закрытое бортами чёрных скал. Его можно будет прижать и вгрызаться в основание шеи, слушая, как Он задыхается и извивается под ним. — Сань Лан? - впервые в жизни, откликнувшись на зов Бога, демон заставил себя не моментально исполнить любой приказ, а отпустить его одежды и попятиться на коленях. — Прошу вас, бегите, - из уст демона вырвался хрип, вся его сущность кричала о неправильности происходящего, но он пятился назад на чёрной гальке, пока в голове отдавалось биение сердца Бога, сливавшееся с шумом водопада совсем рядом. Ему казалось, что в горло вливают жидкое железо, настолько он жаждал поглотить того, кто стоял перед ним. Его Бог всегда был желанным, но теперь… Умин был ничтожен, он не справлялся. И он и сам не заметил, как начал бормотать: — Хочу… как же хочу… уходи… тебя… пожал-… беги… уходи… хочу… — Чего ты хочешь?! Сань Лан!? И, конечно, ему не позволили уйти. Его Бог, озарённый светом чистого небосвода, подступил к нему с тревогой на лице. Хуже этого было только то, что Его и без того скудные одеяния оказались мокрыми и разорванными. Умин хотел вырвать собственный кадык, чтобы не сглатывать каждый раз, как он видел обнажающуюся грудь Его Высочества. И несмотря на всё это, превозмогая себя, он сделал свою речь осознанной: — Я хочу причинить Вам боль. Точнее, не я, гора Тунлу. Она, да, она… Я слишком ослаб и не могу ей сопротивляться, прошу Вас, бегите… - говоря это, он попытался отползти ещё на пару шагов, упал в поклоне и расцарапал когтями камень под собой, чтобы хоть как-то остановить себя. Но запах его Бога кружил ему голову, он не мог сбежать. Он был в ловушке. Они были в ловушке. И, конечно, Его Высочество не подчинился. Как можно было? Он опустился подле него и нежно поднял его из поклона, стоя на коленях вместе с ним, смотря своими невероятными глазами-полумесяцами. В голове каждый раз, стоило ему их увидеть, мелькало глупое и тёплое воспоминание о янтарном ожерелье Матери. Оно так же сияло на свету, переливаясь сотнями оттенков жёлтого, как солнце, и оранжевого, как пламя их костров. Демону казалось, что Божество не просто озарён Небесным Светом, нет, он сам является источником всего света в мире. Он весь светился изнутри, для Умина его Бог никогда не терял своего сияния. Юноша вдохнул Его сладкий, губительный, как яд, запах. Он хотел Его. Он хотел вкусить Его плоти. Хотел попробовать кровь ещё раз. Хотел положить Бога на эти камни и терзать Его солоноватую от пота кожу языком, так же, как Он, сам того не зная, изводил его прах. И кусать Его, кусать, смакуя каждый кусочек тела на зубах и языке, а потом восстановить каждую Его часть и сделать это снова, растворившись в своём Боге. Животное. Чудовище. Демон. Вот, кем он всегда был, остаётся и будет. — Какую боль, Сань Лан? - этот соблазнительный голос принадлежал не Богу, а демону-искусителю, нет, о, небеса, пожалуйста, нет, остановись… Но его личный Демон Похоти продолжил, - Чего именно ты хочешь, Сань Лан? И что он мог поделать? Как ещё прогнать своего Бога? Как заставить Его возненавидеть простого невежу, что вот-вот покусится на божественное тело? Умину хотелось разрыдаться. Но защита Его Высочества всегда стояла на первом месте. Даже если его будут презирать и попирать ногами, даже если не захотят видеть, он защитит Его, даже если и от самого себя. — Ну же, Сань Лан, скажи мне, - глаза Божества были полуприкрыты, а голос с каждым словом становился всё тише и нежнее. Может, это и вправду был не его Бог, а Хули-цзинь, позарившаяся на молодую и мятежную душу. Да только видневшийся на шее прах, едва блестевший от ещё не высохшей слюны, говорил об обратном. Умин хотел умереть, и он заручился сделать это сегодня. — Я хочу тебя. - Умин не смотрел в глаза Бога, но продолжал, - Твоей плоти. Крови. Я хочу этого, потому что моя жизненная энергия на исходе… Аха-ха, беги от меня, Ваше Высочество… - какая маленькая ложь в конце, чтобы презрение было неполным. Желание появилось из-за голода? О, конечно же, нет. Умин всегда Его хотел. Да, почувствовать желанное тело у себя на языке, прекрасно, было бы прекрасно. Вкус Бога. Прямо во рту, в дрожащем от возбуждённого перенапряжения сознании. Мечта, которой не суждено было сбыться. — О, - звук, который сломал Умина изнутри, ведь в нём не было и намёка на испуг. А дальше хуже, ведь совсем отсутствовало презрение, - И это всё, Сань Лан? Ты же всегда мог это получить, почему ты не попросил меня раньше? Он слышал совращающую робость в голосе Божества. Не презрение, не ненависть, не страх, в конце-концов… А смущение и робость. Будто большой белый тигр перевернулся на спину, подставляя свой мягкий живот взбесившемуся молодому красному сородичу. Сбыться… Умин действительно хотел умереть и надеялся, что Небесная Кара настигнет его быстрее, чем новая волна возбуждения. Но ему не дали. Опять. А когда его Бог позволял ему это? С той самой секунды, когда Он стал его смыслом жизни. Хотя, что за ложь, с того самого момента, как малыш Хун-эр оказался в ловушке Его медового взора, когда маска слетела с лица Его бога на шествии Шэнь У. Его присвоили. Его лишили возможности умереть. Хотя нет, и это снова наглая ложь, его Бог никогда бы не сделал нечто подобное. Его не лишали, ему дали выбор. И юноша осознанно его сделал. Он выбрал жить ради своего Бога. И он выбирал это снова и снова, а его Бог выбирал его, как бы глупо это ни звучало в его голове. Даже сейчас Его Высочество выбрал его. Он смотрел в глаза своего Бога, и, о Небесные Чертоги, он видел румянец на этих щеках… Он видел, как под тонкой кожей пульсировали нежные кровеносные сосуды, видел, как горят уши Принца. Он хотел их укусить. Он хотел, хотел, так хотел и так не мог позволить себе это сделать, он не должен, он… — Сань Лан хочет меня укусить? А куда? - в голосе Бога всё ещё не было презрения, лишь любопытство. — Ваше Высочество, Вы не должны интересоваться таким. Вы должны вышвырнуть своего верующего и бежать. Проклятье, он что, произнёс это вслух?… Ну ничего, раз эти слова его Божество не испугали, он сам исправит это. Сейчас он скажет правду, и его окатят ненавистью, а после сбегут. Сейчас он спасёт Бога. Даже ценой собственного счастья. Плевать. — Везде. Уши, щёки, лодыжки, запястье, бёдра, живот… Шея, - прохрипел он, сглотнув перед последним словом, но промолчал о самом сокровенном месте. Нет, пожалуй, двух. Он бы хотел вкусить его губы и его мужское естество. Да, там он тоже хотел бы попробовать божественную амброзию этого тела. Очень хотел бы. Но он был не в силах это произнести. Не в силах позволить своему Богу возненавидеть его настолько. — Хм-м-м… давай начнём с шеи, хорошо? Там самые большие вены, крови будет много, я думаю, так ты быстрее утолишь голод, и тебе скорее станет легче, - произнося эти слова, его Принц слегка отклонил голову вправо и ощупал жилку на своей шее. Так мясник примеряется, где рубить. Или торговец, который предлагает не самый лучший товар, но считает, что именно его лучше продать этому человеку, ищет, с какой стороны лучше показать вещицу. Умин видел, как пальцы Принца колыхались под ритм упругого сосуда, по которому видно биение его сердца. Умин вновь сглотнул переливающуюся через край слюну. Хун-эр был проклят в тот день, когда попал в руки к этому человеку. И небожители были ублюдскими свидетелями — он бы подвергся этому проклятию вновь. — Ваше Высочество! Нет, я… - был ли это он? Это вообще он сказал? Это же жалкий скулёж, мяуканье, а не его голос. Умин чувствовал себя раздавленным. — Я уже говорил, Сань Лан, всё в порядке, ты мог взять это, когда бы ни захотел, и теперь я прошу тебя, бери меня, когда захочешь! - голос Бога был твёрд, проклятье, его Принц не понимал, что говорил! Не понимал, как это двусмысленно звучит! Не понимал, да?... Умин всё ещё хотел плакать, он предпринял ещё одну попытку: — Ваше Высочество, не смейте, Вы что? Вы! Вы хотите стать вечным обедом для этого недостойного?! - он с трудом нашёл в себе силы произнести это. Его голос дрожал, он хныкал, но он смог, он попытался съязвить, отрезвить Божество. Но всё было тщетно. Ведь вместо обиды или гнева он услышал непреклонное “Да”. А затем его Бог сделал несколько ужасных вещей: он потянул своего демона на себя и откинул голову, прислоняясь к камням, поросшим тёмным и мягким мхом. В том самом ущелье, о котором думал Умин, развернулось то, о чём он не мог и мечтать. Божество не легло полностью, а лишь облокотилось о ближайший валун и устроилось полулежа, как на брачном ложе. И притянуло пустую голову Хун-эра на себя, к своей шее, а затем тихо выдохнуло: — Ну же, Сань Лан, кусай. Я же уже сказал: ты можешь получить это когда захочешь. В любое время. Нос демона уткнулся в Его шею, и он умер внутри и вознёсся снова, а затем цикл повторился. Шея Бога пахла невероятно, хоть перед ним были уродливые отметины канги, но что ему до неё, ведь, небеса-а-а-а, запах… Соль. Говорят, так пахнет море. И полевые цветы, его любимые, в детстве он так любил валяться в полях и вдыхать их аромат. Мягкость. Его кожа здесь нежная и бархатная, несмотря на силу мышц. Даже здесь его Бог совершенен. Шея его Бога. Его плоть и кровь. Всё для него. Пир, которым он может наслаждаться вечно. И демон чисто символически последний раз попытался сопротивляться: — Пожалуйста, бегите, Ваше Высочество, пожалуйста, я могу сотворить нечто ужасное, прошу Вас… - он хрипло говорил это в его шею, в восхищении прижимаясь к бёдрам Принца, соприкасаюсь своей тяжело вздымающейся грудью с его. Он пытался. Но на его макушку со взъерошенными чёрными, как воровоно крыло, волосами, опустилась рука, и Бог, погладив его по голове, мягко произнёс: — Сань Лан, кусай. Демон почувствовал, как висит над пропастью сдержанности, и его когти соскальзывают с её краёв. И вместо того, чтобы помочь, Его Высочество, улыбаясь, столкнул его в пропасть. И он сгорел в её жерле. Умину больше некуда было деться, но его голова внезапно изобрела новую вещь, способ заставить Бога пожалеть, заставить откинуть презренного последователя и презирать, способ спасти Его. Это было ужасно, и он бы никогда не посмел, и сейчас он не перейдёт черту, лишь обозначит границу, пока его не остановят. Умин провёл носом от основания шеи Бога до нежного местечка под ухом, затем снова вниз. Он заставил себя сделать это медленно, не спешить. А затем повторил то же самое языком. Солоноватый вкус Его кожи был прекрасен. Он собирался запомнить его навсегда. Коленом демон раздвинул ноги Божества, потеревшись о Его пах. Он был полностью горячим, его Бог плавился под неумелыми руками. Затем Умин прикусил Его мочку и прошёлся языком по ушной раковине. Он слышал, как дыхание Божества срывается, а рука, что гладила его по голове, зарылась Умину в волосы. Это привело Хун-эра в экстаз. Его голова кружилась, а голод хотел лишить остатков разума. Но он держался из последних сил. Если его Бог оттолкнёт его, он справится. Если ему скажут прекратить, он сможет, даже если сойдёт с ума. Демон слегка нажал коленом на пах и услышал тихое сдавленное “Сань Лан”. Затем Умин вернулся к шее и начал медленно её целовать, пробуя на вкус, сверху вниз, а затем снова повторил, на этот раз слегка прихватывая губами, но всё ещё не позволяя себе проткнуть кожу зубами. О-о-о, нет, он был намерен делать кое-что другое. Его руки оказались на бёдрах Бога, и он отстранился, смотря Ему в глаза. О да, он наконец нашёл смелость прыгнуть в бездну возбуждения. — Ваше высочество, остановите меня сейчас, иначе я не ограничусь одним укусом, - ложь.- Я… - и Умин погрузился в плоть этих бёдер руками, он хотел умереть за них, в них, между них. А затем он, потираясь о них, произнёс, - Не думаю, что я смогу остановиться. Он находился недалеко от лица Его Высочества, чья рука все еще покоилась на голове Умина. Он врал, не совсем, конечно, но всё же, это была ложь — ему будет достаточно сложно остановиться, но хватит и малейшего выражения лица Бога, чтобы прекратить. Только он не ожидал последующего властного взгляда и разгневанного голоса его такого прекрасного растрёпанного возлюбленного: — Тогда не останавливайся. Его Бог сделал свой выбор, но демон продолжил медлить. Он вновь потёрся носом о шею, запоминая запах, рука в волосах потянула его ближе к чудесному телу, и Он произнёс: — Ну же, Сань Лан! Кусай! Такой властный голос, такой разгневанный… Умин продолжил тереться ногой о Его пах. Он также расцеловывал шею и слышал всхлипы и слабые подавленные стоны. Он чувствовал, как Божество медленно стало влажным там, внизу. Раз его не останавливают, он не сбавит оборотов. Юноша прошептал так ласково и нежно: — Передумайте, будет больно… - Умин изо всех сил держал своё сознание на цепи, призывая все свои сдержанность и уважение к Принцу. Приказы Бога хоть и действовали на Умина, но Его безопасность была превыше всего, даже Его слов. Но у его Бога были ключи от сознания жалкого верующего. У Бога был способ вытащить те похоть, бесконечную животную любовь и голод, что прятались в этом остром и разгорячённом теле. — Пожалуйста, Сань Лан, укуси - мольба была сладкая и нежная, и видят небеса, которые обычно всегда слепы: его Божество только что любезно сняло цепь с шеи голодного тигра и легло под его зубы. Демон последний раз поцеловал бьющуюся жилку и согласился отпустить свой разум. А затем он погрузил зубы в шею Бога, медленно… Он слышал, как шипит Его Высочество, он причинил ему боль. Ничтожество. Но как Он мог отступиться и не дать того, чего у Него так рьяно просили? Его клыки разрывали нежную кожу, он почувствовал горячую кровь и сделал первый глоток. Он наполнил его силой. Раньше, когда он слизывал яд и испил совсем немного крови, и когда он был ещё силен и не так измотан, он не почувствовал, сколько силы скрывает тело его Бога. Ему было достаточно трёх глотков. Трёх, чтобы восстановиться. Трёх, чтобы понять, что он не сможет прекратить её пить. Он пристрастился. Его Бог совершил ужасную ошибку, избаловав зверя. Трёх глотков крови оказалось достаточно, чтобы разум демона стал ватным и осталось только желание. Три глотка, чтобы превратить акт боли в череду наслаждения, в которой Бог пытался извиваться под ним и жалобно стонал его имя. Да. Прекрасно. Пусть продолжает. Он не намерен останавливаться. Он наполнил Его Высочество своей энергией, кормя, отогревая замёрзшее тело, уничтожая мелкие синяки и ссадины, защищая, восстанавливая эти восхитительные кровь и плоть. Да, он сможет наслаждаться этим пиром вечно. Он вытащил клыки и огладил бёдра Бога, чтобы вновь припасть губами к шее и жадно пить. Он вернётся к этим бёдрам позже. Они тоже будут в укусах. Его дорогой спутник утонет в наслаждении — Он сам это выбрал. Се Лянь умирал или возносился. Он не знал. Его Сань Лан тёрся об его бедра, и они горели. Его возбуждение натягивало одежду, ткань была влажной. А Сань Лан, он пил его, кусал его шею… Сначала он отказывался, но теперь, теперь Се Лянь не мог думать. Он мог только издавать постыдные звуки и произносить имена своего демона. Он почти выстанывал их, настолько его разум пустел, из последних сил цепляясь за сутры. Его руки были зарыты в волосах Хун-эра, его милого демона, что пытал его сейчас. Сначала было больно, зубы разорвали плоть, но затем, видимо, Умин восстановился, и бог окончательно умер. Он… Его опять кормили энергией. И сейчас слёзы текли из его глаз от наполненности, от переизбытка чувств и ощущений. Руки Сань Лана гладили его бёдра, вырисовывая на них круги. Сказать откровенно, Се Лянь понимал, к чему может привести их с Сань Ланом желание. Не зря когда-то ему были вручены книги, чтобы просветить юного принца. В них были также и повести об обрезанных рукавах. И всё же, каждое движение его демона превращалось в раскалённую лаву. Всё здесь ему было ново и странно. Низ живота скручивало жаркой истомой всё сильнее и сильнее. Се Лянь ничего не мог поделать. И хотя это пугало его, он не хотел ничего с этим делать. Пускай всё идёт своим чередом. Теперь, как несостоявшемуся богу, ему незачем было цепляться за свои обеты. И всё же, он по привычке зажимался и читал сутры. До тех пор, пока Умин не потянулся к его естеству, и принц вцепился ему в руку, пока вторая рука его демона самозабвенно двинулась ниже по его бедру, сминая его ягодицу. — Са-а-ань… ах… Лан, - он скулил, как же постыдно, - Помедленнее, пожалуйста, помедленнее, я.. Не торопись, пожалуйста, здесь всё твоё. И это было правдой: как бы сильно ни съедало его смущение, Се Лянь не собирался его останавливать. Даже если он больше не сможет идти по своему пути самосовершенствования. Пускай. Если он сможет так позаботиться о Сань Лане, он готов. Только пусть он не двигается так быстро. Се Лянь сглотнул, и его шершавая ладонь погладила руку демона, что намеревалась… Се Лянь сошёл бы с ума от стыда если бы подумал, что именно хотела с ним сделать эта рука. Он прошёлся по ней от запястья до плеча, приподнимая, и внезапно нахмурился. Он чувствовал, как под одеждой будто что-то шевелилось, принц закатал рукав и потрогал кожу. И вправду, под тонкой, уже тёплой от его крови, поверхностью что-то двигалось, натягивая кожу, словно маленькая змейка, несколько маленьких змеек, что вот-вот пробьются сквозь стенки кокона. Принц вновь всхлипнул: — Хун-эр! Это его голос? Почему он такой жалобно-высокий? Умин на одно маленькое мгновение остановился и Се Лянь хотел закричать. Он чувствовал себя так, словно с него сняли всю кожу, настолько чувствительным стало всё его тело. И, несмотря на переизбыток новых ощущений, ему было мало. Но это длилось всего мгновение, когда ему на ухо жарко произнесли: “Можно?”, в ответ услышав мяукающее “Да”. Се Лянь уверен в своём решении. Даже если его тело без кожи будет сожжено под этими руками. Демон продолжил движение второй рукой, двигаясь ниже, между его ягодиц, нежно разминая точку между… Се Лянь опять не хотел думать, он умирал от удовольствия вперемешку со стыдом и сутрами на губах. Он закрыл глаза. Пускай рука Сань Лана трогает, где захочет. Но последняя капля самообладания заставила его раскрыть сомкнувшиеся веки. Это было ошибкой. Сань Лан в это мгновение массировал точку перед входом и делал новый глоток Его крови и наслаждения. И Се Лянь чувствовал, словно его поднимают на руках высоко, так высоко, выше самих Девяти Небес, к Солнцу. Ему казалось, что эти руки поднимут его дальше, и он сгорит на этом Солнце. — По… помедленнее, пожалуйста… Но это ему не помогло. Се Лянь перевернул запястье Сань Лана, бугрившееся маленькими змейками, что вот-вот разорвут его кожу. А рука демона продолжила то, что она делала. Внезапно принц осознал, что снова совершил ошибку. Его демон подчинился, и его движения замедлились. Только это не помогло: ни успокоило его смущение, ни утолить голод его желания. «Нет, не так», — Се Ляню нужно было больше, быстрее, ещё и… Он не слышал, как произнёс это вслух, тем самым разрывая последние нити самообладания и разума своего демона. Рука Умина потянулась выше, к горячей и смущающей плоти принца, и погладила быстрее, словно стремясь поймать нужный ритм, чтобы извлечь из принца самые стыдные звуки. И Се Лянь поддался его движениям, с его губ срывалось ещё больше стонов. А затем принц посмотрел на руку, что держал в своей ладони, перевернув её запястьем вниз. Эта была ещё одна ошибка за сегодня, и Се Лянь понимал это, сгорая заживо. Из-за руки Сань Лана, что нежно, но ощутимо сжимала его тело, он понимал, что, стоит им закончить, его смущению не будет предела. Это произошло, когда он посмотрел на предплечье его демона, сфокусировав взгляд, и увидел татуировку. Чёрный ряд кривых иероглифов. Он узнал их, как не узнать. Сань Лан так смущенно просил научить его этому. Одна из змеек, двигавшихся под кожей, словно вторя его мыслям, проползла первые ряды скорописи, топорща кожу, и первые иероглифы сформировались в слово “Се”, что есть “благодарность” и “Лянь”, значившее “жалость, нежность и милосердие”. На конце этого причудливого иероглифа змейка раздулась, как чернильная капля, и глаза принца расширились от сумбурных ощущений и удивления. Он видел, как кожа его Сань Лана мягко разошлась на конце его имени, он чувствовал, как рука его Умина с нажимом прошлась вверх и вниз по его напряжённому органу. Он слышал, как губы его Хун-эра с самым постыдным звуком оторвались от его шеи, и улавливал едва различимый шёпот своим истерзанным ушком: — Се Лянь, мой… Последнее почти не было слышно: “Повелитель, мой Бог”.Се Ляня поднимали все выше к Солнцу, глаза его почти полностью потеряли возможность видеть из-за слёз, но он в последний раз сморгнул чистые кристальные капельки. И Се Лянь видел, как чёрная капля чернил, которыми написано его имя, лопнула, и из неё высвободилось белое только вышедшее из куколки насекомое. А затем оно развернуло сияющие крылья. Сверкающая бабочка на чёрном цветке. Нежное создание неуклюже поправило крылья: ей явно было тяжело, но она сделала первый взмах. А затем её сестрицы рассекают его имя своим появлением, и вот уже три крохи затрепетали своими крыльями. Это была последняя мысль перед новым укусом в шею у самого ее основания. Се Лянь чувствовал, как нежнее руки бросили его в само солнце. Как он и думал, его сожгли заживо. Се Лянь чувствовал себя фениксом, которого нежные руки вновь вылепливают из пепла. Ему было хорошо, невероятно хорошо, его разум плавился, будто гора Тунлу уже начала свою перековку и превращала его из чистого и непорочного в погрязшего в трясине людских страстей. Но его это вполне бы устроило, будь рядом Сань Лан. В руках этого юноши он не боялся быть жидкой рудой, ведь он знал, как бережно тот слепит из него произведение искусства. Вдруг он услышал крик. Кто-то кричит… Мой Сань Лан. Ах это он, как стыдно… К Се Ляню вернулось зрение. Он чувствовал, как его рот слегка приоткрылся, а с губ свисала тонкая нить слюны, словно колышущаяся берёзовая серёжка. Он всё еще держал руку Сань Лана и видел, как новые бабочки рождаются из грубо начертанного нежного имени. Он всё еще мог чувствовать, и теперь он мелко дрожал, потому что Сань Лан не закончил его трогать. Он не закончил пить. Се Лянь сглотнул слюну и почувствовал, с каким интересом к нему направляются бабочки. Он оторвал взгляд от руки Сань Лана и огляделся… Вся горная гряда, где они оказались, была озарена мягким светом. Озеро и водопад отражали сотни маленьких крылышек, что звёздными брызгами оросили воздух вокруг. Всё было слишком обильно, слишком смущающе, слишком ново. Но он всё еще не был намерен останавливать Сань Лана. Бог прикрыл глаза и позволил демону насытиться им сполна.