Внутри Сяо Чжаня, или Какого хрена?

Сообщение приходит в разгар семейного застолья — уж чего-чего, а этого, с учётом всех вводных, Сяо Чжань ожидал в последнюю очередь.   Семейный ужин к этому моменту успевает перейти к стандартной душке от старшего поколения, и единственное желание Сяо Чжаня — закатить глаза и выйти из-за стола, но воспитание — чёрт бы его побрал — не позволяет. Это же чёртово воспитание помешало проигнорировать очередное унылое застолье. Воспитанным в целом быть крайне невыгодно. Да и вообще, откуда в Китае столько праздников и почему в их семье столько дней рождений? Даже при старательном планировании посещений и отсутствий под разными предлогами всё равно приходится посещать бóльшую часть подобных встреч, потому что он всё ещё сын своих родителей, а значит — не последнюю роль в его жизни играет пресловутое «ты только представь, чтó о тебе подумают».   В этот раз ощущение такое, словно Сяо Чжань чем-то провинился перед вселенной. Впервые за долгое время сводная сестра — единственный его союзник на этих скрепных праздниках — не оказывает посильную помощь в отвлечении пристального внимания родственничков. Более того, она по факту является причиной того, что сегодня родительское давление оказывается троекратно усиленным.   Сяо Чжань знает, Юймин вовсе не планировала подлить масла в огонь — такого исхода он и сам не ожидал. Садясь за стол, он пребывал в уверенности, что новость от его сестры о беременности третьим ребёнком подуспокоит и отвлечёт всех присутствующих, но выходит всё с точностью до наоборот: Сяо Чжань единолично греется под артиллерийскими снарядами, прицельно сбрасываемыми на его отсутствующую личную жизнь и, как следствие, полную несостоятельность как мужчины.   Любой другой человек сказал бы, что комментарии эти переходят все границы, совершенно несносны и, если уж говорить по-модному, попросту токсичны. Однако Сяо Чжань в этом бизнесе не первый год и точно знает, что единственный рецепт успеха в этом деле звучит так: надо просто перетерпеть, даже отвечать не требуется. Всё происходящее за столом — это такой локальный социальный театр, где за каждым членом семьи закреплены определённые роли. Если уж ты решился приехать на фамильную встречу — будь добр принять участие в этом действе.   Сяо Чжань на этих встречах с определённого момента действует довольно прагматично и старается выбирать из зол меньшее, поэтому, чтобы побыстрее сменить тему, он уже привычным образом соглашается со всеми пунктами со стороны обвинения: кивает время от времени, виновато опускает глаза, театрально пожимает плечами и разводит руками, мол, грешен, каюсь. Вот только не надо называть его тряпкой и мямлей — этими качествами Сяо Чжань одарён не больше и не меньше, чем любой другой среднестатистический индивидуум. Он просто научен опытом и подытожить его можно было бы так: ответы, какими бы они ни были, мало что поменяют в разыгрываемой во время семейных застолий драматургии.   Стратегии реагирования на вмешательство в личную жизнь Сяо Чжань перепробовал самые разные — вещал про то, что не готов и хочет сначала построить карьеру, пытался переводить разговор на свои успехи, но бдительное око старших было не так-то легко отвести от главной семейной темы; позже — приводил доводы о нестабильной ситуации в мире, ужасах экологии в стране, совершенно не способствующих тому, чтобы выносить и вырастить здоровое потомство. Апеллировал к политике «одна семья — один ребёнок», говоря, что сестра уже выполнила план и за него, родив разом двойню; жаль только, что довод стал палкой о двух концах. После того чёрного дня календаря, когда стало понятно, что эта госпрограмма может привести к демографической катастрофе и была отменена, родственники стали наседать на уши с троекратным усердием, от всей души желая Сяо Чжаню брать пример с сестры, а лучше — постараться переплюнуть её достижения, словно речь шла о победе в каком-то соревновании.   А однажды — было это не так уж и давно, тот день точно запомнится на всю жизнь — будто нахлебавшись храброй воды, которой своими речами напоил его психотерапевт, Сяо Чжань внезапно решил отстоять свои границы и сказал, что столь пристальное внимание к его личной жизни не может быть приемлемым, в современном мире о таком спрашивать у кого бы то ни было неприлично, а его родные безнадёжно устарели в своих ценностях. И добавил, чтобы точно поставить точку в этом вопросе: если бы кто-то у него и был, учитывая зацикленность родственничков на данном вопросе, он бы точно не стал знакомить с ними партнёра, потому что этот несчастный человек сбежал бы после первых же смотрин.   Сяо Чжань в тот злополучный день приехал прямо после сессии, одной из самых первых, психологически расковырянный и оттого уже знатно заведённый, и хватило буквально пары реплик, чтобы он впервые в жизни взорвался и перестал фильтровать слова.   Он тогда и сам не заметил, как перешёл к термину «партнёр» — весьма многозначительному с точки зрения объёма скрываемой под собой информации. Но, кроме сестры, крамолы в используемых терминах больше никто и не заметил, так что была и польза в полном отрыве родных от современных реалий.   Разошёлся он в тот день не на шутку. Нависшая над ним катастрофа, если бы он не остановился вовремя, потянула бы на все девять баллов из десяти. Спас ситуацию своевременный зырк от Юймин, когда она поняла, что пахнет жареным — ещё чуть-чуть и точно бы вывалил как на духу истинную причину того, почему до сих пор не приводил домой ни одной девушки.   Тем не менее, сказанного в пылу хватило, чтобы мама от подобной дерзости схватилась за сердце и устроила показательную сцену с полуобморочным состоянием, которое отнюдь не прекратило поток её причитаний, которые быстро приобрели общесемейный масштаб. Ух, и наслушались же они тогда! После того раза вступать в заведомо проигрышную полемику Сяо Чжаню не слишком-то хотелось, хотя и приходится по сей день.   В тот же ужин пришлось также осознать простой по своей сути факт: родственников не исправить. Из этого же вывода вдобавок следует и то, что роскошь в виде правды он себе позволить в принципе не может, а любые доводы лишь затягивают обсуждения, потому что, когда старшие видят, «какой ветер гуляет в его голове», считают своим непосредственным долгом прикрыть форточку, чтобы всяких новомодных идей туда задувало меньше.   В общем, сообщение приходит ровнёхонько в разгар просветительной сессии от «взрослых» и сочувственных взглядов со стороны Юймин.   Сяо Чжань подвисает на несколько долгих секунд, глядя в загоревшийся экран телефона, лежащего справа от тарелки, и абсолютно выпадает из разговора — забывает про свой социальный театр, замирает, рассматривая лаконичное послание прямиком из жизни, оставшейся в не таком уж и далёком прошлом, время от времени маячившей где-то на периферии настоящего и порой представлявшейся в сладких грёзах о будущем.   Слов в сообщении кот наплакал, и Сяо Чжань, нахмурив брови и облизнув губы, по слогам и на радость всем родственникам, на перебой вспоминающим, у кого из соседей ещё остались незамужние дочки-красавицы, ляпает, плохо проконтролировав громкость голоса:   — Какого, мать твою, хрена?  

܍

— Тоже мне трагедия, — закатывает глаза Юймин, вытирая насухо полотенцем очередную глубокую тарелку, что пару секунд назад ей передал Сяо Чжань, самовольно взявший ответственность сегодня за мойку посуду с единственной целью — слиться побыстрее из-за стола после своего эмоционального выпада, подарившего их и без того драматичной семейной постановке о нерадивом сыне несколько не менее драматичных секунд всеобщей тишины.   Сяо Чжань бросает на сводную сестру уничижающий взгляд — по крайней мере, он очень пытается сделать его таковым, выразив всё своё негодование по отношению к такой прохладной реакции от столь близкого человека. Отвечать на подобное обесценивание словесно он не намерен.   — Я, наверное, не совсем понимаю ситуацию. Ты же сам говорил, что всё нормально и вы хорошо общаетесь?   — Разумеется, мы поддерживаем дружеское общение, — кивает сам себе Сяо Чжань, методично натирая очередную посудину: — Было бы странно, если бы после стольких лет мы не были друзьями.   — Если всё так, как ты говоришь, в чём тогда суть? Не помню, чтобы ты делал проблему из встреч с тем же Исином.   Исин, конечно, Сяо Чжаню тоже друг. И ещё много-много других людей можно назвать его друзьями — он вообще-то довольно общительный. Но, как говорится, есть нюанс.   Удивительно только, что Юймин, обладая всей необходимой информацией, не собирается принимать «нюанс» в расчёт. Прикидывается дурочкой? Или в самом деле не видит никакой трагедии и проблемы в том, чтобы так вот просто взять и пойти встретиться с Ибо?   С другой стороны, разве не Сяо Чжань столько времени настаивал, что всё в порядке? Теперь вот пожинает плоды — все посвящённые, что постоянно слушали про их дружескую идиллию, пребывают в уверенности, что всё у них окей. И вообще ставят в пример — разошлись без скандалов и цивилизованно, без делёжки имущества и друзей и даже продолжают общение.   Нет, в целом, у них всё действительно в порядке, поспешно спохватывается Сяо Чжань в собственных мыслях. Просто… скажем так, уверенности в том, что личная встреча им нужна именно сейчас и не испортит дзен, в котором он убеждал себя столько месяцев подряд, нет. Безусловно, было понятно, что однажды они увидятся, но расчёт был таков, что у него будет больше времени на то, чтобы подготовиться морально. Всё сейчас происходит совсем не по тому плану, который был некогда придуман и реализуется аж по сей день, пусть и в час по чайной ложке. Меняться, знаете ли, и работать над своими худшими качествами — это ведь не универ закончить. За четыре года тут не управиться. А тут и вовсе двух лет не прошло.   Вперившись невидящим взглядом во вспененную воду и погрузившись в свои мысли, намывающий монотонными движениями одно и то же блюдо уже с минуту Сяо Чжань не замечает промелькнувшей на чужом лице улыбки, которая тут же сменяется прежним выражением задумчивого недоумения:   — Знаешь, чтó я думаю? — выводит его Юймин из прострации.   — Что? — по инерции отвечает Сяо Чжань и несколько раз заторможенно моргает, прогоняя морок разрозненных воспоминаний, прежде чем взяться за очередную тарелку.   — Я думаю, что больно ты разнервничался для человека, который утверждает, что у него не имеется ровным счётом никаких романтических чувств.   — Это не просто утверждение, это чистая правда, — считает важным поправить Сяо Чжань, поддерживая фабулу, которая всегда была слишком далека от правды. Но сообщать об этом кому-то ещё желания нет — выглядеть жалким даже перед столь близким человеком, как Юймин, ему не хочется.   — Ты можешь говорить что угодно, но твоя реакция за столом… Да и сейчас тоже. Ощущение, что ты просто боишься прийти на встречу и понять, что всё ещё…   Вот оно что. Ясно. Понятно. Удивительно, что Юймин не догадалась об этом раньше.   — Лучше не продолжай, — Сяо Чжань резко вскидывает руку с зажатой в ней губкой, орошая мыльными каплями столешницу и, что уж там, надеясь обрызгать не умеющую держать язык за зубами сестру. Жаль, что за столом она не была настолько настойчивой в том, чтобы ляпнуть что-нибудь эдакое. Так сказать, из сестринской солидарности. — Я заранее знаю, к чему ты ведёшь.   — Конечно знаешь, потому что ты и сам думал об этом. Думал же, ну? Представлял, как это могло бы быть?   — Я тебя умоляю, — на этот раз глаза закатывает Сяо Чжань и, повернувшись к сестре, встречается со всезнающей улыбкой, приподнятой бровью и пронизывающим взглядом, под которым удаётся лишь проблеять: — Меня это не интересует.   Звучит это, конечно, неубедительно — он сам-то себе не верит, а уж Юймин и подавно таким не проведёшь. Надо бы срочно придумать какую-то отмазу, отшутиться хотя бы, но мысли по-тараканьи разбегаются в разные стороны — ещё минуту назад ими полнилась черепная коробочка под самую крышку, а теперь не поймать ни одной. Потому что… да, думал. Думал больше, чем ему бы хотелось и чем предписывает здравый смысл в подобной ситуации. Хотя здравым смыслом он в отношении Ибо не отличался никогда — ни в начале, ни в конце, ни после всего. А от комментария Юймин здравости в нём становится и того меньше. Вишенкой на торте для чужой догадливости становится тяжёлый выдох Сяо Чжаня — отпираться уже поздно: момент безвозвратно упущен; многолетняя кампания под громогласным лозунгом «Нас с Ибо связывает только дружба!», который он щедро лил в уши всем своим знакомым, идёт прахом прямо сейчас, стоило так невовремя замешкаться.   — Всё ясно, — подводит итог Юймин, торжествуя так, словно выиграла квартиру в центре Шанхая, и, развеселившись не на шутку, бодает плечом: — Я жду отчёт, ты же понимаешь?   — Я не сказал, что пойду.   — Но ты не сказал, что не пойдёшь, — Юймин немного набычивается, откладывает полотенце и скрещивает руки на груди, опираясь бедром о столешницу. Сяо Чжань тоже отвлекается от процесса, оставляя тарелки и столовые приборы отмокать в тёплой воде, и зеркалит позу сестры.   — Окей, скажу сейчас, чтобы ты внесла в свой протокол, — он небрежно стягивает резиновые перчатки, подносит руки ближе к лицу и складывает рупором для наглядности: — Я не собираюсь никуда идти!   — Не будь трусом, — как обычно, Юймин попадает в десяточку — сколько раз Сяо Чжань охарактеризовал себя этим словом и не сосчитать. Настолько оно уже притёрлось к нему, что хоть вноси отдельной строчкой в визитную карточку да в резюме — где-нибудь между именем и номером мобильного.   — Вариант, что я просто не хочу, мне это вообще не упёрлось, ты не рассматриваешь?   — Я его обязательно рассмотрю, если ты уточнишь обстоятельства. Чего именно ты не хочешь? Не хочешь увидеться с другом, с которым не виделся тыщу лет? Или не хочешь идти на встречу с бывшим, в дружеские чувства к которому не веришь даже ты сам? Напомни, кстати, почему вы расстались?   Сяо Чжань открывает рот, чтобы возразить, лишь бы увести тему от того, за что ему до сих пор стыдно, но, услышав радостное восклицание бабушки из гостиной, очевидно, выигравшей партию в маджонг, замолкает и, побуравив сестру взглядом, нехотя выдаёт:   — Второе, — стойко игнорируя вопрос про причины, которые триггерят его больше всего на свете, сдаётся он. — Это тупо и в высшей степени бессмысленно.   — Кто сказал?   — Все! — Сяо Чжань на эмоциях разводит руками, но Юймин не выглядит хоть сколько-нибудь убежденной, поэтому приходится беспомощно добавить: — Не нужно, знаешь ли, быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, что ничего хорошего из этого не выйдет. Это тебе даже дети скажут.   Юймин скептично приподнимает одну бровь. Ладно, возможно, про детей он немного погорячился.   — Ты вообще представляешь, насколько жалко это будет выглядеть? Я… Мы ведь решили остаться друзьями, — Сяо Чжань пропускает кучу моментов, которые могли бы однозначно убедить Юймин в дикости её идей, но не хочет прямо сейчас выставлять себя в дурном свете и затем полвечера отбиваться от её назойливых вопросов. Он и без неё всё знает и достаточно стыдится собственных решений и мыслей. — Может, не самыми близкими и лучшими, но мы правда хорошо общаемся. Списываемся время от времени, перекидываемся мемами. Без напряга и лишней неловкости. А тут я со своим не пойми чем.   — Вот именно что с «не пойми чем». Вы не виделись несколько лет, в течение которых ты всех заверял, что всё прекрасно.   — Я знал, что не было даже мизерного шанса, что мы бы где-то встретились, понимаешь? Наши пути разошлись и стали двумя параллельными прямыми. Так какого хрена они должны теперь внезапно пересечься? — Сяо Чжань умалчивает, что где-то глубоко внутри в нём всё ещё теплится надежда стать адекватным и доказать это не только себе, но и Ибо, вот тогда-то их прямые и должны снова стать перпендикулярными. Как в фильме — люди, встретившиеся в дурацкий и неподходящий момент, сталкиваются много лет спустя где-нибудь на улице, в кофейне или на концерте и понимают, что нужный момент настал. В их истории для встречи ещё слишком рано, Сяо Чжаню по собственным меркам до адекватности ещё плыть и плыть. — Всё правда было прекрасно. До сих пор.   — Интересное у тебя «прекрасно», — фыркает Юймин, — если всего лишь одно сообщение настолько сбило тебя с толку. Мне кажется, стоит сходить хотя бы ради того, чтобы понять, что ты чувствуешь к нему.   — Окей, допустим… чисто гипотетически… Вот встречусь я с ним и пойму, что так и не перелистнул эти отношения, — осторожно начинает Сяо Чжань, не зная, чтó именно хочет от сестры — чтобы она подкормила его сладкие мечты, что когда-нибудь они снова будут вместе, или прямо сказала, что он полный идиот. Но открыть кому-то кроме себя тайные мысли чувствуется настоящим освобождением. — Смысл? Во-первых, он здесь на пару недель. Во-вторых, ничего не изменилось с точки зрения причин, почему мы расстались, — несмотря на всю его работу над собой, это чистая правда. — В-третьих, откуда инфа, что ему это надо?   — Это же он позвал тебя встретиться, нет? Он только приехал и чуть ли не с самолёта пишет тебе. По-моему, это о чём-то да говорит.   — Да потому что он относится ко мне как к другу, — отпирается Сяо Чжань, хотя делать вид, что слова сестры не греют его изнутри, тяжело — хочется глупо улыбнуться и дать себе немного помечтать, но это настолько же опасно, сколь и приятно. — Мы так решили — расстанемся друзьями. Я бы расстроился, если бы человек, с которым мы вполне определённо обсудили статус наших отношений, начал вдруг ко мне подкатывать.   — Подожди, — хмыкает Юймин и выставляет ладонь, — пару минут назад ты не собирался никуда идти, а теперь уже собираешься подкатывать к бывшему с порога? Я бы очень хотела в это поверить, но я слишком хорошо тебя знаю.   По всей видимости, тот факт, что он трус, всё же широко известен в узких кругах.   — Ты понимаешь, о чём я. Конечно, я не буду ничего предпринимать, но просто сам факт. Ван Ибо ревностно относится к друзьям и дружбе как таковой. Такое его напряжёт. Это как-то не очень.   Юймин потирает лоб рукой и устало выдыхает, глядя Сяо Чжаню в глаза:   — Не очень — это профукать шанс на то, чтобы выяснить свои собственные чувства, и продолжать тушить это твоё «не пойми что» на медленном огне. Может, ты вообще придёшь и, как это порой бывает, удивишься тому, как вы вообще могли встречаться. Одно дело переписываться, другое — встретиться лично. Вы оба изменились за это время. Вдруг ты посмотришь на него — и отпустит разом. Закроешь, так сказать, гештальт. Это всяко лучше, чем заливать всем — и себе в частности — про вашу псевдодружбу. Раньше я была готова поверить, что ты и правда пережил это расставание, но сейчас… Прости, но это такой бред бредовский.   Некоторое время они просто смотрят друг на друга — едва ли не с более пристальным вниманием, чем в течение всего предыдущего диалога. Сяо Чжань, как и всегда, находит в глазах сестры нужную ему поддержку и благодарен ей за всё сказанное, пусть даже её подначивания приведут к катастрофе — на все восемь или даже девять баллов. Но она права — в сложившейся ситуации лучше накосячить и пожалеть, чем упустить неожиданно выпавший шанс.   — Ладно, я тебя услышал, — наконец отвечает Сяо Чжань, снова надевая перчатки.   — Ты и сам знаешь, что без этого не сможешь двигаться дальше, — с улыбкой произносит Юймин и берётся за полотенце.   Посуду они домывают в приятном молчании на фоне периодических выкриков родственников из большой залы по случаю затянувшейся игры в маджонг.