Телепередача

      Мама бегло пробежалась глазами по вещам на полу.       — Станислав? — её голос звучал устало и словно безжизненно. — Что это?       Похоже, маму не волновало то, что я снова пришёл поздно — сейчас она была заинтересована только в моих бумагах и сумке.       — Это… — мне не хотелось опять врать, поэтому я старался подобрать слова правды так, чтобы мама не поняла меня неправильно. — Недавно мне поручили вести дела студии. Мы… ставим пьесу, — выдохнул я и расстроенно уставился в пол. Сейчас мама в который раз будет отчитывать меня за музыку…       — И ты там главный музыкант, — сделала вывод мама, по своему обычаю оперевшись руками в талию.       — Да, мама, — честно признался я.       — Играешь на гитаре, — её голос стал чуть мягче, но всё ещё с упрёком, и звучал как-то печально. Мама подошла ближе и села рядом.— И что это? — она взяла с пола один из листков и быстро прочитала содержимое. — Ты актёр? — мама посмотрела на меня со спокойным лицом, и я кивнул.       — Так вот куда ты бегаешь по утрам, — уже строже произнесла мама, наконец получая объяснение. — И сколько ты этим занимаешься?       — Почти месяц, — ответил я. Смысла обманывать уже не было.       Я занервничал. Вдруг она запретит мне ходить в студию? А то и вовсе, вообще выходить на улицу… Но вместо этого мама только покачала головой.       — Столько времени скрывать это от матери… — проговорила она. — Отец будет очень зол.       — Я знаю, мама…       Она приобняла меня и ласково произнесла:       — Хорошо… Если ты так хочешь заниматься музыкой, занимайся. Для тебя это ведь много значит, — она посмотрела на меня.       Я лёг на кровать. Приемная мама, которая, впрочем, уже давно стала мне словно родной, присела рядом, и я удивился её нежности и заботливости. Я и не помню, когда она была такой в последний раз…       — Но почему вы запрещали мне играть? — наконец я задал этот вопрос, хоть и очень боялся реакции мамы.       — Отец раньше тоже играл, ты же знаешь, — начала она. — У него раньше было своё небольшое кафе, где мы выступали вместе. Сергей играл на гитаре, я пела… Иногда мы даже приносили тебя туда, — она с мечтательно-грустной улыбкой закрыла глаза, вспоминая. — Но потом кафе прикрылось из-за финансовых проблем, — мама поникла. — Ты скорее всего и не помнишь, но зрители тебя обожали.       Да, этого я определённо не помнил, как и того, что у родителей когда-то было своё кафе. Но это звучало настолько прекрасно, что я сам немного загрустил. Я ведь даже не помню этого…       — Отец был очень расстроен этим. Поэтому мы не хотели, чтобы и ты однажды так же расстроился из-за музыки, — мама закончила рассказ и посмотрела на листы, некоторые из которых всё ещё лежали на полу.– Когда у вас выступление?       — Я ещё пока не знаю, мама, — ответил я, удивившись такому вопросу.       — Скажешь, когда узнаешь точное число, — мама встала с кровати и подошла к двери. — Отец будет счастлив посмотреть на тебя, — она улыбнулась и вышла.       Такого я точно не ожидал. Они наконец-то разрешили мне играть на гитаре… Или же мама просто сделала вид.       Я разделся и лёг на кровать. Завтра у меня много работы…

***

      Солнце снова разбудило меня ярким светом, и я, быстро перекусив и одевшись, выбежал из поместья. Родители всё ещё спали, хотя даже если бы и увидели меня, то уже не были бы против моего ухода в студию.       Когда я пришёл туда, все уже были в гостиной и смотрели на меня с вопрошающим видом.       Андрей Александрович, Мирас Хайтнович и Егор Петрович сидели на диване, Виктория присела на его ручку, Тимофей Дмитриевич раскачивался на стуле около рабочего стола.       Наверное, мне стоило сказать какую-то речь.       — Итак, как вы все знаете, вчера Виктор… То есть, как я недавно узнал, его настоящее имя Владислав, ушёл от нас, — начал я, собираясь с мыслями. — И я, как ответственное за эту студию лицо, коим он назначил меня, обязан довести начатое им до конца. У нас почти всё готово, верно? — я посмотрел на ребят, и те кивнули. Я продолжил:       — Пьеса будет поставлена через неделю, и до этого момента у нас предостаточно времени. И… — взглянув на Викторию Алексеевну, я задумался и запнулся. — Я очень надеюсь, что буду достойным директором.       Я выдохнул и услышал тихие хлопки. Мне аплодировала Виктория. Я улыбнулся ей, и, объяснив всем планы на сегодня, удалился в зал.       Репетиции шли вполне гладко. Единственное, иногда я ловил на себе суровые взгляды Тимофея Дмитриевича, хоть и старался не обращать на них внимания. Мы репетировали почти весь день, повторяя отдельные моменты и подправляя ошибки. В конце дня я похвалил всех за хорошую работу, как вдруг ко мне подошёл Тимофей Дмитриевич.       — Я знаю о вас с Викторией, — заявил он, скрестив руки на груди. — Как она?       Я отошёл на шаг от него, надеясь, что коллега не заметит сие акта отступления.       — Неплохо, а в чём проблема?       — Она всегда была ветренной, — вскинул голову Тимофей. — Но такого я никогда не видел. Похоже, ты ей реально нравишься, — он хрипло усмехнулся и немного грубо схватил меня за плечи. — Я не в обиде. Мы бы… — он отвёл взгляд в пол, — всё равно не сошлись. Она хотела детей, а я человек несемейный, — музыкант улыбнулся и отпустил меня. — Ладно, до завтра, директор, — с этим саркасичным изречением Тимофей Дмитриевич вышел из зала.       Заперев студию и собрав рабочую сумку, я отправился домой. Открыв большие (выше меня дюймов на двести) ворота, в саду я увидел маму. Они с отцом ухаживали за только раскрывшимися розами. Заметив меня, мама помахала рукой и тепло улыбнулась. О, эта улыбка… Как же давно я её не видел…       — Добрый вечер, милый, — мама подошла ко мне и обняла. Отец похлопал меня по плечу.       — В меня растёшь, — сказал он.       Они гордились мной. Это я понял сразу. Когда родители наконец позволили мне играть на гитаре, в наш дом вновь вернулось то потерянное чувство, родившееся после разорения родительского кафе.       Мы прошли в середину сада, где была плетёная беседка, поросшая лианами роз. Родители присели туда и пригласили меня.       — Я рассказала отцу о том, чем ты занимаешься последнюю неделю, –начала мама. — Он доволен твоими достижениями, — папа кивнул.       — Раньше я тоже играл на гитаре, — ностальгично улыбнулся он. Я видел, что он был рад тому, что я пошёл по его стопам.       — Мы действительно не хотели, чтобы ты расстраивался, — продолжила мама. — Но тебе правда важна музыка, не так ли?       Я с улыбкой кивнул. Родители встали.       — Если тебе понадобится что-то, только скажи, — напоследок произнёс отец. — Ты ведь знаешь, какое у нас состояние, — он подмигнул и, взяв под руку супругу, ушёл.       Всё налаживается, и это было здорово.       Владислав говорил, что я талантлив…       И, возможно, он вправду видел во мне достойного организатора пьесы. Сам я себя таковым не считал, но кто я такой, чтобы считаться с его решением? Владислав хоть и вёл себя ребячески и играюче, всё же был суров и время от времени даже пугал своей проницательностью и невероятной внимательностью. Я встал, поправил криво упавшую цепочку карманных часов и вышел из беседки.       В саду пахло невероятно и как-то по-особенному. Запах был терпким и едва уловимым, а иногда бил в нос амбре из свежескошенной травы, благоухающих роз и какого-то слабого запаха кофе. Я медленно прошёл вдоль яблоневых деревьев, заглядываясь на расцветающие розы, лилии и птичек, сидящих в кроне деревьев и с интересом наблюдающих за мной.       В детстве я очень любил играть в этом саду. Я прятался в деревьях и кустах, а родители искали меня… Моим любимым местом для пряток была беседка, где я залезал под скамью, со смехом ожидая, пока мама или папа не схватят меня со словами: «Попался!»       Так много воспоминаний… Всегда есть что вспомнить, даже когда ты не знаешь, что именно. Всегда можно что-то рассказать, главное знать, как это сделать.       Я открыл дверь в поместье и прошёл внутрь, закрыв за собой дверь.       Студию ожидают большие перемены.