Кровь и золото

Diamonds ─ Josef Salvat

У Сета были ключи от его нового дома, от всех замков, начиная с чипа для железных ворот. Покупка именно дома, а не квартиры, как в прошлый раз, означало, что мужчина решил окончательно переехать в Нью-Йорк из Мехико, наконец, хоть где-то осесть, устав от бесконечных переездов в след за матерью. С третьего этажа можно было подняться на крышу, что в погожий день вполне могла подойти для бренча, или же неотъемлемых для Гора тренировок с соколом, самой дорогой для него птицы, которые со стороны больше напоминали дружеские подтрунивания друг над другом давних приятелей. От разведенного пораньше ушедшей, по желанию бога неба, горничной огня в камине исходило тепло в гостиную, а один только звук умиротворенно потрескивающих поленьев служил настоящей терапией: хотелось весь вечер провести вот так, бесцельно смотреть на пламя за железной створкой, поджав под себя ноги на мягкой, постеленной подле кресел шкуре со стопкой хорошего виски в свободной от поглаживаний прикорнувшего рядом сфинкса руке. Две молодые кошки, два грациозных сфинкса с тонкими ошейниками с серебренной вставкой посередине стали неотъемлемыми компаньонами Гора, помимо любимого сокола, во время таких долгих, одиноких вечеров, как этот, когда само время, казалось, начинало замедляться, а лед в стопке никак не хотел таять. Он недавно переехал: повсюду стояли груды еще нераспакованных коробок, отчего найти даже обычные фужеры в этом завале вещей казалось бывшему правителю Египта непосильной задачей. Сету нравился этот дом, особенно панорамные окна на всех трех этажах и полностью стеклянные двери, о чем художник сказал прямо во время их самого первого смотра коттеджа еще в начале лета. Гор ждал его завтра, не раньше четырех часов вечера, согласно расписанию рейсов, поэтому, как и в любой другой день, он распорядился приготовить ужин на одного человека, после чего отпустил повара, оставшись один на один с тишиной еще необжитого дома, где в трубах свистел ветер, а протяжный, напоминающий вой раненного животного, скрип деревянных половиц на чердаке еще больше усиливал скуку, указывая на одиночество хозяина этого богатого, но слишком большого для одного человека особняка. Должно быть, первое, что заказал из мебели Гор, была огромная, доходящая до середины стены двуспальняя кровать, согласно вкусу дяди, чтобы не просыпаться с ним в разных комнатах даже, если в эту ночь они не занимались близостью. Синеглазому мужчине хотелось смотреть на мраморно-белое, обычно наполовину скрытое упавшими во время сна алыми прядями лицо по утрам, когда самые первые, рассветные лучи восходящего солнца окрашивали комнату в розовые тона, пробираясь сквозь прореху между не до конца задернутыми шторами, ведь он всегда просыпался раньше живописца ─ как и полагалось настоящему соколу, по своей природе предпочитающему лакомиться свежей кровью во время утренней и вечерней охоты. Иногда он позволял себе аккуратно, практически невесомо поцеловать обнажившееся из-за случайно сползшего одеяла плечо бога войны, или же наклониться, поймать, а после бережно поднести к губам прохладную стопу ─ во сне бог пустынь часто незаметно для себя поджимал пальцы ног. С того инцидента во французском ресторане отеля прошло слишком много времени, чтобы вспоминать его так часто, как раньше, но все же раны, ставшие шрамами на правой руке дяди, ни на день не позволяли «соколу» забыть, какую Сет выбрал цену за свободу самому распоряжаться своей жизнью, ведь мужчина никогда не мог взять даже то, что по праву принадлежало ему, не отдав что-то взамен. То, что он попал под отмену на ближайшие пять лет, сильно сказалось на долгой невозможности мастера найти новую работу, несмотря на все уговоры Гора оставить один год пустой, чтобы полностью восстановить подвижность руки после операции, так как дядя явно не рассчитал силу своих ударов шилом, серьезно повредив связки и чуть ли не превратив свою ладонь в окровавленный мякиш, если бы бог неба, не выдержав, не вмешался, не вырвал из скользкой от крови руки темно-красное острие. Крови было настолько много, что рукав его пиджака пропитался ею насквозь, отчего на темной ткани кровь стала казаться больше черной, чем алой. Они виделись в последний раз в середине августа, за несколько дней до того, как Сет уехал в Лондон, в дом одного из бастардов Аполлона, где он, за исключением выходных, давал частные уроки живописи, композиции и академического рисунка собравшемуся поступать в колледж мальчику, чьи руки, по словам самого дяди, очень сильны, до скрежета порой способны сжимать кисть, когда ноги поразительно слабы, не способны удержать на себе тощее тело мальчишки ─ многие полубоги, внебрачные отпрыски в своих реинкарнациях рождались с физическим дефектом, как сын Аполлона, с рождения привыкший наблюдать за миром с инвалидного кресла. Не сказать, чтобы подросток чувствовал себя неполноценно, как-то ущемлено, или же, наоборот, стремился показать взрослым свою полную самостоятельность во всем ─ полубога будто бы вообще не волновал внешний мир, так как он был полностью сконцентрирован на работе, крайне ответственно подходя не только к заданиям учителя, но и даже к выбору материалов, будь то холст, или акриловые краски. К слову, набор масляных красок не той фирмы юноша с презрением швырнул к ногам прислуги, демонстративно закатив глаза, что удивило даже, казалось бы, привыкшего к дерзости и капризам растущего в богатой семье мальчишки Сета, который вполне мог собраться, если богу войны и пустынь удавалось заинтересовать его темой того, или иного занятия. Гор ни разу не присутствовал во время преподавания Сета, но видел их совместные фотографии с семьей бастарда, пару раз приезжал на выставки юного таланта, где мальчик-полукровка везде старался держаться своего учителя, который, возможно, в какой-то степени заменял ему отсутствующего отца. Они оба нуждались в подобной терапии, по причине чего так быстро нашли общий язык. «Соколу» до сих пор тяжело давалась разлука с красноглазым партнером, несмотря на то, что Гор писал ему по несколько раз в день и обязательно звонил, искренне огорчаясь, когда дядя сбрасывал его вызов, или вовсе отключал телефон, а по выходным, улавливая более-менее располагающее к долгим разговорам настроение живописца, мужчина старался выйти на видео-связь, чтобы хоть через экран монитора увидеть любимое лицо, к которому он всякий раз прикладывал ладонь, одиноко гладя изображение. Иногда Сет позволял себе чуть больше обычного общения по видео, но в пределах им же установленных границ, поэтому дальше расстегнутой рубашки и легких, полувоздушных прикосновений к бледно-розовым соскам мужчина не заходил, но богу неба сполна хватало и этого, чтобы между ног стало сильнее саднить от нехватки касаний извечно холодных, бледных рук, или же жаркого, всецело отдающегося оральным ласкам языка. С утраченными воспоминаниями после перерождения стерлась и оставленная Осирисом боль, самые яркие, тяжелые и навсегда проросшие в душе Сета кровавыми шипами страдания, по причине чего бог войны вел себя более раскованно в постели по сравнению с их прошлой божественной жизнью, когда даже более глубокие, чувственные поцелуи поначалу приносили фантомную боль долгое время категорически не позволявшему прикасаться к своим губам богу войны и пустынь. Когда они останавливались в отеле, то бывший правитель Египта не мог отказать Сету в выборе комнаты на предпоследнем или последнем этаже здания, так как он не только сам любил чувствовать высоту, но и заниматься любовью, прижавшись разгоряченными телами к холодному стеклу огромного, доходящего до пола окна на двадцатом этаже, еще больше усиливало пламя обоих партнеров, заставляло почувствовать некий азарт быть случайно пойманными кем-то из прохожих, хотя с такой высоты можно в лучшем случае разглядеть лишь силуэты. Каждая ночь, проведенная вместе, воспринималась Гором как подарок судьбы, нечто самое ценное, что только он мог иметь: до встречи дяди в новой жизни все его прошлые, растраченные на едва ли заполняющую пустоту внутри пошлость годы сейчас напоминали блестящую пыль, о которой бог неба и не вспоминал бы даже, если бы не теперь уже редкие сообщения в сети его друзей с приглашениями на скандальные, зачастую откровенные вечеринки. Два года мужчина не появлялся в клубах, где значился завсегдатаем, да и в сеть он заходил не часто для общения с подписчиками, полностью отдавая предпочтение реальной жизни, а не виртуальной, как раньше. В последний раз, кажется, он был в некогда облюбованным им клубе в Ванкувере еще в начале отношений с Сетом, когда «соколу» захотелось открыть перед ним свою остающуюся в тени сторону, которую бог войны и пустынь со скрипом и после удаления пирсинга с сосков принял,. Смуглой ладонью синеглазый мужчина провел по мягкой шерсти шкуры, несильно зарываясь пальцами в нее. Ожидать возвращение матушки на Рождество и в этом году не имело смысла, ведь отношения с Исидой не стали ни на градус теплее после того, как ее единственный сын грубо пренебрег ее словами, самовольно уехав в Нью-Йорке и тем самым сознательно подвергнув себя опасности. Актриса не оставляла надежды найти Осириса, поэтому по-прежнему колесила по странам, попутно с чем вместе с единомышленниками, отступниками Ареса, отчаянно продолжала поиски утерянного хопеша, ведь ни в известных на весь мир музеях, ни в отделе Древнего Египта в Британском музее, где Исида работала экскурсоводом два перерождения назад, помимо чего лично участвовала в археологических экспедициях, чтобы не только иметь преимущество перед американцами, но и найти хоть какие-то уцелевшие вещи своей божественной жизни на руинах ее разрушенного людьми прошлого, не сохранилось даже размытых упоминаний возможного местоположения оружия древнеегипетского бога войны и пустынь. К слову, ее удивительная способность без словарей и справочников понимать египетскую письменность не могла оставить равнодушной остальных историков. Богиня подготовила неплохое наследие для остальных богов, но в то же время сделала их еще более уязвимыми для представителей других мифологий, в частности Ареса, Марса и Локи, что, несмотря на незатихающую, временами разъяренную вражду между друг другом, несколько раз переходили на вынужденное перемирие, вместе представляя тройку одних из самых жестоких, упивающихся кровью не только смертных, но и себе подобных богов. По сравнению с ней Гор вел себя настолько отстраненно, насколько это позволял ему Аполлон, ─ на сегодняшний день его единственный источник связи с обществом их сторонников-богов на фоне еще больше усиливших негативных окрас настроений оставшихся приспешников Ареса, одно только появление которого сеяло, как среди смертных, так и среди богов, раздор, переходящие в рукоприкладство конфликты, открытые противостояния друг другу, ненависть, желание сталью и кровью доказать свое превосходство над другим, будь то небольшое сражение, или же, наоборот, долгоиграющее побоище на арене Колизея на глазах у сотни зрителей, где смерть одного «гладиатора» являлась триумфом для другого. В стеклянной стопке красно-рыжими огоньками отражалось пламя, прислонившись спиной к ножке темного кресла, Гор откинул назад голову на мягкий валик, попутно с чем пододвинул ближе к себе начатую бутылку виски. В последние дни ему снился один и тот же сон, больше напоминающий расплывчатые видения, чем просто кошмар, насланный кем-то из сыновей-близнецов Ареса ─ Деймосом или Фобосом в отместку за проявленное древнеегипетским богом неба неуважение в виде отказа от присутствия на публичном побоище Анубиса с Цербером, которое закончилось тяжелыми, однозначно приведшими бы к смерти обычного человека ранами по всему телу истощенного, закованного в цепи шакала, заточение коего ознаменовало гарант неприкосновенности Исиды и приближенных к ней богов, параллельно находящихся под протекцией Аполлона. Мужчине снилось, как Сету привезли цветы: ничего необычного, всего лишь комплимент от одного художественного критика, который красноволосый художник уже получал раньше после некоторых выставок своего ученика как своеобразную дань учителю. За мгновение до раздавшегося в железную дверь ворот звонка курьера, они сидели с дядей на этой самой шкуре перед камином чуть поодаль от полупустых бутылок вина и тарелки с сырной нарезкой под него. Полупрозрачный, украшенный расшивкой аистов халат Сета был полностью распахнут, открывая полностью свое нагое, липкое от семени и пота тело для медленно перебирающего его растрепанные волосы Гора, что буквально место себе не находил от счастья, раз дядя впервые позволил себе положить свою голову ему на колени. На бледной груди алели следы глубоких поцелуев «сокола», вдобавок к чему натертые, красные от чужих губ соски дяди нестерпимо саднили, поэтому мужчина старался не допустить даже случайного прикосновения к ним тончайшей, едва ли ощутимой к телу ткани легкого халата. Бог пустынь курил сигарету, периодически стряхивая пепел на дно пустого бокала, его стройные, тронутые старыми ожогами ноги были невольно разведены в сторону, когда левая, здоровая рука лежала на паху, задевая темно-рыжие, жесткие волосы паха. Признаться, по началу это ночное видение показалось бывшему правителю Египта настоящим даром, он смаковал его, растягивал, словно боясь проснуться и навсегда потерять в памяти настолько покорившую его сердцу картину их с дядей идиллии, которая разбилась вдребезги от одного звонка ─ в подаренном художнике букете, между гладких, обработанных флористом стеблей роз молочно-белая рука Сета наткнулась на острые пики шипов, испачкав теплой кровью бархат лепестков. Появление Осириса в их жизни ─ самый главный страх «сокола», сильнее которого разве только боязнь преждевременной смерти дяди. Во сне бог неба сжег букет, синие глаза неотрывно смотрели, как пламя нещадно пожирало окропленные кровью Сета цветы, которые превратились в пепел, но вот шипы, сгорев, все еще остались способны причинить боль даже через малейшее прикосновение к ним, ведь это был кустарник не из мира живых. Снег заносило сквозь приоткрытое окно на низкий, покрытый пледом для кошек подоконник, тая в тепле гостиной, он стекал прохладными струйками на близ стоящие возле неработающих пока батарей коробки с нераспакованными вещами. Крохотные снежинки серебрились на клетчатой ткани кошачьей лежанки, привлекали внимание более любопытного сфинкса с голубым ошейником, что уже полчаса, как не мог перестать пытаться поймать падающий снег, интенсивно дергая тонкой, лысой лапкой в воздухе. Сокол, верный спутник Гора, очевидно, вслед за своим хозяином тоже дремал: под плотно накрывающим клетку отрезом бархата не доносился привычный клекот птицы. Казалось, само время замерло в полутьме пустой комнаты, тишину которой не нарушил и громкий стук каблуков поднявшегося по деревянной лестнице Сета, чье появление даже его любимых сфинксов не сразу привлекло, что уж говорить об оставшимся абсолютно безучастным к его приходу соколе. Художник оставил чемоданы на первом этаже: у одного сломалось колесико, поэтому поднимать вручную распирающий от вещей чемодан наверх бог пустынь не собирался, однако, не встретив прислуги в пустом доме, красноглазый мужчина решил оставить внизу багаж до утра. От его шарфа пахло кофе, который Сет пролил на себя ещё в аэропорту, не раздеваясь, бог пустынь прошел в глубь освещенной огнем в камине гостиной, оставив мокрые следы ботинок на светло-коричневом паркете. Он носил перчатку только на правой руке, скрывая от прохожих шрамы, невзирая на время года, поэтому покрасневшая от холода ладонь его левой руки напоминала лед. Опустившись на шкуру перед прислонившимся к креслу племянником, живописец провел кончиками пальцев по теплой щеке, очертил края татуировки в виде ока древнеегипетского бога. ─ Я скучал, поэтому поменял билет на день раньше, ─ не нарушая чужой сон, совсем тихо возле самого уха проговорил наклонившийся к Гору Сет, ─ тебе и так пришлось меня слишком долго ждать, ─ холодные, сухие от ветра губы прижались к золотисто-коричневой шее, одновременно с чем бог войны почувствовал, как сильные руки племянника сжали его в объятиях, еще ближе прижав к себе. ─ Я тоже скучал по вам, ─ сминая чужие губы своими, только и успел произнести едва ли сумевший сдержать свой восторг от неожиданного возвращения партнера Гор. Его кровь и золото, его единственная возможная в любом перерождении любовь, его Сет ─ вот она подлинная ценность, не сравнимая со всем брошенным к ногам бывшего царя Древним Египтом.