Незачёт 2, Нарготронд

А тем временем Враг не дремал. Года через два после феанарионов в Подземный Город пришел брат короля Финрода — Ородрет, крепость которого захватил слуга Властелина Ночи, Темный Волшебник, Повелитель волков. Вскоре после того мы стояли на страже рядом с залом, где король и его родичи ужинали вместе. Ужин у них скоро перешел в попойку. Было велено принести карту, лорд Келегорм, вскочив, громко спорил с королем: на карте были расставлены бутылки-крепости и он чертил по карте ножом, что-то доказывая, но спокойного и упорного Финрода так и не переспорил, вогнал нож в стол и смял в руке серебряный кубок. Он высказывался уничижительно о военных талантах того, кто способен завести войско в болото и потеряться на охоте. Их младшие братья в спор не вступали, но только Куруфин все ухмылялся, а Ородрет был серьезен и тих. Несмотря на козни Врага и Темного Волшебника, на здешних землях еще долгое время было спокойно. Внезапно ставший Верховным Королем голодрим, Фингон Отважный держал оборону на западе, а на северо-востоке лорд Майдрос наводил великий ужас на слуг Тени. Ходили даже слухи, что он собирает там несметное войско! У нас было довольно тихо. Эльдар Нарога охотились на равнине и в горах. На охоту часто выбирались лорды феанарионы, и Ристаро как-то позвал Гвиртона в помощники загонщиков, чтобы тот, как будущий родич, поучаствовал в охоте. После этого мне пришлось отпаивать друга вином и успокоительными травами: раньше ему не приходилось видеть, как охотятся голдорские вожди. Я, когда нес службу на равнине, наблюдал охоту на хищных зверей: тут никто не бережет зверя, и не старается точно попасть стрелой, как при охоте на благородного оленя, например. Волков выслеживали, и собаки, стараясь разделить стаю, гнали их из чащи на охотников, а потом начиналась забава — братья соревновались, красуясь, кидаясь на зверя с одним ножом, вступая с ним в поединок. Побеждал, по-видимому, тот, кто убивал как можно большее количество и наиболее жестоким способом. — Знаешь, Аэтар, — сказал Гвиртон, глядя прямо перед собой, — Голдор безумцы… И очень скоро слова его подтвердились самым неожиданным образом. В один из погожих дней, от водопадов Сириона на земли Хранимой Равнины вышел смертный. Его резкие выкрики разрушили тишину поросшего лесом холма, распугав птиц и мелких зверей. Так как после случая с Лисой король Финрод строго наказал не пускать в Город кого попало, то мы приготовились стрелять. Человек шел с высоко поднятой вверх рукой, что, наверное, означало какое-то человеческое приветствие (я, вообще, плохо разбираюсь в людях); он выкрикивал имена, сообщая на весь лес, как его звать и чей он сын, а так же, что у него есть кольцо короля. На вытянутой в приветствии руке кольцо было, но чье оно — я лично не знал, да и мне было все равно — я прицелился и держал его на острие наконечника стрелы, ожидая приказа. Стрела у меня была отравлена, и я сообщил об этом лорду. Так получилось случайно: Исильвэн варила зелье, утоляющее боль (а заодно наводящее сон и странные видения), а Гвиртон пришел, заглянул в котел и уронил туда стрелу, за что был без пощады побит ложкой. Я предложил лорду ранить сонной стрелой человека. Лорд Гвиндор отнесся к этой идее с сомнением: — И что потом с ним делать? — Да что угодно, в общем. Но он, подумав, решил по-другому и смертного доставили к королю. Потому что наш король — друг людей. Не очень-то здорово быть другом людей, как оказалось. Тем более — быть чем-то им обязанным. На совете, куда допускались все желающие — даже простые воины и горожане, король Финрод предстал, хоть и бледен лицом, но исполненный отчаянной решимости. Тот тощий бородатый парень по имени Берен, видно, решил прославиться, умерев самым необычным способом: он умудрился посягнуть на все великие сокровища этого мира одновременно, сделав своими врагами сразу всех могучих вождей — участников нынешней войны. А на стороне человека оставался только связанный своим словом Финрод… В Огражденном Королевстве Берен охмурил дочь Тингола, но выжил, и теперь претендовал на феаноров Камень Света, а следовательно, и корону Властелина Ночи, в которой все три Камня находились сейчас. Нужно было видеть, как вытянулись лица лордов феанарионов! Эльдар даже начали потихоньку делать ставки — сколько протянет смертный, и я, предположив, что здесь замешана невероятная удача, выиграл горсть золотых у Миретира (правда, когда лорд Келегорм выхватил меч, я уже думал, что проиграл, но от этого ставки только подросли). А потом началось ужасное: впервые слышал я слова страшной Клятвы их рода, но и это было не самым худшим. Ужасны были речи Куруфина — после них лишь десять эльдар остались верны королю, а я понял, что с Гвиртоном голдорский вождь обходился по-хорошему. Все мы видели тогда короля Финрода в последний раз. Он ушел с человеком и десятком верных, оставив наместником Ородрета. И вскоре все изменилось, в Пещерном Городе стало странно. Каждый день приносил привычные заботы, но они казались уже не важными, как будто все важное уже позади. Будто мы не прошли некое испытание — снова. Причем, не только я и Гвиртон. С уходом короля власть в Городе как-то незаметно, минуя Ородрета, перешла к сыновьям Феанора, все это понимали, но были даже рады. Лорд Келегорм многое делал для Нарготронда, и братья даже лично принимали участие в избавлении Талат Дирнен от вкрай обнаглевших стай волков. Рыская по Равнине, те подбирались к самому берегу Нарога, не боясь наших стрел, которые им не особо вредили, и наводя страх на воинов — из желтых волчьих глаз смотрела будто сама Тьма. На охоту вожди выехали в предрассветной мгле с отрядом загонщиков и слуг, со сворами собак, впереди которых был Хуан. Все были рады охоте. Ну, почти все — Гвиртона начинало подташнивать от одних только звуков охотничьих рогов голдор. И с той охоты лорд Келегорм привез добычу, до тех пор невиданную — королевна Лютиэн, дочь Элу Тингола, явилась гостьей в Подземном Городе. В честь высокой гостьи был устроен светлый пир, но на пиру этом — так говорили — прекрасная королевна была печальна, молчалива и смотрела, задумавшись, перед собой. А на нее саму неотрывно и пристально смотрел лорд Келегорм. Вскоре поползли слухи, что Лютиэн вовсе и не гостья здесь, в Городе-крепости… Гвиртон от тревожных слухов и разговоров лишился покоя, он ходил туда-сюда по комнате, повторяя: «Я должен поговорить с госпожой… Должен убедиться, что все не так, надо найти способ…» Травяная настойка Исильвэн уже не помогала. Подумав, я решил действовать — в конце концов, Гвиртон, как бывший подданный Тингола, имел право знать, что происходит. Ведь принцессу Лютиэн и королеву Мелиан он почитал наравне со Светлыми Валар — великими божествами Запада. Я рассказал ему свой план. — Ты что, ты что! Мы же теперь приличные эльдар, не можем же мы… Или можем? Все выходы и входы, ведущие на этаж с гостевыми покоями, строго охранялись, но кто бы мог подумать, на что способна пригоршня золотых! А и правда — ну что такого, если двое эльдар всего лишь посмотрят на принцессу?.. — Мой друг — лесной эльда из лаэгрим, он никогда не был у нас в Дориате. Позволь ему взглянуть, ведь королевна Лютиэн — великое чудо, дитя эльда и Айну… Нам было приказано вести себя тихо и не попадаться на глаза начальству. Пройдя на этаж, мы остановились, не решаясь идти дальше. В тени резных колонн там были ниши со скульптурами — фигуры воинов в доспехах, прекрасные девы из мрамора. Послышались голоса, шаги — кто-то приближался. Мы вдвоем, не сговариваясь, замерли в одной из темных ниш, надвинув капюшоны плащей, надеясь издалека сойти за фигуры каменных стражников. Они подошли ближе и тогда я увидел — дева дивной красоты будто бы плыла, летела над узорными плитами пола в ореоле черных кос и блеске самоцветных камней, украшавших ее шею и руки, но и само лицо ее светилось мягко, затмевая холодный блеск драгоценностей. Рядом, мрачен и молчалив, шагал лорд Келегорм. У двери, богато украшенной резьбой, они остановились. Королевна подняла взгляд на вождя голдор. — Я предлагаю… прошу — просто подумай об этом, — сказал он ей, — Ничего больше. Только обдумать — как вероятность. Это все, о чем я прошу. Лютиэн. Она посмотрела еще, и отвела взгляд, отвернулась. Бледное лицо феанариона сделалось застывшей маской, как у мраморных воинов в арочных нишах. — Доброй ночи, — сказала принцесса. Она толкнула украшенную узорами дверь. — Я сделаю для тебя всё. Одно твое слово, — уронил Келегорм тяжело, и Лютиэн обернулась, посмотрела на него снова. — Всё? — повторила она, глядя испытующе, — Я слышала, ты связан страшной Клятвою… Значит, не всё? — Всё, — ответил он. И от того, как это прозвучало, кровь стыла в жилах. Королевна смотрела так, будто бы стоявший перед ней эльда был тяжело ранен и вот-вот собирался отправиться в мир иной. — Ты знаешь ответ, — сказала она, наконец, грустно и очень тихо. Резная дверь, вся в листьях и плетущихся ветвях, что казались настоящими, закрылась. Вождь голдор смотрел некоторое время на эту дверь, стоя неподвижно, потом голова его склонилась, как под непосильной тяжестью. Такое я видел впервые. Сын Феанора прислонился лбом к ненастоящим цветам и листьям на двери покоев девы. Через миг зацокали когти по камню, мы с Гвиртоном оба вздрогнули: если бы учуял Пес, от смертоносного гнева Келегорма нас спасло бы только чудо. Пес подошел к своему хозяину, в зубах он нес ветку. — Хуан… — Келегорм, очнувшись, погладил здоровенную голову Пса, — Что за дрянь ты таскаешь… Охраняй! — приказал он ему, и ушел прочь по мраморной галерее. Хуан улегся под дверью с сухой буковой веткой в зубах. Он начал тихо скулить, и заветная дверь вскоре приоткрылась — принцесса Лютиэн вновь явилась на пороге. Хуан положил ветку к ее ногам. Лютиэн, ахнув, уселась рядом, прямо на пол, подняла засохшую ветвь бука и заплакала. Слезы королевны капали, и сухое дерево в ее руках украсили крошечные светло-зеленые листики. Потом она тихо запела: волшебная песня полилась, как ручей, в ней говорилось о вольных лесах и полях, о верной дружбе лесных зверей — мохнатых, пернатых и прочих, чьи сердца чисты и преданны. Я никогда не слышал песен прекраснее… — Как же давно не слыхал я… как она поет! — прошептал, совсем забывшись, Гвиртон. — Она колдует, друг, — шепнул я в ответ, — Разве не слышишь? — Нет… — Гвиртон зевнул. — Кто здесь?! Песня прервалась, и прекрасная королевна вскочила, выставив ветку, как клинок для защиты. Я бы не очень удивился, стань ветка в ее руке и вправду клинком… Зарычал, обернувшись Хуан — дело было плохо. — О, госпожа! Моя принцесса… — выступил вперед Гвиртон, не обращая внимания на клыкастую пасть перед собой, кланяясь почтительно, сняв капюшон. — Кто ты такой, — спросила Лютиэн, вытирая покрасневший нос рукавом, — Ты следопыт? Тебя отец послал за мною? — она положила ладонь на загривок Пса, и Хуан, повинуясь, спрятал зубы и завилял хвостом. — Нет… Я был разведчиком — раньше. У Белега в отряде, на границе, а после — во внешних землях… Я в плен попал, а это — друг мой, — Гвиртон стал растерян, глядя на Лютиэн, а я все больше убеждался, что Светлые Силы, пожалуй, всё же существуют — может, живут себе там, за Большой Водой, называемой Море. Лютиэн посмотрела на меня: — Ты лаэгель? — Да… В мои глаза глянуло полуночное небо в созвездиях. Мир замер — было только сияние звезд и непонятно, один миг прошел или сотня лет... — О светлая аранель, — сказал Гвиртон — и я пришел в себя, — Правда ли, что ты здесь не по своей воле? Могу ли я что-нибудь сделать для тебя, госпожа моя? Королевна посмотрела на Гвиртона пристально — и вроде как сквозь него: — Мой плащ… Если бы только мне вернуть мой плащ!..

***

— И как мы узнаем его? — Сказано же — он соткан из темноты летней ночи, из песен птиц ночных и волшебных черных кос. — Как может плащ быть из кос? И песен? — Откуда я знаю! Нам нужен новый план… Мы долго спорили, как нам пробраться в палаты феанарионов. Было решено проникнуть туда, когда будет отсутствовать Ристаро. Я был совершенно уверен, что в итоге нас сожрет Хуан. Или ткнут мечом. Или кинжалом.