Muggle Jeans & Mischief

      Тео моргнул и открыл глаза — всё вокруг него было размытыми цветными пятнами. В голове пульсировало, а всё остальное тело, казалось, горело изнутри. Грудь будто стянуло стальным обручем. Всё болело. Этого было почти достаточно, чтобы подавить остальные чувства, но боль для Тео была не в новинку. Он давным—давно научился справляться с этим — как собрать чувства в маленький плотный комочек и запихнуть его в дальний уголок своего сознания, чтобы отделиться от них и сохранить хоть какой-то уровень рационального мышления. Он не нуждался в этих навыках почти десять лет, но они с легкостью вернулись к нему. Тот факт, что боль, пронзавшая его тело, была почти невыносимой, чтобы вместить её в тесную маленькую сферу, означал, что дела действительно обстояли очень плохо.       По мере того, как он уменьшал в размерах этот комок чувств, в голове у него прояснялось. Что—то было не так с его глазами, зрение оставалось мутным, сколько бы раз он ни пытался моргнуть, и казалось, что веки двигаются медленно. Он попытался заговорить, но мышцы его челюсти совершенно не слушались. Вместо этого из его горла вырвался жалобный стон, и ощущение было таким, словно кто-то проткнул ему трахею раскалённой кочергой. Он не собирался повторять попытку.       Вместо этого Тео попытался сосредоточиться на других своих чувствах. Тихое бормотание на заднем плане — голоса? Тихий писк, ещё один металлический ритмичный звук. Бело—голубое — человек? — приближается к нему. Более громкие звуки, искажённые. Кто-то пытался заговорить с ним, но он не мог понять смысла слов.       Размытые цвета сменились чернотой.

***

      На этот раз Тео открыл глаза не сразу. Он попытался пошевелиться, попытался подвигать пальцами — ничего. Боль превратилась в тупую, постоянную, как при надавливании на ушиб. Тянущая. Тошнотворная. Но не полностью изнуряющая. Дышать было больно, как будто его ребра были обмотаны колючей проволокой. В горле першило и было так сухо, что он отдал бы всё свое наследство за стакан воды. Постепенно он, прищурившись, снова открыл глаза. Белое пятно теперь было отчетливо различимо: Целитель в медицинском халате. Больница. Я в ебаной больнице.       Целительница что-то говорила ему.       — Вы можете глотать? — спросила она, осторожно прижимая два пальца к горлу Тео.       Он попытался, но его разум в заметался в панике, когда он ничего не почувствовал. Он попробовал ещё раз — ничего. Его глаза расширились от ужаса и паники. Тео открыл рот, чтобы заговорить, но, казалось, основные мышцы его лица по-прежнему не реагировали. Что, блядь, со мной не так?       Через несколько минут Целительница убрала руку, покачала головой и произнесла несколько диагностических заклинаний, которые Тео не смог разобрать. Целительница цыкнула на кого-то, стоящего вне поля зрения Тео.       - По-прежнему никакого прогресса. Усыпите его.       Нет, не надо...

***

      На этот раз, по крайней мере, освещение было приглушённым. Он смог открыть глаза, не чувствуя, как будто в них вонзают ножи — они явно привыкли к темноте. Боль в груди сохранялась, хотя, возможно, была менее сильной — или, может быть, Тео просто привык к ней. В голове у него прояснилось, и когда он оглядел комнату, на него нахлынули воспоминания.       Его руки твёрже, чем когда-либо за последние недели, когда он смешивает зелье. Полынь, валериана, асфодель и дремоносные бобы. Похоже, это судьба. И когда он пошевелился, его взгляд упал на деревянную шкатулку, в которой хранилось последнее бесценное сокровище его отца: мансанилья де ла муэрте. Это кажется подходящим.       При воспоминании об этом в нём вспыхнул гнев, за которым быстро последовало отчаяние. Он был чертовски уверен, что на этот раз все получится. Так какого хрена он здесь делал?       Тео почувствовал, как по его щекам текут слезы отчаяния. Он даже это не смог сделать правильно. Вселенная, должно быть, издевается над ним. Возможно, он был проклят. Обречён на жизнь, полную пустоты и боли, из которой нет выхода.