Телепередача

      Я шёл по Тверской улице, заворожённо глядя на вывески и фонари. Вода под моими ногами становилась лужами от непрекращающегося ливня, капли которого стекали мне по лицу и впитывались в одежду.       Иногда бывает действительно одиноко. Но не сейчас — мне нужно было как-то переварить весь сегодняшний день. И, как минимум, дожить до следующего.       Кучер мирно спал, прислонившись к бочке. Его вороная лошадь с бледной отметиной на боку пристроилась рядом, сопя во сне.       Несмотря на позднюю ночь, у Москвы были и свои ночные жители. Следующая улица встретила меня слепящими огнями и болтовнёй простого рабочего люда. Я на секунду зажмурил глаза, привыкая к блеску отполированных «Зорь» и бокалов с вином. Раньше я никогда не бывал здесь — обычно мои родители вывозили меня в более крупные кварталы, где, как правило, были собраны все «магнаты общества». О жизни простых рабочих я и не ведал — меня с детства окружали знаменитости, блеск золота и дорогих вещей.       Мне хотелось убежать отсюда — далеко-далеко, где никто не найдёт. Отчего-то становилось всё тревожнее.       Я вслушивался в глухой треск сломанных фонарей и стук сердца. И побежал.       Сквозь ливень, едва сдерживая слёзы, бежал, сам не зная куда, но как можно дальше отсюда. Не здесь. Не сейчас, нет.       Я выбежал на пустынную площадь, захлёбываясь слезами и сбивчиво дыша. Потом посмотрел наверх, на тёмное безоблачное небо и тусклый месяц. Ледяные капли падали мне на лицо — я закрыл глаза, прислушиваясь к, казалось, бесконечному потоку льющейся воды, и сжал ладони.       Чего я добиваюсь?       Мне холодно.       Я без сожаления скинул куртку и сел на влажный асфальт, позволив безжалостному дождю поглотить меня полностью.       Я честно не хотел, чтобы однажды ты увидела меня таким.       Есть ли у меня шанс? Был ли он вообще?       Мысли путались и выскальзывали из сознания, оставляя лишь слёзы и прерывистые всхлипы. Что со мной черт побери происходит?       Я в ярости вскочил, поднял куртку, с секунду бросил на неё полный боли и ненависти взгляд слезящихся глаз, и резко откинул её далеко от себя. Куртка с шумным мокрым «плюх!» упала в лужу. Я с полным безразличием посмотрел на неё и ещё раз поднял взор к небу. Глаза начало неприятно покалывать, щёки словно обожгло огнём, а грудная клетка никак не могла перестать взыматься то вверх, то вниз с резкими всхлипами, будто делая последние вдохи, прежде чем утонуть.       Я слишком долго плачу.       Почему я не могу признать очевидной вещи?       Он так жестоко обошёлся с тобой, дорогая... Моя любимая, прекрасная Виктория.       Голова опустилась, взгляд, только минуту назад держащий в себе пылкий огонёк, потух. Руки обессиленно повисли.       Я ничего не могу с этим сделать. Кто-нибудь, отведите меня домой...       Я медленно подобрал мокрую куртку с асфальта. Ну мне и влетит от мамы...       Я вспомнил, как я, когда мне было шесть, холодными вечерами сидел у неё на руках, слушая мамино пение. Приемная мама... Нет, просто мама раньше очень красиво пела...       После какого-то мутного случая мама будто умерла внутри, и я больше не слушал её песен по вечерам.       Отец ничего не говорил насчёт этого — только нервно пересчитывал, казалось, бесконечные деньги, прячась у себя в кабинете. Они с мамой так давно не проводили время вместе...       Иногда родители пели вдвоём. Отец очень любил играть на гитаре, подпевая бархатному голосу супруги, а я слушал их. Тогда я очень гордился этим — такие вечера будто были небольшими концертами только для меня.       Я не знаю, что произошло потом. Словно... сломалось что-то, что делало нашу семью счастливой.       Вдалеке я увидел небольшое одноэтажное здание, освещённое несколькими лампочками. Это было кафе. Видимо, одно из тех, что работает по ночам. Мертвенно-бледный свет манил, но я прошёл мимо.       Я вспомнил, как Виктор во время раздачи сценариев случайно дал мне листок, на оборотной стороне которого были номера и адреса работников. Покопавшись в карманах, мне удалось его найти, и я тут же направился по указанному адресу.       Улица Двадцать Пятого Октября... Как рассказывал отец, эта улица названа так потому, что красногвардейцы во время Октябрьских боёв обстреляли Кремль и через выбитые снарядами Никольские ворота ворвались в него. В целом, странная получается история с этими воротами...       Улица была довольно короткая, и в основном с двух-трёхэтажными кирпичными домами. Один дом, почти последний, заметно выделялся, ибо был сколочен из светлых деревянных досок. У входа была небольшая арка, вокруг которой в темноте поблёскивали недавно политые кусты кроваво-алых роз. Эти же розы обвивали и арку, всю поросшую тёмной зеленью. В чём-то этот двухэтажный домик даже выигрывал у моего поместья.       Я потянул за железную розу, висящую на верёвке у двери. Раздался звонок, и я тотчас услышал глухой стук каблуков, спускающихся по лестнице. Дверь открылась, и на пороге оказалась недовольная Виктория Алексеевна.       — Что ты здесь делаешь? — полушёпотом прикрикнула она на меня. — И... как ты узнал мой адрес. — Это больше походило на утверждение, нежели на вопрос. Я тем временем собирался с мыслями, уткнувшись взглядом в застёжку кожаной куртки.       — Ты чуть не разбудил родителей, — уже спокойно произнесла она, закрыв за собой дверь. Мы остались одни под дождём.       — Ох, правда? Извини пожалуйста.       Виктория усмехнулась. Она выглядела совсем как Наталья Варлей — статно и изящно. Было в её взгляде что-то такое, от чего я не мог перестать смотреть на неё.       — Обычно такая тишина между молодым человеком и девушкой в фильме ведёт к романтической сцене, — улыбнулась она. — Ты хотел что-то сказать?       Я окончательно замолк. Мысли совсем путались в голове.       — А ты готова что-то услышать? — ответил вопросом на вопрос я. Та пожала плечами.       Я вздрогнул, потому что она вдруг приблизилась ко мне.       — Ничего не говори, — она осторожно накрыла ладонью мои губы. Потом подтянулась ко мне и нежно обняла за шею. Сквозь мокроту дождя я почувствовал аромат роз и кофе и слабо улыбнулся.       — Пожалуйста, закрой глаза.       Это было последнее, что она сказала мне перед тем, как её губы коснулись моих. Запах цветов ударил сильнее, и я прижал девушку ближе. Та тихо усмехнулась, притянув меня к себе. Её губы были едва влажнымми и тёплыми — совсем как лепестки роз возле её дома.       Она осторожно отпустила меня и отстранилась.       — Тебе пора домой. — Виктория снова стала собой — саркастичной и прелестно-обоятельной девушкой, сбросив с себя нежную пелену. Я опешил.       — Может, хотя бы прогуляемся? — неуверенно предложил я. Виктория бросила на меня странный взгляд, после чего скрылась в доме. Через мгновение она вышла в нежно-зелёном плаще, держа в руках зонтик.       — Дождь почти закончился, но подстраховаться нужно, — пояснила она, видя мой недоумённый взгляд. Мы спустились по ступенькам, прошли по коротенькому садику, открыли калитку и вышли на улицу. Некоторое время мы шли молча, потому мне и вспомнилась наша первая прогулка до администратора пьесы.       — Ты знала Виктора раньше? — Я не думал, что мой голос прозвучит так шумно среди дождя, поэтому немного вздрогнул от неожиданности. Виктория Алексеевна задумалась, рассматривая сливающиеся в одну большую лужицу капли дождя, после чего проговорила:       — Нет, я почти не знаю его. — Она снова уставилась в бесконечный дождь и пустующую тёмную улицу. — Я слышала, он приехал откуда-то... издалека. Из другой страны. Не закончил школу, приехал в Москву как студент по обмену и учился здесь некоторое время. А потом... Потом ему понравилось тут, и, видимо, он решил остаться.       — Он говорил, он ищет таланты, — вставил я. Виктория кивнула.       — Мне кажется, это и было основной целью его приезда. Насколько я знаю, Москва — не первый город, который он посетил. Просто здесь решил конкретно обосноваться. Хотя, может, и это на время, вроде цирков на выезде, — она хмыкнула.       — То есть, он что-то вроде путешественника в поисках талантов? — уточнил я.       — Можно и так сказать.       Повисло молчание — если так можно было назвать периодическое постукивание засыпающего дождя и капающих с крыш капель.       — Однажды он увидел меня в кафе, где я выступала раньше. Ближе к закрытию зала он подошёл ко мне, и мы разговорились. И, право, он показался мне очень компетентным и милым мужчиной. Хотя, если быть честной, его... экстравагантность иногда пугала. Будто он...       — ...играл роль на сцене, — закончил за девушку я, осознав, о чём та говорит.       — Верно. А ещё меня поразила его начитанность и внимательность. Для его возраста это просто невероятные данные. И всё же, для ведения целой студии этого мало, несмотря на его амбиции.       — Амбиции не всегда оправдываются действиями, — медленно процитировал я маму.       — Полагаю, Виктор так не считает, — она улыбнулась и подняла голову. — Дождь кончился. — Виктория бережно сложила зонтик и спрятала в глубокий карман плаща.       — А... как ты отказалась на этой работе? — я надеялся, что она поняла, о чем шла речь. Девушка чуть передёрнула плечами, словно одна мысль о работе в кабаре приводила её в ужас.       — Ничего интересного. С шести лет я училась петь сама, и к тринадцати годам меня взяли на работу в одно хорошенькое кафе. Там я и работала, и, впрочем, людям нравился мой голос. Потом кафе по какой-то причине вдруг закрылось, и мне пришлось искать новую работу. А, как ты наверное знаешь, на Тверской улице можно найти почти любую работу, — девушка усмехнулась, будто сказала какую-то шутку. Я кивнул.       — Ты не знаешь, чем мы вообще должны заниматься у Виктора в студии?       Этот вопрос, казалось, смутил Викторию.       — Ты работаешь у него почти неделю и всё ещё не знаешь, что делать? — с лёгкой насмешкой поинтересовалась она.       — Он даёт запутанные указания, — попытался оправдаться я. Виктория не стала ничего объяснять, а просто пожала плечами и снова улыбнулась:       — Всему своё время.       Я вынул часы и подсветил их фонариком. Два часа ночи.       — Тебя, должно быть, ищут, — Виктория украдкой заглянула мне за плечо, посмотрев на время.       — Это да... — я осторожно поместил часы обратно в карман, мысленно уже придумывая историю для родителей.       Когда мы дошли до дома Виктории, дождь совсем кончился. Лужи уже не казались такими бездонными, как и тёмные улицы.       — Спасибо за прогулку. Это помогает освежиться, — девушка улыбнулась. — До завтра.       — До завтра, — я помахал ей рукой и, как только дверь за леди закрылась, тут же побежал по направлению к дому. Мне снова придётся врать... Впрочем, ради такой, как Виктория, мне ничего не было жалко.