Телепередача

      Когда я пришёл домой, тихо скрипнув дверью, на пороге меня тут же встретила мама, словно поджидала тут уже не один час.       — Где ты был? — этот голос совсем не был похож на мамин. Уставший и обеспокоенный, как если бы она пахала целый день перед этой ночью. Мама была одета в свой любимый бежевый халат на пуговицах, прикрывающий рубашку и панталоны, и тапочки, которые всегда как-то смешно хрюкали, когда мама ходила в них по вымытому полу.       — Я… Гулял, — честно признался я, хоть и понимал, что это было правдой только наполовину. Мама ничего не сказала (видимо, поняла, что бесполезно тратить на меня силы) — только с упрёком покачав головой, как вдруг с лестницы раздался звук торопливо спускающихся шагов.       — Диана, — это был отец. Приемная мама обернулась и молча махнула рукой в мою сторону. Папа нахмурился.       — Почему ты весь промокший до нитки? — он подбежал ко мне. — И где твоя куртка?       — Потерял, — выдохнул я, не осмелившись заглянуть в папины ясные глаза. Похоже, слетела, когда бежал до дома… Если честно, я и сам не помнил, поэтому в ответе был краток.       — Вот видишь, — неожиданно подала устало-расстроенный голос мама. — Уже и в дождь без куртки готов бежать, лишь бы в дом лишний раз не соваться, — она ещё раз покачала головой и удалилась.       Я поднялся по лестнице в свою комнату, закрыл дверь и сел на кровать. Мысли по-прежнему путались, хоть я и пытался всеми силами отогнать их. Мне нужно было заснуть.       Я разделся и лёг набок. Свет от звёзд и Луны перламутровыми лужами падал на одеяло, неторопливо стекая вниз на бархатный синий ковёр и пол. Я задумался о завтрашнем дне и провалился в сон.

***

      Утро выдалось пасмурным. Недовольно ворча, я открыл глаза, встал с кровати и посмотрел в окно. Дождя не было — только небольшие лужи как напоминание о прошлой ночи. Я закрыл окно и, повернувшись, увидел на спинке стула новую рубашку и штаны. Видимо, отец оставил их здесь для меня, когда я уже уснул.       Я быстро оделся, и, собрав сумку, вышел на улицу, как вдруг увидел маму. Она подрезала листья роз своими большими ножницами. Похоже, сегодня у садовников выходной. Или, может, маме просто захотелось самой повозиться с цветами.       Поправив фартук и смахнув с лица прядь русых волос, она заметила меня и тут же изменилась в лице.       — Куда это ты идёшь в такую рань? — поинтересовалась мама. Мне было знакомо это напряжение в голосе — она мне не доверяет.       — Я… — я приоткрыл сумку, рассматривая её на наличие всего того, что могло бы меня выдать. Благо Виктор разрешил мне пользоваться музыкальными инструментами, несмотря на возмущение Тимофея Дмитриевича, поэтому мне не пришлось нести гитару с собой. Значит, мама не должна была ни о чём догадаться.       — Я решил немного погулять, — наконец придумал я, как мне казалось, достойное оправдание. Мама приподняла брови и спрятала ножницы в карман фартука.       — Снова гулять, ещё и так рано? — да, она определённо мне не верила. Я постарался кивнуть как можно увереннее.       — Да. Утренние прогулки ведь освежают, — подтвердил я, решив подкрепить свои слова фактом, который сам же и придумал. Но похоже, что мама поверила.       — Ну хорошо, — она взяла со стула, стоящего рядом с кустиками, лейку, и начала поливать розы. Я тихо вздохнул с облегчением и вышел на улицу.       Через некоторое время я добрался до здания нашей «студии», как его гордо называл Виктор.       Все столпились рядом с гостиной комнатой. В толпе я разглядел Виктора, который что-то объяснял присутствующим, активно жестикулируя и размахивая листами с какими-то подписями и текстом. Я подошёл ближе, пытаясь расслышать слова директора.       — О, Станислав Сергеевич! — он широко улыбнулся и подошёл ко мне. — Держите. Это ваше.       Мне протянули кипу листков. Не особо вглядываясь в содержимое, я поискал в толпе Викторию. Её нигде не было. Виктор тем временем объяснил что-то ребятам и поспешил скрыться. Как всегда.       Я подошёл к Андрею Александровичу.       — О чём он говорил?       Молодой человек улыбнулся краешками губ и ответил:       — Дальнейшие планы студии. Его это очень волнует. Могу поклясться, он заложит за это дело большие средства, если… — он запнулся, осматриваясь, словно боялся, что кто-то «не тот» услышит его слова.       — Если мы будем работать больше и лучше, ха-ха, — к нам вальяжно двинулся Тимофей Дмитриевич, крутя на указательном пальце левой руки связку ключей, отливающую на свету бронзой.       — Вы как всегда правы, — Андрей тактично кивнул музыканту, но при этом во взгляде читалось желание больше не слышать голос коллеги, и такой фразой Андрей Александрович будто избавил себя от дальнейших комментариев Тимофея Дмитриевича. После этого собеседник снова повернулся ко мне.       — Тем не менее, он утверждает, что хочет поставить что-то новое. То, чего до него ещё никто не делал. Скажем… история о демоне, — краем глаза я увидел, что Тимофей насмешливо фыркнул, сдув со лба одну из прядей пепельно-русых волос.       — О демоне? — переспросил я, наблюдая за тем, как губы Тимофея Дмитриевича расплываются в улыбке. Не будь именно этой ситуации в данный момент, возможно, меня бы это позабавило.       — Да. Вам кажется это странным, верно? — я кивнул, — Виктор без ума от всякого… иного, что отличается от стандартов, — Андрей кашлянул.       Да, кажется, Виктория говорила что-то про это. Хотя было ли это чудны́м для его-то возраста?       — Думаю, он просто очень необычный, — ответил я.       — Экстравагантный, — вставила вошедшая в комнату Виктория. Я инстинктивно обернулся, и, увидев леди, поклонился, нежно поцеловав её руку, почему-то совсем не заботясь о том, что подумают другие. Таковым был этикет дома Никитиных — целовать руку дамы, и в случае чего я всегда мог использовать столь универсальный ответ.       Та рассмеялась и подошла к нам.       — Виктор говорил насчёт новых планов? — на ходу поинтересовалась она, перебирая свои листы со сценариями.       — Да, он как раз это обсуждал, — подтвердил Андрей Александрович, — Он рассчитывает на нас.       Тимофей бросил Виктории косой прищуренный взгляд. Та лишь тихо усмехнулась и провальсировала мимо.       — Но согласись, история о «Бенди» выглядит нелепо, — со смехом изрёк появившийся Егор Петрович.       — Может, и так. В любом случае, мы все здесь просто набираемся опыта, так ведь? — спросила Виктория у присутствующих.       — Не тогда, когда мы ставим спектакль про черта, — прыснул Тимофей.       Все собрали свои листы и отправились в зал. Я тут же взялся за гитару, подбирая нужные аккорды. Ко мне подошла Виктория.       — Хорошо вчера погуляли, — она присела рядом. — И совсем не холодно.       — Да… — согласился я, машинально перебирая струны и подкручивая каподастры. Девушка с интересом наблюдала за каждым моим движением.       — Знаешь, — она посмотрела на Тимофея Дмитриевича, настраивающего ксилофон. — Может, он и был прав насчёт того, что мы не подходим друг другу. Он слишком консервативный и принципиальный, а я… слишком мягкая и наивная. Да, вот прям так, — она хохотнула. Мельком я заметил в её тёмных глазах отблеск, и на секунду она грустно и одновременно тепло улыбнулась, смотря, как Тимофей Дмитриевич, достав ноты, уселся за пианино.       — Он всегда прекрасно играл, — с улыбкой заметила Виктория, вновь посмотрев на меня. — Но я правда ни о чём не жалею. Если он сказал, что мы… — леди тщательно подбирала слова (я видел, как трудно ей это давалось), — не можем обвенчаться, значит, на то были свои причины.       Тишина.       — Тим всегда умел грамотно расставлять приоритеты, даже если это приносило мне боль.       Я растерялся, совсем не зная, как реагировать на её слова. С одной стороны, я вполне понимал её.       Раньше родители сватали меня с дочерьми разных богатых людей — словом, тех, кто был уровня нашей семьи. Эти леди, несмотря на свою неплохую внешность, в общем имели отвратный характер — неудивительно, что мне приходилось зачастую просто сбегать из дома, когда ко мне приводили очередную «прекрасную даму». За всё время такого сватовства я изрядно устал и не рассчитывал боле на отношения. Родители, похоже, и сами это поняли, поэтому пару лет назад игры в сваты прекратились. Но Виктория… Её ведь просто бросили. И я совершенно не знал, что с этим делать.       — Но я правда не расстроена, — этой фразой она словно хотела успокоить в первую очередь себя. — В конце концов, из нас не вышла бы хорошая пара.       Мы молчали некоторое время.       — Думаю, нам пора на репетицию, — Виктория встала. — Виктор ведь принёс листы с сюжетом и основными кульминационными моментами? — я кивнул.       — Он сказал, что уходит куда-то, — откликнулся сидящий неподалёку Андрей Александрович, рассматривая свои листы.       Весь день я почти никого не видел — все были заняты своими делами. Тимофей Дмитриевич настраивал инструменты, Андрей Александрович вместе с парой других ребят, которых я ещё не знал, делал декорации, все остальные занимались озвучкой своих героев. Говорят, Виктории досталась роль боевой девушки, подружки главного героя. И только я один не мог найти себе места.       Ближе к вечеру я устроился в гостином зале, с задумчивым видом перебирая тонкие струны худыми пальцами. Из-под рук выходила неплохая мелодия, но всё ещё ломаная. Надо сменить тональность…       Я уже было подкручивал каподастры, когда услышал тихий скрип большой деревянной двери. Это была Виктория.       — Я зайду? — скромно спросила она.       — Конечно, — я чуть отложил гитару в сторону, позволяя девушке сесть рядом со мной.       — Виктор уехал, — как бы меж дела произнесла она. — Он… У него появились проблемы, и… В общем, он попросил передать пост директора тебе.       — Мне? — смутился я. — Я не работаю здесь и месяца!       Виктория Алексеевна пожала плечами.       — Он говорит, у тебя большой талант, — она подсела ближе и посмотрела мне в глаза.       — Но ведь я совсем не умею руководить студией, — неуверенно возразил я.       — Я хорошо знаю Виктора. В людях он не ошибается, — с явным холодом в голосе ответила она, поправив сиреневую юбку.       Да, подумал я, ты была права насчёт него. По крайней мере, раз все утверждают, что с моим приходом студия расцвела.       После этого разговора мы сидели ещё около часа. Виктория заучивала свои фразы, а я играл на гитаре — как-никак, для студии была важна и музыкальная составляющая.       — Твои родители знают, где и кем ты работаешь? — вопрос словно нарисовался сам, пока я настраивал тональность и вновь пробовал создать идеальную для спектакля мелодию. Леди изменилась в лице.       — Они… скажем, не считают это занятие достойным. Не воспринимают всерьёз, — уголки её губ опустились и она отложила листы. — Уже темнеет. Проводишь меня до дома? — смущённо попросила она, хотя это больше походило на грубую попытку получить от меня утвердительный ответ. Я улыбнулся, и мы, собрав вещи, вышли на улицу.       Я вспомнил вчерашнюю ночь и то, как сильно мне жгло губы после её мягкого поцелуя. Сейчас я всеми силами надеялся, что во тьме, где фонари становились маленькими светлячками, она не увидит моё смущение.       Вскоре мы дошли до её дома. Девушка повернулась ко мне.       — Ты будешь хорошим директором.       Мне, право, слабо в это верилось. Но уверенность Виктории как-то придавала сил.       — Знаешь, ты казался мне чудаком, — рассмеялась леди. — А теперь, когда ты провожаешь меня до дома… — она чуть покраснела, — я уже и не знаю, что мне думать. Сейчас это казалось как никогда простым. Всего три слова. Однако ответ на них вполне мог обернуться против меня.       — Ты… готова услышать что-то? — мой голос заметно давал слабину.       — О чём ты? — Виктория напряжённо смотрела на меня.       — Ты… ты… — язык заплетался, словно вовсе не принадлежал мне. — Ты мне нравишься, — тихо выдохнул я, словно гнался за украденной лошадью.       Я стоял и ждал реакции. Хоть какой-то. Но ответом мне была полная тишина. Но тут же на лице Виктории появилась нежная улыбка.       — Ты говоришь это так, будто полагаешь, что я не догадывалась, — усмехнулась она.       Так она знала.       Девушка приблизилась ко мне, на цыпочках подтянувшись до моего лица (и всё же она была ниже) и, видимо, собиралась повторить вчерашнее, но вдруг замешкала и замерла.       — Извини, я… — она спустилась до своего обычного роста, поджав губы и скрестив руки на груди. — Я не думаю, что я готова.       Внутри всё треснуло.       — Ты и сам знаешь, почему, — я вспомнил про Тимофея и медленно кивнул. Конечно, я не был расстроен.       — Да, я… — я выдохнул, — я понимаю.       И тут она крепко обняла меня. Я вздрогнул, после чего осторожно, будто леди была фарфоровой, положил руки на её талию.       — Но ты тоже мне нравишься, Станислав.       Я увидел, как она слабо улыбнулась и прижалась ближе.