Ближе, чем осмелишься

Кайл не помнил, как вышел из лофта. Перед внутренним взором стояло безэмоциональное лицо Ноэля, который снова вроде бы ответил на вопрос, но на самом деле нет, его тяжёлый почему-то взгляд и сжатые в ровную линию пухлые губы. Кажется, его проводили до двери, возможно, попрощались… Но Кайл слишком глубоко ушёл в свои мысли. Как вообще можно забить на такое? А почему нет? Представить, что это сон. Или нет, шутка. Просто дурная шутка… Вот только ему и после того разговора не удалось выбросить из головы слова Ноэля. А после того, что произошло сегодня… Он остановился на крыльце, ощутив довольно резкий порыв по-летнему свежего ветра. Словно бы кто-то толкнул его в сердце, окликнул, заставив замереть. Сегодня случилось что-то очень важное. Важное. Ночная улица сохраняла уютную тишину, и мысли текли не быстро, будто осторожно касаясь сознания. Шаг за шагом Кайл воспроизводил свой путь сюда, и каждое перемещение по лофту, каждое предложение и эмоцию, сопровождавшую его. Надо же, Ноэль хотел пообещать, что никому не покажет свою картину. Зачем же её писать? Интересно, а что он ещё написал? Обычно, выбирая специалиста, ты смотришь его прежние работы, чтобы знать, можно ли ему доверить свой заказ. Но Кайл не видел ни одной картины Ноэля, кроме тех, что были созданы при его участии. Странно, обычно в мастерской целая куча всякого творчества… По крайней мере, ему так казалось. И всё же, что значит, «другая»… Зачем она ему так нужна? И какой смысл её хранить, если даже показать никому не можешь, не то, что продать… Его сейчас меньше всего интересовала какая-то картина, пусть и поразившая его до глубины души. Кайл действительно далёк был от мира искусства, и лишь теперь узнал, по-настоящему узнал, что может его воспринимать. Как может его воспринимать. Но прагматичные вопросы всё лезли и лезли в голову, заглушая что-то более серьёзное, и Кайл отследил, наконец, это. За этими глупыми мыслями прячется его глубокое разочарование. Ему отказали. Ему. Ему отказали. Почему? Ведь видно было, что Ноэль ещё не закончил с ним. Это же было ясно как белый день! Что ещё не всё увидел Ноэль в своём куске глины… Почему же он сдулся, почему сдался? Ведь сдался же? Сдал назад? Тихий двор стал казаться почти камерным элитным уголком, настолько волшебно он выглядел в свете фонарей, но Кайл почему-то почувствовал себя здесь неуместно. Будто он своим уродством нарушает гармонию этой застройки. И он хотел уже обойти здание, чтобы нырнуть в безопасность салона своей машины, как его парализовало звучание знакомого голоса. — … этого пообещать. Поэтому ответил, как есть. Я не знаю, как мне перестать смотреть на него, особенно после того, что видел сегодня… Он ведь как Марианская впадина… Нет, как колода! Как настоящая колода, и поднимая одну карту, ты неизбежно увидишь новую… Тишина, оглушившая Кайла, прервалась звуком тлеющей сигареты и сильным выдохом. Кайл слышал всё так, будто стоял совсем рядом с Ноэлем, и тем неожиданнее было услышать другой голос, женский. Глубокий, даже грубый по сравнению с чистым, высоким голосом художника. — Ты боишься, Ноа, я слышу это… И мой вопрос тебя разозлит, но ты знаешь, что меня это не остановит… — Нет, Лили… — Ты боишься, что твой Апполон станет ещё одним Джонатаном. Не так ли? Что раскрывая его красоту мазок за мазком, углубляясь в него, ты неудержимо захочешь спасти и его тоже? Нарисовать ему доброту, отзывчивость, смелость… Захочешь дать ему самобытность и честность, захочешь открыть ему благодарность и… И любовь? Ты боишься, что поработав с ним, ты захочешь провести его в любовь? А потом опять останешься опустошённым и разочарованным? — Ты опять говоришь своими загадками, Лили, а я всего лишь… Не хочу ломать его. И ломать ему жизнь своей мазнёй. То, что я узнал от тебя, даёт мне глубже видеть свои творения, но он живой человек. Со своей судьбой, своими решениями… Своими выборами. А я снова путаю себя с богом и спорю с ним. Так ведь ты скажешь? — Не угадал, — загадочная Лили засмеялась, и это вышло так звонко, что голуби вспорхнули с крыши, а Кайл постарался превратиться в статую, чтобы не спугнуть эту беседу. И снова тишину разбавила затяжка и мягкий стук сигареты о металл перил на балконе. — Иногда бог говорит твоими устами, тебе ли не знать… Но ты не ответил, ты ведь видишь в нём Джонатана? — Я вижу в нём того, кто слишком глубоко несчастен, чтобы позволить себе посмотреть на это. Он спрашивал, что за уродство я вижу… Как можно сказать человеку, что он изуродовал себя? Всю свою жизнь изуродовал какой-то тупой аморальной идеей? Что он как титан, пожирает своих детей, давит их в зародыше и даже не чувствует, сколько прекрасного он уничтожает на корню? Я просил его уйти, потому что в его неведении счастье, Лили, и я не хочу быть тем, кто откроет ему глаза… — Какой ты эгоистичный мальчик, Ноэль Аманье д’Альбре де Монкада… — Не называй меня так, Лилит дю Перш. Ты хочешь услышать о моём эгоизме? Я уже взял с него достаточно. Я увидел столько образов, что могу заполнить галерею одним лишь его лицом. Я закрываю глаза, и вижу его на коленях, вижу столько вариантов, Лили… Я могу создать альбом, где воплощу его десятками сюжетов! Даже теми, что не решусь опубликовать… — Ты… — обвинительно вырвалось из динамика, — ты видел сны о нём! Он приходил к тебе, или ты сам его звал? Ты его приглашал, так? Я говорила тебе, Ноа, чем больше ты падаешь в свою навязчивую идею, тем большую часть твоей жизни она занимает. Ты превратил его в тотальное намерение и воплотил во снах! Ведь так? — Я видел сны о нём, Лилс, но не те, которые мог бы воплотить сам. Я не видел нас с ним. Только не так, как с Джонатаном. Ты можешь не волноваться о моём ментальном здоровье, я обещаю. Он не идея, Лили, он живой человек. Очень красивый и очень несчастный. Он как Дориан. — Но… Кайл затих вместе с трубкой. Словно он соревновался с теми, кто разговаривал наверху — кто первый заговорит… Лили не дождалась, не выдержала длину этой паузы. — Ты не скажешь этого? «Но я не буду его писать…» И снова Ноэль не ответил. — Повтори за мной, Ноа. «Я не буду его писать!» Ты не будешь его писать! Все те образы, что ты видишь… Ты потеряешься в его многообразии и нам опять придётся проводить десяток сессий, чтобы вытянуть тебя назад! Я знаю тебя, де Монкада, ты не раскопал его до конца, не постиг его тайну… И если ты начнёшь воплощать свои фантазии о нём… — Выйдет не слишком привлекательное порно, — отрезал Ноэль совсем другим тоном. — Я понимаю, что ты волнуешься, но теперь, кажется, ты путаешь себя с богом. Ты мой наставник, Лили, а не поводырь. Я постараюсь на него не смотреть, и я постараюсь больше не лезть в его монастырь со своим уставом, но я не намерен лгать, Лилс. То, что я уже написал, — это такой материал, который я не могу похоронить. И то, что выйдет на его основе — уже шедевр. Я не отрекусь от своего дара, Лилс. Пусть и сотворю этот образ только для себя. — Твоя маленькая грязная коллекция… Секция твоих тайн и самых тяжёлых, мрачных теней твоего сознания. Ты готов сохранить его неведение, заплатив за это созданием себе ещё одного шрама… Не слишком ли высокая цена? — Хватит, Лилс. Я хотя бы знаю, за что я плачу. Мой эгоизм заканчивается здесь, а твой? Я остановился и прогнал его. Когда остановишься ты? На этот раз тишины была куда больше. Её прервал лишь щелчок зажигалки и странный металлический звон из динамика. Словно кто-то царапал колокол по диаметру, создавая мелодичный скрежет. — Я учусь о тебя, ученик мой. И безропотно наблюдаю за твоим падением. Я отделяю падение от падающего. Света тебе, Ноэль де Манкада. — И с тобой свет, Помнящая забытые имена. Благодарю тебя. Кайл ещё слышал, как Ноэль нажал на кнопку в телефоне, но его шаги растворились в ночи. Долгие минуты Кайл стоял без движения на крыльце, ожидая, что новый звук выдаст действия наверху. Это был такой странный разговор. И такой тяжёлый. Силы оставили Кайла, и он с огромным трудом заставил себя дойти до машины, бросив прощальный взгляд на пустой балкон. Он и не заметил, что в лофте был выход на улицу. Ехать в таком состоянии было нельзя, но Кайл не успел даже подумать о том, что же ему делать теперь. Сон накрыл его жёстким одеялом мгновенно, он только успел вскользь отметить, что, кажется, всё равно так и не понял причину своего уродства. И проснулся он с той же мыслью. Шея затекла, он замёрз и почти не чувствовал левую руку, на которой лежал, но вопрос, бившийся в его голове, так и не отпустил. Что в нём такого увидел Ноэль де Манкада, что заставило его сначала сломать его мозги своими вопросами, а потом прогнать его? Не позволяя себе слишком долго думать, Кайл вышел из авто, разминая больную шею, и быстрым шагом направился в дом, который вчера едва не изгнал его со своей территории. Взлетев по лестнице на последний этаж, он вдруг подумал, что Ноэль может спать, или просто не захотеть его впустить, но намерение его было настолько сильно, что все сомнения растворились, едва он подошёл к двери, но его палец замер над звонком. Позвонить Кайл так и не решился. И тем удивительнее было то, что, от стыда за собственную трусость обессиленно нажав на ручку, он без труда открыл дверь. Лофт оказался не заперт. Утро было тихим и совсем не уютным, и поэтому мягкий шершавый звук, разносившийся по пространству мастерской, оказался неожиданным и даже пугающим. Долгие минуты, замерев у вдоха, Кайл не мог понять, откуда он раздаётся, но потом его внимание поглотил мольберт. Точнее, не только он. Вдоль стен появились ещё два полотна, а третье было всё ещё на треноге. И на каждом из них был он сам. Это были почти одинаковые картины, только эмоция в каждой из них жила своя. На той, что стояла на мольберте, была злость. Только она была какая-то искусственная, потерянная, совершенно не страшная. На второй было разочарование, и, хотя он был изображён сидящим на собственных пятках, будто упал на пол от силы эмоций, Кайл чётко понял, какой именно момент Ноэль срисовал. Это было тогда, когда Кайл услышал, что Ноэль его уже написал, и ему показалось, что его роль уже исполнена, и от него больше ничего не требуется. Но сильнее всего внимание притягивал третий холст. Лицо Кайла было изображено крупно, на весь лист, и оно было спокойным. Расслабленным. Даже глаза были словно прикрыты, или наоборот, готовы были вот-вот распахнуться. И снова Кайл знал, что это был за момент. И даже знал, почему его лицо написано в таком масштабе. Ноэль тогда стоял очень близко. Видел очень много. Прикасался к его лицу, стирая морщинку. Сам Кайл себя таким не видел, наверное, никогда, даже его фото сонным, или вообще во сне, не были такими. Поэтому он рассматривал себя долго, подмечая те детали, которые Ноэль вписал всего несколькими штрихами: напряжённую челюсть, хотя губы были чуть приоткрыты, морщинки в уголках глаз, крылья носа, словно он в тот самый момент делает вдох. А потом он наткнулся на то, что заставило его отойти на несколько шагов. Внизу, там, где его шеи касалась тонкая прядка волос, было написано: «Он боится». Кайл верно понял, что все эти картины изображали разные эмоции, но с этой он не угадал. Ноэль хотел показать его страх, только где же он? Страх ведь обычно прячется в глазах, разве нет? Страх ведь не такой! Он совсем не такой! Кайл подошёл ко второй картине, выискивая такие же тонкие росчерки слов. И да. Они действительно нашлись. «Он фрустрирован». Что ж, Кайл, конечно, не использовал такой лексикон, но из того, что помнил из лекций, он почти угадал — разочарование было достаточно близко к тому, что написал об этой картине Ноэль. Вернувшись к мольберту, Кайл довольно быстро нашёл третью надпись, и оказалось, что он снова ошибся. Настолько, что ему тут же захотелось переубедить художника. Доказать ему, что он написал не то, что хотел. Или не так назвал то, что написал. Эту картину Ноэль назвал «Он опечален». Только какая же это печаль? Как вообще можно эти брови, и губы, и глаза назвать печальными? Это же гнев! Он точно знает, что злился в тот момент, каким бы именно тот ни был! Всё это были наброски, в них не было слишком много техники, прорисовки каких-то чётких теней, лишь контуры, однако неожиданно Кайл понял, что, видимо, Ноэль рисовал это всю ночь. Кайл вдруг подумал, что Ноэль мог просто уйти и забыть запереть за собой дверь. Он заглянул в условную спальню, но матрац был пуст. А звук, так смутивший Кайла, когда он заглянул сюда, стал громче. Наплевав не все правила приличия, Кайл открыл дверцу шкафа, словно хозяин лофта мог прятаться там, но за ней оказался небольшой проход, и, не думая, что вообще творит, незваный гость вошёл внутрь. И замер, поражённый, словно молнией. Ноэль стоял под упругими, яркими в свете высокого потолка струями воды, опираясь одной рукой о стену, а второй убирая мокрые волосы ото лба. Кайл не ожидал такого размаха — в одежде Ноэль казался почти щуплым, его тонкие запястья и предплечья никак не выдавали тайну своего хозяина: под огромными майками и рубашками скрывалась настоящая физическая мощь. Глупо промелькнула мысль о том, почему Ноэль не в команде, ведь с таким телосложением… Но Кайл почти мгновенно понял весь идиотизм этой идеи. Не в команде, потому что не хотел, потому что ему спорт не интересен, ему интересно другое. Ему интересно рисовать, а ещё докапываться кофейной ложечкой до каких-то глупых вопросов и называть чужие эмоции не теми, что есть на самом деле. Неожиданно Кайл словил себя на странной, совсем не свойственной ему ассоциации. Ноэль словно трикстер. Перевёртыш. Тот, кто кажется одним, а на самом деле является другим. Ноэль — обманщик, шельма, которая прячет за приятной улыбкой и волнующим голосом острый язык и режущее душу молчание в ответ на важные вопросы. Он кажется добрым и безобидным, но в каждой его фразе есть пуля, и она задевает за живое. Только в чём кроется большая опасность — в том, что Ноэль сказал, или в том, о чём не стал говорить, Кайл пока не был уверен. Он хотел уже то ли окликнуть Ноэля, то ли выйти, надеясь остаться незамеченным, но его взгляд зацепился за спину. Осознав, где он оказался, Кайл был слишком обескуражен, чтобы обращать внимание на детали, однако едва его взгляд выцепил эти линии, всё стало не важно. Сперва приняв их за россыпь шрамов, он слишком быстро убедился в своей неправоте — это был рисунок. Кайл такого никогда не видел, или память не сохранила это в себе. А когда эти росчерки приобрели ясные очертания, Кал просто не смог отвести глаза. Всю спину Ноэля венчала татуировка, и если сразу взгляд зацепился за глаз между лопаток, то дракон, раскинувший свои лапы на левый бок, заставил Кайла сделать несколько шагов ближе. И тогда тату предстала во всём своём масштабе и великолепии. Казалось, что каждый фрагмент имеет сотни деталей, и оторваться от изучения этого произведения искусства было просто невозможно. Взгляд Кайла бегал от атланта до самого низа спины, изучая, поглощая визуальную информацию, словно читал книгу на неизвестном языке. Восьмилучевая звезда вела тонкий росчерк до шара, к которому тянулись веточки с маленькими лепестками. Казалось, что это дерево, однако росло оно из головы и шеи дракона, уютно расположившихся на структурной ромбовидной мыщце. Дракон извивался вокруг новых планет, набитых прямо на позвонках, и теперь глаз тоже казался планетой. Но ветви распространялись на сами лопатки, а величие дракона изгибалось вокруг ещё одной планеты на точёной тонкой талии, словно зажатой в тиски сильной косой мышцей живота. Или это была комета? Хвост дракона огибал земной шар, словно брал своё начало именно там, или же, наоборот, держал эту землю. Держал всю ось, весь позвоночник, словно титан. Крылья уходили до самых боков, будто существо неслось сквозь пространство и время, и несло за собой весь этот парад планет, соединённый едва видимой линией судьбы. И судьба эта стремилась к звезде, к сиянию, к свету, и око казалось всевидящим, а тело дракона, почти прозрачное, но укрытое чешуёй, защищало хрупкие лопатки и узкую талию. Рисунок был выполнен настолько тонко, некоторые линии были едва заметны, и, если бы не капли воды, которые, стекая, создавали эффект преломления, Кайл не увидел бы ни чешуйки на хвосте у дракона, ни очертания континентов на совсем небольшой фигуре Земли, ни детально прорисованные лепестки цветов, распускающихся на ветвях этого странного, немного пугающего теперь дерева. Чем больше Кайл всматривался в это изображение, чем лучше понимал, что именно набито на спине Ноэля, тем более устрашающим становились смыслы. Зацепившись взглядом за едва заметную сетку на плавнике, Кайл приблизился сильнее, чтобы рассмотреть, что же именно там нарисовано. Ему показалось, что это надпись, а ещё, что рисунок распространяется дальше. Но это оказались лишь новые капли воды. Кайл смахнул иллюзию пальцами, меняя направления движения воды. Струйки разбежались по ягодицам, устремились к копчику, на мгновение создавая ещё большее смешение этих смыслов, размывая их, превращая крестец в безобразную картину, но тут же подсветили ещё один фрагмент — на одном из плавников хвоста нашлась луна. Кайл погладил её большим пальцем, чтобы убедиться в её реальности — слишком многое ему стало казаться. Кайл не понимал, насколько близко он стоит к хозяину лофта, совсем не чувствовал, как намок от тёплых брызг, поглощённый изучением каждого отдельного штриха, и осознал себя в моменте, только когда увидел движение мышц под кожей, когда Ноэль сделал глубокий вдох. Теперь Кайл чётко увидел, что стоит рядом с обнажённым парнем и смотрит на его поясницу и ягодицы, стыдливые глаза тут же спустились ниже по мощным бёдрам к самым пяткам, вокруг которых капли воды разбивались о кафель. Но Кайл не успел испугаться или даже удивиться, только резко убрал свою руку с чужой поясницы. — Тебе нравится то, что ты видишь? — гулко спросил Ноэль, и Кайл смог выдать только одну фразу в ответ: — О, Господи правый… Это пугающе прекрасно… — голос Ноэля, чарующий, совершенно потусторонний в этом эхо, растворил едва начавшую формироваться тревогу в приятной вибрации звуков. Кайл протянул руку и коснулся пасти дракона, из которой вырывалось пламя, похожее на раздвоенный язык. Кожа Ноэля сейчас оказалась обжигающей, и Кайл, очнувшись, отдёрнул руку, чувствуя на кончиках пальцев призрачный огонь. А потом до него дошло, что он только что сделал. — Прости, я… — Ты вернулся сюда за ответами, Кайл, которые тебе не нужны на самом деле. Это был твой сон, Кайл, а теперь ты проснулся, — Ноэль повернул голову, ловя немного растерянный взгляд парня, а потом выключил воду. — Позволь мне одеться. Выход там же, где вход… Кайл, устыдившийся своих необдуманных действий, смог всё же действительно услышать то, что сказал Ноэль. И то, чего не сказал, тоже. — Моих вопросов стало больше, Ноэль, и мне нужны мои ответы. Невозможно притворяться спящим, когда ты уже пробудился ото сна. Можно врать себе об этом, желая продлить приятное сновидение, или делать вид, что спишь, чтобы другие не тревожили. Но я не хочу мучиться с этими вопросами больше. — его смелости едва хватало, чтобы говорить громко и чётко, а потом он вдруг понял, что всё время говорил о себе, но так и не сказал о том, зачем пришёл. — Пожалуйста, что мне сделать, чтобы ты ответил мне? Ноэль не выдержал и повернулся, и Кайл тут же подал ему полотенце, ощущая теперь, что и сам намок. Он поёжился, и всё же взял без спросу ещё одно, вытирая лицо. Рубашка прилипла к телу, а утренняя свежесть ещё не до конца сбежала с его кожи, поэтому Кайл всё сильнее чувствовал, что замерзает. В этот момент в лофте раздался звонок в дверь, и не думая особо о том, насколько это уместно, он вышел из ванной, чтобы забрать доставку — вся вчерашняя ночь врезалась в память чётко, словно рисунком по дереву, и Кайл точно знал, что это за гость за дверью чужого лофта. — Уже шесть? — услышал он из комнаты, и когда вошёл за перегородку, заметил, что Ноэль уже успел одеться. — Возьми, — Ноэль протянул ему махровый халат. — Тебе нужно снять мокрое, ты замёрз. Кайл кивнул, поставил еду на стол и укрылся в ванной, где сбросил холодную рубашку на пол, а сам завернулся в тёплый халат. На выходе его ждал стакан с кофе на столе и абсолютная тишина. Ноэль нашёлся на балконе, обнаруженном за углом неприметного прохода глубже в помещение. Кайл мысленно хлопнул себя по лбу — конечно, лофт ведь занимает весь этаж, он должен был понять, что пространства здесь куда больше, чем показалось на первый взгляд. В руках у Ноэля оказалась пачка сигарет, которую он крутил между большим и указательными пальцами, а на подоконнике нашёлся пакет из доставки. Только сейчас Кайл подумал о том, что вообще-то это помещение, должно быть, стоит немерено, да и пользуется Ноэль довольно дорогим рестораном для удовлетворения своей потребности в еде. Не говоря уже о том, что Кайл ни разу не слышал, что они осуществляют доставку. — Ты спросил, что тебе нужно сделать, чтобы я ответил тебе на твои вопросы? И ты выполнишь всё, о чём я попрошу? — казалось, что Ноэль разговаривает с кем-то, кто парит на высоте четвёртого этажа. Он даже не пробовал чуть повернуть голову, чтобы Кайл слышал его. Но Кайл ловил каждое слово. — Что? Это звучит как-то не так в твоих устах… Будто ты попросишь сделать меня что-то такое… — А если попрошу? — снова спросил Ноэль у пространства. — Если попрошу то, что ты делать не захочешь, ты снова будешь терпеть и насиловать себя? — Что?! Нет! Я не… У моей просьбы есть лимиты! Я не стану делать то, что противоречит моим принципам или там… Что-то противозаконное или то, что поставит под угрозу мою репутацию или жизнь мою или кого-то другого… — Слишком много «или»… «Противозаконное», ты говоришь… — Ноэль повернул голову, теперь давая понять, что этот ответ его заинтересовал. — Смотря какие законы брать во внимание… Ты ведь о тех, что написаны в кодексах… — Не только, — Кайл мотнул головой. — Я не любую твою просьбу выполню. Но я хочу узнать, могу ли я что-то сделать, чтобы ты ответил мне, — сам он отвечал, чувствуя, словно шагает сейчас по минному полю, боясь сказать что-то неправильное, что-то, что поставит точку в этих его попытках. А потом вдруг понял, что врёт. Самому себе врёт. Что прямо сейчас он чувствует себя уже так же, как и на коленях в углу мастерской. Ему уже плохо. С ним уже так нельзя. Но он продолжает быть здесь. Продолжает просить. Продолжает стараться быть хорошим для этого конкретного человека. — И почему это так важно для тебя? Что ты приехал сюда в такую рань, да ещё и во вчерашней одежде? — Ноэль так резко развернулся, что Кайл опешил. Однако увидев его взгляд понял, что знает, точно знает ответ в своей голове. Тот который абсолютно правильный, правильный, потому что абсолютно искренний. — Возможно, я узнаю это, когда получу свои ответы… Потому что пока я просто знаю, что они мне нужны. Кайлу показалось, что Ноэль улыбнулся, но он не был уверен. Молчание было недолгим, Ноэль довольно быстро кивнул своим мыслям и посмотрел Кайлу в глаза. — Что ж… Давай ты составишь список. Полный список своих вопросов. Пришлёшь их мне. И подождёшь. Подождёшь до конца лета. Сдашь экзамены, уедешь на каникулы. А в следующем семестре получишь свои ответы. Ты спросил, что ты можешь сделать? Мой ответ — сформулировать их и подождать. Вот и всё. Это был слишком простой ответ. И Кайл обрадовался, честно, искренне как ребёнок. А потом только понял, насколько трудно ему давалось ожидание, насколько тяжело ему будет ждать этих ответов. И, наверное, не менее трудно будет даже просто написать все вопросы за один раз. Ведь на каждый уходит так много сил и времени, потому что вопросы важно задавать правильно — это он уже понял из общения с Ноэлем. — А можно я задам один сейчас? — Ноэль отставил коробку еды, которую распаковывал, пока Кайл соображал, и кивнул. — Это тату… Это ты придумал этот рисунок? — Ноэль снова кивнул. — Я могу посмотреть ещё раз? Ноэль отрицательно махнул головой. — Чтобы видеть её, до этого нужно дойти. Это нужно заслужить, если хочешь. Ты и так довольно грубо нарушил мои границы, и не тем, что видел мой зад, а тем, что увидел мою спину. — Но ты не был против. Ты ничего не сказал, — отзеркалил Кайл его же фразу, и снова почувствовал и стыд, и страх, и неприятие, и всё то, что лилось в его взгляде на той самой картине. Однако теперь Ноэль был тем, кто почему-то будто бы оправдывался. — Я не сразу почувствовал тебя, Торн. Лишь когда ты приблизился. Это мой промах, однако ты сделал со мной без спросу то, что и я сделал с тобой. Поэтому мы квиты. Вот, — Ноэль протянул ему брошюру ресторана, где в углу было указание на его страницу в сети. — Сбрось сюда свои вопросы. Сделать это нужно до завтра. До шести утра, у тебя есть сутки, Кайл Торн. Кайл кивнул, попятился, а потом вдруг вспомнил о важной мысли и остановился. — Ты можешь рисовать меня столько, сколько захочешь. Только не показывай их никому. Ни одну из них. Это странно, но я не хочу. Это будто… — Не утруждайся — я понял. Не буду. Это обещание.