Ближе, чем осмелишься

Если бы не варварское, совершенно бесцеремонное внимание смотрителя библиотеки, Кайл уже давно бы поделился своими наблюдениями, но в святилище Великого и Ужасного Трэверса требовалось соблюдать безукоризненную тишину, оставлять гаджеты в рюкзаке и даже шелестеть бумажками нужно было бережно и тихо. О том, чтобы вырвать написанную в блокноте страницу даже речи не шло. Чуть не охнув от боли в боку от локтя Ирмы, Кайл состроил ей недовольную гримасу, но она была права — до экзаменов не так много времени, а если завалить курсовую, проблем не оберешься. Ему пришлось вернуться к учебнику, а потом Кайл вовсе забыл о том, что хотел обсудить, обсмаковать эту тему. Он вспомнил о том листке в блокноте поздно ночью. Небрежно сбросил книжки на пол, когда ложился спать, и яркий уголок брендовой печатной продукции привлек внимание. Кайл не понимал, зачем тянется за записями, пока не открыл нужную страницу. В ту ночь он даже не подозревал, насколько пожалеет об этом своем порыве. «Он смотрит на меня. Его взгляд ласкает, он даже не скрывает, что любуется… Только вид у него такой… Отстраненный, закрытый, будто он думает о чем-то другом. Или о ком-то, но не обо мне. Вот придурок… Мог бы хотя бы не палиться так…» — Кайл прочитал первые предложения с привычной ухмылкой. Тот парень из параллельной группы… Кайл даже не знал, как зовут идиота. Но этот идиот смотрел на него в библиотеке не отрываясь минут десять, наверное. А Кайлу было скучно, достаточно скучно, чтобы ответить на взгляд прямо и приподнять брови в вопросе. Только придурок не ответил, будто и не заметил даже. Это стало неинтересным уже минуты через две, и лучшей идеей показалось обсудить этого чудака с Эриком, но тот сидел слишком далеко, чтобы показать ему свою заметку. Кайл хорошо помнил, что писал это. Помнил, как себя чувствовал в тот момент, и даже слышал в голове свой голос, как если бы он рассказывал это другу. И слышал его воображаемый, немного пошловатый смех в ответ. А вот следующих строк он не помнил, хотя почерк был точно его. «Такой странный парень, такой странный взгляд. От него будто тепло в щеках разливается, зато внутри все почему-то холодное. И это кажется неправильным, потому что наоборот на душе теплеет, когда на тебя кто-то вот так смотрит…» — Кайл хмыкнул, а потом гаденько рассмеялся и отбросил блокнот на пол, укладываясь под одеяло, наконец. Да он тот еще литератор… Перед глазами снова встало глуповатое лицо этого придурка, и да, невольно вспомнилось, как он оказался застигнутым врасплох этим взглядом, но это было больше приятно. Приятно и как-то… Как-то еще хорошо. Повернувшись на бок, Кайл попробовал уснуть, но яркая обложка снова и снова будто светилась в фонарном освещении улицы, заставляя его снова и снова открывать глаза. Чертыхнувшись про себя, он опять потянулся за блокнотом. «Наверняка он нашел что-то особенное во мне, раз так долго пялится. Интересно, он просто завидует мне, или сражен моей красотой больше, чем популярностью? Ха, вот это был бы прикол, если бы он запал на меня… Хотел бы я посмотреть на него, когда Линдси будет агрессивно доминировать в этом диалоге — она точно не оставит это как есть… Боже, да мне уже жаль придурка, когда она ему скажет, что ему ничего не светит — девчонка умеет быть очень подавляющей и сделать любую фразу унизительной…» Писал точно он, и почерк, и мысли вполне были в его духе, но Кайл никак не мог вспомнить, чтобы так много об этом думал, и уж тем более ручкой записывал на листе. Эпоха гаджетов — да у него после трех предложений пальцы болят… Но текст увлекал своей внезапной новизной, и Кайл читал дальше, хотя губы неприятно щипало от того, что он закусывал их зубами. Это читать было неприятно почему-то. «Вот кретин, неужели он не видит, что я заметил его? Всё смотрит и смотрит, взгляд скользит ниже к челюсти, шее, груди, а потом снова наверх, он и правда будто гладит меня этим своим взглядом… И это какой-то бред, он будто картину рассматривает… Шедевр, блин, в Лувре… Идиот…» Кайл очень точно вспомнил, что именно он видел, и что чувствовал в тот момент. В один из визитов во Францию… Или, может, это была Италия… Не суть, мать вытянула его в музей, и там была скульптура какого-то типа гения. Мама смотрела на эту скульптуру, на каменное лицо, на штрихи по мрамору с таким же выражением. Неприкрытое восхищение, восторг от линий и форм, от исполнения, от содержания. Кайл тогда и не понял даже, что ей больше понравилось — сам мужик, или то, как этот скульптор его сделал. Он и сейчас этого не знал, зато только что понял одну важную и очень неожиданную вещь. Тот придурок смотрел на него так же, а сам он не был против. Наоборот, ему польстило такое внимание, и как это воспринимать, он не знал. Огорошенный такими мыслями, он думал, что теперь точно проспит на пару, потому что как тут уснуть от таких открытий? Но сон неожиданно нашел его, и когда этот безымянный парень приснился ему, Кайл даже не удивился — ну полночи парился же об этой ситуации. Он снова видел этот взгляд, издалека, но так четко, будто стоял со своим визави совсем рядом, наблюдал, как его ресницы опускаются на секунду, чтобы после снова вспорхнуть, как уголки его губ приподнимаются, но он не улыбается, а скорее просто дает своему внутреннему удовольствию от увиденного проявиться на лице. Странный, немного тяжелый сон, заставивший задуматься. Такого от себя Кайл не ожидал. Как и того, что проснется рано, еще до будильника. Первая сонная лекция могла научить только лицемерию, потому что делать вид, что тебе интересно больше, чем хочется спать, — это тоже надо уметь. Но на перерыве Кайл вдруг потерял голос — буквально, когда он уже открыл рот, чтобы рассказать Эрику о вчерашних своих наблюдениях, горло сдавило, и он не смог вымолвить и слова. И уже в следующую секунду он расслабленно выдохнул — в душе появилось такое чувство, будто он избежал чего-то ужасного. Странные метаморфозы с голосом он списал на ужасный сон, а потом увлекся своими обычными буднями. Только забыть о том, что записано в его блокноте, не мог, хотя и не пытался больше никому об этом рассказать. Было почему-то стыдно. Зато он искал иногда в толпе студентов этого придурка, и понять никак не мог, что он ожидает увидеть? Зачем он его ищет? Неделю спустя, когда до экзаменов времени стало ещё меньше, а уровень стресса поднялся до небывалых высот, Кайл снова сидел в библиотеке. И снова наблюдал за наблюдателем. Только на этот раз это была его девушка. Она любила быть разной, носила разные стили в одежде, разный макияж и прически, и вела себя тоже по-разному, это в ней и привлекало сильнее всего. Что среди всех популярных девчонок колледжа она была неодинаковая, любила и умела отличаться от других. А ещё она была очень классной в постели. Брала всегда, что хотела, не стеснялась, не была ханжой, и была первой девушкой, которой не хотелось изменять. Это не значит, что Кайл этого не делал, но они в этом плане были на одной волне. Она не скандалила, если видела какие-то намеки, и сама не тыкала его носом в его неуникальность. Такая вполне могла бы стать хорошей женой лет через пять-десять. Они друг друга во многом стоили, и отношения с ней были не напряжными, да и папе она нравилась. Но сегодня Кайл оценивал ее не с этих позиций. Линдси смотрела на него, и ее взгляд был… Спокойный, холодный и удовлетворённый. Ей нравилось то, что она видит, но это была уже привычная даже не радость, а скорее почти безэмоциональная оценка — да, это мой парень. Он меня устраивает по моим критериям. И вообще-то соответствовать критериям такой девушки не просто, и многие об этом только мечтают, но вот сегодня… Кайл видел это и внутренне сжимался, и что-то там, где-то очень глубоко, содрогалось от такого отношения к нему. — Ты чего? — одними губами спросил Эрик, но Кайл только пожал плечами и перевел взгляд на Линдси. Она все ещё смотрела на него, но никак не изменила своего выражения лица, и Кайл снял очки и чуть наклонился к ней. И только после этого девушка отмерла. Улыбнулась совсем по-другому, мило, задорно, облизала губы. Взгляд ее тоже изменился, и локон, выбившийся из уложенной гривы кудрявых волос, аккуратно за ухо заложила. — Люблю тебя, — тоже одними губами без звука произнесла Линдси и снова взялась за учебу. Кайл тоже опустил глаза на учебник, но в голове крутилась странная мысль. Он ей не поверил. Не то, чтобы ему так важна была ее любовь, в себе он по крайней мере ее тоже не видел. Но… Она сказала это первой, он ответил ей, и теперь эти слова казались отвратительной пустышкой, а не чем-то, что люди говорят друг к другу в отношениях. Чувствуя почти несдержимую злобу, он быстро, но тихо — Треверс же — собрал свои учебники и убрался из библиотеки, уже в коридоре упаковывая книги в рюкзак. Что с ним, он не понимал, и его бесило это ужасно. Когда ему стало дело до того, что Линдс говорит ему эти слова без надобности? Какая ему разница, если он и сам их просто так говорит, чтобы отношения были, как у всех? И какая разница, как она смотрит на него? Это просто девушка! В колледже! Они через год выпустятся, и может, не увидятся больше! Он не думал о таком, не вел таких бесед с самим собой, это в его жизни не было важно или значимо. Он не держался за роль хорошего мальчика, но правила соблюдал, развлекался в меру своих возможностей, кутил, пока есть время, с жалостью глядя на своих одногруппников, которые вынуждены работать. Он просто парень, у которого в жизни все хорошо, все есть и какого черта сейчас это всё на него свалилось? Мысли эти откуда? Здраво оценив, что на последнюю пару можно и не пойти, он ушел в парк, остервенело кормя уток в пруду. Настроение было ниже плинтуса, и обсуждать это он ни с кем не стремился. Даже написал Линдс, что сегодня не придет к ней ночевать. В таком состоянии можно выкинуть какую-нибудь хрень, и кто знает, будет ли у него после этого девушка — Линдси не любила сложности. Чудика из библиотеки звали Ноэль, он учился с ними с самого первого курса, просто раньше на глаза не попадался, да и теперь они не часто пересекались в коридорах. Зато пересеклись на выходных в летнем кафе. Кайл снова читал, на этот раз свою личную хрестоматию, а Ноэль снова смотрел. И только в тот момент, когда парень не отреагировал на его взгляд снова, Кайл понял. Его стекла с антибликом не давали собеседнику увидеть глаза. Подхватив рюкзак и заложив пальцем страницу, Кайл довольно резко встал из-за столика и подошёл к своему случайному сталкеру. — Что, не можешь отвести взгляд? Любуешься? Может, поделишься, о чем твои грязные мыслишки в тот момент, когда ты так на меня смотришь? Он и сам не знал, что его подтолкнуло — любопытство или новая волна злости от того, сколько всего из-за этого взгляда произошло в его голове, но он был настолько нацелен на разговор, что даже не заметил, что Ноэль сидел в кафе с друзьями. По виду — настоящие лузеры, ботаны и душнилы. Будь дело в колледже, он бы даже не подошёл к таким. А тут как-то… Не заметил. — Любуюсь, — просто подтвердил Ноэль, и его голос оказался новым сюрпризом. Высокий, глубокий, сильный. Такой запомнится с первого звука, и он пробирается под кожу без всяких бархатных вибраций — чистый и звонкий, несмотря на глубину. — Любуюсь и думаю о том, как такая безупречная красота внешняя может сочетаться с таким отвратительным, безусловным уродством души? За что… Или даже не так, зачем Господь одарил тебя такими прекрасными серыми глазами, такими скулами, точеными губами и прямыми, восхитительными ключицами, если внутри у тебя такая грязь и безразличие? А ещё о том, почему ты не стесняешься, не стыдишься своей ядовитой злобы, своей надменности и грубости, почему не прячешь всю это грязь хотя бы за лицемерным ликом? Напоказ выставляешь, как и шею, и запястья, и плечи, выставляешь всем на обозрение, наравне со своей уникальной красотой? Неужели у тебя совсем нет совести? Нет, как и любого внешнего изъяна? Кайл оказался снова не готов. Ни к словам таким, ни к своей реакции на них. Он не понял многого, но уйти, ничего не сказав, тоже не смог, хотя дружки этого придурка уже откровенно потешались над ним в этой паузе. — Ты мне сейчас сделал комплимент в очень своеобразной манере… Ты гей? Слишком много внимания моей персоне… — Не мои предпочтения тебя должны волновать. Я всего лишь умею констатировать факты. Умею видеть красоту, и для тебя ведь не новость то, что я сказал о тебе. Но и уродство я тоже умею видеть, и я тебе очень сочувствую. Я бы хотел написать такого красивого мужчину, как ты, но с тобой полотно выйдет пустым, а я не мараю бессмысленно краской холсты… Кайл ушел, ему было даже плевать на смешки и глумливые комментарии убогих, слишком многое он сейчас чувствовал. Он мог бы ответить, многое, на самом деле. Мог бы нагрубить, унизить, мог бы даже ударить его. Или хотя бы пообещать расправу в стенах колледжа, чтобы немного напугать и создать напряжённость до следующего учебного дня. Кайл не стал бы на самом деле что-то такое придумывать, он соблюдал правила, даже если это было не всегда удобно, потому что не чувствовал себя теперь ребенком, который не несёт ответственности за себя. Пожалуй, это было то, чем он о самом себе гордился больше всего — что он вел себя хорошо, в соответствии с тем, как от него как от взрослого человека ожидается, не из страха перед отцом и его санкциями, а из понимания, что это его зона роста, его выбор — стать студентом колледжа, его путь. И все же, он мог хоть что-то сказать, но не стал. И причина, по которой он этого не сделал, интересовала его самого ничуть не меньше, чем Ноэля, которого Кайл своим молчанием тоже удивил. Весь вечер он думал над тем, как этот Ноэль мог назвать его таким… Грязным, грубым, безразличным. Он его по сути назвал плохим человеком, а Кайл все никак не мог понять, за какие поступки он его так окрестил? Он не был хулиганом, не булил никого, был по большей части вежлив. Да, иногда бунтарил, выпивал, но никогда — в стенах колледжа. Что же в нем такого отвратительного, в чем он для этого Ноэля такой урод? Эти мысли не находили ответов, и та ночь, после странной, внезапной беседы, стала первой, когда он так сильно пожалел о том, что вообще взялся за ручку и блокнот. Лучше бы он забыл об этом. Или подошёл к нему на перерыве после библиотеки и при всех спросил, чего тот пялился. Они с ребятами посмеялись бы над ним, и все осталось бы в прошлом. Сейчас так просто стереть эту запись из блокнота было нельзя. Потому что куда более важное было написано мыслями в голове, и непонятной обидой и растерянностью в душе. И каждый день Кайл все думал и думал над своими вопросами, без конца вспоминал свою жизнь и мучился без ответов. А за неделю до экзаменационной сессии Ноэль снова смотрел на него, смотрел так же, но и по-другому тоже. А потом подложил ему записку в рюкзак. «Ты услышал меня. Но я все же хочу тебя написать. Хотя бы попробовать… Если решишься, найди меня.»