Осталось лишь помнить

Даниеля не было уже около двух часов, и Николас весь извёлся, то вытаптывая круги у окна, то выглядывая за пределы дома. Омеге же было не до ожиданий. В сковороде скворчала последняя из трёх разделанных беличьих тушек, которых удалось наловить на недавней охоте. Юноша кусал губы, нервничая, что не успеет закончить до прихода альфы, и сюрприз будет испорчен. Кулинария стезёй его никогда не была, но, наблюдая за готовкой родительницы, Лекс и сам кое-что усвоил. Особенно мамины напутствия, которые она сквозь хитрую улыбку каждый раз напоминала: «Путь к сердцу альфы — лежит через его желудок». И ведь правда, даже вечно хмурый отец расцветал, пробуя её стряпню. Из распахнутой настежь двери в очередной раз ворвался суматошный ветер, разгоняя пламя по выложенным вокруг него кирпичам. Пришлось снова пересесть спиной к сквозняку, чтобы и без того слабый огонёк не погас. Дом Винстона, одинокого пожилого альфы, раньше служил библиотекой, куда поселенцы приходили почитать старые книжки да поболтать о былых временах. Теперь же когда-то светлые стены жилища покрылись копотью, а книжки и деревянная мебель стали материалом для кострища в непогоду. Встретившись со щепоткой соли, капелька жира прыгнула со стенок раскалённого чугуна и ударила прямо Лексу в лоб, оставляя после себя покрасневшую точку. Омега шикнул, пробормотав ругательство, и потёр пекущее место пальцами. Видимо, белка так мстила за то, что он лишил её жизни. Теперь Лекс ходил на охоту вместе с мужчинами, обучаясь азам «хищника», ведь как сказал Даниель: «Зря, что ли, я тебе кольт отдал?». А получил он его заслуженно, попав в мишень на лбу Глена с первого же выстрела. Альфа в тот же момент рухнул в снег, освобождаясь от заточения в плоти. И глядя на то, как из его головы сочилась тёмная вязкая жидкость, юноша в первые минуты не знал, какие чувства испытывает, тоску или облегчение, но осознание того, что парень теперь спит непробудно, чуточку его успокоило. Даниель вернулся буквально через несколько минут, как омега занёс готовую еду в спальный дом, выложив на досточку. И пока Николас отчитывал альфу у порога, прямо как жена гулящего мужа, Лекс расставил посуду и разложил пожаренное мясо по тарелкам. — Исусе, чего ты разорался, Ник, — фыркнул мужчина, стянув с себя покрытую крошками снега куртку, и прошёл к столу. — Серьёзно? Два часа тебя не было, вдруг что случилось, а? — Ты что, минуты отсчитывал, когда я свалил? — усмехнулся Дан, разглядывая тушку с золотисто-коричневой корочкой. Лекс внимательно следил за его реакцией и надеялся, что она будет положительной. У альфы, похоже, в принципе было приподнятое настроение, хоть и уходил он грозовой тучей. Может, утренний подарок Николаса всё-таки возымел успех? — Жареное мясо? — повёл бровью альфа. — Зачем так запариваться? — Лекс готовил, — уточнил Ник, видя, как сверкают омежьи глаза. — Сегодня же особенный день, — подмигнул он. Даниель кинул брюзгливое «ясно», но ворчать не стал, уж слишком манил аппетитный кусок в тарелке. Повесив куртку на спинку стула, мужчина сел. Дождавшись, пока его примеру последуют остальные, альфа сложил ладони вместе — ритуал, ещё с детства ставший для него будничным. Молится ли альфа в этот момент, Лекс так за всё время и не выяснил, тем не менее, как и Николас, он не притрагивался к еде, прежде чем мужчина не откроет глаза и не произнесёт те самые слова: — Аминь. — Аминь, — произнёс вслед за ним Ник. Взяв покрасневшими после мороза пальцами румяное мясо, Даниель поднёс его ко рту, предварительно смочив пересохшие губы слюной, которой стало в избытке, и впился зубами в хрустящую корочку, выпуская на волю горячий дымок, приятно согревший лицо. Николас даже помычал, причмокивая горячим кусочком, и когда омега перевёл глаза на него, альфа свёл кончики пальцев вместе, изображая «белиссимо». Видя на лице мужчин довольство, омега почти незаметно кивнул, сдерживая дрожащие уголки губ, чтобы не заулыбаться. Значит, не соврала мама, делясь с ним мудростью, и стоило бы запомнить этот ценный урок, в дальнейшем радуя мужчин жареным мясом чаще. — С Днём Рождения, — колеблясь, произнёс омега. — Ум-гу-м, — промычал мужчина с набитым ртом. Сам Лекс за отсутствием аппетита к еде не притронулся, хотя в желудке ощущалась пустота, будто кто-то вытащил изнутри все органы. Зато очень клонило в сон: отяжелевшие веки неприятно ныли, стремясь стиснуться, а тяжёлая голова всё норовила упасть, безвольно склонившись, как завядший цветок. Николас вдруг случайно задел стол коленом, зашипев гремучим змеем, и подостывшая тушка в неглубокой тарелке дрогнула, напомнив омеге о ночном инциденте. Покосившись на Даниеля из-под пушистого веера, так хорошо скрывшего его пристальный взгляд, омега проследил за его меланхоличным видом: он в задумчивом пережёвывании уставился в тарелку, будто в ней происходило что-то интересное. Потемневшие мешки под короткими чёрными ресницами подсказывали, что мужчина страдал от собственных выходок по ночам не меньше, чем Лекс или Николас, учитывая, что альфы порой вставали на ноги даже раньше зари. Интерес снова захватил мысли юноши, подталкивая к горлу давно снедающий вопрос. И то ли расслабляющая обстановка, то ли сонливость, потупившая привычную в общении с альфой нерешительность, но омега не смог сдержать внутри слов: — Даниель, я хотел спросить… — Что? Насчет сегодняшнего утра? — усмехнулся альфа, отвлекаясь от размышлений. — Когда решил подержать свечку? — Н-нет, — смутился юноша, но быстро взял себя в руки. — Вы… Ваши пробуждения ночью, почему так происходит? Вам снятся кошмары? — решился он спросить, слыша в грозном голосе смешливые нотки. — Вся моя жизнь — один большой кошмар, — увильнул от ответа альфа, отрывая клыками от тушки поджаристую кожицу. — А я думал, что сумел стать твоим лучиком солнца. Как жаль, — с наигранной грустью покрутил кулаками у глаз Ник, вытирая невидимые слёзы. В ответ альфа ухмыльнулся, собираясь что-то сказать, но омега торопливо его опередил: — И всё же, это как-то связано с ненавистью к омегам? Если не сегодня, то правды он никогда уже не добьётся, не каждый же день Даниель так спокойно ко всему относился, а может, и единственный. Только он прогадал — альфа резко швырнул мясо в тарелку, ничуть не пожалев сил. Керамическая посуда наклонилась, стукнув краешком о стол, и от звонкого треска вздрогнул даже Николас, застывший с куском мяса меж зубов. — Извините, — огорчённо проговорил омега, опустив нос. И куда его снова понесло, только всё испортил. Он чувствовал на себе давящий взгляд чёрных глаз, будто цепко впившихся глубоко в глотку, мешая дыханию. Хотелось выйти из-за стола, гонимый беспокойным чувством. Только есть ли смысл бежать от зверя, идущего по твоим кровавым следам? Вот и у него нет шансов противостоять альфьему темпераменту; не было смысла убегать и прятаться, всё равно не избежать нападка. Так пусть скалится и лает, Лекс всё вытерпит: и болезненные укусы в самое сердце, и острыми когтями задетую душу. Омега упрямо вскинул голову, готовый обороняться в предстоящей словесной схватке. Только оказалось, альфа на него не смотрел, а, потупив глаза, разглядывал свои скрещенные пальцы. Затем мужчина вдруг кинул взгляд исподлобья, одними лишь чёрными радужками руша всю собранную решимость Лекса. — Я рос в приюте при церкви, — отстранённо прозвучал низкий голос, — жил там где-то до одиннадцати лет. Единственный альфа среди кучи омег. Не надо спрашивать, почему меня не усыновили, ведь альф ещё в младенчестве разбирали, как пирожки. Мужчина проговорил последнее предложение быстро и слегка гнусаво, будто мог найти в лице Лекса насмешку, но омега и знать не знал ничего про приюты. В детстве его не сильно волновали взрослые темы, а после апокалипсиса ни разу не возникло мысли посмеяться над осиротевшими детьми, будь то альфа, омега или бета. — Была снежная ночь. Я любил спать в такую погоду, — взгляд его застыл на окне, меж щелей которого с визгом пытался проникнуть сквозняк, но видел он далеко за пределы стёкол, — когда мело так, что и перед носом ни черта не разглядишь, — альфа слегка тряхнул кудрями, отводя наваждение. — Ну, не суть, в общем, — и перевёл глаза к омеге, — та ночь ничем не отличалась от остальных. Тихая и спокойная. И тут, сквозь сон, слышу стук в дверь. С порывом ветра в окно что-то влетело, разнося по кухне глухой треск по стеклу, и альфа дёрнулся, метнув на звук глаза. В сузившихся зрачках, блеснувших в тусклом освещении, читался неподдельный испуг, какого юноша раньше никогда не видел на вечно угрюмом лице. Даже тогда, в аптеке, будучи между жизнью и смертью, придавленный тварью, мужчина выглядел больше злым, чем напуганным. Николас пару раз ударил согнутым пальцем по столу, имитируя стук в дверь, и мужчина напротив снова дрогнул, возвращаясь в реальность. Зная, как сильно его альфу задевала тема прошлого, по молодости доводя до панических атак даже в дневное время, нельзя было допустить чужому воображению снова окунуться в тот омут: — Так стучали? — Нет, настойчивей. Помню, я тогда озадачился, ведь обычно по ночам детей не тревожили. Но стук неутомимо продолжался. А после и защёлкала ручка. И я услышал его голос, — опустив брови, альфа смочил пересохшие губы. — Голос воспитателя. Молодой, заботливый и справедливый — так о нём отзывались. Так о нём думал и я. Любил, обожал, доверял. Считал почти омегой-родителем взамен родному, который бросил, как ненужную вещь, оставив в роддоме, и сбежал. От глаз омеги не укрылось, с каким напряжением альфа делился сокровенным, как трудно давались мужчине слова. И хотя он старался скрыть волнение за маской безмятежности, лицо его покрылось нездоровым бледным оттенком, а дыхание с каждым словом срывалось. — Он позвал меня по имени, и я… ничего не подозревая, встал с постели, — альфа говорил отрывисто, сжимая пальцы в кулаки, и Николас накрыл одну из рук своей ладонью, отвлекая мужчину от погружения в мучительное воспоминание. — Затем открыл щеколду, хотя и чувствовал неладное, отметив в голосе странную сиплость, и ещё этот… запах, — поморщился альфа, — сладкий, будто кто-то вылил на себя целый флакон сраных клубничных духов. Лекс сидел почти не дыша, замерев подобно прижухшей пташке, и, как околдованный, уставился в тёмные глаза, чёрными дырами утягивающие в самую глубь чужого страха. Он уже понимал, к чему ведёт рассказ, но всё равно в любопытстве раскрыл рот, впитывая каждое слово. — Но ведь это был мой драгоценный воспитатель, мало ли что, как же не открыть, — усмехнулся мужчина, скривив губы. — Омега, что предстал передо мной в ту ночь, был мне не знаком. Растрёпанный. С голыми сиськами. В одних приспущенных панталонах… и с такой безумной мордой на меня уставился, будто выиграл чёртов джек-пот на миллион долларов. А блядская вонь от него исходившая… — резко прикрыв рот рукой, чувствуя подступающую к горлу тошноту, мужчина вскочил, ударив ладонью по столу. — Дан, тебе плохо? — взволнованно спросил Николас, поднимаясь вслед за ним. Но мужчина качнул головой, утихомирив судорогой сведённую глотку, и глубоко втянул воздух. Ненавистное лицо, охваченное похотью, что в воспоминаниях его виделось отвратительнее любой истерзанной твари, никак не хотело растворяться. Пришлось до боли сомкнуть веки, прежде чем перед собой он увидел лицо не менее отталкивающее. — Нужны подробности того, что эта течная тварь делала с ребёнком дальше? — отдышавшись, спросил он, холодом впиваясь в голубые глаза. — Н-нет, — замотал головой омега, продолжая ошеломлённо наблюдать за альфой. Подумать только. Как взрослый омега мог видеть в ребёнке альфу, способного его удовлетворить? А ведь Лекс особо никогда и не задумывался о своей природе. Пусть в течку и впрямь становилось невмоготу, и тело полыхало диким желанием, наравне с животными отбрасывая здравый рассудок, но чтобы опускаться до таких крайностей… Но неужели всё настолько трагично? Если подумать, Лекс перенёс куда больше горя. Сначала предательство альфы, обещавшего защиту, а впоследствии бросившего его умирать; потерю родной семьи, которую убили чуть ли не у него на глазах; практически был изнасилован Гленом, оставившим после себя тёмный отпечаток в душе. Но омега всё это пережил, оставил позади, двигаясь дальше. И уж точно не возненавидел всех альф только потому, что ему попались подонки. Что же получается, сильный, уверенный в себе мужчина не смог переступить через прошлое? Так и остался тем ребёнком в снежной ночи, раз за разом переживая насилие? Поэтому он так ненавидит омег? А может, то не ненависть вовсе, а страх? Мысли мелькали одна за другой, и омега нахмурился, наконец поняв, почему всё это время альфа пытался от него избавиться. — Чёт жарко мне, пойду прогуляюсь, — засуетился мужчина, чувствуя себя уязвлённым во внимательных глазах. «Ты же только пришёл», — вертелось у Ника на языке, но он не стал озвучивать, зная, что Даниель всё равно сбежит, прямо как в тот день, когда рассказал эту же историю ему. Правда, тогда он избегал его целую неделю, как большой сообразительный зверь водил кругами, но поймать себя не позволял. И сейчас Николас надеялся, что ему с омегой не придётся бегать неделю по роще, светя свечкой за каждое дерево. Лекс порывисто поднялся, больно задевая край стола бедром, и, кажется, очередная деревяшка уже не в первый раз оставит на коже синяк. Но всё неважно. Он просто обязан высказать мужчине слова в свою защиту: — Даниель! — окликнул он одной ногой ступившего за порог альфу, и когда напрягшийся мужчина нехотя повернулся, уверенно произнёс: — Я не такой, как тот омега! На лице альфы будто нависла тень, и, ненадолго задержав на юноше задумчивость, он резко кинул: — Все вы не такие, пока течка в башку не вдарит. Дверь хлопнула, но юноша не спешил опускаться на место или не мог. Упёршиеся в стол руки не разгибались, а тело хватала дрожь от переизбытка чувств. — Малыш, — позвал мягкий голос, — расслабься. — Ник… — выдохнул омега, опустив плечи, — теперь мне точно конец? Он так посмотрел страшно. — Даниель не любит, когда копаются у него в голове. Даже я избегаю разговоров о … — недоговорил альфа, осознав свою ошибку. Голова юноши опускалась всё ниже под тяжестью уныния, и мужчина смягчился в голосе. — Но раз он решился рассказать, значит, смирился и принял тебя в команду. Это надо отметить, — альфа похлопал по сидушке стула, — поэтому сядь, поешь. Ты такую вкуснятину приготовил. — Я не голоден, Ник… — вздохнул юноша, присаживаясь на место. — Лекс, ты должен кушать, чтобы были силы для… стой, кажется, у меня дежавю, — усмехнулся мужчина, пытаясь поднять омеге настроение. Светлая прядь скользнула из-за уха, не удержавшись под наклоном головы, и Николас потянулся к слегка завившимся после улицы волосам. Чёрт возьми, как же ему нравилось касаться этих светлых и мягких локонов. — Знаешь, я даже немного ревную. — Ревнуешь? — спросил омега, сдув с глаз парочку упавших волосинок. Николас старался с аккуратностью перебирать его путаницу на голове, но иногда всё же тянул за непослушные волоски, заставляя губы в искажении дрогнуть. Но ради минутки нежности и теплоты больших ладоней, в которых чувствовалась ласка и защита, он готов был потерпеть. — Мне понадобилась целая канистра пива, прежде чем Дан рассказал о себе, а ты просто спросил, и он ответил, — вновь усмехнулся альфа, заводя пряди обратно за ушко. Но омега взметнул голову, опалив его возмущённым взглядом, и белёсая волна, щекоча пальцы, соскользнула с ладони. — Ничего себе «просто», — фыркнул омега, сузив веки. — С такой простотой и поседеть можно! — Не злись, малыш, — в ответ улыбнулся мужчина и неожиданно для юноши, как и для самого себя, потянулся губами к хмурым морщинкам меж сведённых бровей, которые, конечно же, сразу ушли вверх в удивлении. Но альфа не дал вновь возникнуть неловкости, сразу сменил тему: — Пока Даниель остывает, может, поможешь мне расчистить дорожку от снега? — Да… конечно, — еле слышно произнёс омега, потянувшись пальцами к месту, где всё ещё чувствовалось прикосновение тёплых губ. — Но сначала ты поешь, — мужчина придвинул тарелку ближе к краю стола и пару раз стукнул указательным пальцем рядом, жестом говоря: «Приступай». — А я пока схожу в соседний дом, вытру кровь после разделки. Юноша согласно кивнул и проводил альфу взглядом, затем вздохнул над тарелкой остывшего мяса и всё же заставил себя откусить кусочек. Красноречиво хмыкнув, он признал, что всё-таки не зря пыхтел над готовкой, всю одежду пропитав дымом, зато праздничное угощение вышло сочным, и пусть уже не источало тёплую вуаль пара, но вкус отдавал чем-то… домашним? Когда большая часть тушки была съедена, юноша отодвинул тарелку, решив, что этого достаточно для удовлетворения данного Ником задания. Сам альфа ещё не явился, так что омега прошёл к дивану и умостился в свой любимый уголок, накрывшись по шею шкурой. На шерсти ещё оставался запах утренних событий, но даже и не верилось, что сегодня здесь происходили постыдные вещи. И он совсем не имел в виду секс между альфами. Только своё поведение, не свойственное ни его характеру, ни принципам. «Все вы не такие, пока течка в башку не вдарит», — пронеслось в его мыслях, и омега нахмурился, почувствовав в душе неприятный укол. Он назвал себя не таким, но, тем не менее, несколькими часами ранее сам и опроверг брошенные с такой пылкостью слова. Когда, не сдержав похоть, вторгся, куда его не звали. Может, и не отличается он от того воспитателя, и Даниелю правда есть за что его ненавидеть? А ещё эти странные отношения с Николасом. Альфа всё больше вторгается в его мысли, захватывая собой размышления перед сном, и всё чаще Лекс хотел его прикосновений, желая бесстыдно плавиться в тёплых ладонях. Возможно, альфа заметил те скрытные взгляды, что казались омеге невинными, иначе почему мужчина начал переступать грани, которые вычертил Лекс? Оставленный альфой ещё совсем недавно поцелуй, будто фантомом залёг меж бровей, и омега вновь провёл по коже пальцами, устало вздыхая. Имеет ли он право ответить взаимностью на выказанное внимание? Имеет ли право на счастье возле желанного альфы, снова не став Даниелю врагом? Омега приспустился пониже, опустив тяжёлую голову на подлокотник. Кажется, сегодня его мысли посещают слишком много вопросов, и он снова вздохнул, лишь на секунду прикрывая глаза. А открыл уже в середине дня, когда вернулся Даниель, громко хлопнув дверью. Альфа стоял у порога, окровавленный в руках и ногах, крепко сжимая нож. И не описать тот спектр ошеломления на заспанном лице, с которым Лекс вскочил с дивана, подумав, что альфа мог наложить на себя руки. Но, может, то вовсе и не кровь Даниеля. Слишком тёмная и густая для свежих ранений. Когда сверху спустился Николас, задав очевидный вопрос, мужчина с особым энтузиазмом рассказал, как шёл по роще и наткнулся на чью-то нору, и, обнаружив внутри прыгуна, сложившего конечности подобно лягушке, альфа не поленился его заколоть. Благо больше сюрпризов за день не случилось. Зима продолжала идти своим чередом. Перетекая из буйного снегопада в штиль, позволяя немногочисленным теплокровным обитателям изредка наслаждаться чистым небом и согревающими лучами солнца. В ночном же мраке, когда холод безжалостно кусал за пятки даже под тремя шкурами, за окном мерцало нечто прекрасное. Северное сияние. Светящиеся дуги и ленты перемещались по небу, будто живое разноцветное полотно, меняя форму и переплетаясь между собой. То плавно скользя, то резко взмывая вверх, они оставляли после себя призрачные следы. Лекс и не знал, что за его спиной ночью происходило такое волшебство, ведь мало можно увидеть, любуясь лишь стеной перед носом. Но когда мороз стал свиреп настолько, что омега сворачивался в клубочек, лишь бы сохранить крупицы тепла, Николас настоял на том, чтобы юноша спал посередине. Даниель не возражал, видя в ситуации необходимость. И всё бы хорошо, теперь Лекс, подобно кусочку льда, плавился меж двух горячих тел. Только вот панические атаки Даниеля никуда не делись, и омеге приходилось участвовать в успокоении тоже. Касаться крепких мышц, что под его ладонями дрожали, подобно горному обвалу. Произносить слова шепчущей лаской, стараясь выдворить из чужих мыслей страх перед былым. Конечно, он сомневался, что его помощь и правда имела смысл. Ведь голос Николаса перебивал его почти беззвучный лепет, и ладони у альфы всяко больше, но всё же, когда мужчина успокаивался, благодарно выдыхая, Лекс и сам чувствовал внутри умиротворение. Вскоре и неловкость, что встала между старшим альфой и омегой ещё с того утреннего признания, угасла. Даниель снова вернулся к привычному себе — невыносимому хаму, что без жалости ранил словами, будто остриём рапиры. Однако теперь Лекс хотя бы мог дать оправдание его поведению и успешно научился парировать некоторые колкости. Зимние ночи меланхолично сменялись днями, а дни приносили обыденную рутину: наколоть дров, добыть еду, потом её приготовить, предварительно разделав. Убрать с крыши дома и тротуара лишний снег. Обойти периметр, осматривая баррикады. Из развлечений были только книги да разговоры, в редких случаях — игры в снежки. Так продолжалось до самой весны. И когда солнце засветило золотом, пробуждая город от холодного объятия зимы, а снег постепенно оттаял, обнажив после себя свежие ростки травы, в роще зарычали твари. — Иш как горлят, упырины, — пробормотал Дениель, поднимая с земли завалившуюся с баррикады проволоку. — Весна, — усмехнулся Николас, придерживая железные прутья, пока второй альфа их скреплял. — Я по ним даже соскучился. — Ага, давненько я не скользил ботинком по мозгам, — ухмыльнулся Дан, проверяя надёжность крепления. В ремонте баррикад уже смысла никакого не было, ведь скоро они покинут поселение. Но в первые недели после спячки твари вели себя особенно буйно, перестраховаться не помешает. — А я бы предпочёл их больше не слышать, — добавил омега, наблюдающий сквозь сетку за рощей, где среди ещё голых деревьев мелькало движение. — Могу отрезать тебе уши, — ехидно хмыкнул мужчина, отряхивая ладони от ржавчины. — Отрежьте лучше себе язык, — огрызнулся парень, скрестив руки. — О-о-о, Дан, а малыш-то кусучий стал по весне, — от души рассмеялся Николас, нежностью серых глаз пройдясь по нахохлившемуся юноше. — Сучий, — съязвил альфа. — Слышь, умник, ты выбрал шмотьё? Через несколько дней в город выдвигаемся, чет я не увидел, чтоб ты готовился. — У меня не так много вещей. Я успею, — и на скептический взгляд добавил: — Правда, не беспокойтесь. — Как знаешь, — бросил мужчина, переходя с Николасом к следующей баррикаде. Омега вдохнул свежий воздух, ещё не тронутый мерзким смрадом от тварей, и протяжно выдохнул. Скоро он покинет это место. Дом, в котором родился и вырос. С детства знакомые улочки, по которым он бегал раньше с друзьями. Деревья, хранившие в своей коре как счастливые воспоминания, так и тяготы последних лет. С его уходом поселение полностью вымрет, останутся только твари, которые наверняка рано или поздно заполнят пустующие дома. А ведь он так и не похоронил семью. Просто не решился войти в собственный дом. Боялся увидеть разлагающиеся тела, знает, что не выдержит и расплачется, отяжеляя перед уходом душу. Когда он спросил про маму, альфы заверили, что её тело закопано в земле. Они наверняка знали, что Лекс не станет проверять. Но по глазам Даниеля легко можно было определить ложь, альфа и не старался скрывать, в отличие от Николаса. Впрочем, стоит ли на него сердиться, мужчина просто не хотел, чтобы он переживал. — Малой, иди помоги, — позвал Даниель. — Да, — отозвался омега, уводя глаза от рощи. И всё-таки, если он взглянет на себя из прошлого. Практически не приспособленного к жестокости современного мира. Нерешительного и вечно жующего сопли. Пугливого щенка, который то и дело подводил близких ему людей. Но сейчас, за месяцы набравшись мужества и день за днём упорно тренируясь, Лекс чувствовал в себе перемены. Он больше не прятал взгляд за россыпью волос. Не боялся высказывать своё мнение и смело предлагал идеи. Даже походка и та стала уверенней. Разве что омегу мучили сомнения, сможет ли он не растерять все эти приобретённые качества, столкнувшись лицом к лицу с буйной тварью. Но даже так, сейчас Лекс был уверен в одном — он больше не просто найдёныш из дряблого шкафа, теперь он по-настоящему стал частью команды. И обязательно будет в ней полезным.