Море на двоих

      Зелень за окном нескончаемо мелькала, усиливая моё головокружение. Змеевидная горная дорога поднималась на самую вершину, где можно коснуться облаков, а потом спускалась вниз, как американские горки. Мы с Верой непринужденно болтали и обсуждали совершенно случайные вещи, Влад в это время смотрел в окно и молчал. Марсель — загорелый мужчина лет тридцати пяти — расслаблено вел машину, изредка прокручивая колёсико радиоприёмника в неудачных попытках подцепить хоть одну вышку. На втором переднем сиденье отец Веры спал, накрыв лицо панамой, — солнце адски шпарило по всем оголённым частям тела и от жары каждого клонило в сон.       Я старался поддерживать с Верой беседу о ее однообразной повседневности изредка поддакивая или вставляя в разговор свои случаи из жизни, хотя на самом деле желал только тишины. Мать постоянно так делала, когда искала новых спонсоров своей красоты. Раньше я себя ненавидел за все те вещи, что от нее достались. Потом, правда, смирился и начал использовать их себе во благо. Единственный человек, который был мне интересен, прислонился щекой к окну и смотрел в полудрёме на мелькающие пятна виноградников. Я был безоружен, пока он не начинал разговор первым, поэтому находил утешение в глупых историях о школьных днях Веры.

***

      Я лежал на террасе, читая «Палата №6» Чехова, и украдкой поглядывал на Влада, задремавшего под полуденным солнцем. Стояла уютная тишина, лишь изредка поднимался ветерок и переговаривались птицы. На следующий день после дождя солнце усердно взялось за работу, доводя въевшуюся в землю воду до кипения, поднимая ее густым паром. Я чувствовал себя растаявшим мороженым, собираясь лениться весь день. Идиллию прервал резкий треск щебня, не суливший ничего хорошего, и звук мотора. Главные ворота широко открылись с характерным скрипом и в наш неспешный мирок ворвалась суета.       Быстрая очередь звонких шагов и Вера тут же появилась из-за поворота, совершенно бесцеремонно помешав ничего не делать.       — Нас приглашают на бесплатную водную экскурсию по всему побережью! — воскликнула она, активно размахивая руками, будто пытаясь взлететь.       Влад был чувствителен на шум — он поморщился и тут же широко раскрыл глаза, внимательно смотря на нарушительницу.       Вслед за ней появился Марсель — загорелый, с плотными узлами мышц, в рубашке с закатанными рукавами и в длинных шортах — он осмотрел нас дружелюбно сощурив глаза, а его сильная рука легла на плечо Веры. Я не умел доверять взрослым, поэтому мой взгляд метнулся к Владу, ловя его первую реакцию: он был слишком сонным и ничего не понял. Я невольно улыбнулся — моя реакция была принята за согласие на экскурсию.       — Отец Венеры мой старый знакомый по службе, удивительно, как судьба людей сводит, — я не знал, вернее не хотел знать, имел ли этот человек право называть ее так. Дела взрослых, их мысли, поступки и цели не были мне интересны, скрываясь за горизонтом такого далёкого будущего. Я не хотел взрослеть. Налоги и другие сложные вещи вызывали во мне непомерное уныние, поэтому я старался отсрочить 18 лет на как можно больше времени.       Далее он представился, рассказал подробный план маршрута и посадил нас в свой черный джип, напомнивший мне катафалк. Выезд из этого маленького городишки был полон витиеватых узких дорог и крутых склонов, будто кто-то покатил с вершины клубок из асфальта. Тишину разбавляли разговоры, в которых Влад не принимал участие, я же говорил только из вежливости. Я смог запомнить лишь небольшие отрывки.

***

      Волны перьями лизали белый корпус катера, винт разрезал плотную синеву, оставляя после себя ребристую дорогу. Садящееся солнце слепило в глаза, разливая на горизонте расплавленное золото. Все тело было мокрым от нескончаемых брызг, тяжесть усталости тянула вниз и заставляла зевать. Его каштановые волосы сияли на фоне, одежда развивалась от ветра, а глаза были блаженно прикрыты. Море поглощало нас в себя объятиями, а после выкидывало наверх на гребнях волн, создавая сильную тряску, но Влад стоял на носу с картинным видом, будто его ничего не заботит.       Марсель изредка делал остановки у красивых мест и рассказывал нам их историю или легенды. Я запомнил таинственность пушкинского грота: тихое умиротворение и загадочное дыхание вдохновения великого поэта. Когда мы проплыли через золотые ворота, я представил, как перешагнул грань между адом и раем. Разношерстные мысы, напоминающие животных, позволяли моей фантазии видеть в неодушевленных камнях хамелеона, медведя, кошку или плачущую деву с распущенными волосами.       Марсель сбавил скорость и меня тряхнуло. Я едва не перевалился через поручень, но увидев шапочки безобразных медуз отшатнулся. Дрожь прошла по пяткам и я с трудом не упал на палубу. Только соленые брызги наконец-то перестали бить в лицо. Влад услышал мой недовольный вскрик и обернулся, впервые за день улыбаясь по-настоящему.       Его душа была закрыта для посторонних, лицо постоянно сохраняло светлую дежурную улыбку, а глаза не фокусировались ни на чем конкретном. Он был молчалив со взрослыми и холоден с Верой, вежливо смеялся с резких и хамоватых шуток Марселя и удивлённо вздыхал каждый раз, когда мы проплывали что-то значимое. Однако это был не он. Это просто обложка, его сценический образ, костюм добродушия и маска участия. Я бы сказал, что ему все это невыносимо, только блеск золотого заката в глазах и руки, сжимающие металлический поручень в предвкушении, уверяли меня в обратном. Владу не нужны эмоции, чтобы чувствовать, как Бетховену не нужен был слух, чтобы творить.       Смотря на меня в его взгляде была та же радость, что появляется у ребенка при виде желанного подарка под ёлкой. В общем, быть подарком я явно не мог. Только если плохим детям. Поэтому я встал рядом с ним, упираясь взглядом в карамельное небо, но совершенно не изменился в лице. Скорее всего он думает: «С другими он всегда улыбается, что же я делаю не так?». Хотя возможно, что он все понял раньше, чем я, и совершенно не обижается на мое безразличие. Мы были одинаково безучастны, но в противоположных ситуациях. Иногда мне становилось стыдно за свое поведение, именно поэтому я, как бы извиняясь, положил свою руку на его, сжимая так, будто от этого зависит моя жизнь.       Его кисть, горячая, как само солнце, отлепилась от перил и, с боязливой осторожностью, перевернулась ладонью, сцепляясь в крепком рукопожатии. Никто из нас не подал виду, даже не вздрогнул или не кинул быстрый взгляд, мы просто держались за руки и смотрели на море, сменившиеся приближающимся берегом. Мне было все равно, что каждый на катере мог нас видеть, я ощущал себя в толстой броне от окружающих невзгод, будто в стерильном пузыре собственного мира. Такой пустяковый, но настолько интимный жест, подкинул дров в тлеющий костер чувств. Я горел изнутри, как моя ладонь, надеясь, что это не слишком заметно.       — Вы встречаетесь? — Вера пришла с задней части, где располагались более удобные места обзора. В ее руках находилось два бокала с апельсиновым соком. — Давно хотела спросить, только вот вы вообще не разговариваете... Сложно понять.       Я взял бокал из ее рук и передал его Владу, чтобы не разрывать хватку, второй забрал себе и сделал глоток. Мне не хотелось ничего говорить, будто от звука моего голоса мир, предназначенный только для нас двоих, рухнет. Я просто пожал плечами, как делал это всегда в спорных ситуациях. Влад сжал руку сильнее — его все это напрягало, а потом он просто отошёл в сторону. Я успел отвыкнуть от холода и привычного ощущения пустоты в ладонях и где-то под сердцем, он ушел, забрав все свое с собой, а я не имел права возразить. Точно, Влад всегда был немым до тех пор, пока ситуация не вынудит что-то сказать.       — Все слишком сложно, — я усмехнулся, в два глотка осушая бокал, — как у тебя с математикой.       — Я могу дать пару любовных советов, — задорно ответила она, толкая меня локтем в живот, будто подбадривая.       — Судя по твоим историям, советы у тебя ещё те, — бокал вернулся в руки Веры, а я вновь стал смотреть на людей, мелькающих среди пляжного песка, — нет уж, спасибо, сам разберусь.       Я наигранно закатил глаза и пошел за Владом, надеясь либо на продолжение ритуала, либо на «просто побыть рядом». Он выглядел напряжённым, немного рассерженным, его руки были скрещены на груди, а брови нахмурены, но глаза без эмоций смотрели вперёд, туда, где темнеет небо и розовеет закат.       — Прости её...язык без костей, в голове одни романы, вот и...— почему-то я стал оправдываться, хотя моей вины в этом не было. Просто хотелось принять участие, а может сделать наше молчание менее неуютным. Я слишком дорожил этими моментами, чтобы лишиться их из-за глупой девчонки.       Почему он недоволен? Ему неприятна мысль встречаться со мной или его бесит то, что нас прервали? Ни одно из предположений не заслуживало быть в приоритете, потому что надеяться на лучшее то же самое, что и обманывать себя. Только почему-то стало так досадно.       — Все хорошо, — как всегда, вполголоса, смотря мне в глаза. Он тут же расслабился и улыбнулся. Только со мной Влад мог быть собой. Я старался подавить такого рода эгоистичные мысли, но просто не мог. Он улыбался когда никто не видит, а я когда все смотрят, он грустит ярко, в полном одиночестве, а я внутри, в могильной тишине, когда вокруг клубятся люди. Однако мы оба не любили шум, толпы и взрослых. И любили друг друга.

***

      Мы шли конвоем к машине, наперебой делясь впечатлениями от прогулки, каждого из нас она затронула по своему, никто не остался в стороне. Все было удивительно, красиво и необычно, я постоянно благодарил Марселя и отца Веры за такой чудесный день, в такие моменты кидая мимолетные взгляды на Влада, который молча шел немного в стороне. Мне хотелось втянуть его в разговор, потому что вид его одиночества вызвал колкую грусть, но я понимал, что от этого ему будет только хуже, поэтому посылал незримые подбадривающие сигналы.       Марсель убрал солнцезащитный щит в багажник и завел машину, тут же включая кондиционер, — за это время салон превратился в сауну и после свежего моря духота вызывала острые приступы удушья. Вера просилась сначала на водительское сиденье «просто поводить», а после хотя бы на переднее пассажирское, но ее отец был непреклонен. Она села сбоку от меня, я оказался посередине, тут же начиная решать, кому и как отдать предпочтение. Неугомонная тут же начала рассказывать про свою школьную поездку, я слушал ее вполуха, концентрируясь на случайных прикосновениях наших с Владом ног во время поворотов. Я был слишком жадным даже к таким мелочам.       После такой насыщенной программы он уснул очень быстро, положив голову мне на плечо. Его волосы щекотали шею, дыхание жаром отдавалось в груди. Я видел многозначительный взгляд Веры, направленный на эту ситуацию, но предпочитал его игнорировать, как и многое другое.       На резких поворотах мне приходилось придерживать Влада за спину, чтобы он случайно не ударился, хотя на самом деле мне просто хотелось его обнять. Не знаю насколько это законно и что бы он сказал на этот счёт. Изредка я ловил взгляды взрослых на передних сидениях, но просто все игнорировал, не собираясь что-либо выслушивать от приверженцев консерватизма. Убийства и насилие над личностью — вот истинные преступления, а что можно найти плохого в любви? Только сердечную боль, пожалуй, но это уже вина нашей природы.

***

      Я не сильно его толкнул в попытках разбудить, на улице давно уже стемнело, моё плечо немного ныло от неудобной позы, но в общем я был доволен. Он пробурчал что-то в полусне, я открыл для него дверь и, поддерживая его за плечи, вышел на улицу. Колючий прохладный воздух проник в ноздри, вызывая заряд бодрости, стрекот цикад тоже действовал отрезвляюще: уши отвыкли от любого шума, кроме гудения двигателя.       Мы поели в кафе на обратном пути, поэтому все сразу же ушли по номерам спать. Влад едва волочил ноги и попал в замочную скважину только с третьего раза — я подумал, что он похож на пьяного и усмехнулся под нос. Он буркнул что-то вроде: «Сладких снов» и с шумом захлопнул за собой дверь, не дождавшись моего: «И тебе».       В номере пахло чем-то кислым и сладким одновременно, запах едкой клубники забился в нос и от него тут же закружилась голова. Я узнал это сочетание из всех возможных всего за долю секунды: вернулась пьяная мать. Литрами духов она маскировала запах алкоголя, хотя это не сильно помогало. Она лежала плашмя на кровати, одетая в коктейльное блестящее платье с глубоким вырезом, а с ступней свисали броские туфли на высоких шпильках. Я обречённо вздохнул, подошёл, помог снять ей обувь, морщась от не скрытого отвращения. Не хотелось трогать ее сразу после того, как я касался Влада, но это что-то типа благородства или долга сына — помочь вдрызг пьяной матери хотя бы раздеться, чтобы она не испортила брендовые шмотки. Косметика размазалась по подушке, дамская сумочка валялась на полу с ореолом выпавших из нее вещей, а моя никчемная мать беззаботно провалилась в алкогольный омут сна. Я поднял с пола все вещи, удобнее расположил ее на кровати и ещё раз натужно вздохнул. Крадучись спустился на кухню, достал из ящика миску и на цыпочках вернулся в номер, боясь потревожить Влада. Посудину я поставил на тумбочку, чтобы в случае чего ее можно было сразу заметить, накрыл мать одеялом и вышел из номера.       Все тепло, накопившееся за день, испарилось, оставив горькое холодное послевкусие одиночества и обиды. Я лег на диван в гостиной, компактно сжался и попытался заснуть. Длинные и высокие книжные шкафы очертаниями выделялись в темноте, различные картины черными прямоугольниками висели на стене, однотонный потолок покрывался красными и синими крапинками от напряжённых глаз, а уши наполнил противный писк белого шума. В голове лениво шелестели саморазрушительные мысли, переворачиваясь как страницы самой нудной книги. Хотелось все прекратить, а я даже не понимал в чем моя вина и как это исправить. Ещё было бы неплохо увидеть Влада, поймать его улыбку и услышать спокойный голос. Вернуться в наш мир, где нет ничего плохого. Я чувствовал себя Ди Каприо, который не может залезть на дверь из-за собственных предубеждений, без какого-либо геройства и самопожертвования. Я просто привык быть в холодной солёной воде и не заслуживал спасения. Однако Влад показал, что мне тоже доступно солнце, счастье, плот и хорошая концовка. Я узнал какого это и уже не мог вернуться обратно в одиночество и холод, в подвал мыслей, и кандалы мне уже не подходили. Я был первым воздухоплавателем, полетев во время испытаний на воздушном шаре, и теперь я не вправе забыть это ощущение ветра в волосах и крыльев за спиной. Одновременно с этим меня постоянно тянуло вниз, русалки склизкими когтистыми руками впивались в мои ноги и пытались утопить, а я погружался в болото, наполняемый сожалениями.

***

      От неприятных мыслей меня отвлёк шум за окном. Я встал, ощущая тяжесть в груди, шаги давались с трудом. На улице Марсель и Вера о чем-то негромко спорили, мужчина хватал ее за руки, а она отбивалась.       — Я все отцу расскажу! — крик прозвучал слишком резко для ночной тишины и я заметил, что загорелся свет в нижних окнах.       Марсель прикрыл ей рот ладонью и шикнул, хватая за предплечье и уводя в сторону. Она била ногами о землю и брыкалась, но все было безуспешно. На моих глазах впервые произошло что-то темное и страшное. Я знал, что этот мир обитель всего плохого в людях, но никогда не думал, что что-то может произойти на моих глазах. Мать тоже занималась ужасными вещами, но никогда не пускала эту чернь внутрь дома, оставляя грязь мира за порогом, как и каждого своего ухажёра.       Я постоял там ещё с минуту, безуспешно вглядываясь в безмолвную ночь, ожидая увидеть хоть край ее платья или любое движение зарослей. Если бы на ее месте был Влад, то я бы тут же ринулся на помощь сквозь стекло, колючки и любую боль, но, к сожалению, моей храбрости не хватало на случайных знакомых. Я оправдывал себя тем, что просто не мог ничего сделать и любое мое действие может оказаться медвежьей услугой. На самом деле я трусливо прятался, боясь встретиться с темной стороной мира лицом к лицу.       Кусты затряслись и из них вышла Вера с растрёпанными волосами и в порванной грязной одежде. Не стал бы врать, я действительно обрадовался ее появлению, но в основном почувствовал облегчение. Я не стал свидетелем чего-то ужасного. Я не был плохим. Она справилась сама. Преступление — это виновно совершенное противоправное действие или бездействие. Сложно осознавать, что мое поведение тоже являлось преступлением в какой-то мере. Я так старался быть хорошим в глазах других, но спасовал перед первой же опасной ситуацией. Влад бы что-нибудь точно придумал.       Марсель вышел следом, его плечи и взгляд были опущены. Я его понимал. Мне было стыдно за себя, но ноги попросту прилипли к полу и не хотели двигаться. Я всегда ищу отговорки.       Я вернулся на кровать, прокручивая в голове весь день. Увлекательное приключение, теплая рука, пьяная мать и нападение Марселя. Самый счастливый день в моей жизни превратился в какой-то триллер. Тогда я чётко решил, что завтрашний день станет гораздо лучше этого, и я сделаю для этого все что угодно.