Бедственная чета

– Сань Лан... я хочу сказать... нам стоит поговорить... обсудить некоторые вещи, – произнося эти слова, его высочество то и дело запинался, в его голосе чувствовалась робость и неуверенность, а сам голос был приглушённый, словно над головой смертника мелькала сабля, что так и норовила ее отрубить. – Да, гэгэ... все, что пожелаешь, – Умин так же запинался. Казалось, ещё чуть-чуть, и он начнет заикаться, демону словно положили всю эту проклятую гору на грудь. Будь он жив, то задохнулся бы от волнения. Даже сейчас ему словно не хватало ненужного воздуха. Бог повернулся к несчастному юноше, и они оба замерли не в силах что-либо произнести. Напряжение между ними росло день ото дня, но, ни один из них не мог подобрать нужные слова, чтобы выразить свои чувства. Они оба хотели одного. Но они глупо полагали, что стоит им лишь натянуть эту нить, что держала в себе их чувства, и она тут же порвётся. Ни бог, ни демон не могли знать, что эта нить была подобна канату, сплетенному из божественной стальной нити, и ни что на свете не могло бы его разорвать. Прочистив горло, принц неловко начал: – Сань Лан, я знаю, что сейчас не место и не время, и что за нами гонится это существо, но... Только вот разговору, что согрел бы их сердца, увы, не суждено было случиться. Ведь совсем близко они услышали, как сама земля содрогается, словно каменные жернова перемалывают ее, превращая в пыль.Обернувшись на шум, чета замерла не в силах пошевелиться, словно став каменными изваяниями в этот миг. Горы двигались с неистовой скоростью. Черный камень возвышался в небесный дали над их головами так высоко, что обе горы были увенчаны шапками из снега и облачными кольцами, и, казалось, могли разрезать их своими белыми перьями там – в вышине. Серое небо не придавало этим тварям красоты, а лишь выделяло две массивные туши над их жертвами. Словно кто-то мазнул углем по серому мрамору, уродуя его своим творением. Горные демоны. Раньше они побывали в утробе одного из них. Теперь же перед ними предстало два монстра, которые желали расплющить все, что стояло на их пути, или поглотить. У гор не было ног, и все же они как-то передвигались. Сама земля под ними словно кипела и вспенивалась. Казалось, тела этих монстров разрывают землю, превращая ее останки в пыль. Две твари с неистовой скоростью надвигались на них. С губ спутников сорвались проклятия. – Небесные ублюдки, – зашипел Сань Лан. – Чертовы демоны, – вторил ему принц. Они переглянулись, слабо улыбаясь, и побежали. Но время словно замедлилось, и было против них. Как бы быстро они не бежали, казалось, гора Тунлу жаждала своей наживы. Побеждает сильнейший, и плевать, кто кого поглотит. Голос в голове Умина зашипел: «Пожри его, пожри, и тогда ты сможешь спастись». Но демон и не думал его слушать, крепко вцепившись в руку бога, устремляясь вперед вверх по горной тропе полной снега и льда, что сужалась вдали. Они бежали и слышали, как под телами гор ломается ледяная корка земли еще быстрее, но черные тени застлали им путь, словно они уже были проглочены. И, тем не менее, они бежали вперед, не оглядываясь, пытаясь продраться сквозь слой снега. Ноги утопали в нем, как в вязкой трясине, замедляя их бег. Погода на горной гряде никогда не жалела своих пленников, так от чего сегодня ей делать исключение? Останется только один демон – непревзойдённый. И препятствия ему должны быть под стать. Они добежали до узких ущелий, переступая по снегу как можно быстрее.Из-за узости дороги и их скорости, им пришлось расцепить руки, и это стало ошибкой. Это стало проклятьем для Умина. Неудача его бога шла за ними по пятам и каждый день пыталась забрать его у него. Словно она ненавидела Хун-эра еще больше, чем принца. Ведь при нем Его Высочество не мог упасть и расшибиться, или утонуть, или лишний раз попасть под удары демонов.Нет, его бога всегда ловили и оттаскивали. Защищали. Будто бы этот жалкий верующий был единственным тонким щитом, что мог защитить своего бога от невзгод. И неудача бога воспользовалась шансом. Стоило им расцепить руки, как его бог поскальзывается и летит кубарем вниз по тропинке. А Хун-эр видит все это так, словно попал в ловушку демона времени. Медленное падение и страх в глазах бога. Он видит, как снег взрывается, подобно белому фейерверку под ногами его бога. Видит, как руки Его Высочества разбросаны, а рукава подняты вверх при кувырке, словно подбитая птица вспорхнула крыльями, выпадая из гнезда. Губы принца шевелятся, и демону кажется, что тот произносит его имя. Он видит, как из-под его одежд вылетает кольцо его праха и блестит, отражаясь от снега. Его бог тоже это замечает и пытается убрать кольцо руками обратно под слои одежд. Бог стремится защитить своего жалкого последователя и из-за этого не успевает сгруппироваться. Белая птица падает в снег, словно в вспенившееся белое море, что прячет за собой жестокие скалы, разбиваясь о его брызги. Демону показалось, что его сердце разбилось об эти скалы вслед за этой птицей. Показалось, что он видит, как течет кровь птицы на этих скалах, как его сердце кровавым куском орошает ихалым на потеху этим горам. А затем его, как марионетку за нити, дергает следом Жое. И временная ловушка начинает идти в другую сторону. Они падают вдвоем, переворачиваясь вниз, летя аккурат в щель между горными демонами.Под их ногами скрипит проклятый снег и лед. – Жое! – Умин еле успевает крикнуть в отчаяние. Та подтягивает его к принцу, и он выхватывает саблю, пробивая ледяную корку и останавливая их от падения дальше. Он поднимает принца на ноги и хватает его руку, выдергивая саблю из промерзшей земли. Но тщетно; время было утеряно – вытекло подобно песку сквозь пальцы. Песчинка за песчинкой, которая накрывая крышку их гроба, превратилась в метры земли над головой. Они делают глупую попытку подняться наверх, но горы смыкаются над их головами: они сплющивают их, растаскивая друг от друга. Каменные жернова, а их тела не что иное, как жалкие колосья. Им суждено превратиться в пыль, перед разворачивающейся стихией. Или стать закуской для двух монстров. Демона и бога бьет под дых страх и отчаяние, что окатывает их подобно волне, что вот-вот и утащит их на дно. Но,даже, несмотря на это, они упрямы. Они пытаются пролезть сквозь узкую щель, но их сплющивает все больше; еще чуть-чуть и раздавит. – Ваше высочество! – В крике его демона столько отчаяния. В его глазах столько страха и боли. Умину кажется, что он вновь на поле боя, среди сотен трупов, умирает. Снова умирает, как в первый раз, когда ему разворошили грудь и проткнули живот мечом. На первом его теле столько шрамов от предсмертных ранений. Демон тянется к своему божеству, старается уцепиться, не отпустить от себя. Се Ляню больно изнутри. Он не хочет, чтобы его милый Сань Лан испытывал нечто подобное. Видя то, как его демон боится его потерять, принц испытывает куда большую боль и страх, чем от надвигающихся на них скал. – Все хорошо, все будет хорошо, милый, мы выберемся отсюда. – Се Лянь старается говорить ласково, так же крепко вцепляясь в демона. – Не отпускайте меня, Ваше высочество! Я прошу вас, я молю! – Умин говорит быстро и сбивчиво, а горы неумолимо продолжают свое движение. Первый удар в живот и палящее солнце – тогда он еще мог сопротивляться, но кровь хлыщет из раны, и больно. Так больно. Над его головой голубое небо Сяньлэ. – Не отпущу. – И принц в подтверждении своих слов впивается короткими ногтями в мертвую кожу юноши, оставляя на ней отметины. – Я не отпущу вас! – Столько боли в этих словах юноши. Он снова там и чувствует, как удар наносят за ударом, а он не может ничего поделать – у него уже нет сил сопротивляться, пытаться убить своего мучителя. Над головой парят стервятники. Он слышит их ликующие крики. Столько страха в глазах демона, что рвет сердце бога. Се Лянь хочет прижать его к себе и успокоить, погладить по голове. Убаюкать его в своих объятиях. Он не хочет расставаться. Они не расстанутся. Принц чувствует, как его руку вспарывают черные когти, но это не имеет значения – он бы позволил этим когтям намного больше. Только пусть они будут вместе. Но, как бы они не старались, их сцепленные меж собой руки все равно растаскивают друг от друга горы, перемалывают их живьем, сдвигаясь в разные стороны. Они пытаются ухватиться друг за друга, но их руки медленно начинают выскальзывать. Еще удар мечом на поле боя, теперь в грудь, он продырявливает легкие, и юноша задыхается. – Я не оставлю тебя,Умин, никогда больше… – они держатся за кончики пальцев, и тем не менее, не смотря на все заверения, их руки разъединяются. И последнее, что видит Хун-эр – это мягкая и грустная улыбка его бога. И тихое: – Все будет хорошо. Последний удар в сердце, что лишает его жизни. Умин умирает с именем бога на устах. Единственный раз, когда он себе позволил произнести его вслух в его первой жизни. Умереть за Его Высочество в бою – высочайшая честь. А затем их разъединяют, и они последний раз смотрят в глаза друг другу. В глазах его бога мелькает страх, боль, отчаяние и… Гнев. И они кричат. Кричат так неистово, будто бы горы вгрызлись в их ребро, проедая их сердца: – ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО! – УМИН! Звуки их криков сливаются в один душераздирающий вопль, и горы поглощают их целиком. Тунлу поплатится за это!

***

Но жить для Его Высочества – высочайшая милость. Именно так он открыл свои мертвые глаза в первый раз, и этот не стал исключением. Все ради Него. Когда Хун–эр открыл глаза в этот раз, перед ним было развернута гладь серого неба, с которой медленно, словно насмехаясь над демоном, падали нежные хлопья снега. Одно из таких коснулось его щеки и растаяло, соскальзывая вниз. Прозрачная капля коснулась кожи и окрасилась алым, смешиваясь с дорожками кровавых слез. Сон наконец-то закончился. Все это была сладкая греза.Снег покрывал его волосы; демон прикрыл глаза. Все это было лишь сном, конечно. Это не могла быть реальность. «Ты мог поглотить его раньше, и был бы с ним вечно» – только скрипучий голос в его голове вырвал демона из оцепенения. Это был не сон. У. Него. Отняли. Его. Бога. Боль врезалась в сердце, когда демон резко сел и перевернулся, вцепляясь в гору, поднимаясь на колени. Казалось, его грудную клетку вскрыли стервятники и пируют. Демону было больно. Он потерял его. Жив ли его бог теперь? Капли крови, стекающие по его щекам падали на снег.Демон чувствовал, что теряет силы, но ему было плевать. Он предал его. Он не справился. Бесполезный. Боль скорби сковала его. Тело била дрожь. Он не замечал этого. «Ваше высочество, я не справился. Я солгал вам. Я не защитил вас». Казалось, сейчас выдерни кто из его тела кости, он и не заметит. Он сам разрывал себя изнутри на куски, вырывая маленькие отрезы плоти сквозь разодранные ребра. Бесполезный. Жалкий. Не защитил. Опять. – Эта боль была внутри него, она ломала его. Сжигала заживо. Он, выплюнутый чревом горного демона, парализовано стоял на коленях не в силах пошевелиться несколько мучительных мгновений, которые показались ему вечностью из боли и страдания. Он будто снова оказался в храме его бога, которого не смог спасти тогда: его сожгли вместе с ним, когда он пытался спасти портрет. Хотя бы портрет. И так было каждый раз: он не мог не отговорить людей, ни спасти остатки храмов. Он не мог ничего. «Бесполезный», – вот, что вторил он сам себе. А затем на его смену пришел другой голос. Сначала один: это был голос его бога где-то глубоко внутри него, и этот голос плакал. Он плакал о том, что его Сань Лан бросил его, оставил совсем одного. «Нет. Ваше высочество, я бы никогда», – и скорбь с болью, что сковали его, отступает, уступая место ненависти к самому себе. Ему кажется, что он слышит слова: «Прошу, вернись ко мне, Сань Лан. Вернись, как можно скорее». И чем он занимается? Жалкая тварь?Он стоит на коленях посреди льда и снега, пока его бог нуждается в нем. Он грезит о глупых снах. А затем приходит слишком знакомый другой голос, заменяя собой мучительный мираж. «Нужно было съесть его. Насладиться плотью так, как ты хотел, и тогда бы ты стал сильнее. Поглоти бы его так, как ты желал, ты бы был сильнее, и он был бы с тобой, внутри тебя. Как Ты и хотел. Всегда. Всегда, всегда, всегда». И тогда гнев демона сжигает его изнутри, уступая место ярости, что была способна стереть с лица земли эти проклятые горы. Его тело размылось, а серые, уродливые камни вокруг, припорошенные снегом, напоминающие останки не разложившихся животных, а может это они и были, закаменев, начали крошиться от убийственной энергии, которая исходила от демона.Оцепенение спало с него – ярость сожгла ее стальные оковы. – Я не хотел его съесть! – Пожалуй, его богу лучше никогда не слышать такого тона его верующего – чистая злоба сквозила в нем. Словно та пресловутая кислота, что так долго преследовала их, облекаясь этим мерзким дождем. «Но ты ведь хотел вгрызться в его плоть?» – голос шипел ему на ухо. «Змея» – подумалось Умину. Змея, что сдавливает его шею и щекочет языком ухо. Отвратное ощущение. Из горла Умина раздался рык, сотрясший своим эхом скалы.Еще совсем недавно его силы были на исходе, но гнев возродил их. В горах стало еще холоднее. Начав спор в своей голове, демон возопил, вгрызаясь когтями в тушу горного демона.Тот по своей глупости не вышвырнул демона со своего тела окончательно, а лишь оставил на своей каменной коже. Что же, его ошибка. – Ваше высочество! – Крик разрезал воздух. Гнев красной пеленой застилал ему глаза. Умин рвал камни, словно плоть живьем. С каждым таким ударом он словно чувствовал, как силы медленно наполняют его. Да только от этого ему не становилось лучше, как раньше – боль росла с каждым мгновением, а теперь с ней пришел страх, а голос в голове продолжал: «Возможно, но теперь ты потерял его и не найдешь. Не найдешь!» – Тунлу довольно глумилась в его голове. Казалось, змея в довольстве шуршит трещоткой на своем хвосте. – Заткнись! – Новый удар черных когтей, и демон все больше и глубже вгрызается в гору, крича: – Ваше высочество, где вы? Ваше высочество! – Его крики полны отчаяния – так волк воет над утерянной парой, перед тем, как вгрызться в горло тому, кто забрал у него ее. «Ты хотел его, – голос в его голове стал слаще. – Ты хотел его крови, не отрицай». Змея сдавливает горло, шипя все гнуснее. Голова демона раскалывается. Кажется, что эта тварь залазит ему в уши, протаскивая свое змеиное тело в его голову, словно стремясь вцепиться клыками в его череп. Отравить ядом своих слов. – Закрой свой рот! – Резкий удар когтистой рукой по серому камню проделывает трещину вглубь горы. Вокруг демона клубится кровавое облако. Все тело зудит, будто полчища насекомых хотят разорвать его кожу и выбраться наружу. «А если ты найдешь только бездыханное тело, ты вгрызешься в его плоть? Тогда ты съешь его? Ты же не удержишься и захочешь съесть пло…» – Хватит! – Демон в бешенстве рычит и врезается когтями себе в голову, и кричит снова, падая ниц в образовавшуюся яму из камня. – Прекрати немедленно! Хочешь это услышать?! Да, тварь, хочешь?! Так да, я хочу его крови! Я хочу его плоть! Но то, что предлагаешь ты, мне всегда будет мало! Один раз проглотив его плоть и более не увидев его! Не услышав его! Я уничтожу себя! Я хочу быть его слугой! Его пиром! Я хочу быть его! Я хочу пировать им! Я! Да что это я! – И Умин вырывает из своей головы когти, заливаясь жестоким смехом, откидывая голову назад и смотря на серое небо в своем безумии, наслаждаясь тем, как снег остужает следы от когтей, что образовали кровавый венец на его лбу. Из них струится рубиновая жидкость, которая застилает ему глаза. Его кровь холодная, и она хоть как-то отрезвляет разгорячившуюся голову. Демон сходит с ума: ему нужно к его богу, он должен защитить его, должен найти его. А если его бог встретится с той кислотной тварью? Если его принц будет ранет? – Ты ведь именно этого и добиваешься, не так ли? – Голос Умина, словно становится старше на несколько лет и спокойнее, холоднее, и страшнее. – Хочешь, чтобы мы не дошли до тебя, хочешь, чтобы никто не смог стать непревзойденным? Ха-ха, пытайся-пытайся, но только ты просчитался, - и, произнося это, демон вернулся к своей ярости и гневу, к своему выгрызанию плоти горного демона. – Ты не поймешь, сколько бы я не говорил это, но тебе и не нужно понимать, – тихо бормочет Умин. –Да, я голоден. Да, я хочу его крови. Но никогда не получу ее вновь, как и его тела. Но я не намерен получать этого, если мне не предложат. А даже если и предложат, я никогда не насыщусь. Я всегда буду жаждать вновь и вновь. Если когда-нибудь мне это позволят, этот пир продлится вечно. Глаза демона вновь застелили кровавые слезы. Сколько времени уже прошло? Голова вновь шла кругом, а отчаяние подходило с тошнотой. Верно говорят:«Лучше не испить вина, и всегда его желать, чем попробовать его, и не иметь возможность пригубить вновь». Его вино было его богом.И если раньше разлука была терпима в череде поиска, то теперь она его убивала. Он потерял его. Он потерял, и голова разрывалась от отчаяния и мыслей о том, что он не найдет его. Или хуже,что он найдет его мертвым. Что та кислотная тварь доберется до него раньше. Что горный демон поглотит его раньше. Что он найдет его мертвым или более не найдет его. Или что все это, как он и думал изредка, прикрывая глаза, словно оказываясь в объятьях своего бога, бред перед перерождением, который скоро закончится. Этот сон – сладкая греза, которой нет, и он все-таки вернется ни с чем. Что его бога нет, и не было. Он не находил его, и руки бога никогда не перебирали его волосы и не гладили по голове. Что никогда тяжесть его тела не находилась на его бедрах. Что его бог не учил его каллиграфии, шепча исправления на ушко своим горячим дыханием. Что все это – бред недостойного, похотливого демона. Что вот-вот очнется в ледяном снегу, и все это закончится. Демон сходил с ума; он был на грани рассеивания; его силы уходили в никуда. Казалось, даже та энергия, что он черпал из плоти горного демона, не могла войти в его мертвые меридианы и заполнить их.Но, не смотря на все эти мысли, он не останавливался с каждой из них – он только сильнее разрывал каменную плоть. Голова демона гудела; его крик надрывался. Он кричал снова и снова, призывая своего бога. Взывая к нему, он кричал и рвал голыми руками гору, стесывая когти и руки до крови. Он забыл о сабле на своем поясе, он забыл обо всем. В его голове не осталось места ни голосам, ни мыслям – там было только одно: имя его бога, что он не смел произнести вслух, но повторял про себя не единожды: «Се Лянь, Се Лянь, Се Лянь, Се Лянь». И возможно, в имени его бога было что-то магическое. Потому что один раз он остановился, захлебываясь в слезах и собственной крови, встав на четвереньки в горной яме, глубоко в теле горного демона, что так же надрывно и тихо выл от боли, вторя Умину. И тихо, еле слышно, он, охрипшим голосом, произнес: – Се Лянь. Прошу, вернись ко мне. Он хотел вырвать себе язык за то, что посмел произнести его вслух, но не успел… Его пах охватил невыносимый, постыдный и ласковый жар, а затем переместился по всему телу,словно широкий, шершавый язык большого тигра, мазнул по нему.Демон упал, не в силах удержаться на ногах, и свернулся клубком, тихо всхлипывая. Он начал дышать, не замечая когда. Все его тело горит; он переворачивается на спину и выгибается дугой. А затем открывает рот и закрывает с именем бога на устах, как рыба, выброшенная на берег без воды, не в силах почувствовать живительную влагу. Ему нечем дышать. Да ему и не нужно, но он забыл об этом и задыхается. Сгорает заживо. Он смотрит в небо, что чисто в своей серости. Снежинки продолжают падать на него, он их уже давно не замечал, но сейчас они мгновенно растворяются на его горящей коже. А затем Умин чувствует, как черный камень движется, и рана, что он с таким усилием наносил горному демону,затягивается над его головой. Он снова в его утробе, укрытый в своем стыде от всего мира. Но горный демон лишь спрятал его в страхе, не смея сжимать разъяренного монстра, что сейчас извивался и скулил в его теле. А Хун-эр ничего не мог с этим поделать, начав постыдно извиваться. Жар везде – он не в силах ему противиться. Умин не понимает, что с ним. Он должен идти к богу, он должен двигаться, но он не может. Низ его живота горит, и он всхлипывает в непонимании. Он попал под чары демона наслаждений? Но это невозможно, будь это горный демон то подействовал бы на него так сразу – это не он. И на него не мог напасть демон соблазнитель, нет. Он бы почувствовал запах или прикосновение. Хоть что-то он бы почувствовал и узнал кто это, что это. Но жар вновь заставил его перевернуться на живот. Там – внизу все горело, с губ сам по себе сорвался стон. Умин ничего не мог с собой поделать – это была пытка. Постыдная пытка, приносящая удовольствие. Ему стыдно, невыносимо стыдно. Словно стал чей-то похотливой игрушкой на потеху. Он сходит с ума. Может, в этот раз он рассеется именно так, умирая от стыда и жаркого удовольствия, взывая к имени своего бога в утробе горного демона. Но он не мог! Просто не мог! Это были странные ощущения. Единственное, с чем он мог это сравнить – это касание языка. Он знал это ощущение на собственной коже, однажды, ему как животному пришлось зализывать собственные раны на руке. Тогда он совершал кощунство. Он выбивал имя своего бога на запястье, смешивая чернила со своей кровью.Вот, что это было за ощущение. Ему казалось, что большой тигр держит его в своем рту, катая его на языке. Словно он был боярышником в сахаре. Однажды одна дама пожалела грязного оборванца и дала ему сладость.Хун-эр также катал пресловутую конфету, наслаждаясь ее вкусом. Он чья-то сладость, и сейчас его пробуют на вкус. Жар был нестерпим. Но в следующую секунду с его губ сорвался стон: – Ах-а-а… – он давится этим стоном. В голове раздавался ласковый и от чего-то несколько разгневанный голос его божества, отдающийся набатом в его имени. «Сань Лан» – эхо в его голове. Такое мягкое и ласковое эхо, которое ласкает его изнутри. Снова и снова, и снова. Будто само его имя – это касание чужого языка, оставляющее влажный след на его коже. Демон зашелся в бреду. В его голове разворачивалась фантазия, которую подкрепляли ощущения на его коже. Под ней. Внутри. Боярышник раскатывают на языке, чтобы прокусить и насладиться полнотой его вкуса. Его тоже прокусят? От этих ощущений и мысли он горел еще больше, а от второй пришедшей мысли в его голову он хотел убить себя и кончить. Вторая постыдная мысль заставила его вновь свернуться в клубок. Он подумал о том, что сейчас его рассасывают, подобно сладости вовсе не большой тигр, а его бог. И он всего лишь эта маленькая сладкая конфета в его рту, предназначенная для того, чтобы утолить маленькую потребность божества в мимолетной сладости. Он будет раскатывать сахар до тех пор, пока не доберется до боярышника? А затем его бог так же раскусит его, как демон всегда и хотел. Его бог насладиться им в полной мере, раскусывая его плоть, чтобы добраться до сочной мякоти. Умин прикрыл глаза и увидел на обратной стороне век, как его бог облизывает губы в наслаждении и улыбается. А затем он припадет к шее демона, но вместо укуса проводит языком от основания шеи до нежного ушка. Словно он самая большая сладость. Принц прикусывает мочку его уха, и он словно слышит эхо: «Сладко соленый и прохладный – вот, какой Сань Лан на вкус». Он слышит в этом голосе ту самую соблазнительную улыбку и ноту ярости на самом ее дне. Бог не доволен им? Но его бог спускается ниже,вылизывая грудь несчастного демона, не давая угнездиться этой мысли вголове. Но разве будь он недоволен им, он бы… но даже эту мысль демону не позволяют закончить. В плен горячих губ попадает нежный бутон на его груди. И демон переворачивается на спину и, выгибаясь дугой в крике наслаждения, задыхается, стремясь спрятаться от этих касаний. Но это не помогает. Язык его божества неумолим. Он движется ниже, очерчивая живот Умина. Демон пытается его поджать, уйти от прикосновения, но что толку. Его ласкают с той же силой и рвением. Жаркое касание языка спускается все ниже. Его дыхание сбивается, он не может дышать. Глаза раскраснелись, губы были прокусаны и красны, все тело было влажным. Стоны эхом разносились по маленькой, закрытой, плотной, каменной пещере. Хуже этого был лишь невыносимый стыд за все, что с ним происходило. Слезы текли по его щекам, оставляя кровавые дорожки, а когти прорезали камень под ними. Умин думал, что он либо вновь вознесется с именем бога на губах, либо умрет. Язык, не иначе, скручивался над его маленьким телом и ласкал широким и плавным движением, медленно, словно волны накрывали его с головой снаружи и изнутри. Горячий и шершавый. С ним играли. Им наслаждались. Демон чувствовал себя в теплой нежности горячего рта. «Я схожу с ума» – единственная мысль,прорвавшаяся сквозь череду стонов, и имя его бога. А пытка продолжалась. Язык спустился ниже. – Нет, нет-нет, Ваше высочество, подож… – ему опять не позволили ничего сделать. Язык коснулся его там – внизу, ярким, горячим движением, разрубая его надвое, словно молния пробралась под кожу и пригвоздила его к земле, уничтожая. Проклятье! Он умрет от стыда или наслаждения. Но теперь он точно умрет. Язык проходился по его стопам, ласкал руки, нежно обходил ушную раковину и ласкал изнутри, терзая его мужское естество, широким движением изводил спину демона. Умин плакал и, не в силах сопротивляться с этим, выл, и скулил, скрутившись калачиком. Все это длилось нескончаемо, мучительно долго и ласково. А затем Умин почувствовал, что его крепко сжали со всех сторон – это было странное, давящее чувство, действующее на него угнетающе. Не больно, но крепко. «Зубы» – пронеслось в его голове. Его сжали зубами. Умин инстинктивно пытался дышать, чтобы хоть как-то остановить жар и давление по всему телу.Это помогало слабо, ведь дыхание его телу вовсе не было нужно, но он пытался хоть как-то успокоиться, но ничего не помогало. Всего пару мгновений назад он думал, что он хочет, чтобы это прекратилось.Думал, что как только ласка закончится, он придет в себя. Но отрицать было бессмысленно. Он был возбужден. А мысль, даже столь постыдная и невозможная, что все это мог сотворить с ним его принц, приводила его в исступление. Давление сводило его с ума.Его бросало в мелкую дрожь. Казалось, он чувствует, как его кусают по всему телу. Но это было не то. Не полно. Ему нужно было сильнее. Пускай эти клыки раскусят его – тогда станет легче. Его бросало в мелкую дрожь. Возбуждение сводило его с ума. Тело не повиновалось. Ему было стыдно и в то же время. – Ваше высочество, прошу вас, убейте меня, когда мы вновь встретимся… – произнеся эту молитву на грани слышимости, демон перевернулся набок и прикоснулся к себе.Он тихо скулил имя бога и медленно ласкал свое естество, наращивая темп и стремясь облегчить свое состояние. Но и это не помогало: давление не прекращалось, а руки, которые обычно сразу доводили его до нужной точки падения, сейчас были бесполезны. – Ваше высочество, прошу вас, сжальтесь над этим жалким… И его молитвы в полубреду, словно были услышаны. И он снова почувствовал себя чертовым угощением во рту своего бога. Спину опалил жар, и Ху-эр простонал: – Ваше Высочество... Теперь руки помогали усилить чувства; он почти перешел за грань, только чего-то не хватало. Новое движение языка, и оно стало чувствоваться жаром внутри между его ног. Кожа демона покрылась мурашками. Движение рук поймало ритм языка. Медленный и мучительный. Ласка изводит нежную кожу. Это доводит его до предела. А затем его возбуждение оказывается в плену жаркого рта, и он кричит не в силах вынести этих ощущений. И в голову лезут самые порочные мысли. Он прикрывает глаза, сжимая себя рукой. Его сумасшедший разум рисует невозможную и самую ужасную картину в его жизни. Истинное кощунство. Восхитительное. Голова его бога между его ног, а руки принца сжимают бедра этого недостойного. Он видит, как голова его бога поднимается и опускается, и чувствует нежность его языка. С его губ само по себе срывается задушенное и тихое: – Се Лянь. И он видит, как эти невозможные, янтарные глаза поднимаются на него. Ох, они снова похожи на эти проклятые полумесяцы. Его бог улыбается, он чувствует это. Он снова тот самый демон-соблазнитель. Умин видит его растянутые, алые и припухшие губы на своем возбуждении. Он хочет умереть. Но он видит, как им доволен его бог. Его устраивает угощение. Даже больше. На одно мгновение его выпускают изо рта и тихо произносят: – Сань Лан, такой сладкий. А затем его естество снова оказывается в плену. Все его тело снова в плену; он горит. Ему даже кажется, что он чувствует тонкий аромат бога. Его силы и кровь. Умин умирает и возносится. Он горит. Эти грезы и одна мысль, что заставляет распахнуть глаза демона в последний момент, окончательно толкает его за грань. Язык. Откуда у него может быть ощущение чьего-то языка на коже? Ведь не один из возможных вариантов, что это делает кто-то извне, невозможен. Кроме…Умин сглатывает, когда в его голову закрадывается одна глупая мысль: «Когда прах находится на теле божества, ощущается стук сердца бога и нежное тепло его тела, словно он всегда согреет. Словно так ощущается безопасность… возможно ли ощущать и что-то другое? Не мог же бог взять прах в рот и… ласкать... И запах крови… это глупос…» – но Хун-эр не успевает подумать, что он не достоин, или, что он глуп. Нет, все, что он успевает – это почувствовать, как его голова предательски пустеет на этой мысли, а тело скручивает от наслаждения, слыша в своем сознании: – Мой милый Сань Лан, где же ты? Вернись ко мне! И ответить: – я здесь, Ваше высочество! Я… – и затем он теряет сознание со сладкой мыслью о том, что его прах мог сейчас находиться на языке бога. Демон не мог знать, что он прав. Он мог только отправиться в сладкие грезы до тех пор, пока его бог не найдет его.