Море на двоих

      Я проснулся из-за шума со стороны коридора: Марсель и отец Веры разговаривали на повышенных тонах, но язык мне был не знаком. Голова раскалывалась, как грецкий орех на две половины, и пульсировала, а все тело ломило после сна на диване. Настроение было отвратительным, хотелось стать темным магом и уйти в пещеру кастовать проклятия на случайных людей. Я ненавидел всё вокруг, но в основном себя. То самое мерзкое ощущение, когда прошел мимо упавшей бабушки и не помог, а потом ещё несколько лет презираешь себя за это.       Я осторожно выглянул в коридор и увидел причину своего пробуждения. Отец Веры(я так и не узнал его имени) со всей силы ударил кулаком в загорелую скулу Марселя, так, что даже у меня зазвенело в ушах. Металлический блеск гнева бушевал в глазах негодяя, он походил на неукротимого хищника, гордого монстра и мелкого человека. По подбородку потекла черная густая кровь. Вид его разбитого носа и губы принес мне какое-то извращённое удовлетворение, но я тут же поспешно скрылся.       Влад сидел за столом на кухне и разговаривал с Амале, попивая черный чай. Я не заметил, как они подружились, сердце кольнуло ревностью, но я тут же отбросил обиду. Надо радоваться, что он больше не чувствует себя неловко в ее окружении.       Стоило мне спуститься, как в их разговоре наступила пауза. Я почувствовал себя неуютно, как коммивояжер, что пришел продавать пылесосы во время ссоры новобрачных. Амале едва заметно кивнула Владу и вышла на улицу. Он прокашлялся — я физически ощущал напряжение между нами, но не понимал причину. День с самого начала был ужасен и я знал, что не достоин другого. Мне казалось, что он тоже видел Веру там, ночью, и теперь меня презирает. Он разочаровался во мне, потому что я не помог. Разочарование и молчание всегда хуже гнева и ругани. В последнем случае ты хотя бы понимаешь, что не безразличен.       Я хотел всё объяснить Владу, извиниться за свою никчемность и упасть ему в ноги неистово кланяясь. Он меня опередил, говоря слишком тихо для моего беснующегося роя ужасающих мыслей:       — Амале сказала, что неподалеку будет проходить сеанс в старом автокинотеатре. Его построили ещё в прошлом веке, когда за границей они набирали популярность, только тут не прижилось. Вот сейчас решили попробовать восстановить, — он упорно смотрел в чашку, которую сжимал в руках, и боялся узнать мою реакцию.       Лавина переживаний схлынула с моих плеч и я почувствовал себя таким свободным, каким не был никогда. Это напомнило мне наш первый совместный день на уступе. Я был окрылён этим предложением, как и тогда. Влад ничего не знал. Он не ненавидит меня. И...он пригласил меня в кино.       Не успел я что-то ответить, как по коридору раздались торопливые тяжёлые шаги. Мимо нас со скоростью звука пронесся отец Веры.       — Во сколько сеанс? — мой вопрос потонул в очередном топоте, на этот раз помехой стал Марсель. Я видел перекошенное от гнева лицо и кровавые пятна на его одежде, но продолжал ощущать лишь ликование.       — В девять вечера, — он проводил мужчин незаинтересованным взглядом и сделал глоток, — Амале разрешила взять её машину.       Он говорил так много и это было непривычно, я удивился такому положению дел. В моем представлении Влад был тихоней, поэтому все первые шаги выпадали на мою долю. Однако всё как-то странно переменилось. Возможно, на землю упал метеорит, или магнитное поле перевернулось.       — ...У тебя есть права? — это обескуражило больше всего. Милый, хорошенький мальчик оказался достаточно самостоятельным и крутым. Он мне начинал нравиться всё больше, хотя я недавно думал, что больше некуда.       Мои свидания и отношения кончались так же быстро, как начинались. Мне предлагали встречаться, я соглашался, не обращал внимание на пол, возраст, внешность. Они тешили моё самолюбие и этого было достаточно. Я никогда не испытывал к партнерам чувств, и каждый это вскоре замечал. Многие требовали больше внимания, какой-то отдачи, но я ничего не мог дать. Поэтому мы быстро ссорились и расходились.       С Владом всё было по-другому. Сперва он зажёг меня, хоть я и представлял из себя дряхлый фитиль в старинной лампе, что пропитался сыростью и по всем расчетам не мог загореться. Я хотел становится лучше для него, растоптать все недостатки, как надоедливых тараканов. Не важно, что пока плохо получается.       — Отец научил водить ещё в четырнадцать, потом, как только исполнилось шестнадцать, меня записали в автошколу под предлогом, что я буду помогать родителям во время долгих поездок, — он усмехнулся, допил чай и встал, чтобы вымыть чашку. Я отшатнулся, освобождая ему путь к раковине. Каким же восхитительным он был на самом деле. Ещё один кусочек пазла встал на свое место.       Я представил, как он выглядит за рулём. Расслабленные ладони обхватывали баранку, толстые вены пульсировали под полупрозрачной кожей. Потом одна рука ложится на коробку передач, а его взгляд полностью поглощён дорогой. Возможно, в этот момент я бы положил руку ему на бедро, чтобы подразнить.       — Я согласен, — вода в кране затихла, он отряхнул чашку от крупных капель и поставил сушиться, — только если это свидание.       Его уши и шея в это же мгновение зарделись. Образ смешного и невинного зверька совершенно не сочетался с аурой хладнокровного водителя. То же ощущение диссонанса, как при встрече строгого учителя в парке развлечений с ободком Микки Мауса на голове.       — Конечно, — он пробурчал это под нос и быстрым шагом скрылся из виду.       Я остался в одиночестве, только чашка на полотенце расплывалась мокрым следом, да птицы насмешливо чирикали. Может быть я переборщил, и он не был готов к таким смелым поступкам. Все люди разные и каждому нужно время.

***

      День прошел стремительно. Вера поспешно уехала в Ялту, а Марсель с позором скрылся в своем катафалке и исчез с парковки после полудня. Вскоре после его отъезда вернулись родители Влада; потные, грязные, уставшие, но счастливые, они вышли из машины с кучей сумок и блаженными улыбками. Ни Влад, ни я не были в состоянии понять их счастья, но в груди теплело от понимания, что хоть у кого-то в этом мире все хорошо.       Они обняли его, поцеловали в лоб, растрепали волосы и ушли к себе в номер спать без задних ног. Как сказала его мать:       — В палатке собственный антураж, который, к сожалению, не подходит для сна.       Тут же она звонко и мокро поцеловала мужа в щеку. Иногда я всерьез задумывался, а не в рабстве ли он. Как в племенах диких амазонок. Или в доме феминистки. Но я сразу же отбрасывал такие мысли и начинал верить, что у них все хорошо.       Влад спокойно стоял в стороне, провожая смеявшихся родителей бессмысленным взглядом. Так смотрят на случайных прохожих или на беспризорный пакет, уносимый ветром. Просто смотрят. Мне казалось, что так нельзя смотреть на тех, кто отзывается в груди теплой патокой. Я бы не смог так смотреть на Влада, даже если бы очень захотел. Мой непринуждённый, холодный и колкий взгляд всегда скрывает под собой едва заметную нежность. Скорее всего он замечал ее, иначе зачем делать первые шаги с мыслью, что наткнёшься на неприступную стену?

***

      Темно-зеленый пикап с несколькими яркими царапинами на капоте. Блестящие на солнце боковые зеркала и диски, окрашенные в красный. Небольшая трещина через всё лобовое стекло. И насыщенного цвета змея с открытой пастью, нарисованная по периметру всего автомобиля.       Мы ехали в этом жеребце с полностью опущенными окнами и смотрели на мелькающую нескончаемую белую разметку на относительно новом асфальте. Закатное солнце слепило в глаза, оставляя последние теплые пятна на наших лицах. Он вел плавно, не сомневаюсь, что до этого машина так двигаться попросту не умела, она размякла под его сильными руками и мотор заурчал от бережного нажатия на педали. Мы были единственными на дороге, но спидометр все равно показывал жалкие 50 км/ч. Влад был неспешен во всех отношениях и я так ему завидовал, привыкнув к нескончаемой суете мегаполисов.       — Будут показывать «Достучаться до небес», — его сосредоточенный взгляд был устремлён только вперёд. — Смотрел?       — Слышал, — только и бросил я, тут же встречаясь с удивлёнными зелёными глазами. Это правда, фильмы в частности меня мало привлекали, а старые ещё меньше, поэтому эта нашумевшая кинокартина прошла мимо. — В детстве когда-то видел, но уже мало что помню. Про море там что-то.       — На небе только и разговоров, что о море и о закате...Там говорят о том, как здорово наблюдать за огненным шаром, как он тает в волнах...— он цитировал знаменитую реплику с таким придыханием, что я сам поверил в достоверность его слов. Он воодушевленно продолжил. — Это лучший пример сочетания комедии, драмы и боевика, его надо увидеть перед смертью, прямо как и море.       — Последнее мы уже видели, — я усмехнулся, как раз кстати в окне задребезжала голубая полоса, соленый ветер заклубился по салону. Солнце позолотой покрыло волны, погружаясь в воду за горизонтом. — Тут поворот направо и почти приехали.       Амале провела нам очень тщательный инструктаж насчёт дороги, почти каждую секунду прерываясь на пожелания нам удачи или наставления не пить, не курить и просто вести себя хорошо. Я чувствовал такое тепло в груди, пока она ласково теребила наши волосы, осознавая, что незнакомая женщина, которую я знаю меньше месяца, заменила мне мать. Настоящая в то время курила на балконе, совершенно не интересуясь, куда же я иду. Все таки я обычный обиженный на всех ребенок.       Влад тронул меня за предплечье, возвращая в реальность. Парковка была большая, а занято было только четыре места. Гигантский экран посередине и небольшой ларек с закусками на въезде. Сама площадка располагалась на пустыре, вокруг которого не было ни одного источника искусственного света.       Ноги затекли после долгой поездки, прохлада только наступивших сумерек обдувала спину, а на парковке стоял гул от новоприбывших машин. Влад достал из кузова закуски, размял спину и руки, огляделся вокруг и вернулся в салон. До начала сеанса оставалось полчаса.       Я прошёлся по территории, нашел глазами прожектор, парочку с ребенком, кучку подростков, а в отдалении стояла полицейская машина для безопасности. Стоило солнцу угаснуть, как из под каждого камня начали кричать цикады, порядком надоевшие за эти дни.       Я вернулся к машине, замечая, что народу знатно прибавилось, они стекались сюда как звери на водопой. Влад спокойно дремал, уставший после дороги, его грудь едва заметно вздымалась, а губы непроизвольно шевелились. Мне было жалко его будить, но вот экран загорелся и появилась надпись: «Настройте свои радиоприемники»       Влад проснулся от шипения белого шума, пока я крутил колёсико. Он зажмурился и зевнул, как котенок, а я завис над несчастным радио, будто статуя, не в силах оторвать от него своего взгляда. Вдруг, находясь в полусонном бреду, он коснулся моей щеки, вычерчивая линию до волос, что спадали с моего лба и загораживали обзор. В салоне раздалась громкая жизнерадостная музыка ожидания в лифте, мы синхронно дёрнулись, делая вид, что ничего не произошло.       Я устремил свой взгляд на экран, где пошел обратный отсчёт. Единица мелькнула и исчезла, оставляя всю парковку в полной темноте и тишине.       Вдруг салон наполнился звуками и светом. Фильм начинался с динамичного момента, и вся бывшая неловкая тишина исчезла.       — Это бардель или кабаре? Никто точно не знает, — усмехнулся Влад, я понял, что он цитирует ещё одну фразу из этого фильма.       События тут же затянули меня в свой вихрь и уже через две минуты невозможно было оторваться от просмотра, тихие комментарии Влада, по типу: «О, эту машину скоро угонят», совершенно не мешали, а придавали истории свой шарм. Многих такое раздражает, но как по мне такие приватные просмотры только для этого и созданы.       Крест упал со стены и Влад произнес синхронно с героями:       — Может надо было спросить у кого-нибудь? Ага, сестра, нет ли у вас соли и лимончику, а то текилу нечем закусить, — я понял, что этот фильм он действительно любит, раз знает столько реплик наизусть, и усмехнулся, переводя на него взгляд. Глаза искрились и сияли под синим света экрана, как начищенный до блеска автомобиль.       — Завидую возможности иметь то, что нравится настолько сильно, — слова сами слетели с моих губ. Влад широко улыбнулся, отпечатывая это выражение лица в моей голове навечно, — впрочем, у меня тоже что-то подобное есть.       Моя лукавая улыбка стоила его румянца, что был едва заметен в ночной темноте.       — Стоишь на берегу и чувствуешь солёный запах ветра, что веет с моря. И веришь, что свободен ты, и жизнь лишь началась. И губы жжёт подруги поцелуй, пропитанный слезой, — он идеально попадал в слова актера, мне показалось, что в его глазах блеснула влага.       — Я не был на море, — усмехнувшись добавил я, зная слова такой культовой сцены.       Это было так странно, ощущать себя частью фильма, будто все эти события происходят с тобой, будто их боль это и твоя боль, и будто на небесах только и говорят, что о море.       Следующие сцены проходили стремительно: и ограбления заправки и банка, и побег от полиции, от мафии, снова от полиции. Всё это мелькало на экране, растворяя в себе, что я даже забывал думать. Сердце замирало каждый раз, когда у Мартина случался приступ, становилось страшно смотреть дальше. Были моменты, когда улыбка непроизвольно мелькала на лице от абсурда или чего угодно.       — Господи, у меня даже водительских прав нет...— опять процитировал Влад слегка дрожащим голосом. — Так ведь и ты не Элвис.       Я непроизвольно сжал его руку в своей, когда их схватили мафиозники и наставили пистолеты. Я почувствовал, как он гладит мою ладонь большим пальцем и тревога утихла, как бурлящий океан.       — Я хотел сказать...— начал цитировать Влад.       — Я знаю. Бояться — глупо, — подхватил я. Мы синхронно усмехнулись.       Они шли в морю, а я уже знал, какой конец нас ждёт. Они стояли на берегу, а я всё думал о нём. Влад сжал руку сильнее. Мы все знаем, чем это кончится. Как любая жизнь. Мартин упал замертво. С щеки Влада скатилась горячая слеза.       Я видел как мелко тряслись его плечи, пока в ушах стоял громовой шум долгожданных волн.       По экрану пошли субтитры, а мы все ещё переваривали увиденное. Какой-то камень лег на сердце, замедляя его биение, а в горле скопился ком, который можно выкашлять только с частью души.       Я легонько тронул Влада за плечо, укладывая на свои колени. Он избегал моего взгляда, закрыв лицо руками. Я гладил его волосы, а сквозь тишину изредка доносились всхлипы.       — Всё детство я прожил у дяди, — на вдохе выпалил он, едва выравнивая голос, — он не очень хорошо со мной обращался, заставлял голодать, ограничивал любое общение, разрешал только читать, да фильмы смотреть.       Он замолчал, переводя дыхание, а я продолжал перебирать его волосы.       — Единственным диском в доме был этот фильм, я смотрел его на повторе тысячи раз, но не знаю, дефект на фабрике или какой-то заговор, но концовки не было. Я представлял, как они остаются навечно вместе, где все мечты сбылись и они счастливы. Я думал, что даже у безнадёжных случаев есть выход. Это держало меня на плаву как спасательный круг, — он опустил руки, смотря мне в глаза. — Когда дядю посадили в тюрьму, меня забрали родители, а фильм забылся под напором новой информации. Только сейчас я понял, что всегда всё понимал не так.       Слезы с новой силой потекли из его изумрудных глаз. Сердце сжималось от тоски, все мои проблемы казались ничтожными по сравнению с его жизнью. Хотелось его обнять и никому не отдавать, чтобы никто больше не посмел обидеть.        Я наклонился вперёд — он поддался навстречу. Его соленые губы горели и плавились, передавая мне часть своей печали. Он встал с колен и вернулся на сиденье, разрывая наши целомудренные прикосновения только на несколько секунд. Было влажно, огненно и беспорядочно, наши тела превратились в две медные проволоки, раскалённые до предела. Я таял и распылялся, оставляя на его коже хаотичные мокрые поцелуи, то в щеку, то под глаз, прямо на солёную дорожку, то жалил в шею. Его глаза источали что-то дикое и необузданное, бешеное желание и жадность, то же самое происходило и с моими. Я чувствовал жар от каждого взаимодействия, что навсегда отпечатывались на теле, хотелось слиться в единое солнце, но мы оба понимали, что сейчас не время.       Не знаю спустя сколько безумных минут всё прекратилось, мы сбивчиво дышали, будто пробежали марафон, а лбы покрылись испариной. Рядом с птицей ликования засела досада от того, что всё хорошее кончается. Он убрал волосы назад, вытер с лица пот футболкой и завел машину. Мы были не единственные, кто остались после фильма на парковке. Было понятно, что в них происходит что-то подобное, что было с нами.       Весь обратный путь был обременен тишиной, я думал лишь о том, как бы его не спугнуть. Мы поддались временному порыву и у этого могут быть последствия. Страх неприятно щекотал диафрагму. Недосказанность повисла целлофановой пленкой, которую я очень хотел разорвать, но не знал как.       Он припарковался, я выкинул мусор из салона и просто встал посреди участка. Все в доме спали, даже лампа на террасе давно не горела и выветрился запах божественного ужина Амале.       Я вздрогнул, когда Влад обнял меня со спины. Его дыхание щекотало шею, и даже цикады больше не раздражали.       — Спокойной ночи, — прошептал он прямо в ухо, вызывая толпы мурашек по всему телу.       Без его объятий стало так одиноко и холодно, что я почувствовал почти чистое отвращение к улице.       Матери в комнате не оказалось, пустота начала ощущаться ещё острее. Я стал ненавидеть моменты полной тишины, когда кроме своих мыслей нельзя услышать даже писк комара. Какого же было Владу? Одна только мысль о нем разлилась теплой карамелью. Я начал размышлять о том, что бы поделать нам завтра.