Я постелю тебе под ноги небо...

Тогда… Боль… Страшная, пронизывающая каждую трепещущую клетку, она пульсирует во всём теле в такт гулко стучащему сердцу. Смрадный запах чужого пота, смешанный с приторным ароматом туалетной воды, впитывается в кожу, просачивается в нос гадкими нотками, заставляя внутренности сжиматься от непрекращающихся рвотных позывов, а тело жутко чесаться… Голос осип от бесконечного крика и плача. Но всё равно продолжаю пытаться издавать хоть какие-то звуки в хрупкой надежде на то, что кто-то услышит. Или хотя бы обратит внимание. Но лишь доставляю удовольствие мучителям, ведь именно это им и нужно. — Давай погромче, малыш! — насмешливый голос противно звенит в ушах, а тело снова содрогается от серии сильных ударов. — Ммм, а тебе идёт бледность и синева, милашка. Давай добавим немного алого! — по руке проходится острое лезвие. Оно неспешно скользит по горящей коже, распарывая её и позволяя вязким каплям падать на пол с чавкающим звуком. — Вот теперь превосходно! Запах железа окутывает сознание плотным туманом. Не выдерживаю и выблёвываю, кажется, всё содержимое желудка (если не сам желудок), забрызгивая вонючей жижей всё вокруг. — Фу, блять! Он облевался! Если ещё и обсерится… — Какие-то проблемы, Кен? — холодный голос прерывает поток жалобных блеяний. — Тебе не нравится игрушка? А мне она показалась очень милой куколкой с силиконовой дырочкой с эффектом подогрева. Но если тебя не устраивает… — Нет-нет, Кхун, меня всё устраивает! Как раз собирался протестировать… — Вот и славно. Расскажешь потом! — ядовитый смех выжигает в густом воздухе чёрную дыру, засасывающую уставшую душу в бездну... Несколько секунд тихо. Шевелю руками, желая почувствовать холод наручников. И понимаю, что они онемели. Вообще не чувствую тела… — Кажется, ты что-то про крылья говорил? — слышу пьяное мычание. — «Хочу уметь летать!». И я подарю тебе крылья, милашка. Потому что сегодня мне хочется побыть волшебником.

Будь проклята эта дурацкая Жизнь. Будь прокляты детские мечты.

Раскалённый до бела металл на коже кажется шуткой по сравнению с разрывающей в лоскуты болью во всём измученном теле. Толчки грубые, стенки входа трещат и рвутся, покрываясь кровавыми трещинами. Спина горит, кровь шипит на остывающей коже, хлюпая пузырьками. — Какой узкий! Какой послушный! Хороший мальчик! Голос слышен будто где-то высоко-высоко. Где-то там, в голубом небе. Он звучит издевательской насмешкой над бренным телом, похороненным заживо. Его с аппетитом едят жуки, грызут кровожадные крысы, черви находят тёплое пристанище в распоротой грудине... Ад… Нет… Люди. Люди — воплощение Ада… Кап-кап. Кап-кап. Сквозь затопившее разум безмолвие слышу тихий стук. Дождь разбивается об хладную землю сотнями звенящих осколков. Кажется, поливает её слезами сожаления...

«Господи… Почему я до сих пор дышу?»

Невероятным усилием воли раскрываю заплывшие гноем и слезами глаза, пытаясь сфокусироваться хоть на чём-то. Ночь. Пустынная улица. Редкие машины, проезжающие мимо. Всем глубоко плевать… Видят. Но стыдливо отводят глаза, прибавляя газу.

«Ненавижу Вас! Ненавижу!»

Кричу что есть мощи у себя в голове. Вслух не могу — голос потерян.

«Выживу! Выживу назло Вам, кретины!»

Не помню, каким образом доползаю до нашего с Поршем дома. Как открываю калитку. Как взбираюсь на крыльцо, пачкая ступени кровью и грязью. Помню только, как из последних сил поднимаюсь на ноги и нажимаю на звонок домофона. Держусь на ногах, чтобы быть в поле зрения камеры. А когда распахивается дверь, теряю равновесие и падаю назад, готовясь прокатиться кубарем по ступенькам и умереть… Но сильные руки вовремя подхватывают и затаскивают в дом. Бережно держат в своей тёплой колыбели, согревая. — Чэй! Маленький мой… Неужели это ты? Будда, тебя не было год! — Хиа’, не бросай меня! Я всё объясню! — несу бред, хватаясь за ускользающее сознание. Должен убедиться, что Порш… реален… — Маленький мой! Я рядом. Теперь ты в безопасности. Я…, — он плачет, мягко прижимая к себе — Я искал тебя! Полиция закрыла дело. А я не мог поверить, что тебя больше нет…, — Порш бессвязно бормочет, не может успокоиться, прийти в себя от боли и захлестнувшего с головой облегчения. — Всё в порядке, Хиа’. Я вернулся. В тринадцать лет перестаю верить… во всё. Кроме брата. Порш — единственная нерушимая вера... Вера в то, что мир не потерян… Вера в то, что добро… всё же существует… Пускай, в одном отдельно взятом человеке... Но… существует… *** Сейчас… В кофейной «4 минуты до вкуса мечты!» блаженно тихо. Не слышно городского шума, визга проезжающих машин, бесчисленных голосов толпы. Здесь царит покой. Солнечный свет пробирается в самые тайные уголки сквозь широкие окна. Уютные крохотные столики, маленькая пара стульчиков перед каждым из них. Бежевые стены с живописными рисунками захватывающих легенд придаёт заведению особый шарм и простор. Для фантазии и размышлений. — Кто это к нам пожаловал? Макао, ты вроде как… — Да-да, знаю, Ви! Я должен был уехать из города на пару дней. Но планы поменялись! — Као широко улыбается, подталкивая стоящего рядом с ним гостя к стойке. — Вегас, знакомься, это Порчэ. Мой дорогой друг. Кхун’Порчэ, это Вегас, мой старший брат. — Приятно познакомиться, Кхун’Вегас! — торопливо мямлит Порчэ, сложив ладони в приветственном «Вай!». — Просто Вегас. Или Ви, если тебе так будет удобнее! — успокаивающе говорит Вегас, подмечая излишнюю нервозность парня. — Итак, что закажет мой очаровательный посетитель? — Ореховый раф! Макао сказал, что у Вас он самый вкусный в городе. Это правда? — Порчэ шутливо щурится, с каждой секундой становясь увереннее. Ему непривычно спокойно в компании Вегаса. Порчэй впервые за долгое время ощущает себя в безопасности рядом с чужим взрослым человеком. — Ну, Као немного лукавит! — мягко смеётся тот, кидая на брата недовольный взгляд. — Но что один из вкуснейших — это точно! — Отлично! Тогда два ореховых рафа и…, — Порчэй долго разглядывает витрину с пышными пончиками, воздушными круассанами и крошечными нежнейшими чизкейками. — Два миндальных круассана, один с фисташковым кремом м малиновый чизкейк! — Принято! — кивает Вегас, быстро щёлкая пальцами по клавиатуре. — Оплата… — Картой! — Порчэй останавливает собравшегося возразить Макао. — Я угощаю, Као! Не лезь. А то по лбу получишь! — парень на это лишь усмехается, качая головой. Переглядывается с братом, ловя одобрительный кивок и подмигивание. Отвечает нежной ухмылкой и движением губ: — Мой? Вегас бросает оценивающий взгляд на усевшегося за столик Порчэ. А потом наклоняется ближе к Макао и шепчет: — Твой! Но советую запастись терпением. Чувствую трещину в его душе… — Я знаю. Но ни за что не упущу. Спасибо тебе за поддержку, Ви, Вегас снова тихонько хихикает и разворачивает брата к Порчэ, отправляя к нему нежным, воздушным пенделем: — Иди, герой-любовник, приручай дракона… *** — Кхун’Порчэй, а на каком факультете Вы учитесь? Порчэ… с жгучим любопытством наблюдает за новым другом. Искренне умиляется его детской неаккуратности, беря влажную салфетку и бережно вытирая выпачканные фисташковым кремом губы и румяные щёки. Избегает прямого взгляда, но, когда Као отводит глаза, смотрит жадно, впитывает каждую эмоцию, радуется мимолётной смущённой улыбке, даря скромную усмешку в ответ. Наслаждается звонким голосом, наполняющую блаженную тишину молитвенным пением. — На музыкальном, — после нескольких секунд молчания отвечает Чэ. — Просто однажды понял, что музыка — единственное, что сохранит для меня мирскую красоту. Мне хотелось рассказать в гармоничных звуках и небанальных текстах о том, как этот мир вижу я. Какими вижу людей. Смысл жизни… Поэтому… да. Музыка — то, что заставляет меня существовать… Макао встревоженно косится на Вегаса, который копошится за стойкой, делая им по второму стаканчику орехового рафа. Понимает, что брат разглядел в Порчэ сломленного страшным прошлым человека. И теперь Макао должен потихоньку завоевать доверие парня, чтобы узнать правду и помочь… А пока… терпение… — А на каких инструментах играете? — интересуется Као, от волнения скрипя стульчиком, желая быть ближе. — Давай на «ты», Нонг’? — Макао буквально слышит, как трескается застарелый лёд. Ледяная глыба скоро начнёт крошиться, и важно не попасть под смертельный град осколков. — Играю на гитаре. Немного на пианино. Чуть-чуть на барабанах и скрипке! — Порчэ… алеет щеками. И это… восхитительное зрелище… — Ваш Раф! — Вегас ставит стаканчики на столик и упирает руки в бока. — Как тебе тут, Порчэ? — Ваша кофейня — маленький рай. Спасибо Вам за возможность почувствовать умиротворение, Пи’Ви! — Вегас в ответ ярко улыбается, смущённо передёргивая плечами. — Заходи почаще, очаровашка! Отныне здесь тебе всегда будут рады! — «Бывают люди-Ад. А бывают люди-Рай. Кажется, Порш — не один такой?!» — поражённо думает Чэ, провожая задумчивым взором вернувшегося за стойку Пи’Ви. Действительно, именно люди делают любое место особенным. Своими действиями, словами, умениями. Один может создать уют на пустом пляже одним своим присутствием. Другой же может привести тебя в самое дорогое, самое красивое место в мире, но неверным словом внушить неодолимое желание сбежать. Да подальше… Но… здесь… Здесь Порчэ ощущает себя дома. Будто Пи’Ви — родной человек, с которым парень не виделся много лет. А Макао… Макао… Небо… бескрайнее синее небо. Которое можно пощупать, насладиться счастьем свободного полёта. И Порчэ… наслаждается… *** За окном кофейни темнеет. Зажигаются повсюду фонари. Город постепенно затихает, ненадолго погружаясь в полудрему. Ведь когда простой люд разойдётся по своим канурёхам, чтобы поесть да поспать перед новым трудовым днём, из теней выходят… торговцы. Товар у них непростой. Но законы им не писаны. Мафия никого не щадит. Ни случайного беднягу, вышедшего в ночи за буханкой чёрствого хлеба, ни несчастного торговца, вынужденного выплачивать непосильные долги своих сородичей и отнимать невинные жизни ради ничтожной копейки. Иначе… головой рискует поплатиться. Или печёнкой. Но в кофейной нет места городским ужасам. По-прежнему ярко горит свет, разносится по помещению счастливый смех двоих парней, увлечённых непрекращающимся разговором, тихо скрипит кофемолка и нежная мелодия чарующе льётся из старомодного винилового проигрывателя. Вегас делает глубокий вздох. Снова смотрит на… своих младших… Да, Порчэя он уже воспринимает как часть семьи, хоть и понимает, что торопит события. Почему-то ему кажется, что этот крохотный ёжик, теперь сияющий нежным светом, больше никогда не покинет их жизни. А останется ворчливым солнышком, всегда готовым вправить мелкому раздолбаю мозги. — Что-то я засиделся! Порш, наверно, всю жопу порвал от беспокойства! — спохватывается Чэ, взглянув на часы. — Давай я отвезу тебя домой в целости и сохранности! — суетится Макао, игнорируя гневный протест. — Да, я в курсе, что ты самостоятельный. Но время позднее. В городе опасно. Пожалуйста, Порчэ. Пусть моё сердце будет спокойным, хорошо? — Господи, теперь мне ещё перед Поршем объясняться! — причитает Чэй, по-старчески покрякивая и вызывая у Макао неконтролируемый хохот. Вдруг дверца громко хлопает. В кофейню врывается мужчина в строгом костюме и спешит к Макао, отдавая поклон. — Кхун’Макао, Ваш отец приказывает Вам немедленно явиться домой. Важный разговор! — Что случилось, Кен? — невозмутимо спрашивает Вегас, закрывая спиной Као. — Кхун’Вегас…, — тут мужчина замолкает, пристально глядя на застывшего Порчэя, которого страшно трясло. — Ты… Ты же умер? Я… собственноручно закапывал тебя…, — он продолжает мычать что-то невнятное, тыча пальцем. — Что за хуйню ты несёшь? — орёт Макао, замечая, как захлопывается дверь. — Порчэ, стой! — Догони его во что бы то ни стало. Макао. Защити Порчэ. С отцом разберусь я! Беги скорее! — Спасибо, Хиа'! — отчаянно кричит Као, уже выбегая из кофейни. Макао догоняет Порчэя на дороге, оттаскивая ничего не видящего из-за застилающих глаза слёз парня из-под самых колёс джипа. Сжимает его в цепких объятиях, не обращая внимания на упёршиеся в рёбра острые локти. — Отпусти меня, подонок! Как я сразу не узнал членов Вашей выблядской семейки?! Пусти меня, мразь! — но Као сильнее прижимает к себе. — Знать бы, о чём ты толкуешь! — тоскливо сетует он. — И что нёс этот ублюдок Кен?! — А то ты не знаешь, блядь! — истошно вопит Порчэ, предпринимая очередную попытку вырваться. — Не знаю, — слышит искренний ответ. — Расскажите, Кхун’Порчэй? — в голосе — сухая серьёзность и боль. Порчэ перестаёт брыкаться. Замирает фарфоровой статуэткой, роняющей на землю жемчужные слёзы. Медленно поворачивается лицом к Као, встречая полный больного непонимания взгляд. И молвит тихо-тихо, с каждый произнесённым словом разваливаясь на рваные, кровоточащие куски: — Много лет назад дядя продал меня в рабство твоему отцу. Целый год я был «милой куколкой с силиконовой дырочкой с эффектом подогрева» для Кхун’Кана и его телохранителей. Мной пользовались как хотели. И однажды я был настолько истощён, что решил притаиться. Притвориться мёртвым. У меня каким-то чудом вышло. Кен закапал меня прямо так, без ящика. Я… просто хотел выжить назло всем. Но… Оказалось, мне не сбежать от прошлого…. Порчэ кривит губы в злой ухмылке, устремляя горящий ненавистью взор на Макао. И удивляется, видя на побледневших щеках слёзы, а в глазах адскую боль и стыд. — Чего ревёшь? Только не говори, что тебе жаль… — Если мне надо умереть, чтобы показать тебе, как мне больно и стыдно. Как я ненавижу отца… Только скажи… — Макао вытирает слёзы. — Позволь сказать тебе, если это что-то для тебя изменит: Я — не Он. Вегас — тоже. Мы не имели не малейшего понятия… — Хватит, Нонг’Као! — Порчэ старается звучать мягче, осторожно сжимая пальцами ледяные ладони. — Я знаю. Всё понимаю! Прости меня, хорошо? За моё отвратительное поведение… — Нет-нет, не извиняйся! — судорожно мотает головой Макао. — Я… Парни застывают. Пасмурная ночь. Льёт ливень. Но им всё равно. Они стискивают друг друга в удушающих объятиях, не в силах отпустить. Разделяют затхлую боль на двоих. Порчэ касается губами мокрого лба, согревая кожу мягким дыханием. Скользит по щекам, собирая капельки дождя, смешанные с солью горьких слёз. И бережно дотрагивается до приоткрытых губ, оставляя на них короткий, целомудренный, но полный щемящей нежности и дрожащего признания поцелуй…

Далёкое небо, голубая вода - Прекрасны, стоит лишь взглянуть. А за прекрасной картинкой неизвестная глубина.

Сердце, такое непонятное -

Словно земли, такие далёкие, Глубокие и загадочные, которые никак не осознать.

Если любишь кого-то всем сердцем, Когда любовь предаёт, это разбивает сердце.

Прежде чем всей душой полюбить и поверить в тебя, Мне было страшно...