Want to Feel (Clean)

Соупу забавно наблюдать, как люди заморачиваются из-за маски Гоуста. Конечно, ему и самому любопытно, и он бы соврал, сказав, что не затаил дыхание, когда Гоуст стянул маску в убежище Алехандро. Но под ней обнаружилась лишь одна из его фирменных балаклав с черепом. Вот же позер хренов. Но, по сути, Соуп уважает своего лейтенанта, и никакие их внутренние шуточки про маску этого не изменят. Ему вполне комфортно понятия не иметь, как Гоуст выглядит на самом деле. Да он скорее прострелит себе ногу, чем попытается тайком подсмотреть под маску, проявив неуважение. Их дружба (а Соуп не побоится этого слова) для него куда важнее. Большинство коллег с ним не согласны. Рядовые судачат, строят теории о том, что скрывается под маской. Каждый новичок на базе пялится и шепчется: "Чё это с ним?" Любопытству и слухам нет предела, чему способствует то, что Гоуста непросто застать вне службы. Но хуже всего – вернее, тупее всего – идиоты, которые бьются об заклад, что сумеют спереть маску. Прямо с лица лейтенанта или из его комнаты – без разницы. Соуп это ненавидит одинаково. Сегодня трём придуркам необычайно везёт. Соуп ухмыляется про себя, глядя на них у беговой дорожки. Ему скучновато – с утра он забыл телефон на зарядке, но солнце на удивление тёплое, так что Джон просто греется в его лучах. И уж точно он не собирается давать поблажку этим "трём идиотам", которых отправил наматывать круги, только потому что заскучал. Если им повезёт, то их собственный сержант соизволит явиться и забрать своих парней у Соупа. Сейчас самое время, когда их отсутствие уже должны были заметить. Спустя несколько минут к Соупу подходит кто-то и останавливается рядом. Слышится сдавленное "Ебать, наконец-то" от одного из бегущих рядовых. – Сэр, – произносит незнакомый Соупу сержант, но по нашивкам и бейджу с фамилией нетрудно догадаться, зачем он здесь. – Сержант Джонсон, – кивает Соуп. – Эти трое опаздывают на тренировку. Почему они бегают для вас? Особого раздражения из-за пропажи подчинённых сержант не выказывает. Соупу, может, и не по чину лезть, но он считает, что лучше действовать на опережение. Нечего дёргать Гоуста по пустякам, когда Соуп и сам в состоянии загонять этих кретинов. – Подслушал, как они собирались неуважительно отозваться о моём командире, – Соуп слегка поворачивается и следит за реакцией другого сержанта. – Не хотел утруждать его этим. Они вам нужны? Взгляд Джонсона цепляется за нашивку с фамилией и эмблемой спецподразделения на форме Соупа, до этого не видимые. Видимо, он складывает два и два. – И сколько им ещё бегать? Соуп пожимает плечами: – Ещё не решил. – Что ж, – Джонсон задумчиво потирает подбородок, – если вы заскучаете до ужина, отправьте их на стрельбище. В противном случае – пожалуйста, не забудьте про заминку и растяжку, иначе завтра от них не будет никакого толку. Соуп удивлённо хмыкает: – До ужина? Да они у меня с завтрака бегают, их ещё до обеда стошнит. – Языком молоть – не мешки ворочать, – сухо парирует Джонсон. – Или хотя бы быть достаточно умным, чтобы следить, кто тебя слышит. Речь ведь о маске лейтенанта, так? Решили, небось, что раз у него руки повреждены, то можно и попытать удачу? Соуп прямо-таки физически ощущает, как его расслабленность сменяется напряжением, будто защитный доспех опускается на плечи, придавая сил и целеустремлённости. Потому что какого хрена сержант в курсе? Они с Гоустом только позавчера поздно ночью вернулись с миссии, которая в целом прошла успешно, но Гоуст сильно обжёг ладони – настолько, что Соуп взял на себя его снаряжение и винтовку. Как только они приземлились на базу, Гоуста сразу увезли в медблок, и с тех пор, не считая брифинга, Соуп его не видел. Соуп буравит сержанта взглядом, словно через прицел, и это, должно быть, заметно, потому что Джонсон вдруг выпрямляется и вытягивается по стойке "смирно". – Я был в медблоке с одним из рядовых, видел, как лейтенант уходил с перебинтованными руками. Наверное, так эти трое и пронюхали, сэр. Соуп со вздохом пытается успокоиться, взять эмоции под контроль и отложить их на потом. - Этих троих к вам чуть попозже пришлю, как самому надоест с ними возиться. Хотя до ужина вряд ли дотерплю, — ухмыльнулся Соуп. Джонсон кивает, разворачивается и уходит.

***

Уже почти час ночи, когда Соуп, одетый в пижамную футболку и спортивные штаны, толкает дверь их кухни. Он понятия не имеет, как и зачем Прайс умудрился отхватить этот небольшой флигель для спецотряда, когда формировал его. Соуп даже не знает, под чьи нужды предназначалась остальная часть здания, но, насколько ему известно, каждый раз, когда они останавливались на домашней базе, помещения пустовали. Здесь тихо и, что более важно, уединённо от основного комплекса. У них даже свои удобства имеются. Некому помешать Соупу в его привычке наведываться ночью на кухню, чтобы перекусить перед сном. Он не мог себе такого позволить, пока Прайс не выбрал его в команду. Над плитой горит тусклый жёлтый светильник, а за длинным обеденным столом, рассчитанным на восьмерых, сидит сгорбившийся над кружкой Гоуст. На нём чёрный свитер и балаклава. Спиной к плите и окну он почти сливается с темнотой, и Соупу требуется мгновение, чтобы разглядеть, что нижняя часть его лица светлее, и это не череп. Джон быстро отводит глаза. Лейтенант едва заметно кивает Соупу, не произнося ни слова и не делая попытки стянуть маску пониже. Соуп кивает в ответ и выключает свет на пути к холодильнику. По привычке он просовывает пальцы в уплотнитель сбоку дверцы, чтобы та открылась бесшумно, и достаёт пакет мясной нарезки, купленный вчера. Из-за спины доносится смешок Гоуста, пока Соуп разворачивает упаковку и плюхается на стул напротив лейтенанта. – Просто ветчина прямо из обёртки? – Не ем, чтоб наесться, так зачем заморачиваться с хлебом или тарелкой? – пожимает плечами Соуп, сворачивая ломтик в трубочку. Он протягивает её Гоусту, лишь в общих чертах различая его силуэт на фоне тусклого света из небольшого окна. – Будешь? Из польского магазина, добротная. На секунду Соупу кажется, что Гоуст потянется за угощением, но тот вспоминает про свои руки – толстые белые бинты выделяются в темноте, охватывая их от запястий до кончиков пальцев и оставляя открытыми только большие пальцы. Хотя, может, и на них тонкий слой марли. Гоуст ёрзает, пока не упирается локтями в стол, явно делая вид, что просто устраивается поудобнее. – Не. – Давай, – Соуп вытягивает руку через стол, удерживая ветчину на уровне лица. – У тебя руки повреждены, а не зубы. – Не боишься, что я откушу руку дающего? – Ну вот, теперь боюсь, – бормочет Соуп и наклоняется ближе. – Давай уже, у меня рука устала, бля. Единственное, что он может разглядеть – блеск глаз Гоуста, переводящего настороженный взгляд с лица Соупа на кусок ветчины перед носом. Но наконец он подаётся вперёд и стягивает зубами свёрнутое мясо с пальцев Соупа. Жёсткая щетина на подбородке Гоуста, незаметная в темноте, щекочет костяшки Джона, пока тот запрокидывает голову, отправляя остаток ветчины в рот. Гоуст жуёт, ненадолго замирает и одобрительно мычит: – И правда добротная. – А я о чём, – Соуп сворачивает для себя следующий ломтик. – И даже пальцев не лишился. – В следующий раз постараюсь лучше. – Ты такой романтик, – Джон откусывает кусок и кивает на кружку Гоуста. – Кстати о пальцах, как ты вообще умудрился заварить чай? – Преодолевая трудности, – невозмутимо отзывается Гоуст. Соуп сочувственно морщится: – И долго тебе ещё с этими бинтами ходить? Гоуст пожимает плечами: – Зависит от скорости заживления. Наверное, ещё неделю бинты и мазь. – Ещё неделю? Уже ж четыре дня прошло! – Ага, плюс физиотерапия и сколько там времени, пока шрамы не сформируются. С больными руками в поле не выйдешь. – Бля-я, – тянет Соуп, протягивая Гоусту очередную свёрнутую ветчину, которую тот принимает без колебаний. – И ты ничего не можешь делать, так? – Вообще ничего. – Скучаешь, наверное? – Сил нет, ты себе не представляешь. Но хуже всего... – Гоуст обрывает себя, мотает головой и откидывается на стуле. – Да ладно, можешь поныть мне, – Соуп закидывает в рот ещё ломтик. Вообще-то он уже наелся, но надо же оправдать своё присутствие здесь. Повисает тишина, и Соуп уже думает, что больше ничего от лейтенанта сегодня не добьётся (да и вообще никогда), но стоит ему потянуться сложить обёртку, как Гоуст обмякает на стуле, тяжело вздыхает и ворчит: – Просто охуеть как хочется нормально помыться. Чувствую себя грязным. – Ох, бля, об этом я даже не подумал. Сам-то по два раза в день душ принимаю – после тренировок и вообще, – блин, даже без повязок рукам Гоуста, наверное, больно пиздец. А если ещё добавить жгучее мыло, горячую воду и необходимость тереть кожу и волосы? Пиздец, он, наверное, безумно страдает. Четыре дня влажных салфеток или обтираний губкой – нормально в полевых условиях, но на базе, когда душ прямо здесь, а заняться больше нечем? Худший кошмар. – Да, я тоже примерно так, – бормочет Гоуст, качая головой, и поднимается со стула. Его кружка звякает, когда он ставит её в раковину. Соуп складывает обёрточную бумагу вокруг остатков ветчины. – Я мог бы помочь тебе, – предлагает он, пока не вставая и не глядя туда, где сейчас Гоуст. Раздаётся насмешливое фырканье: – Ага, конечно. – Нет, я серьёзно. Ответ доносится прямо из-за спины – тихий, напряжённый и, возможно, даже сердитый. Гоуст подобрался так близко, что наверняка стоит в шаге от Соупа, а тот даже не услышал ни звука, пока он двигался. – Ты просто хочешь поглазеть, что там под маской, как и все остальные. Да, хочу, но не так. Джон выпаливает первое, что приходит в голову: – Завяжи мне глаза. Шорох одежды. – Ты прикалываешься. – Гоуст... – произносит Соуп, изо всех сил стараясь говорить ровно, соблюсти баланс между мягкостью и уверенностью, не скатываясь в жалость или, того хуже, давление. Он уважает своего лейтенанта и любопытничать-то любопытничает, но дело совсем не в этом. Честное слово, не в этом! И Джон на все сто уверен: скажи он хоть одно неверное слово – и на этом вся связь, что они с Гоустом наладили, накроется медным тазом. – ...Сэр. Четыре дня после миссии – уже достаточно, чтоб любой взвыл, а тут полторы недели впереди. Так что я предлагаю потому, что готов и могу это сделать. Да и опыт у меня есть. И, само собой, я завяжу глаза, раз надо. Это ж тебе не бомбу обезвреживать. Ты ранен, вот и всё. А я тебя уважаю. Ты знаешь, что я тебя уважаю. Гоуст какое-то время молчит, прежде чем с сомнением сказать: – Ты вечно прикалываешься насчёт сраной маски. – Свет над плитой выключил, не так ли? Снова тишина – такая долгая, что Соуп начинает гадать, уж не ушёл ли Гоуст без единого слова или звука. Или застыл, переоценивая прошлое поведение Джона (ну да, конечно). Наконец еле слышный выдох сигнализирует о его присутствии. Приглушённый голос Гоуста звучит как наполовину вызов, наполовину притворное безразличие: – И как, по-твоему, это должно происходить? – Я бы сказал, для начала собрать всё необходимое в твоей ванной. Осмотрюсь там, чтоб не сломать себе шею, когда буду ничего не видеть. Намылю тебя, смою, вытру, помогу одеться. И перебинтую руки по новой, раз повязки, скорее всего, намокнут. Ну а потом на боковую. Вот и всё, – Соуп склоняет голову набок. – Если хочешь, я ещё постель тебе сменю, дело двух минут. Можно, пока ты одеваешься, например. Пауза, а затем тихое: – Ладно. Джон едва сдерживает желание недоверчиво вытаращиться на это спокойное согласие, но буквально ощущает, как напряжение покидает его плечи. Рад, что каким-то образом сумел сказать правильные слова. И рад, что сможет хотя бы немного облегчить Гоусту дискомфорт на время выздоровления. – Отлично, тогда пошли, – говорит Соуп, поднимаясь и убирая ветчину обратно в холодильник. Он быстро ополаскивает руки в раковине и жестом предлагает Гоусту идти вперёд. – Прямо сейчас? – Всё равно ж не спим, так? Гоуст кивает и ведёт за собой.