Внутри Сяо Чжаня, или Какого хрена?

На цокольном этаже отеля Сяо Чжань в предвкушении ужина уверенно сворачивает к ресторану, но Ван Ибо за его спиной говорит:   — Нам не туда, — заставляя развернуться в свою сторону.   Наверное, на лице у Сяо Чжаня бегущей строкой высвечивается недоумение, потому что Ибо решает смилостивиться коротким:   — Сюрпрайз, — и кивает в сторону ресепшна и дверей, — пойдём.   На выходе их уже ждёт электрокар, но от ворот отеля путь продолжается пешком, и Сяо Чжань лишь надеется, что дорога до ресторана не займёт много времени, потому что ему, вообще-то, нещадно хочется есть. Все эти забавы, во время которых единственное, чем ему удалось перекусить, было лишь очередными снэками, холодным чаем да фруктовым льдом, поспособствовали тому, что сейчас он бы легко мог заточить половину коровы, не моргнув и глазом. При таких обстоятельствах никак не сказать, что новость о «сюрпрайзе» является воодушевляющей, скорее наоборот.   Поборов в себе подступившее было желание задушнить, Сяо Чжань всё же не может оставаться в стороне и предпринимает несколько попыток разузнать, куда они точно идут и через сколько будут на месте. При этом именно он является тем, кто тормозит их на протяжении всей дороги. Оба моста через каналы, которые встречаются на их пути, вызывают у Сяо Чжаня эстетический восторг, значительно замедляющий скорость передвижения.   Ван Ибо чужая противоречивость, по всей видимости, ничуть не раздражает — не скрывая веселья, на попытку четвёртую или пятую выведать, сколько им ещё идти, тот заявляет, что подобные нетерпеливые расспросы напоминают об осле из «Шрека», и в отместку за такое не самое лестное сравнение весь оставшийся путь до пункта назначения Сяо Чжань с завидной регулярностью повторяет «а ещё долго?», «а теперь?», «а сейчас?», потому что хотели осла — получите, распишитесь и не жалуйтесь. Жаловаться Ибо вроде как не собирается, но Сяо Чжань не исключает и такого исхода событий, когда видит вывеску ресторана, у которого они останавливаются. Очень мило, что в качестве сюрприза выбран ресторан чунцинской кухни, при виде которого желудок Сяо Чжаня урчит с должной приветственной активностью, но здравость идеи под сомнением: что там собирается есть Ибо со своей непереносимостью острого — большой-большой вопрос.   В заведении достаточно людей, но их сразу ведут к столу у окна, заставляя осознать удивительное и невероятное — Ван Ибо в самом деле озаботился ужином заранее. Сяо Чжань не может отключить внутренний анализ и оглядывает заведение, подмечая тот факт, что столы, которые пока не заняты, сплошь усеяны табличками, сообщающими о резерве, и гадает, за сколько дней необходимо оформить бронь, чтобы попасть в подобное заведение в довольно популярном для внутренних туристов районе.   От этих глупых, никому не нужных измышлений губы его предательски растягиваются в улыбке, которую он старательно прячет, изучая меню и в частности варианты бульонов, пытаясь подобрать что-то среднее, что не заставит Ван Ибо мучиться полночи желудком и сожалеть об устроенном сюрпризе. В конце концов спать им в одном номере, так что в интересах Сяо Чжаня позаботиться об успешном исходе вечера. Из тех же эгоистично-милосердных соображений, раз уж готовка хот-пота традиционно ложится на его плечи, он кидает в котёл почти в три раза меньше стручков, хотя его чунцинская душа противится всеми своими фибрами подобному кощунству и снисхождению к «лоянскому коню», что затесался среди любителей остренького.   Сяо Чжань успевает закинуть в горшок с кипящим бульоном первую партию овощей и мяса, когда Ван Ибо уходит замешать соусы из ингредиентов на общей стойке, и время от времени бросает взгляд на чужую спину, тщетно пытаясь избавиться от мысли — есть ли ещё на свете человек, который так же хорошо знает его вкусы, как Ибо? В том, что он принесёт на стол идеальное вкусовое сочетание для Сяо Чжаня, сомнений нет.   Очевидно, они не сразу достигли этого уровня синергии, но сейчас то, как ловко и уверенно они распределяют обязанности, не размениваясь на лишние вопросы и ответы, точно зная, как именно нравится другому, вызывает у Сяо Чжаня тоску и особенно чёткое осознание того, что он был полным идиотом, когда позволил своим комплексам и сомнениям пересилить и отказаться от единственного человека, который всегда был на его стороне, несмотря на его порой весьма дурной нрав и полчище тараканов.   Ибо возвращается с двумя пиалами соуса, чуть отличающихся по составу, и ставит одну рядом с собой, а другую — без лишних комментариев двигает к Сяо Чжаню, вскользь интересуясь степенью готовности еды. Последний едва не сдаётся под натиском внутренней эмоциональности и вместо ответа на безобидный вопрос чуть не спрашивает вслух давно мучившее его «какого хрена ты послушал меня и позволил нам расстаться?». Но такая формулировка означает переложить ответственность за своё решение на чужие плечи.   Раньше Сяо Чжань действительно обвинял Ван Ибо в том, с какой лёгкостью тот согласился прекратить отношения и остаться друзьями, но по сути всё, в чём можно упрекнуть Ван Ибо, — так это в том, насколько с уважением отнёсся тот к идиотским затеям Сяо Чжаня и прислушался ко всем перечисленным доводам. «Нет» для Ибо всегда означало «нет», и поступившая ему беспощадная формулировка «нет, это эти отношения не работают, и ты ничего не сможешь придумать, чтобы это исправить, только хуже сделаешь» и написанный от руки список причин, почему они не могут и не должны быть вместе, наверняка были достаточно убедительными для того, кто из первых рук знал, что если Сяо Чжань что-то вбил себе в голову, то бороться с этим довольно проблематично. Потому что бороться с этим должен не кто-то ещё, а сам Сяо Чжань. Конечно, существует также волшебный вариант научиться попросить помощи ртом, если не справляешься в одиночку, но помимо того, что разжиться такой просьбой — задачка повышенной сложности, надо сначала осознать, что помощь нужна, а потом ещё быть готовым эту помощь принять. В общем, ситуация, как ни крути, не из простых.   Два года назад Сяо Чжань просто решил сдаться посреди дороги, увязая всеми колёсами в своём неврозе всё глубже и глубже. Да, после расставания он далеко не сразу понял, но в какой-то момент всё же осознал в полной мере главный факт: единственный, кто виноват в том, как всё обернулось и как бесславно закончились лучшие в его жизни отношения, виноват только он один. Карма — дерьмовая штука, думает он, застыв с несчастными щипцами в руке и с грустью глядя на плавающий стайкой острый перец, но невозможно не согласиться с тем, что после всех своих выходок, изрядно потрепавших стальные нервы Ибо, Сяо Чжань в принципе заслуживает, чтобы Ибо выслал его на хрен, заикнись он о том, чтобы начать всё заново. Но попытаться ведь стоит?   — Ну, расскажешь, о чём ты там думаешь с таким лицом? — внезапно говорит Ибо с и без того набитым ртом, а после своего вопроса умудряется запихнуть в своё безразмерный пищеприёмник ещё мяса, что оказывается слишком горячим: — Бля, — лаконично изрекает Ван Ибо и открывает рот ещё шире, приподняв брови и распахнув глаза, пока выдыхает в попытке остудить еду.   — Думаю, что забыл о том, насколько очаровательным ты можешь быть за столом, — отшучивается Сяо Чжань, подцепляя палочками сладкую сосиску и отправляя в рот — лишь бы не сказать чего-нибудь лишнего. Однажды его точно прорвёт, но сейчас — точно не время и не место.   — О, спасибо, — отзывается Ван Ибо, активно работая челюстями, не забывая выдыхать между делом — видимо, всё ещё горячо.   — Это был не комплимент, — уточняет Сяо Чжань.   — Разве? — с сомнением щурится Ван Ибо. Отставив мизинец, он церемонно черпает немного бульона и звучно прихлёбывает, пристально глядя на Сяо Чжаня исподлобья.   — Как автор высказывания точно тебе говорю — комплиментом моя фраза является весьма сомнительным.   — Да, с комплиментами у тебя всегда была беда, — соглашается Ибо, — но раз в год и палка стреляет, да, лао Сяо?   — Не понимаю, о чём ты, — действительно не чувствуя подвоха, беззаботно говорит Сяо Чжань.   — Я тебе напомню: каналы Учжэня, лодка, фотоаппарат, горячечный шёпот про чью-то красоту.   Сяо Чжань едва не давится едой.   — Это что, краткий пересказ какого-то любовного романа? — предупредительно клацнув в воздухе щипцами, любопытствует он. — Явно от не самого талантливого автора.   — Почему же любовного? Очень даже дружеского, — исправляет Ван Ибо с кривой улыбкой и вновь набивает рот едой, пока Сяо Чжань закатывает глаза от этой гениальной шутки и меняет тему, пытаясь нащупать более безопасные берега в этом разговоре.   — У тебя кто-то отбирает еду, я не пойму?   — Ну, знаешь ли, я проголодался, пока отрабатывал неверные ответы твоего потенциального покупателя, чересчур уверенного в своих сплошь неправильных ответах. Смена темы — 1:0 в пользу Ван Ибо.   — Ты так говоришь, словно я несу за него какую-то ответственность. Он меня раздражает не меньше чем тебя, — честно признаётся Сяо Чжань и неконтролируемо кривит губы, когда вспоминает Цянь Чэна.   — Так-то по тебе и не скажешь.   — В отличие от тебя я слишком хорошо понимаю, что он бизнес-партнёр твоей бабушки. Человеческий фактор никто не отменял. Мне кажется, он из тех людей, что могут заговниться на пустом месте… А я бы очень не хотел доставить неудобства госпоже Чжан. Хотя после того нашего ребячества на причале я не уверен, что прямо сейчас Цянь Чэн не разрабатывает план, как совершенно случайно выставить тебя или меня в дурном свете.   — Ну, на его месте я бы скорее нагрубил какому-нибудь попавшему под горячую руку таксисту, чем тебе или мне; не дурак же он рубить сук, на котором сидит?   — Ты просто не видел, какие преисполненные ненависти взгляды он бросал на меня время от времени, когда ты вызывался закрывать очередной штраф.   — Пф, — выразительно фыркает Ван Ибо, — не думаю, что он прямо-таки ненавидит тебя. Он просто раздражён тем, что невинная овечка решила взбрыкнуть настолько открыто, и не удивлюсь, если это только прибавляет тебе ценности в его глазах.   Палочки в руке Сяо Чжаня замирают, так и не добравшись до пункта назначения.   — Невинная овечка, стесняюсь спросить, это я? — озадаченно хмурится Сяо Чжань.   — Ну не я же, — как ни в чем не бывало пожимает плечами Ибо. —Ты весь такой культурный и воспитанный и к тому же ни разу не отказывал ему прямо, так что Цянь Чэн, наверное, был знатно шокирован твоей вульгарностью. Овечке не пристало влезать в шкуру волка.   — Ну, к его сожалению, овечка сегодня была не в настроении. Он так выбесил меня своим скользким снисходительным взглядом и тем, что ему совершенно было наплевать, что я не один, хотя он только что пожал тебе руку, — скороговоркой объясняется Сяо Чжань, не замечая приподнятой в удивлении брови Ибо, а потом запоздало спохватывается: — Это действительно выглядело так непристойно?   — Обычно тебя не смущало то, как он игнорирует моё присутствие, — бормочет Ибо, облизывая палочки, и добавляет уже громче: — Скажем так, это было эффектно, но не совсем в твоём характере.   — Уж кому-кому, а Цянь Чэну точно не судить о моём характере.   — Ну, я бы, знаешь ли, соврал, если б сказал, что не удивился сам. А о твоём характере мне что-то да известно, — медленно произносит Ибо, не отрываясь от наблюдения за тем, как Сяо Чжань закидывает новую порцию еды в опустевший бульон.   — Исключаешь возможность, что я изменился за это время? — с вызовом спрашивает Сяо Чжань, вскинув подбородок.   Ибо вместо ответа награждает его едва промелькнувшей и оттого неинтерпретируемой улыбкой и на несколько секунд встречается с ним взглядом.   — А ты изменился? — наконец спрашивает Ибо и выглядит так, словно не заинтересован в этой информации, — снова опускает глаза на хот-пот, склонив голову к плечу, и лезет палочками в кастрюлю.   Сяо Чжань не упускает возможности стукнуть интервента своими палочками. Ему хочется думать, что хоть в чём-то он продвинулся вперёд, по меньшей мере — осознал, что был тем ещё дураком, и, самое главное, как никогда готов двигаться дальше и работать над качеством своей жизни. Но может же быть так, что его маленькие победы над самим собой пока что настолько малы, что никому, кроме него, знающего, как тяжело они даются, очевидны не будут?   — Не мне судить, — философски сбегает Сяо Чжань от ответа. На самом деле, он немного кривит душой, потому что по факту единственный, ради кого ему стоит стараться, — он сам, а не кто-то ещё. Даже если этот кто-то — Ван Ибо. И раз уж зашла речь о последнем… — В тебе, кстати, я тоже не припоминаю некоторых черт, — начинает он издалека.   Ван Ибо молча поднимает бровь, приглашая продолжить.   — Например, главный «сюрпрайз» — вовсе не это, — Сяо Чжань поводит палочками по воздуху, намекая на ресторан хого, — а твоя тяга к внезапному оголению. Когда ты успел заделаться в эксгибиционисты?   На чужом лице тут же расцветает понимающая улыбка, в которой не кроется ни капли смущения.   — Я не знал, что ты в номере, — лукаво повторяет Ибо уже использованное прежде оправдание.   — Это я услышал и в первый раз. Но ты мог бы попытаться как-то прикрыться, я не знаю.   — Зачем? — удивляется Ибо и, кажется, делает это совершенно искренне. — Во-первых, если бы у меня была одежда, я бы оделся сразу, но я только пришёл за ней, когда ты… закончил дышать воздухом. А во-вторых, — он добавляет совершенно беззаботно, — что ты там не видел?   Что ж, в логике этому заявлению не откажешь.   — Даже если я всё уже видел, мы не в тех отношениях, чтобы я хотел смотреть на это без предупреждения, — Сяо Чжань и сам понимает, что выбранная формулировка весьма сомнительна, и, естественно, Ван Ибо не упускает возможности прицепиться к его словам.   — Тогда позволь уточнить: устного предупреждения будет достаточно или надо заранее отправить ходатайство в письменной форме, скажем, тебе на почту?   — А как часто ты собрался ещё оголяться? — Сяо Чжань напускает на себя задумчивый вид, словно воспринимает вопрос всерьёз и в самом деле рассуждает, какой вид предупреждения его устроит.   — Так-то я и сегодня не собирался, но уж как вышло. Ты как бы застал меня врасплох, — разводит руками Ибо. — Так что твои претензии не то чтобы обоснованы.   — Странно, что ты не слышал, как я говорил по телефону.   — Когда я понял, что ты на балконе, было уже слишком поздно. Подожди, ты пытаешься уличить меня в том, что я это сделал специально? — догадывается Ибо, и в его тоне отчётливо прослеживается раздражение.   Сяо Чжаню почти становится стыдно, что он мог такое подумать.   — Мне просто было неловко перед моим собеседником, и я не знал, как объяснить столь интересные виды средь бела дня, — признаётся он.   — Кто-то важный? — раздаётся как бы невзначай, но Сяо Чжань практически осязает чужое напряжение и поднимает глаза, наталкиваясь на резко посерьёзневшее выражение лица.   — Весьма, — с трудом сдерживая улыбку, отвечает он и ни разу не врёт, пока следит за чужой реакцией. Юймин однозначно один из самых близких и важных для него людей.   — Понятно, — ровным голосом произносит Ибо, а потом с явной неохотой добавляет: — В смысле… извини. Я не подумал, что у тебя могут быть проблемы из-за этого.   — Моя единственная проблема теперь в том, что Юймин требует повторения неожиданного шоу.   Ван Ибо насупливается на секунду, а потом его озаряет пониманием:   — Скажи, что бесплатный показ — только в первый раз. Подожди, разве она не замужем и с детьми?   — Всё так, — Сяо Чжань делает паузу, пока мотает головой на немой вопрос, будет ли он последний кусочек мяса, а Ван Ибо с какой-то детской радостью снова набивает щёки и начинает довольно пережёвывать. — Я тебе даже больше скажу — она ещё и глубоко беременная. Но это не мешает ей радоваться всяким рандомным мелочам.   — Мелочам? Я готов оскорбиться, — Ибо подносит руку с палочками груди, а потом откидывается на стуле и тяжко выдыхает: — Я всё. Ща помру.   — От нанесённого оскорбления? — уточняет Сяо Чжань.   — От количества съеденного. Оскорбление было оскорбительно только на первый взгляд, но так как и ты, и я точно знаем, — в тоне отчётливо сквозит нахальная самоуверенность, — что оно не соответствует реальности, я спущу это на тормозах.   — Очень великодушно, — фыркает Сяо Чжань.   — Я такой, — с гордостью отзывается Ван Ибо, а потом не без лёгкого кряхтения поднимается из-за стола. — Пойду счёт оплачу. Если ты, конечно, не хочешь чего-нибудь ещё.   — Только если чай, но я видел симпатичную чайную с напитками навынос по дороге, — Сяо Чжань разворачивается вполоборота и облокачивается на спинку стулу, глядя на Ибо снизу вверх.   — Понял-принял, — кивает Ибо и слишком бодро с учётом своего переедания топает к стойке администратора.  

܍

  Обратная дорога занимает ещё больше времени, и происходит это по вполне объяснимым, хотя и банальным причинам.   Погода стоит отличная, и, пока ещё нет резких перепадов температур, грех не воспользоваться тёплым июльским вечером, чтобы не погулять по красивому городу с тысячелетней историей.   От остывающей воды теперь исходит долгожданная прохлада, а улицы и каналы по наступлении тёмного времени освещены лампами, гирляндами и фонариками, и Сяо Чжань уже не уверен, какой вид Учжэня — дневной или вечерний — нравится ему больше. Он на автомате раскладывает всё, что попадается на глаза, на маленькие кадры, а потом и вовсе берётся за телефон — плёнки у него всё равно с собой нет, да и светочувствительность у той не самая подходящая.   Нет уж, думает Сяо Чжань, такое в целом надо снимать в цвете на какую-нибудь шебутную дешёвую мыльницу, может, ещё и со вспышкой, наплевав на любимую выдержанность и выхоленность каждого сделанного кадра, наслаждаясь дерзким пересветом переднего плана по отношению к заднему и отдавая должное смазанным изображениям, которых в обычной жизни Сяо Чжань вовсе не был любителем. Что-то в этом всё-таки есть, соглашается он со своими измышлениями, когда смотрит на последнюю фотографию — ярко горящие, но статичные огоньки, на чьём фоне слишком быстро перемещающиеся человеческие фигуры кажутся эфемерными видениями, тенями, фантазмами, проникшими из другого мира и наполняющие эти многовековые улочки жизнью, энергией и немного потусторонней суетой — словно кадр прямиком из «Унесённых призраками» Миядзаки.   — Как-то это мало похоже на кризис, — подаёт за его спиной голос Ван Ибо.   — А? — Сяо Чжань отвлекается от телефона, оборачивается через плечо, продолжая при этом стоять склонившись в три погибели, пока неподвижно держит телефон на мостовой ограде с великой целью сделать несколько более статичных кадров без трясущихся рук.   — Творческий кризис у тебя какой-то не очень кризисный, — улыбается Ибо, прислоняясь поясницей к камню, держа в каждой руке по стакану с холодным чаем и глядя сверху вниз, — но зато очень творческий.   Сяо Чжань толком и не знает, что на это можно ответить; он ведь не врал, когда говорил, что ему совсем не хочется фотографировать. Вернее так — не хотелось. На момент, когда он неожиданно для самого себя разоткровенничался, Сяо Чжань совершенно не мог подумать, что позднее тем же днём изведёт целую катушку плёнки, отщёлкав за час больше снимков, чем за весь предыдущий год. А затем, словно предыдущего факта недостаточно, чтобы задуматься о происходящем, станет егозой прыгать с телефоном наперевес и нажимать-нажимать-нажимать на заветную кнопку. Сяо Чжань теряется ещё больше, думая, сколько времени прошло с тех пор, когда ему хотелось взяться за камеру, и осознаёт, как сильно его погребла под собой рутина — та самая, которая изначально была лишь спасением от самого себя и мыслей.   Вместо ответа Сяо Чжань наводит камеру на Ибо и делает кадр, что получается совершенно неконтрастным из-за практически полного отсутствия освещения на самом мосту.   — Как удались мои ноздри? — интересуется Ибо, потягивая свой напиток через трубочку, явно имея в виду дурацкий ракурс.   — Идеально, как, впрочем, и твой двойной подбородок, — открыв галерею, демонстрирует фотографию Сяо Чжань, подойдя ближе.   — Какая мерзкая клевета, — Ибо обвинительно трясет в сторону Сяо Чжаня одним из чаёв, который, не будь на стакане спасительной крышки, точно расплескался бы, а потом втягивает голову — так, что образуется разом с пяток подбородков. — Срочно прояви уважение к остальным.   — Как любопытно, — задумчиво тянет Сяо Чжань, делая вид, что листает фотографии, а потом резко поднимает телефон и делает новый снимок практически впритык, получая достойное фильма ужасов фото: — Я смогу разбогатеть, если продам эти снимки какой-нибудь жёлтой газетёнке в Корее?   Ван Ибо существование таких фотографий, кажется, нисколько не смущает — он продолжает втягивать голову и почти квакает, когда, широко открывая рот, заявляет:   — Я потребую авторские отчисления. Содержание этих проглотов, знаешь ли, стоит мне приличных денег, — Ибо машет чаем у своего подбородка, и Сяо Чжаню, убравшему телефон в карман, приходится забрать свой стакан ради сохранности.   — Наверное, определённая финансовая помощь вам действительно не помешает, — внимательно оглядывая Ибо, отвечает Сяо Чжань и берёт паузу, чтобы наконец попробовать свой чай. — Некоторые из подбородков, по всей видимости, серьёзно недоедают, — объясняет он и ловит большим и указательным пальцами одну из образовавших складок.   Ван Ибо от этого вздрагивает и подаётся немного назад; только тогда Сяо Чжаня на секунду осеняет мыслью о неприемлемости его поведения, но обдумать он её не успевает, потому что Ибо шипит что-то про холодные руки, зажимает обеими ладонями свой стакан, в котором кроме льда, кажется, ничего-то и не осталось, и, сунув его следом под мышку, в отместку хватает Сяо Чжаня за шею, заставляя съёжиться и с шипением выкрутиться из чужой хватки.   — Месть — это блюдо, которое следует подавать холодным, — с нескрываемым довольством в голосе сообщает Ван Ибо, вздёрнув бровь, и, поймав губами трубочку, шумно тянет остатки чая с самого дна.   — Насилие порождает насилие, — с явным предостережением в голосе чеканит Сяо Чжань, а потом расплывается в приторной улыбке: — Но как единственный здесь взрослый я буду умнее и прерву этот порочный круг, совершив что-нибудь доброе, — он с чрезмерным вниманием всматривается в Ибо и тянет руку к стакану, кивая за свою спину, где видел урну: — Давай выброшу.   Несмотря на хмурый вид, Ван Ибо в итоге медленно отдаёт свой стакан, явно пытаясь сообразить, в чём подвох. Но подвоха, возможно, нет — Сяо Чжань в самом деле разворачивается к Ибо спиной, ставит свой чай на ограду, и, повернувшись спиной, делает несколько шагов в направлении мусорки, но через мгновение, набрав в кулак льда, резко подбегает к Ибо, чтобы запустить пару кубиков прямо ему за шиворот.   Ибо издаёт что-то похожее на мученический стон, пока извивается и вылавливает рукой лёд, тут же запуская им в смеющегося Сяо Чжаня. Последний, предусмотрительно отступив, не остаётся в долгу и в ответ пуляет новыми кубиками, коих у него в достатке. Впрочем, односторонним это нападение никак не назвать, потому что некоторые снаряды оказываются пойманными и в тот же миг запущенными обратно в оппонента.   Прохожие начинают обходить их по дуге, но они оба мало обращают на это внимания, не в силах отвлечься от разыгравшегося побоища. Единственное, что заботит сейчас Сяо Чжаня, настойчиво оттесняющего Ибо вглубь моста, — резкая смена чужой тактики: в какой-то момент Ибо резко перестаёт кидать в него льдом и с непонятной целью подкапливает некий стратегический запас в полузакрытой ладони.   Сяо Чжань, тяжело дыша из-за смеха и адреналина, сунув в очередной раз руку в стакан, натыкается кончиками пальцев на пустое дно и, бросив взгляд вниз, чтобы удостовериться, что больше льда у него не осталось, с ужасом смотрит на чужой кулак, с которого подкапывает вода. Понимая наконец, что совершил ошибку и лично вооружил врага всем необходимым для стремительной атаки, Сяо Чжань начинает пятиться, желая оттянуть неизбежное.   Контрнаступление начинается немедленно, стóит Ван Ибо почувствовать слабину. Он поначалу движется на Сяо Чжаня неторопливо, не обращая внимания на тающий в кулаке лёд и предоставляя несколько метров форы, абсолютно уверенный в том, что сумеет взять реванш. Но затем он ускоряется и, никак не отреагировав на выставленную вперёд руку и сказанное внезапно чуть более высоким голосом «Не смей!», раскрывает ладонь, шлёпая ей по загривку замершего перед лицом неминуемого Сяо Чжаня, который прикрывает глаза и шумно тянет воздух через сжатую челюсть.   Несколько капель из-под чужой ладони, которая ощущается контрастно-горячей, срываются по шее Сяо Чжаня вниз и, не встретив никакого сопротивления ввиду слишком свободной рубашки, скользят дальше по спине. Ван Ибо зачем-то оттягивает левой рукой ворот чужой одежды, когда тихо спрашивает:   — Что я говорил про месть? — и, отняв наконец руку от шеи Сяо Чжаня, позволяет целой россыпи ощутимо уменьшившихся в объёме кубиков беспрепятственно проскользнуть за ворот, не сжалившись даже напоследок — стоит Сяо Чжаню завести руку назад, чтобы достать лёд, как Ибо перехватывает её и оставляет держать согнутой за спиной, а второй бесцеремонно вытряхивает низ рубашки из брюк, чтобы весь лёд оказался на тротуаре, где его уже точно никто не станет подбирать.   — Маленький гадёныш, никакого уважения к старшим, — сквозь зубы цедит Сяо Чжань, встречаясь взглядом с Ван Ибо и лишь сейчас замечая, как близко тот стоит, удерживая чужую руку в захвате. Несмотря на только что проскользивший по его спине лёд, становится как-то жарковато. Если совершенно случайно сдвинуться на каких-то полшага вперёд, это легко превратится в объятья. В попытке избавиться от внезапного наваждения и отогнать от себя непрошеную мысль, он заглядывает за спину Ибо и обнаруживает собственный стакан, всё это время неприкаянно стоявший на ограде. Сяо Чжаню даже не приходится как-то ухищряться, чтобы дотянуться. Подняв на уровень их лиц едва ли наполовину выпитый чай и слегка тряхнув стаканом, чтобы лёд глухо стукнулся о стенки, Сяо Чжань перенимает тихий и самоуверенный тон, чтобы предупредить: — Тебе лучше не терять бдительности.   Ван Ибо, на секунду бросив взгляд на исходящую из рук Сяо Чжаня угрозу, видимо, оказывается не очень-то впечатлён и насмешливо приподнимает бровь, когда говорит:   — Тебе тоже, — и отпустив руку, показывает пальцами сначала на себя, а потом на Сяо Чжаня и огибает его по касательной, как ни в чём не бывало продолжая путь по направлению к отелю.  

܍

  По выходе из душа Ибо, переодевшийся в футболку и некое подобие домашних шорт, плюхается на кровать, потом и вовсе растягивается на ней и, перевернувшись на живот, тянет руку к пульту, лежащему на тумбочке. Несмотря на то, что на экране высвечивается целая плеяда приложений, где можно посмотреть фильмы, сериалы или какие-то премиум-шоу по имеющейся у отеля подписке, Ибо выбирает обычную ТВ-трансляцию. Сяо Чжань, прежде чем уйти умываться, не удерживается от скептического взгляда. Ну потому что… Серьёзно?   — Прекрати так смотреть на меня, они показывают такую чушь, что засыпаешь за секунду, — пускается в объяснения Ибо, вынуждая Сяо Чжаня спросить себя, с каких пор человек, вызывавший зависть тем, что умудрялся отрубаться за секунду в любом месте, позе и условиях, испытывает необходимость смотреть идиотские шоу, чтобы заснуть. — В этот раз обещаю обойтись без платных каналов, — мигнув бровями, заверяет Ибо и в подтверждение сказанному останавливается на одном из госканалов, с довольным видом забираясь под одеяло и откладывая пульт на прежнее место.   Пробормотав «очень на это надеюсь», Сяо Чжань скрывается в ванной и, оказавшись под душем, невольно цепляется за использованную формулировку и вспоминает тот раз.   Так вышло, что во время первой поездки в родной город Ибо — и по совместительству их первой совместной поездки вообще куда-либо — Сяо Чжань решил, что оставаться на ночь в семейном доме как-то неприемлемо, но вовсе был не против, чтобы Ибо воспользовался шансом поностальгировать и провёл побольше времени в доме, где вырос и который давно не посещал. К тому же он хотел избежать неловких знакомств с соседями и какими-то левыми приятелями, не зная толком, как те могли отреагировать на новость об их отношениях, если Ибо вдруг в своей обычной манере представит его как полагается. Проговаривать свои измышления вслух не хотелось; вдобавок Сяо Чжаню казалось, что он-то всё понимает и всё учёл, и в рамках этого понимания, не поинтересовавшись у второй стороны, забронировал себе номер в отеле и с важным видом оповестил Ван Ибо, что тот может провести время наедине с самим собой, с друзьями и членами семьи, но без него — Сяо Чжань уж найдёт чем себя занять, чай не маленький. Решение в самом деле казалось ему крайне взрослым и как ни крути отличным, учитывая, как быстро они съехались и на протяжении нескольких месяцев делали практически всё вместе. Уметь отдыхать друг от друга так же важно, как и проводить время вдвоём, а если этого не делать, то велик риск, что Ибо слишком быстро познакомился бы со всеми его загонами и сделал неприятные выводы о целесообразности отношений с подобным человеком.   Тем не менее, как это часто случалось, Сяо Чжань не рассчитал, что гораздо больше Ибо нравилось не блюсти собственные границы, а расширять и включать внутрь них своего партнёра.   Сейчас, конечно, Сяо Чжань понимает, насколько странным его самостоятельное решение могло показаться другому человеку. Если бы Ибо учудил подобное по отношению к нему, Сяо Чжань бы мигом перекрылся и напридумывал себе лютой чуши, а уж никак не подумал бы о том, что это своеобразная забота, хотя и с изрядной долей эгоизма и страха «что-про-нас-подумают» на фоне. Но Ибо никогда особо не умел в надумывание и накручивание, предпочитая формат прямых вопросов и ответов, а потому, услышав о том, что Сяо Чжань собирается жить в отеле, ничуть не смутился и спросил, не будет ли он против, если ему составят компанию.   Компания эта вышла забористой и по обыкновению бесконтрольной — сначала они хихикали, переключая с одного дурацкого шоу на другое и из чистого любопытства шмякнули на платный канал. И повысившаяся далее температура в помещении, несмотря на работавший на полную кондиционер, стоила им впоследствии нескольких куда более неловких минут, потому что по выселении из отеля Сяо Чжань осознал, как сильно у него могли гореть щёки, когда увидел красноречивый счёт за просмотр кабельного ТВ, что им любезно распечатала сотрудница ресепшна и, вежливо улыбаясь, аккуратным движением положила на стойку.   В то злополучное утро от внимания Сяо Чжаня не укрылось, как девушка тут же отдёрнула руку, стоило ему склониться, чтобы рассмотреть точную сумму, и в течение всего чекаута попеременно смотрела то на одного клиента, то на другого, но не с целью поймать чей-то взгляд, а скорее наоборот — чтобы избежать его.   По факту она не сделала ничего предосудительного, не сказала ничего гадкого или двусмысленного, но язык её тела, всего нескольких неаккуратных, скорее всего, абсолютно бессознательных движений с её стороны превратились для Сяо Чжаня в достаточный дискомфорт, чтобы перечеркнуть те объективно приятные, наполненные их взаимным влечением дни, проведённые в Лояне, на долгое время оставив в памяти лишь привкус немого осуждения, бóльшая часть которого происходила, как слишком поздно понял Сяо Чжань, отнюдь не из внешнего, нетолерантно настроенного мира. Потому что много месяцев спустя оказалось, что эта же ресепшионистка пыталась подсунуть Ван Ибо свой телефон, когда он регистрировался на завтраке, не зная, что у него уже была компания. Очевидно, ей тоже было неловко из-за всей этой ситуации. Нет, ну какого хрена Сяо Чжань был таким дураком?..   Неизвестно, сработал ли рецепт засыпания под невнятное бормотание телевизора или Сяо Чжань всё неправильно понял и опять успел себе надумать не пойми что относительно чужой бессонницы, но итог один: Ван Ибо за те двадцать минут, что провёл один в спальне, успел узурпировать больше половины не самой широкой двухместной кровати, разлёгшись на спине и раскинув ноги в разные стороны.   Естественно, попытка растолкать это тело не даёт никаких видимых результатов — в умении Ибо спать крепким молодецким сном, надо сказать, ничего не изменилось. Тогда Сяо Чжань решает не только освободить себе хотя бы немного места, но и предусмотрительно обезопасить всех оказавшихся в это нелёгкое время в данном номере. Он пыхтит и тратит прилично времени на то, чтобы завернуть Ван Ибо, словно спрингролл, в простыни, и хотя бы эта затея заканчивается успешно. Выключив телевизор и в последний момент вспомнив про свет, он недолго мучится с ночником, потому что по кнопке зачем-то включаются оба бра и приходится поползать на коленях, чтобы выдернуть из розетки своё, и, оставив горящей лампу со стороны Ибо, наконец укладывается сам под второе лёгкое одеяло, обнаруженное в шкафу ещё днём.   Мерное дыхание Ибо действует расслабляюще, и хотя Сяо Чжань совершенно не рассчитывает на быстрое засыпание, он толком не успевает расчехлить свой стандартный набор ночных проблемных рассуждений, лишь проматывает впечатления за день, что провоцирует незаметную для него самого глуповатую улыбку, и спустя считаные минуты отрубается в самом разгаре своей мечтательной перемотки, преисполнившись какой-то необъяснимой надежды на грядущий день.