Внутри Сяо Чжаня, или Какого хрена?

Конечно, учинённая выходка стоит дружелюбной атмосферы на время всего квеста. По задумке сестры или того, кто придумывал мероприятие, все гости должны получить подарки и сувениры и не уйти обделёнными. Для этого на протяжении всей поездки и небольших остановок участники треже-хантинга должны разгадывать загадки или выполнять небольшие задания, так или иначе связанные с брачующимися, при этом одновременно завязанные на истории, культуре, географии и экономике страны. Но, очевидно, ни Цянь Чэн, ни Дженни, по паспорту оказавшаяся Юй Ючжэнь, не вняли просьбе подсобить сладкой парочке с выигрышем главного приза, и сотрудничают в решении заданий постольку-поскольку, не проявляя должного энтузиазма и смекалки. Не заражает их и энтузиазм, с которым Ван Ибо относится к каждому заданию, — кажется, за эти годы он стал лишь азартнее, когда дело касается соревновательного духа. Дженни и Цянь Чэн не шибко владеют матчастью, чтобы зарабатывать баллы на регулярной основе, а Ван Ибо со своим пребыванием в Корее, похоже, пропустил весь сыр-бор между сестрой и её избранником, Сяо Чжань же никогда не был с ней достаточно близок. Логические измышления, к которым они прибегают, не слишком плодотворны. Чтобы продвинуться дальше и прийти к финишу, их команда вынуждена регулярно брать штрафные карточки с наказаниями, бóльшая часть которых связана с физической активностью. Естественно, почти все эти задания выполняются Ибо, который не заостряет своё внимание на кислых минах половины команды и неустанно прилагает усилия, чтобы не запороть сестре околосвадебное мероприятие. Кажется, лёгкость, с которой выполняются эти весёлые старты, отнимают ещё пару очков от испортившегося настроения Цянь Чэна. Во время одного из штрафов, который проходит в небольшом магазине традиционных сувениров, Сяо Чжань отчётливо различает в чужом раздражённом бормотании что-то о том, что любой дурак сможет отжаться или простоять в планке нужное количество минут, мол, это же не мозгами ворочать. Стоит огромных усилий не фыркнуть и не ответить Цянь Чэну на это заявление какую-нибудь гадость, и чтобы сдержаться, Сяо Чжань прячется за видоискателем и наводит фокус на Ибо, не без удовольствия наблюдая через маленькое окошко то, как напрягаются мышцы и выступают капли пота на коже, и палец будто наливается свинцом и совершенно случайно нажимает на затвор, который щёлкает чересчур громко в недружелюбной тишине, царящей в их команде. Сяо Чжань, думая о том, что он выглядит как какой-то фетишист, решает оправдаться: — Это случайно, — и прислоняется к стене, замирая и надеясь, что лейка сделает его невидимым, но не тут-то было — Ибо поднимает голову и улыбается ему исподлобья так, словно знает про него всё, и возможно, это не так уж и далеко от реальности. В этом же задании им удаётся набрать дополнительные очки, выполнив усложнённую версию задания — отжаться с «живой» ношей на спине. Ван Ибо, напрочь отринув законы логики, настаивает, что его ношей должен стать Сяо Чжань, а никак не миниатюрная Дженни. Полезные во многих делах высокий рост и длинные ноги в этом задании становятся чуть ли не главной помехой — им не сразу удаётся придумать эргономичное положение и несколько раз они с Ван Ибо заваливаются в разные стороны, чем веселят всех вокруг, кроме, пожалуй, Цянь Чэна. Сяо Чжань и сам замечает, что смеётся, только когда уже из глаз начинают течь слёзы. В итоге, их команда, набрав до абсурдного малое количество очков, доплывает до заключительной локации каким-то чудом — имя его начинается на «и», а заканчивается на «бо». На объявлении результатов, когда собираются все без исключения участвовавшие в соревновании, госпожа Чжан, словно воспользовавшись всеобщей суматохой, подходит к Сяо Чжаню ровно в тот момент, когда Ибо отлучается, чтобы получить какие-то утешительные сувениры за свои усердия в выполнении наказаний. — Немного эгоистично заставлять гостей отвечать на вопросы про самих себя, но в затейливости мероприятию не откажешь, — делится своими впечатлениями «бабý». — Да, довольно оригинальное решение, — соглашается Сяо Чжань. — К тому же всем нравятся подарки. Это ведь ваша команда финишировала на первом месте? — Даже неловко признаваться в этом, — госпожа Чжан лукаво улыбается, — но вряд ли у кого-то есть шансы против команды бабушек, которым внуки приходят поплакаться в жилетку. — Означает ли это, что всё, что вам рассказывают, будет использовано против? — смеётся Сяо Чжань. — Если это будет мне выгодно, — пожимает плечами бабушка Ибо. — К слову о выгоде, как дела с Цянь Чэном? Видела, вы попали в одну команду, сам случай благоволит вашей сделке. Возможно, в любом другой ситуации Сяо Чжань бы покраснел, вспомнив о своём ребячестве и о том, как ловко они с Ибо подпортили этому напыщенному индюку настроение, но сейчас всё, что он может, — кашлянуть в кулак, пытаясь скрыть непрошеную улыбку. — Мы были слишком сосредоточены на решении головоломок, — без зазрения совести врёт он. — Но головоломки, кажется, оказались вам не по зубам? — госпожа Чжан явно намекает на турнирную таблицу, по которой видно, что бóльшая часть баллов — штрафные очки. — Удивительно, что мы вообще финишировали, — Сяо Чжань смеётся, разводя руками, и прищуривается, чтобы разглядеть в отдалении фигуру героя их команды, который, помахивая каким-то квитком в руке, уходит с импровизированной сцены. — Если бы не Ибо, мы точно застряли бы в каком-нибудь отдалённом районе Учжэня. Когда на это заявление не поступает ничего, кроме щелчка языком, который он не понимает, как следует интерпретировать, Сяо Чжань поворачивается корпусом к госпоже Чжан, сразу сталкиваясь с ней взглядом — она внимательно рассматривает его лицо, и ему становится неловко под этим пристальным, прожигающим взором: — У меня что-то на лице? — пробует он самую вероятную догадку, тут же дёргая рукой, чтобы прикоснуться к лицу, но бабушка Ибо перехватывает его ладонь, медленно поглаживает её двумя руками — тёплыми и сухими. Получается как-то совсем по-матерински — хотя Сяо Чжань не знает точно, в его семье такие телесные нежности никогда не были в почёте. — Уже нет, — загадочно говорит госпожа Чжан. — Но было?.. — не понимая толком, о чём идёт разговор, переспрашивает Сяо Чжань. — Было, — внезапно посерьёзнев в лице, признаётся она, — улыбка влюблённого человека. Приятно видеть, что то, как ты смотришь на моего внука, не поменялось со временем. Сяо Чжаню отчего-то хочется поддаться моменту и спросить, смотрят ли на него так же, но вместо этого отводит глаза в сторону, вновь вылавливая взглядом пробирающегося к ним Ван Ибо. Во-первых, он не готов услышать правду, которая легко может оказаться тем, что прозвучит неприятно; во-вторых, таким странным вопросом можно дать неуместный повод подумать, что между ними что-то не так; в-третьих, ему было бы неловко, застань Ибо его и бабушку за подобным обсуждением. Он чувствует себя в уязвимом положении влюблённого человека, не смеющего надеяться на взаимность и притом довольно трусливого — не понимающего, как ему перестраховаться и прозондировать почву таким образом, чтобы не скомпрометировать свои чувства в случае односторонности и не сдать с потрохами их театр двух актёров перед самым главным зрителем. Госпожа Чжан отпускает его ладонь и складывает руки на животе, принимаясь напевать какую-то мелодию прямиком из 80-х, пока кивает то одним, то другим гостям. Сяо Чжань внутреннее выдыхает и понимает, насколько был напряжён, только когда возвращается Ибо и гордо трясёт конвертом перед ними: — Зацените, что я урвал! — Утешительный приз за поразительное количество выполненных штрафов? — с заметной ноткой сарказма уточняет госпожа Чжан. Ван Ибо как ни в чём не бывало пожимает плечами: — Совершенно не стыжусь этого. Наш приз лучше большинства из тех безделушек, которыми одаривают за правильные ответы. — Что за приз? — интересуется Сяо Чжань, протягивая руку за конвертом и тут же вскрывая его. — Катание на лодке… по каналам Учжэня? Серьёзно? — Тебе не нравится? — искренне удивляется Ван Ибо, а Сяо Чжань, выдавив из себя краткое «прошу нас извинить», отходит подальше, убедившись, что Ибо идёт за ним. — Ещё один час в компании Юй Ючжэнь и Цянь Чэна в ограниченном пространстве? Ты либо издеваешься, либо мазохист, — шипит Сяо Чжань, высматривая вышеназванных среди присутствующих, но Ван Ибо на его шипение, похоже, всё равно, он берёт его за руку и тянет к причалу. — Я с удовольствием послушаю, что ты имеешь против Дженни, пока мы будем плыть домой. Вдвоём. Сяо Чжань непонимающе хмурится. — Приз именной, а не на команду, расслабься, — объясняет Ван Ибо и с нескрываемой ехидцей спрашивает: — Побудешь моим «+1»? Их отплытие привлекает больше внимания, чем хотелось бы, и Сяо Чжань старается игнорировать как излишне весёлые посвистывания и комментарии, так и недоумение, граничащее с осуждением, на лицах некоторых присутствующих. Но из-за (или, возможно, благодаря) его не самого острого зрения все эти люди, знакомые или незнакомые, очень быстро становятся общей — размытой и ничего не значащей — массой, быстро пропадающей из вида ввиду натыканных друг на дружку маленьких традиционных построек вдоль канала.   Сейчас, когда впереди их не ждёт очередная остановка для нового сеанса мозговой деятельности с последующим наказанием, Сяо Чжань наконец может перевести дыхание и просто насладиться пребыванием в одной из самых красивых, по его скромному мнению, деревень Китая.   Дома плотно прилегают друг к другу. Где-то между ними всё равно находится место для одиноких плакучих ив, нависающих прямо над водой; балконы утыканы горшками с растениями и кадками с небольшими деревьями; под настилами террас буйно зеленеют кустарники, сорняки и трава, почти касаясь кромки воды. До сумерек ещё далеко, но в свете низко зависшего над линией горизонта солнца вода кажется тёмно-оливковой, почти маслянистой, такой плотной по своей текстуре, словно туда вылили бочку белил.   Жадно фиксируя взглядом всё, что его сейчас окружает, Сяо Чжань, разместившись в позе лотоса на некоем подобии кормы, самую каплю жалеет, что он совсем не любитель цветной плёнки — увы, даже дилетант поймёт, что чёрно-белые кадры вытянут всю жизнь из этих пейзажей. Тем не менее не запечатлеть их не только в памяти, но и каким-то более физическим способом кажется невозможным, поэтому, не слишком долго борясь с чувством прекрасного и внутренними ограничениями, он достаёт телефон и примеряется, пока не остаётся доволен получившейся на экране композицией и тем, как линии сходятся между собой.   Работая по большей части с аналоговой фотографией, он привык делать меньше снимков, затрачивая определённое время на выстраивание кадра, и часто забывает, что на «цифре» единственным ограничением для его фантазии является только объём памяти. Вручную подкрутив экспозицию, Сяо Чжань наконец делает кадр и, посмотрев несколько секунд на получившийся снимок в альбоме, крайне довольный отводит взгляд от экрана и убирает смартфон в карман, вновь рассматривая окрестности без посредника. Его завораживает всё. В особенности — едва заметные волны, расходящиеся клином из-под их слегка покачивающейся лодки. На улице по-прежнему жарко и душно, несмотря на клонящийся к закату день. Как было бы приятно поболтать босыми ступнями в наверняка прогревшейся за день воде, пусть даже она и не может похвастаться чистотой.   Сяо Чжань на полном серьёзе вглядывается в жидкую оливу, по которой скользит лодка, пытаясь оценить степень загрязнённости и последствия для здоровья, а потом неожиданно для самого себя фыркает себе под нос, подумав, что Ибо скорее всего решил бы, что он сошёл с ума, предложи ему Сяо Чжань подобную вольность. Всё же в их паре за всё, что не вписывается в общественные нормы, всегда отвечал Ибо. Последний подозрительно тих в течение их недлительного пребывания здесь, и Сяо Чжань разворачивается корпусом, чтобы посмотреть, чем промышляет его спутник. Ван Ибо успел занять одну из скамеек и сидит с закрытыми глазами, чуть прищурившись, вытянув ноги и прямо-таки олицетворяя умиротворение, облокотившись о бортик лодки и запрокинув голову.   Пожалуй, открывшийся вид тоже нуждается в изучении — возможно, даже более тщательном, чем красóты Учжэня. На свет снова извлекается мобильный телефон, и, не думая дважды о неловкости, которая грозит, если Ван Ибо раскроет глаза в самый неподходящий момент, Сяо Чжань почти ложится боком на корму, чтобы ухватить желанный кадр — так, чтобы вошёл туда и потрясающий в своей гармоничной расслабленности Ибо, в итоговом кадре заключённый в естественное обрамление из деревянного навеса и опорной балки, а вторым планом были заметны домики и растения.   Сяо Чжань почти вслух благодарит смартфон за мизерное фокусное расстояние в камере, которое позволяет запихнуть огромное число объектов в кадр, не заставляя снимающего отходить на полкилометра, и, вопреки своим стандартам, делает сразу несколько кадров, а потом, не выдержав соблазна и совсем осмелев, всё же тянется за «лейкой», надеясь, что тень из-под навеса не сделает Ибо чёрным безликим пятном. Если бы только он мог подсветить его отражателем, но такого у него с собой не имелось даже в чемодане. Кто бы подумать, что именно в Учжэне ему так сильно захочется поснимать; Сяо Чжань камеру-то брал больше по инерции — все последние разы, что он ездил куда-то с фотоаппаратом, он даже не доставал его из сумки. Так что о том, чтобы захватить какой-то ещё инструментарий, мысли даже не появилось.   Сяо Чжань уверен, что в момент нажатия, Ван Ибо по-прежнему сидел с закрытыми глазами, но, видимо, убедиться в этой мысли или опровергнуть её, представится возможным только при обработке негатива. Тем не менее, когда Сяо Чжань убирает камеру от лица, он напарывается на чужой нечитаемый взгляд, и какое-то время они тупо смотрят друг на друга, почти не меняя положения — Ван Ибо взирает на него из-под ресниц сверху вниз, всё ещё вальяжно откинувшись на локтях назад, в то время как сам Сяо Чжань лежит на животе на дощатой корме, в своих поисках лучшего кадра давно забив на чистоту одежды, и сжимает камеру двумя руками, опираясь о пол локтями. Возможно, Сяо Чжань слишком вольно интерпретирует всё происходящее, но сейчас он испытывает такие же ощущения, как много раз до этого, когда они вот таким вот косвенным образом рассматривали друг друга — подолгу и не отрываясь, ведя странный, только им доступный диалог.   Спустя несколько секунд напряжённого зрительного контакта Сяо Чжань вновь подносит камеру к лицу и, прищурившись одним глазом, находит знакомую фигуру в видоискателе. Возможно, стоило перед этим запросить разрешение на фотосъёмку у Ибо, но по предварительным оценкам последний вроде бы не кажется обиженным, хотя Сяо Чжаню, кроме очевидной задумчивости, так и не удаётся распознать прочие эмоции на чужом лице. В конце концов, это Ван Ибо — если ему что-то не нравится, он вряд ли будет это скрывать или примиряться с неудобствами.   Маленькое окошко, через которое Сяо Чжань теперь взирает на окружающую его реальность, не помогает разорвать витающее между ними напряжение — кажется, будто Ван Ибо всё ещё смотрит ему прямо в глаза, хотя его взгляду, чтобы достичь цели, приходится преодолевать несколько стеклянных линз.   — Только не двигайся, — прочистив горло, говорит Сяо Чжань, хотя Ван Ибо и без этой просьбы успешно изображал из себя статую, и нажимает на спуск. Не отводя камеры от лица, он перематывает плёнку и немного подтягивается на локтях вперёд, пока не упирается ими в порожек и не оказывается вынужденным приподняться, чтобы оказаться ближе и взять Ван Ибо крупнее.   После нескольких снимков раздаётся:   — Можешь двигаться, — и Ван Ибо садится чуть прямее, проводит пятернёй по волосам, растрепав и без того настрадавшуюся от весёлых стартов причёску. Сяо Чжаню остаётся лишь время от времени подкручивать фокус — ему нравится работать на максимально открытой диафрагме, что приводит к тому, что малейшее шевеление с чужой стороны грозит выпадением нужной зоны из глубины резкости.   От деловитой сосредоточенности у Сяо Чжаня приоткрывается рот, и он практически не дышит носом. Всё его внимание сейчас настолько сконцентрировано на чужом лице, острых линиях скул и выступающего кадыка, редких родинках и преступно белоснежной коже, почти что светящейся на тёмном фоне построек, что на прочие мелочи и неудобства его просто не хватает.   Как же порой раздражало, насколько камера всегда любила Ван Ибо, даже если последний ничего толком не делал для этого, как, например, сейчас — одетый в свой любимый оверсайз, с творческим беспорядком на голове и с этой своей дурацкой напоясной сумкой, перекинутой через плечо.   Какого хрена его бывший такой красивый — риторический вопрос, который начинает крутиться в голове Сяо Чжаня и с каждым засветом плёнки звучит всё громче, пока наконец не срывается с губ прямым текстом. То, что это произошло не про себя, а вполне себе вслух, Сяо Чжань, слишком поглощённый своей деятельностью, понимает, лишь когда Ван Ибо приподнимает бровь, а потом начинает с крайне самодовольным видом смеяться, заставляя жать и жать на затвор, даже не думая, насколько хорош будет сделанный кадр.  

܍

  — Как же я воняю, — в своей обычной манере — громко и без малейшего стеснения — оповещает Ван Ибо, когда они входят в номер, и сразу же направляется за полотенцем, которое бесхозно висит на кресле. Сяо Чжань уверен, что это именно то полотенце, в котором он ложился отдохнуть, но не хочет заострять на этом внимание и говорит:   — Если бы ты не вонял после всех наказаний, я бы решил, что ты не человек, — он бережно кладёт камеру на то же место в шкафу, правда в этот раз оставляет её на виду, а не заталкивает в самый дальний угол.   Он позорно слил во время их лодочной прогулки по направлению к дому всю плёнку, словно голодранец, который впервые дорвался до фотокамеры и решил, что ему срочно надо заснять без разбору всё, что он видит, с той только разницей, что «всё», что видел в тот момент Сяо Чжань, был Ван Ибо, Ван Ибо и ещё раз Ван Ибо.   — Дай мне пять минут, — кивает предмет его умственного помешательства, прежде чем скрыться за дверью ванной комнаты, а Сяо Чжань присаживается в кресло и едва удерживается от фейспалма, вспоминая о том, как при очередной попытке перемотать плёнку, пришло осознание, что она кончилась. И это у него — человека, который с такой ответственностью подходил к съёмке и каждому потраченному кадру, что порой сам себя называл Скруджем Макдаком от мира фотографии. Такого с ним давно не случалось. Хотя, наверное, правильнее было бы сказать, что с ним просто давно не случалось Ибо.   Не зная толком, чем занять себя во время ожидания, он достаёт телефон и просмотрев по диагонали ленту, ответив на несколько сообщений, но настойчиво проигнорировав чат с сестрой, около которого горел значок с подозрительным количеством сообщений, Сяо Чжань, естественно, открыл галерею, а потом, забыв, что решил игнорировать Юймин, прямо из фототеки отправляет ей несколько особенно удачных кадров, потому что страдать здесь в одиночку от созданных собственными руками фотопамятников чужой красоте просто невозможно.   Юймин не заставляет себя ждать — спустя минуту раздаётся входящий вызов по фейстайму, и Сяо Чжань, не переставая улыбаться и слишком хорошо зная сестру, успевает дойти за наушниками, лежащими в сумке, после чего отвечает на звонок.   — Ты, наглая морда, думаешь, можешь игнорировать меня, а потом бросить в меня этими фотками без каких-либо комментариев и объяснений?! — с порога накидывается Юймин, а Сяо Чжань тупо смотрит в камеру и улыбается, видимо, настолько глупо, что та сжаливается над ним: — Ну, есть какие-нибудь новости?   — Никаких, — честно отвечает Сяо Чжань, безошибочно понимая, какие именно новости имеет в виду Юймин.   — Это потому что ты не пойми чем там занимаешься, — тут же подытоживает сестра. — На твоих сталкерских потугах по съёмке спящего Ибо мы далеко не уедем, тебе нужна более действенная стратегия.   — Да не спал он, — отмахивается Сяо Чжань, пропуская мимо ушей часть про стратегию.   — Допустим, — щурится Юймин, — а чем ещё вы там промышляете?   — Только вернулись с квеста, где мы заняли первое место, разумеется, с конца.   Обзор камеры оказывается закрыт поднятым вверх большим пальцем, который Юймин демонстрирует в то время, как ядовито сообщает:   — Всегда знала, насколько эффективная из вас команда. Вас ещё не раскрыли?   — Нет, по-моему, бабуля ничего не подозревает, а остальным глубоко пофиг. На текущий момент всё довольно оптимистично.   — М-м-м, — мычит сестра, говорит что-то детям, которые возятся на диване у неё под боком. — Какие планы на вечер? Сяо Чжань не без удовольствия не обращает внимания на то, с какой гаденькой улыбкой Юймин подмигивает ему, когда отвлекается от детей.   — Хз, следующие мероприятия только завтра, так что мы вольны делать, что захотим, поужинаем и… не знаю. Мы не обсуждали, пойдём ли куда-то вечером, а я, честно сказать, не особо знаю, чтó здесь можно посмотреть в ночное время.   — Понятно… Ну, в Учжэне красивая иллюминация вечером, это всё, что мне известно, — делится своим экспертным мнением Юймин и утыкается носом в экран, словно это позволит ей заглянуть за пределы видимого: — А где, собсна, твой парень?   — В дýше, и он не мой парень, — поправляет Сяо Чжань, снова игнорируя то, как недвусмысленно поигрывает бровями его напрочь оторванная от реальности сестра, и испытывая благодарность, когда она решает проглотить все свои мерзкие шуточки, которые, он уверен, прямо-таки переполняют её бедовую голову.   — Покажи номер?   Сяо Чжань, не поднимаясь из кресла, меняет камеру с фронтальной на обычную и, чуть вытянув руку, медленно ведёт телефоном, чтобы показать интерьер под восторженные охи и вздохи. После того, как он являет сестре вид с балкона на окрестности, Юймин судорожно начинает подсчитывать, сколько стоит ночь в таком отеле, и отказывается верить в слишком бюджетную цену, которую называет Сяо Чжань.   Естественно, по всем законам тупости, по возвращении с балкона, когда Сяо Чжань наконец выпутывается из штор, первым, что попадает в фокус телефона, оказывается голая задница Ван Ибо, который какого-то хрена даже не потрудился повязать по выходе из душа полотенце, и в наушнике тут же воцаряется мёртвая тишина. Впрочем, Сяо Чжань и сам ничего не говорит — оба собеседника пялятся в экран телефона, явно пытаясь переварить открывшийся вид — куда любопытнее того, что они сейчас восхваляли на балконе.   За спиной глухо шлёпает о раму дверь, которую Сяо Чжань не закрыл должным образом, и приоткрывается вновь; Ван Ибо оборачивается на звук.   Оказывается, полотенце всё же существует — его Ибо сжимает в левой руке. Сяо Чжань, окончательно растерявшись, не придумывает ничего лучше, чем закрыть ладонью собственный экран вместо камеры, лишь запоздало понимая, что это вовсе не помогает достичь нужной цели.   Юймин очухивается в разы быстрее Сяо Чжаня, и под её всё-таки прорвавшиеся в эфир мерзопакостные шутки, он не в силах попасть дрожащими пальцами по кнопке, меняющей режим камеры, и, совсем отчаявшись, беспомощно прерывает вызов под шутливо-гневное «Сяо Чжань, не смей лишать меня главного культурного достояния Учжэня!».   — Думал, ты куда-то свинтил, — вид у Ван Ибо довольно весёлый; его ситуация, похоже, крайне забавляет; не утруждаясь повязать полотенце, он выбирает что-то из одежды и скрывается в душе, оставляя Сяо Чжаня стоять истуканом, как полный дурак.   Нет, к робким и застенчивым Ван Ибо точно нельзя было отнести, но устраивать подобное прилюдное шоу было не в его правилах — Сяо Чжань уверен, что его голос был слышен через приоткрытую балконную дверь и то, что он говорил с кем-то по видеосвязи, не понял бы только совсем уж не дружащий с логикой человек. Впрочем, даже если на секунду поверить объяснению, что Ибо думал, что в номере он один, то на его месте Сяо Чжань бы не ухмылялся абсурдности ситуации, а попытался бы прикрыться, чтобы понизить градус возникшей неловкости. Да, именно так Сяо Чжань бы и поступил. Может, в понимании Ван Ибо друзья плюют на личное визуальное пространство друг друга, но в приличном обществе так не поступают. Чужое поведение однозначно квалифицируется как неуместное и нарушающее все нормы.   Он кивает сам себе ввиду принятых резолюций и, подняв телефон, с ужасом смотрит в чат, вновь скрываясь на балконе, чтобы, выслушав грязные инсинуации Юймин в формате аудиосообщений, попытаться проветриться и перевести дыхание в надежде, что, когда он вернётся в номер, Ван Ибо будет уже одет, а сам Сяо Чжань внешне будет излучать исключительно спокойствие.