Внутри Сяо Чжаня, или Какого хрена?

Ван Ибо не успевает поздороваться, как Сяо Чжань начинает чувствовать себя неловко.   Внешне Ибо выглядит приятно повзрослевшим, даже можно сказать — возмужавшим. Он немного стал шире в плечах и, очевидно, нарастил мышечную массу, о которой когда-то столько мечтал, и притом совсем не потерял своей беспечной лёгкости, чувствующейся в каждом движении. Сяо Чжань такой беззаботностью похвастаться не мог и раньше, а сейчас, оказавшись с лихой юностью бок о бок, всё видится в худшем свете. Он чувствует себя неприятно постаревшим, словно на его плечах — тяжеленный багаж из бесконечных волнений, тревог и претензий к себе. И если уж говорить совсем по чесноку, год, потраченный на психологическое мракобесие, идёт за два-три года физической жизни, так что их с Ибо разница в возрасте ощущается в эти первые секунды как никогда сильно.   Впрочем, и без возрастных сравнений выглядят они, как всегда, довольно контрастно. Лук, который выбрал его бывший, и собственный выбор одежды заставляют улыбнуться. Очевидно, некоторые вещи не меняются даже по прошествии нескольких лет. Сяо Чжань отводит взгляд, и тот падает на высокохудожественную абстракцию из металлических сфер, нагромождённых друг на друга как будто бы кое-как и держащихся вертикально вопреки всем законам гравитации.   Несмотря на то, как искажённо они оба отражаются в этих сферах, можно сразу сказать, сколько минут каждый из них провёл перед зеркалом, собираясь на встречу. Не надо обладать познаниями в моде или чём-то таком, чтобы понять: Ван Ибо не парился от слова совсем. Чёрные футболка и брюки оверсайзнее некуда, на голове кепка такого же цвета. А Сяо Чжань… Не то чтобы Сяо Чжань расфуфырился как не в себя, но на подбор сегодняшнего гардероба с его стороны явно ушло больше времени. Чтобы пересчитать количество раз, что он переодевался крайне недовольный собой и образом, пальцев одной руки будет маловато.   Хотя что с него взять? Одежда всегда была чем-то бóльшим, чем просто бесполезными тряпками. Кто-то мог бы провести ненужные параллели и додумать, что в столь трепетном его отношении к собственному стилю была виновата постоянная оглядка на то, что о нём скажут или подумают, но на самом деле всё было куда более прозаично — Сяо Чжаню нравилось всё красивое, а ещё он умело «закупал» стресс новыми шмотками. А раз уж стрессов становилось с каждым годом всё больше, то нет ничего удивительного в том, что под гардеробные нужды в квартире теперь отдана целая комната. И вот дожили: впервые это «красивенькое» в отражении не радует глаз — образ, должный показать, словно он вообще не помнил об этой встрече и оделся в первое попавшееся, с потрохами выдаёт ровно обратное.   Неловкость множится, когда при виде того, как Ван Ибо становится рядом, убирая руки в карманы джинсов, почти касаясь своими локтями чужих, накатывают куда более оформленные флешбэки, никем при этом не прошенные.   Конечно, сейчас самое время вспомнить о том, как они начинали встречаться и как Ван Ибо всегда становился или подсаживался к Сяо Чжаню так, что ещё чуть-чуть — и будет уже слишком по-гейски. За время их отношений Сяо Чжаню так и не удалось приручить чужую тактильность. Ван Ибо в любой ситуации умудрялся найти момент для неловкого, словно украденного без спроса скиншипа, заставлявшего сердце трепетать одновременно и от волнения, и от страха, что кто-нибудь мог их увидеть и неправильно интерпретировать. Хотя «неправильно» — понятие при условии их отношений, чересчур быстро вышедших за рамки дружеских, довольно относительное. Теперь — наконец-то — можно возрадоваться: Ван Ибо впервые за всё время их знакомства не предпринимает попытки внаглую нарушить личное пространство и поприветствовать чем-то кроме сухого:   — Давно ждёшь?   Сяо Чжань проглатывает не пойми откуда взявшееся истерично-шутливое «шестьсот дней плюс-минус пять», способное резко и необратимо повысить градус кринжа и без того неловкой встречи, и врёт с самой сладкой улыбкой на губах:   — Только пришёл, — а потом сразу берёт ситуацию под контроль: — Сейчас выставка проходит, её курирует наше агентство, — он машет рукой в сторону металлической инсталляции, что впервые ему кажется не очень уместной в ландшафте традиционного храмового зодчества, хотя это была его идея совместить классику и футуризм, — не хочешь пройтись?   Пока они бесцельно блуждают мимо экспозиции, стихийно организованной под открытым небом, Сяо Чжань, безумно стрессуя и боясь даже взглянуть на Ибо, трещит без умолку. Какого-то хрена, хотя никто не просил и не то чтобы собеседник проявлял интерес к этой выставке, он рассказывает про каждый экспонат, щедро сыпля заученными отрывками из программки, которые он лично заставлял соседний отдел переписывать трижды. Он тоже убирает руки в карманы и, пока на автомате выдаёт поток разрозненных фактов, следит за дистанцией, пытаясь зарубить на корню предательские мысли о том, что чёртов Ибо, до последнего дня не умевший держать себя в руках в его присутствии, совершенно не предпринимает попыток сократить расстояние. Разве не должно было остаться что-то вроде привычки, которая заставляла бы его прикоснуться к Сяо Чжаню — так, по старой памяти и на чистой телесной инерции? Выдрессировал на свою беду… Или это всего лишь означает банальный факт, что болезненные флешбэки испытывает здесь только он, а для Ван Ибо всё действительно давно закончилось? Получается, нет у них никакого шанса? Когда его опаляет этой внезапной мыслью, Сяо Чжань резко затыкается и даже останавливается, а потом ловит взгляд Ван Ибо, что тоже остановился чуть дальше по тропке, и вглядывается в его лицо, словно там должны отразиться все ответы на мучащие его вопросы. Но ответов — ровно ноль, а сам Ван Ибо остаётся невосприимчив к шторму, в котором терпят кораблекрушение все лелеемые с самого расставания надежды его самопровозглашённого экскурсовода, присвистывает и говорит только, мягко улыбнувшись: — Классная выставка, гэгэ, ты всегда был перфекционистом. Сразу видно руку профессионала. А Сяо Чжань от этой, казалось бы, похвалы едва не куксится, как близняшки Юймин, когда у них отбирают что-нибудь с повышенным содержанием сахара. Это не то, чем следует гордиться. Синдром отличника, щедро сдобренный бесконечными неврозами, критикой от внутреннего самозванца и необъяснимо тупым желанием удовлетворить чужие надежды и предстать в лучшем свете перед людьми, на которых, по сути, наплевать — вот, что в его случае входит в рецепт ядовитого коктейля под названием «перфекционизм». — Ну а ты? Приехал похвалиться, что подвинул с пьедестала всех корейских айдолов? — натужно улыбнувшись, переводит тему Сяо Чжань так, словно всё это время рассказывал о своих достижениях, а о не каких-то сомнительных предметах современного искусства и теперь пришло время Ибо делиться успехами.   Пока Сяо Чжань тщетно пытается сдержать несущиеся галопом идиотские мысли, его мозг фиксирует лишь отдельные фразы из монолога Ибо о своей жизни и то делает это крайне неохотно. Например, есть в рассказе что-то про новый сезон шоу, где обычного постановщика танцев планируют ввести в капитанскую четвёрку, что влечёт за собой новые возможности и новые контракты. На автомате реагируя унылыми «здорово» и «круто», Сяо Чжань не задумывается, звучат ли эти реплики хоть сколько-нибудь искренне. Он для галочки любопытствует по поводу трудовых условий и особенностей работы в прямом эфире, почти непритворно смеётся над разницей в менталитете, казалось бы, соседей. Но в то же время, в фоновом режиме, анализирует чужой голос, пытаясь понять, есть ли там волнение. Ничего в звучащих фразах не выдаёт хотя бы маломальского беспокойства, и это, надо сказать, удручает: они как будто поменялись местами. Ван Ибо ведь грешил раньше тем, что много говорил, только если нервничал, а теперь, похоже, это прерогатива исключительно Сяо Чжаня. Зачем-то вспоминаются их первые свидания, когда Ибо, как потом выяснилось, так стеснялся своей неопытности и молодости, что изо всех сил пытался создать противоположное впечатление — мастерски заговаривал зубы, травил дурацкие истории и как мог развлекал старшего товарища, на которого имел вполне определённые планы. Впрочем, Сяо Чжань и сам имел похожие виды. И хотя отнекивался, когда Юймин пыталась вывести на чистую воду, да и самого себя убеждал, что ещё не время, имеет такие же виды снова. В отличие от. Из списка мысленно вычёркиваются те вопросы, что теперь уже нет никакого смысла задавать и которые потенциально могли бы помочь определиться с тем, какие есть шансы на что-то. Тут всё понятно и так — Ибо нравится в Корее, у его карьеры открылось там второе дыхание и вовсе не планируется никакого возвращения на родину. Из прозвучавшей информации с лёгкостью восстановимо то, что пребывание в Китае в каком-то смысле вынужденное и сопряжено с производственным отпуском между сезонами шоу, что так удачно выпал на июль. Очевидно, Ибо скоро придётся вернуться к съёмкам, и Сяо Чжаню не останется ничего, кроме нескольких мемов в неделю и неловких улыбок, когда кто-нибудь в очередной раз поставит их цивилизованное — будь оно проклято — расставание всем в пример. Ван Ибо как раз рассказывает о том, как год назад он познал все муки относительно летних температурных режимов в Корее и проклял всё, пока мылся по четыре раза за день, постоянно кашлял из-за работающих на полную мощность кондеев и по первой наивно ждал, когда высохнет одежда после стирки, сдавшись только на третий день — в комнате уже начало неприятно попахивать сыростью от бесполезно висящих на верёвках вещей. В общем, резюмирует Ибо, находиться в Сеуле в это время года смерти подобно из-за плавящей асфальт и мозг жары и повышенной влажности в сезон дождей. На родине с этим как-то попроще.   Но от летних проливных дождей никто не застрахован и в Пекине, думается отчего-то Сяо Чжаню. Словно услышав его мысли, небо резко одевается в свинцовые тучи и разверзается холодным ливнем без предупреждения, застигнув их обоих врасплох — ни у одного нет зонта, ибо ничего не предвещало подобной беды субботним утром. Идиотское единение погоды с только что прозвучавшим рассказом вызывает приступ неконтролируемого смеха, заставляя вспомнить ещё один факт — они оба совершенно не умеют красиво смеяться. На мгновение внутри Сяо Чжаня сдувается шар из напряжения и неловкости, но тут же надувается обратно, потому что Ван Ибо подходит ближе и, почти касаясь локтями чужих плечей, поднимает над головой Сяо Чжаня свою напоясную сумку, словно это крохотных размеров тканевое недоразумение способно спасти от дождя. Слава свинцовым небесам, Ибо не предпринимает попытки нацепить ему свою кепку, как это иногда случалось в прошлом, пока Сяо Чжань не отучил. Значит, всё-таки помнит Ибо о каких-то привычках? На секунду между ними повисает странного рода молчание, хотя странное оно, скорее всего, только для того, кто так и не смог перебороть свои чувства, несмотря на резолюцию остаться друзьями при расставании, претворением в жизнь которой Сяо Чжань так гордился сам и хвалился перед друзьями, когда заходил разговор.   Стараясь прогнать воспоминания и сопутствующую им сентиментальность, Сяо Чжань рыщет глазами по периметру и только в этот момент осознаёт, что они по-прежнему в парке. Он не особо-то следил за их перемещениями — слишком уж был отвлечён безрадостными мыслями и одновременными попытками сначала заполнить пространство болтовнёй, а потом — хоть как-то прислушиваться к тому, что ему рассказывают. Теперь же, оказавшись лицом к лицу с Ибо, он тщетно пытается не скользить слишком уж тоскливым взглядом по чуть изменившейся фигуре и не заглядывать, как ищущий заботы брошенный пёс, в по-прежнему родные хозяйские глаза. Ввиду этого сразу сообразить, в какой стороне находится выход, не получается — зелёный массив и пересекающиеся дорожки кажутся однообразными, хотя он уже бывал здесь и неоднократно работал с планами при организации выставки. Но сейчас в голове все линии этих схем сплетаются в голове в запутанный клубок пунктиров и штриховок, неспособных привести к нужному ответу. Более того, непонятно даже, где можно отыскать хотя какую-нибудь пагоду или беседку, где удобно было бы переждать ливень. Ван Ибо оказывается ещё менее приспособленным к топографическим изысканиям, взяв на себя обязанности держателя импровизированного зонта. После непродолжительных петляний по резко опустевшим дорожкам, неизменно заканчивающихся тем, что путники упираются в непролазную ограду, Ван Ибо простодушно предлагает переждать дождь под особенно раскидистым деревом.   Какое-то время листва действительно закрывает их от дождя. Несколько минут уходит на то, чтобы отряхнуться и оценить степень бедствия — изрядно подмокшая лёгкая рубашка, теперь назойливо липнущая к коже, вполне тянет шесть катастроф из десяти — и навскидку поправить причёску, по ощущениям так любезно спасённую джентльменскими усилиями Ван Ибо. А вот мыслительная деятельность последнего, по всей видимости, оказывается несколько повреждена внезапно обрушившимся на их бедовые головы ливнем. По крайней мере, это вторая мысль, которая осеняет Сяо Чжаня, когда он слышит:   — Так ты сейчас с кем-нибудь встречаешься?   Первой мыслью, конечно, становится, что он ослышался. После того, как им в связи с непримиримыми обстоятельствами удалось разойтись на весьма мирной ноте — тот самый факт, вызывавший особую гордость, — ни разу и ни в одной переписке не поднимали они вопрос отношений, которые чисто формально мог бы позволить себе что один, что второй.   Возможно, именно тот факт, что не только в их чате, но и где-либо ещё не всплывало информации, что Ван Ибо нашёл себе кого-то, помогал Сяо Чжаню так уверенно говорить об их процветающей дружбе. Хотя пару раз ему приходила мерзкая мысль, что, появись кто у его бывшего, он бы относился уже не так благосклонно к их странному приятельству. Задумывался он и том, какой выбор бы сделал, представься возможность: оставаться в неведении или всё же быть в курсе, что у Ван Ибо кто-то есть. Впрочем, к заключению он так и не пришёл. Ван Ибо себя такими дилеммами вряд ли не загружал, отдавая предпочтение прямолинейности в любых случаях и ситуациях. Поэтому, раз уж за эти два года ни разу Сяо Чжаню не поступило ни малейшего намёка на любопытство по отношению к его личной жизни, вывод был сделан однозначный — Ибо его романтические интересы не волновали по определению. Так что услышать подобный вопрос в первую же очную встречу без какой-либо на то логической подводки, было, мягко говоря, странно.   Поэтому сейчас Сяо Чжань, обдумывая свои первые, вторые и даже третьи мысли, самым откровенным образом подвисает на несколько секунд. Собственно, в роли третьей мысли, пришедшей на смену идее о помутившемся рассудке, его осеняет вполне логичной идеей. Вполне может быть так, что Ван Ибо спросил с целью рассказать о собственных отношениях, но не хочет чувствовать себя неловко, в том случае если Сяо Чжань себе так никого и не нашёл. Такое развитие событий можно объективно оценить на восемь катастроф из десяти. Но ведь чисто гипотетически возможен и другой вариант — вдруг Ван Ибо тоже воспринимает их дружбу как нечто вынужденное и врéменное, что позволит лишний раз убедиться в том, что им стоит сойтись обратно? Это, конечно, звучит слишком сладко, но разве не может и Сяо Чжаню повезти разочек в этой жизни? Наверное, может, если не брать в расчёт, что ему уже несказанно повезло в тот момент, когда он встретил Ибо впервые, а потом собственными мозгом, руками и ртом сделал всё возможное несколько лет назад, чтобы отобрать у себя — у них? — шанс на счастье.   Наверное, он бы так и тормозил дальше, вперившись стеклянным взглядом куда-то повыше чужой переносицы, если бы не внезапный раскат грома, вернувший его в реальность. В ней обнаруживается Ван Ибо, стоящий напротив и так же пристально глядящий на него в ответ, никак не комментирующий прозвучавший вопрос. Это, конечно, абсолютно в его духе: если прёшь — так до победного конца.   — Нет, — осторожно отвечает Сяо Чжань и больше для себя, чем для кого-то ещё, добавляет: — Нет, ничего серьёзного.   — Понятно, — на лице напротив всё ещё весьма выразительно насуплены брови. — Мы ведь друзья?   — Друзья, — повторяет Сяо Чжань после секундной заминки.   Ван Ибо хмурится ещё больше, Сяо Чжань хмурится в ответ — неужто ему в самом деле хотели по дружбе рассказать о новых отношениях?   — И у тебя нет никаких претензий ко мне, невысказанных обид или чувств?   — Это вряд ли, — ответ получается чересчур быстрым, и Сяо Чжань беспокоится, что по тому, как горячо он его чуть ли не выкрикивает, Ван Ибо сразу догадается, что ситуация ровно обратная.   — Это… хорошо, — чужой голос при этом такой, что ничего хорошего точно ждать не стоит. — А ты помнишь, что у бабý день рождения в конце июля?   Ван Ибо в ожидании ответа умудряется быстро кусануть заусенец — дурацкая привычка, которая раньше безбожно выбешивала, но сейчас вызывает у Сяо Чжаня очередной виток неуместной ностальгии и улыбку.   — Ага, — отвечает он, толком не понимая, что за странный разговор происходит между ними и к чему ведёт Ван Ибо.   — В общем… — непривычно мнётся Ибо, — в этом году у неё юбилей. Мы ещё в декабре прикинули и решили, что было бы неплохо устроить нечто грандиозное, выехать куда-нибудь всей семьёй, позвать бабушкиных подружек, — и порывается укусить уже другой заусенец, но под пристальным взглядом Сяо Чжаня, похоже, спохватывается и просто начинает заламывать пальцы. — И как-то сама собой возникла идея объединить праздники — день рождения и свадьбу.   Если бы они были в каком-нибудь фильме, невольно думает Сяо Чжань, в этот момент над их головами обязательно бы прогрохотал ещё один сочный раскат грома. Но, увы, их история прямо сейчас катится к самому незавидному концу из возможных под унылый и монотонный шум дождя. Сяо Чжань пытается улыбнуться, и отчего-то думает, что улыбка у него, наверное, крайне маньячная, но на большее он, простите, сейчас не сподобится. Ван Ибо эта мученическая гримаса, видимо, устраивает, потому что продолжает он как ни в чём не бывало:   — Короче, хотел пригласить тебя? — полувопросительно подытоживает Ибо. — Ну, если тебе норм, конечно. Бабу будет очень рада тебя увидеть. Ты же знаешь, она в тебе души не чает…   — Ты с ума сошёл? — вырывается у Сяо Чжаня, и, пожалуй, он себя за это даже корить не будет.   — Бля, — выразительно выдаёт Ван Ибо и касается козырька кепки, — я знал, что ты не захочешь пойти. Да, это была бы проблема…   — Действительно проблема, — Сяо Чжань даже повышает голос, взбесившись от формулировок, и решает особо не сдерживаться: — А невесте ты сказал, что собираешься пригласить меня?   — Конечно, все тебя очень ждут. Я приглос вот принёс, — Ван Ибо лезет в свою напоясную сумку, вытаскивая конверт с красивым золотистым тиснением, и с секунду разочарованно осматривает его, прежде чем передать адресату: — Блин, промокло чутка, но если вдруг расплылось — почётное приглашение под первым номером. Еле урвал — пришлось воспользоваться особыми привилегиями, конечно. Я всё-таки не последний человек на этом празднике, знаешь ли, — играет бровями Ибо и со вполне очевидным намёком подмигивает.   Сяо Чжань же не мигает вовсе — смотрит на Ван Ибо, широко раскрыв глаза, и протягивает руку за приглашением больше на автомате, чем с действительным осознанием дела. Всё происходящее явно выходит за рамки его ожиданий от встречи, грозя побить прошлые рекорды сюра в его жизни. Вскрыв конверт и достав приятную на ощупь карточку, он первым делом замечает своё имя — крупно написанное от руки явно специально нанятым профессиональным каллиграфом — и лишь потом поднимает глаза выше, оттягивая момент знакомства, пусть и на бумаге, с именем той, другой. Хуже не придумаешь — словно исполнилось то, чего Сяо Чжань всегда боялся, но знал, что рано или поздно это всё-таки произойдёт.   — Твою сестру зовут так же, — с удивлением комментирует он. — Это ведь женское имя? — а потом думает, можно ли назвать извращенцем человека, который собирается жениться на женщине — или всё-таки мужчине? — с таким же именем, что и у родной сестры.   Ван Ибо приоткрывает рот, но не успевает ничего сказать, когда Сяо Чжаня наконец озаряет:   — Стоп, это что, свадьба твоей сестры? — на фоне невероятного душевного облегчения он даже не пытается скрыть радость в голосе, когда скользит взглядом по приглашению и так и не видит имени Ибо.   — Именно, а ты думал?..   — Тогда в чём проблема? — снова неконтролируемо лезет из него с каким-то детским восторгом.   — Какая проблема?   — Ты сам сказал, что, если бы я согласился присутствовать, была бы проблема. Какого рода?   — А, это, — Ван Ибо снова мнётся пару секунд. — Бабу… в общем, бабу не в курсе, что мы расстались, — и прежде, чем Сяо Чжань успевает отреагировать, добавляет: — Она взяла с меня слово, что ты придёшь. Я знаю, что это звучит жесть как тупо, но не мог бы ты, плиз, принять приглашение и немножко притвориться, что мы как будто бы всё ещё вместе?   — Да без проблем, — Сяо Чжань отвечает, толком не обработав прозвучавшее предложение и собственное легко вылетевшее согласие. Несколько секунд он следит за разбивающимися о ярко-зелёные листья каплями и глупо улыбается — всё ещё на радостях от того, что его не пойми откуда взявшаяся и крайне абсурдная по своей сути идея о свадьбе бывшего оказывается лишь очередным бредом воспалённого сознания.   Только когда Ван Ибо удивлённо комментирует: «Правда? Я был уверен, что ты откажешься, но всего-то надо было просто спросить», — прозвучавшая просьба и последовавший на неё необдуманный ответ оказываются полноценным образом обработаны мозгом Сяо Чжаня. Просто спросить, мысленно повторяет он и, следуя этому принципу, немедленно задаётся вопросом, правда, про себя.   Какого, мать его, хрена только что произошло и на что он подписался?..