Кровь и золото

Он не мог оторваться от пухлых, закусанных до теплых капелек крови губ Сета. Держа бога войны за бедра, «сокол» ритмично вбивался в его тело, однако в этот раз, в отличие от их первого в одну из ночей испытаний, когда Гор и потерял свою невинность, мужчина не просто бездумно долбился внутрь Сета, а, учитывая преподнесенные ему Аполлоном знания, толкался смазанным в слюне и предсемени дяди членом именно так, чтобы доставить хоть толику удовольствия партнеру. Кожа художника казалась настолько бледной, тонкой на худых ногах, что синеглазый спонсор боялся лишний раз сильнее сдавить его бедра, дабы не оставить на них синяки, подобно предыдущим партнерам живописца. Он чувствовал на шее перекрестие расслабленно его обхвативших рук дяди, его отвечающий на глубокие поцелуи язык, запах тела и падающих на скулы винных волос, параллельно с чем не мог остаться без внимания скользящий по загорелому торсу, все еще твердый, набухший и истекающий прозрачной жидкостью член, один только взгляд на который не позволял племяннику остановиться, ведь если бы он стал мягче, то Гору пришлось бы самовольно прекратить близость: он больше не ведомый первыми желаниями похоти юнец, поэтому толкаться и дальше ради собственного удовлетворения вопреки желанию, боли и граничащему с ней дискомфорту любовника бог неба не мог. Он не Осирис: тело Сета хоть и желанно, но гораздо важнее, если и вовсе не первостепенно ─ его доверие, его хоть на немного приоткрытое для другого человека сердце, ведь, исходя из опыта прошлой жизни, насколько бы сильно бог войны и пустынь не любил Нефтиду, но красноглазый мужчина едва ли хотел пронести через весь остаток своей полубожественной жизни лебединую верность предавшей его женщине. По выражению покрытого испариной лица художника, «сокол» сделал вывод, что поза на весу для него оказалась действительно более комфортной, чем та, что он выбрал в постели. Дыхание Сета сбивалось, его алые глаза смотрели с прищуром, а на светлых ресницах собирался пот в то время, как обнаженной спиной он вжимался в стену, глухо ударяясь каждый раз выступающим позвоночником о кафельную плиту. Чувствуя одни кости там, где когда-то были крепко сложенные мышцы, «сокола» просто терзало возмущение, почему никто из близкого окружения мастера, тот же менеджер, или экс-жена, не обеспокоились его проблемами со здоровьем, почему все вроде как не чужие ему люди вели себя так холодно, безразлично. Да, должно быть, менеджер озадачится состоянием красноволосого художника только, если тот потеряет сознание от анемии или резко упавшего сахара в крови во время выступления, тем самым лишив его крупной выручки из-за сорванного перформанса. «Неужели дядя до сих считает, что не заслуживает даже хорошего питания, раз в глазах самого себя он все еще продолжает видеть отчасти созданного самим им демона?» ─ мысль, крутящаяся в голове весь вечер у бога неба, практически уже сорвалась с языка, но ему удалось вовремя себя одернуть, так как подобная фраза, скорее всего, окажется расценена только-только чуть отвлекшимся от переживаний Сетом как провокация. Не хотелось его отпускать. Одно только осознание, что, возможно, за сегодняшней ночью больше не последует близость когда-либо еще заставляло сердце «сокола» болезненно сжиматься, практически одними губами, лишь изредка покусывая молочную кожу, он прижимался к открытой шее партнера, вдыхал оставшийся от сигарет запах никотина, смешанный с каким-то хвойным гелем для душа, периодически отстраняясь, чтобы посмотреть на лицо Сета, или в очередной раз поймать его поцелуй. Гор соврал бы самому себе, если скажет, что у него не свербело именно в этот момент, момент интимный, уязвимый и максимально шаткий, полностью обнажить свои чувства, произнести в слух столько признаний в верности и любви, на сколько бы только дядю хватило их слушать. Несмотря на то, что бог пустынь прижимался телом к груди синеглазого партнера, мужчина до сих пор старался не встречаться глазами с племянником, бросая все тот же одинокий, тоскливый взгляд в сторону разливающейся через щель двери в комнату темноты. Безымянный палец сдавливало обручальное кольцо. Более того, бывший правитель Египта был готов поспорить, что даже сейчас Сет глубоко внутри себя чувствовал свои собственные осколки измены. Его не принуждают, не шантажируют и не заставляют раздвигать ноги в угоду контракту, отчего добровольная, инициированная именно его приходом в чужую спальню близость кажется сродни какому-то предательству все еще теплящемуся в груди остатку чувств к Нефтиде. Крупная дрожь проходилась по стройным, накрепко обхватившим Гора ногам бога войны до самых кончиков пальцев, что поджимались каждый раз, когда синеглазый партнер приподнимал его за бедра, снимая с члена до половины, а после входил еще глубже, проезжаясь по натертым, скользким от слюны и незначительной крови стенкам. Сет ничего не говорил и никак не давал невербально понять, что у него затекло тело в подобной позе, а проезжающаяся по голому кафелю кожа на спине натерлась, однако бог неба, словно просчитав усталость партнера, предложил сменить положение. Обняв художника за талию и подняв согнутую в колене правую ногу, темноволосый мужчина вновь толкнулся, но теперь бог войны и пустынь имел возможность расслабленно откинуться назад, положив голову на широкое плечо «сокола». Сет не знал, специально ли его бывший правитель Египта развернул к настенному зеркалу, или это произошло случайно, но смотреть на себя, настолько открытого, доступного, распаленного и опороченного другим мужчиной к его собственному удивлению не было противно, как в случае с менеджером, что всегда держал карманное зеркальце перед его лицом, заставляя сосать, ведь так получалось унизить вдвойне. Алые волосы липли к потной шее, два тела: снежно-белое, как цветок лотоса, и коричнево-золотистое, будто жженный сахар, вместе создавали, на художественный взгляд Сета, воистину красивое сочетание, наводя его на мысль, что было бы занятно для готовящейся перед перформансом экспозиции успеть написать несколько эскизов обнаженного тела Гора в цвете. Особенно торс привлекал его внимание ─ у артиста бога неба не было настолько развитой мышечной массы, поэтому по сравнению с ним спонсор в схенти и маске сокола мог гораздо больше сойти за почитаемого египетского правителя древности. Как бы не хотелось признавать, но даже терпимая боль от действий синеглазого партнера отходила на задний план, позволяя мужчине действительно на время отдаться, забыть о тяготящих его мыслях и просто получать удовольствие, каким бы неправильным оно не казалось живописцу. В силу возраста бог войны обладал достаточной выдержкой, но вот выдержка более молодого «сокола» его отчасти поражала, ведь что, если не большой опыт мог научить его отсрочивать свой пик, а не излиться после первых минут, как какой-то юнец. Ночь выглядела и без того испорченной, сон не шел, а последние таблетки в пачке оказались сблеванны на пол, так что даже если бы и получилось уснуть, то ничего, кроме кошмарных, выворачивающих все внутри наизнанку сновидений богу войны не смогли бы преподнести оставшиеся часы до рассвета. Говорят, промежуток между тремя и четырьмя часами, когда уже не ночь, но и не утро ─ ведьмин час, может, оттого мужчину и изводят ровно до этого времени красочные картины воспоминаний о прошлой жизни, где алый от крови убитых Нил вышел из берегов, а сухая из-за неурожая земля содрогнулась от страданий, причиненной ей держащим хопеш богом войны. Бледная рука легла на член, рвано начав скользить ладонью по стволу, но тотчас была перехвачена пятерней спонсора, что, на секунду нежно коснувшись запястья, принялся сам водить по твердой, возбужденной до покалывающей боли плоти, перестав толкаться сзади и поставив желание случайного любовника выше собственного комфорта, за что он был вознагражден: не только брызнувшим на смуглые пальцы густым семенем, но и прохладой прислонившейся к его лицу ладони дяди. Маленький, едва ли говорящий о чем-то жест буквально стоил «соколу» свыше десяти лет ожидания, так как ровно также его коснулся у подножия скалы бог пустынь, отложив в сторону от вычищенного крыла гребень. Развернувшись, Гор сначала сжал тонкое запястье, словно хотел убедиться, что это действительно рука его возлюбленного, вслед за чем опустил со скулы ладонь к губам, мягко поцеловал длинные пальцы. Сет ощущал, как до сих пор неснятое возбуждение синеглазого партнера упиралось ему в живот, поэтому довольно лениво после собственной разрядки он сделал несколько шагов назад, присел на низкий борт ванны, жестом руки подозвал бога неба к себе, после чего наклонился вперед, убрав винную прядь за ухо, художник обхватил губами скользкую головку, но уже всего через пару движений ртом «сокол» насильно отодвинул его голову от себя, не позволив запачкавшей пол сперме попасть на язык дяди. Мир Гора перевернулся. Он настолько даже мечтать не мог о подобной ласке со стороны бога пустынь, что растерялся, так как в прошлой жизни это находилось за гранью возможностей Сета: забыть, как Осирис оттягивал волосы, раздирая глотку членом и заставляя сгладывать собственное семя вместе с черными слезами из-за размазавшегося макияжа, было невозможно даже спустя ни один десяток лет. От одного только осознания самого сокровенного, внутренне лелеемого желания у синеглазого мужчины не осталось сил терпеть, поэтому он излился почти сразу, лишь окинув взглядом влажные, нежно-розовые, пухлые и блестящие от слюны губы, сомкнувшиеся на члене. Вытершись, он присел подле художника на борт ванны, протянул в его сторону чистое махровое полотенце, но заметив тоненькую струйку крови на открытом бедре, хотел было сам вытереть его ноги, но бог войны довольно резко закинул ногу на ногу, тем самым показав, что не намерен прибегать к посторонней помощи. Должно быть, полностью обнаженный, устало сгорбивший спину и откинувший непросушенные волосы назад Сет даже представить не мог, насколько красивым он казался в с восхищением и все той же преданностью на него смотрящих морских глазах Гора, чье лицо в эту минуту буквально сияло от счастья. Да, теперь стали гораздо понятнее слова Аполлона о том, насколько сильно отличается близость с любимым человеком от обычного секса с кем-нибудь, кто вполне согласен на такое. Признаться, бывший правитель Египта настолько поддался чувствам, что даже перестал обращать внимание на мокрые, все еще также неприятно липнувшие к ногам брюки из темно-зеленой шерсти. ─ Эй, ты, сможешь найти листы бумаги и карандаш? ─ откинув алые волосы, разбил тишину низким, прокуренным голосом Сет. ─ Сейчас полвторого ночи, но наверняка внизу на ресепшене найдется что-то такое, ─ кончиками пальцев бог войны провел по острому колену, задумавшись. ─ Я понимаю, что вы художник, но для чего вам ночью… ─ Ты будешь позировать мне, ─ темно-винные из-за плохого освещения ванной комнаты глаза вспыхнули желтоватым огнем, ─ без одежды, ─ договорив, мужчина поднялся с влажного борта потрескавшейся ванны.

***

Гор не мог отвести взгляда от склонившегося над прислоненными к плотной папке листами Сета, что, сидя скрестив ноги на кровати, увлеченно водил заостренным карандашом по бумаге, периодически закусывая его кончик зубами, чтобы сделать пару небрежных движений предусмотрительно принесенным вместе с прочей канцелярией богом неба ластиком. Синеглазый мужчина привык позировать для различных фотосессий вроде рекламы духов, нижнего белья, украшений или даже какого-нибудь нового лубриканта и в большинстве случаев это были все-таки коллаборации с Аполлоном, чем одиночные снимки, но вот выступать в качестве натурщика для художника ему еще не приходилось. «Сокол» не понимал для чего ему измятая простыня, если она буквально скрывала лишь его правую ногу до колена, но задать этот, возможно, дилетантский с его стороны вопрос живописцу не решался. Стараясь сидеть ровно в той позе, в которой его десять минут посадил бог войны и пустынь, он боялся лишний раз вдохнуть поглубже, ведь если грудь вздыбиться, то это может нарушить первоначальный силуэт, думалось пристально любующемуся дядей Гору, хотя, признаться, отведенная в сторону рука уже настолько затекла, что начинала малозаметно подрагивать. Красноглазый партнер, очевидно, хотел в финальной картине, основанной на быстрых зарисовках, добавить вцепившегося в запястье бога неба сокола, отчего велел не опускать при позировании руку. От усталости, ранее полностью подкосившей тело и дух бога войны, сейчас не осталось даже намека: будучи увлеченным своим творчеством, Сет даже забыл о привычных ему колкостях в разговоре, уделяя максимум внимания работе и лишь спустя почти полчаса, он, наконец, отложил на одеяло наброски, сразу после чего потянулся к сигаретам. Синеглазый спонсор воспользовался заминкой дяди, поднявшись со стула, он размял спину и плечи, несколько раз потер тотчас болезненно заколовшую от долгого пребывания в статичной позе руку. С собранными в хвост волосами, наспех перетянутом тонким поясом халате и вставленным за ухо карандашом, дядя выглядел гораздо моложе, почти что как ровесник и напоминал себя на тех фотографиях десятилетней давности, которые опубликовал какой-то журнал об искусстве вместе с интервью, где Сет стоял в зеленом фартуке со стаканчиком кофе вместе с остальными сотрудниками кофейни у стеклянных дверей «Старбакса». ─ В интервью с Кетти Джей в апреле шестнадцатого года вы ответили ей, что обратили внимание на песочную живопись еще в детстве, когда тюремный психолог решил попробовать повлиять на вас с помощью арт-терапии в виде рисования песком вместо привычных и малоэффективных лекций, ─ смуглая рука щелкнула зажигалкой над самым кончиком белого, держащего художником двумя пальцами стержня, ─ но вам тогда не понравилось рисовать песком настолько, что вы смахнули со стола стекло, порезавшись, ─ садясь голыми ягодицами на холодный подоконник, продолжил Гор, ─ почему же вы сейчас снова вернулись к песку? Про выбор египетской мифологии, как лейтмотива, я сделал вывод, что это больше желание вашей жены-историка, чем вас, ─ резкий холод ночного воздуха царапал нагую, прислоненную к запыленному стеклу спину. ─ Все-то ты знаешь, все-то ты про меня прочитал, ─ огрызнулся подтянувший небрежно собранный хвост Сет, ─ песок не постоянный: одно изображение можно легко заменить другим, сотрешь ладонью пару линий и все: его никогда не существовало, ─ сгораемый пепел крошился на неровную поверхность подоконника, ─ в этом слабость и одновременное преимущество песка. ─ Вы ненавидите свое творчество*? ─ это был одним из насущных вопросов «сокола», который он хотел задать еще в первые часы знакомства с Сетом, но не видел ни единого подходящего для этого момента. ─ Пожалуй, куда больше, чем работу в кофейне. ─ Развернувшись, красноглазый мужчина с грохотом захлопнул открытое окно. ─ Возвращайся, я передумал докуривать сигарету, ─ еще даже не успевший истлеть до середины стержень снова вжался в тронутое старыми ожогами бедро.