Muggle Jeans & Mischief

      Тео никогда ещё не был так зол. Он был так близко и думал, что на этот раз всё прошло идеально. В тот день он отпустил персонал пораньше, но Кларисса вернулась за своей курткой. Ему просто ужасно не повезло, что она случайно застала его без сознания в отцовском кресле. Он не мог винить её за это, она пыталась помочь. Это была его собственная вина; надо было запереться в своей комнате, но он не смог удержаться от поэтического желания закончить род Ноттов именно в кабинете. Он несколько раз подумывал о том, чтобы уничтожить чертово кресло — практически трон — но в тот момент понял, почему не сделал этого. Последнее оскорбление памяти его презренного отца.       Конечно, всё пошло не так, как надо, как и всё, что происходило с Тео. Вместо того, чтобы погрузить его в блаженство бесконечного сна, это чёртово зелье только чуть не убило его. Оно сжигало его изнутри, несмотря на все усилия Целителей, пытавшихся остановить действие яда. Нотт был в полном изнеможении, но его глупое блядское тело отказывалось умирать.       Выздоровление (как называли это целители) было мучительным. Он то приходил в себя, то терял сознание на несколько дней — единственное, что он отчетливо помнил, это боль. Из всех возможных и невозможных людей именно Драко Малфой приходил к нему несколько раз из-за какого-то странного чувства долга. Тео вспомнил, что он все-таки внёс его в список экстренных контактов, но он никак не ожидал, что Драко узнает об этом, не говоря уже о том, чтобы появиться. Признаваясь честно, Тео чувствовал себя неловко из-за того, что поставил Малфоя в такое положение, так что, возможно, именно это заставило его подписать документы на экспериментальное зелье, которое Драко однажды сунул ему под нос. Он думал, что, возможно, после этого его оставят в покое.       В какой-то момент боль начала отступать, и целители настояли на том, чтобы он начал заниматься физиотерапией. Он был настолько слаб, что после ежедневных прогулок по коридорам больницы Святого Мунго его трясло от усталости. Тео никогда не был тем, кого можно было бы назвать «спортивным», но те небольшие мышцы, которые у него были, полностью исчезли.       Однажды, после его ежедневной прогулки, к нему пришёл Целитель разума, чтобы оценить его психическое состояние, и задал ему ряд бессмысленных вопросов, как будто не все они, блядь, знали, почему он здесь и что именно произошло. Он ненавидел, когда они прикидывались идиотами. Целитель разума (что неудивительно) объявил, что Тео может быть выписан только под присмотром квалифицированного опекуна, и через неделю назначил повторное обследование, чтобы проверить, как идут дела. Тео хотел закатить глаза, но сдержался. Ему нужно было выбраться отсюда, и не было такого «квалифицированного опекуна», к которому он мог бы обратиться, так что он застрял здесь, пока Целители не сочтут это безопасным. За Тео никто не придет, больше нет. Присутствие Драко было счастливой случайностью — он скоро исчезнет. Всех, кто мог бы заботиться о нём, он давно оттолкнул. Так было лучше. Он так долго был один — даже когда его окружали другие. Таким образом, он не мог причинить им вреда, и никто не мог причинить вреда ему. Он прекрасно справлялся с самобичеванием без чьей-либо помощи. Тео просто нужно было взять себя в руки, изобразить улыбку и раскаяние — в этом он был хорош. Чем скорее он сможет уйти, тем скорее все закончится. На этот раз он позаботится о том, чтобы никто не помешал. 2 дня спустя       Он знал, что Драко пытался помочь, но, черт бы его побрал… Почему он не мог остаться тем пафосным снобом, которого Тео помнил по школе? Драко повзрослел за годы, прошедшие после войны, и это нельзя было списать на военные травмы. Война заставила всех, кого он знал, повзрослеть слишком рано. По крайней мере, тех, у кого был шанс повзрослеть.       Он понятия не имел, как блядь именно Драко Малфой превратился в порядочного человека. Тео ожидал, что он будет таким же озлобленным, обидчивым и замкнутым, как и он сам. Но вместо этого блондин излучал странное умиротворение, и теперь Драко стоял перед ним, после того как привел Тео в свой дом, и просил его попытаться. Взгляд Драко был таким искренним, таким открытым… как будто ему действительно было небезразлично, что с ним может случиться. И Тео согласился — не то чтобы он действительно имел это ввиду.       Искренность Драко положила конец всем планам, которые Тео вынашивал. Он не мог так поступить с Малфоем, не мог допустить, чтобы тот почувствовал, что это каким-то образом его вина. Очевидно, Драко сумел разобраться со своим собственным дерьмом, и, похоже, он действительно верил, что это возможно для других. Тео планировал съехать через несколько недель. Он сможет продержаться это время. 10 дней спустя       Драко ждал его каждое утро с завтраком, как настоящий домашний эльф. Хотя Тео вынужден был неохотно признать, что это было приятно. Ему нравился распорядок дня, нравилось, что Драко заботился о нём настолько, что делал это для него. Взяв чашку чая и завтрак, он сел за стойку.       — Готовишься к будущей работе в сфере услуг, Дрейк? — Тео пошутил, чтобы снять напряжение, которое он всегда испытывал, видя, что Драко ждёт его. Казалось неестественным, что рядом кто-то есть.       — Мерлин, ты ведь никогда не откажешься от этого прозвища, правда? Это неплохая идея, если честно. Не похоже, что я найду постоянную работу где-нибудь в Волшебном Лондоне. Как ты думаешь, там хорошо платят? Тео рассмеялся, качая головой, принялся за свой завтрак, и воцарилась тишина.       — Я действительно скучал по тебе, Тео, — сказал Драко, нарушая тишину, — и мне жаль, что меня не было рядом с тобой после войны. Вилка Тео застыла на полпути ко рту, и он положил её обратно на тарелку. Разговор пошел по другому пути, чем их обычная вежливая болтовня.       — После Азкабана… В любом случае, я должен извиниться перед тобой. Я был дерьмовым другом и с нетерпением жду возможности загладить свою вину, — Драко улыбнулся, открыто и искренне. Это было неприятно, но не настолько, чтобы Тео замкнулся в себе. — Кстати, Пэнс хочет зайти поздороваться, — небрежно продолжил он. — Она сказала, что не видела тебя со времен Хогвартса. Говорит, что пыталась связаться с тобой, но ты так и не ответил на её письма. Она думает, что ты злишься на неё.       — Что? С чего бы мне на неё злиться? — спросил Тео, сбитый с толку и более чем ошеломлённый тем, что Пэнси захотела с ним поговорить.       Тео полагал, что он исчез из памяти людей после того, как намеренно изолировал себя после войны, не в силах справиться с ежедневными напоминаниями о произошедших событиях или об осуждении со стороны волшебного мира.       Драко пожал плечами, продолжая есть свой завтрак.       — Понятия не имею, но я сказал ей, что сначала поговорю с тобой. Я не хотел, чтобы она врывалась сюда, не предупредив тебя.       Тео кивнул, продолжая пережевывать еду, механически выполняя все движения, пока тарелка не опустела. Когда Драко ушёл на работу Тео не сдвинулся с места; он продолжал сидеть за столом, уставившись в стену. Спустя некоторое время, погружённый в свои мысли, он понял, что его щеки мокрые, и вытер слёзы. Это было бесполезно. Вскоре его плечи затряслись, эмоции прорвали плотину отчуждения и он безудержно зарыдал. Все, что потребовалось, — это чтобы Драко чертов Малфой, сказал, что скучал по нему. Честно говоря, чего он добился, извиняясь перед ним? Это запутало Тео ещё сильнее.       По какой-то причине он был важен для Драко, и это выходило за рамки какого-то странного чувства долга. Тео думал, что, возможно, он может быть важен и для Пэнси. После своего срыва он смог осознать, что признаки были налицо. Он не хотел этого видеть; он убедил себя, что всё это неправда, что он ничего не значит, что мир без него стал бы лучше, что никому не будет до него дела… Он был неправ. Его сердце словно раскололось надвое, и комната закружилась, когда в нём что-то изменилось. Он что-то значил для Драко. И если он что-то значил для Драко, возможно, он не был пустым местом.       Всю жизнь отец твердил ему, что он бесполезен. Что бы он ни делал, это не имело значения. Никакие его поступки и решения никогда не были достаточно хороши. У Тео сохранились смутные воспоминания о тепле, о матери, которая, возможно, когда-то любила его, но её уже давно не было с ним, и его отцу удалось выбить из него эти воспоминания, заменив все хорошее и светлое тьмой и насилием. А потом война началась по-настоящему, и положение невероятно ухудшилось. Он не смог оправдать ожиданий своего отца, не смог использовать темную магию, необходимую, чтобы причинить боль кому—то другому, и страдал из-за этого — боги, как же он страдал из-за этого… Он почти жалел, что не может этого сделать, что у него не хватает сил на непростительное. Почти.       Все его отношения потерпели крах. Его дружеские отношения потерпели крах — по крайней мере, он так думал. Он всегда был тем, кто отстранялся… Теперь он мог это видеть. Отстранение первым означало, что ты держишь ситуацию под контролем. Тебе не смогут причинить боль, если ты причинишь боль первым, а он сделал это, он это знал. По крайней мере, он причинил боль Пэнси. Он подумал обо всех письмах, которые проигнорировал. Пэнс. Блейз. Вероятно, другие — он не открывал почту, поэтому не был уверен. Он сжёг большинство писем, даже не посмотрев, от кого они, но помнил, что видел их имена, когда пламя пожирало пергамент.       Тео судорожно вздохнул, его грудь тяжело вздымалась, когда он пытался осознать столь внезапную перемену в своем мировоззрении. Он пытался понять, что послужило толчком. Как что-то столь незначительное, всего несколько предложений, могло так сильно и так быстро изменить ситуацию.       У него болела голова, и он чувствовал лёгкую тошноту.       Он понятия не имел, сколько прошло времени, но послеполуденное солнце лилось в окна за его спиной, отбрасывая его тень на стену. Он чувствовал себя опустошённым, и его рука дрожала, когда он отпивал свой давно остывший чай. Его дыхание все еще было поверхностным, и он чувствовал, как на лбу выступают капельки пота. Тео подумал, не заболел ли он, и, шаркая ногами, вернулся в отведённую ему комнату, рухнув на кровать. Он дрожал, несмотря на тепло одеял, но впервые за долгое-долгое время заснул, думая о завтрашнем дне.