Осталось лишь помнить

— Ш-ш, Дани, тише-тише, — заботливый шёпот где-то за спиной дошёл до омежьего уха сквозь дрёму. За окном царила глубокая ночь, и в слабом свете луны свирепствовал буйный ветер, с разбойным свистом ударяя по деревянным ставням, которые, будто прося впустить, стучали по брусьям. Омегу клонило вновь отдаться во власть красочных сновидений, но дрожью ходившая кровать и рваное дыхание, доносящееся за спиной, всё больше вырывали его из пут сна. Лекс не знал причину, по которой Даниель просыпался посреди ночи в паническом стенании, и соврёт, если скажет, что начал привыкать к его внезапным приступам. Бывало, альфа ни с того ни с сего начинал брыкаться и, не жалея гневных слов, размахивал руками, будто отгонял кого-то невидимого. В такие моменты Лекс весь в волнении замирал, пока Николас старался как можно скорее утихомирить мужчину. Оставалось только догадываться, что могло терзать душу альфы, до помутнения рассудка заставляя бояться. — Всё хорошо, Дан? — тихо удостоверился Ник, когда мужчина пришёл в себя. — Д-да… — дрогнул в полушёпоте басистый голос. — Да, — уже уверенней выдохнул он. Лекс почувствовал, как над ним нависло сильное тело, опалив тёплым дыханием, а затем на плечо легла одна из шкур, сползшая, когда мужчина отползал в сторону Даниеля. По волосам невесомо прошлась ладонь, утягивая вслед за собой лёгкую улыбку с пухлых губ, и омега умиротворённо вздохнул, наконец проваливаясь в жданный сон.

***

Когда юноша разлепил глаза, в комнате было ещё темно. Обычно согревающего тепла с боку сейчас не ощущалось, и по телу прошлись ледяные мурашки, словно голодные блохи, впиваясь в разморенную кожу. Не сразу он догадался, что лежит в постели один. Поднялся тоже не сразу, лишь выждав время, когда первый блик просыпающегося утра коснулся окна. Укутавшись в медвежью шкуру, он ступил за порог спальни. Обоняния сразу коснулся дурманящий аромат, дрожью взбудоражив заспанное восприятие. Не успел он толком сообразить, как почувствовал меж ног тёплую, тянущуюся капельку, тут же впитавшуюся в нижнее бельё. Встрепенувшись, омега лихорадочно вспоминал, на какой сезон намечена была течка, и в облегчении выдохнув одними лишь губами «лето», влажным языком прошёлся по пересохшим губам. Нет, это не течка, он просто возбуждён так, как ещё никогда не был. Сладостью ли горькостью поманило вниз, лишая воли охваченное пылкостью тело. Уже и не чувствовалось холода, пронизывающего до самых костей, только зов инстинктов, лишающих рассудка. В волнении упустить наслаждением тянущийся шлейф, натянутым прутом осевший где-то внизу живота, он ступил на лестницу, ведомый охваченным желанием. Миновав последнюю ступень, омега открыл картину, наверняка не предназначенную для его глаз. У дивана сквозь пелену полумрака виднелась мускулистая спина, которая в лёгком наклоне покачивалась в такт хаотичным движениям подтянутых и совершенно голых ягодиц. Альфа упирался о пол коленями и гортанно порыкивал, властно обхватывая руками слегка видневшиеся под ним бёдра. По обеим сторонам его коленей раскинулись ещё две мощные ноги, при каждом толчке поджимая елозившие по дереву пальцы. Николас принимал в себя чужой член тихо, лишь на глубоком входе постанывал, прогибаясь в пояснице. Лицо мужчины пряталось в шкурах, мёртвой хваткой стиснутых в кулаки, оставляя виднеться только рыжую макушку, мелькающую за широкими плечами. После особенно сильного толчка рука рыжего альфы резко ухватилась за нагую ягодицу, и Даниель замер, прекращая развратные шлепки, что чуть ли не оглушающим эхом доносились до ушей омеги. Ласкою пальцев пройдясь по вздымающейся спине, альфа отцепил впивающиеся в ягодицу ногти и в обманчиво медленном движении чуть отстранился, чтобы вновь двинуть бёдрами вперёд, вырывая из уст мужчины протяжный стон, растворившийся где-то в плотной шерсти шкуры. Лишь когда с уголков губ скатилась влага, холодными царапинами скользя к подбородку, омега вдруг сообразил, что уже пару минут стоит с открытым ртом, изрядно наполненным слюнями. Алой краской смущение коснулось щёк, и он до белых искр зажмурил веки, стыдливо ловя ушами очередной стон. Здесь его быть сейчас не должно. Не для него витает этот полный желания феромон, не тот, что пытается подчинить волю другого альфы, заявляя о своей доминантности, другой, ласкающий тело и дух, в стремлении доставить удовольствие. И надо бы ему тихонько уйти, подняться наверх и ждать, пока кто-нибудь из альф заглянет в комнату, дав знак, что соитие подошло к концу. Потом они все вместе, как ни в чём не бывало, сядут завтракать, и омега не станет поглядывать на альф сквозь ворох пышных ресниц, вспоминая, как хотел быть зажатым меж их горячих тел. Да, поступить так будет правильным решением. Но… сколько ещё альфы будут придаваться утехам за его спиной? Сколько раз будут делиться теплом, оставляя Лекса мёрзнуть в холодной постели? «Нет, так не пойдёт!», — в душе взбунтовался голос, хмуростью бровей призывая к решимости. Глаза его широко распахнулись, ударяясь о слепящий свет рассвета, но он всё равно шагнул вперёд, снимая барьер дозволенности, туда, где сквозь размытость прищуренных век сейчас происходило действо. Шаг, ещё шаг, и вот он уже почти около отодвинутого стола, за которым теперь можно хорошо разглядеть, как мощными толчками альфа вбивался в чужое нутро. Как пышет жаром покрытая испариной кожа, поблёскивая в тусклом свете. Как в удовольствии Николас сам подмахивал бёдрами, чуть ли не стукаясь отяжелевшими яичками друг о друга. Даниель опустил грудь ниже, продолжая короткие рваные толчки, и потянулся к изнывающему естеству Николаса, дугой выгнувшегося в преддверии кульминации. До того дыхание омеги сдавило среди возбуждающих запахов, что следующий вдох пришлось делать уже ртом, из которого поневоле вдруг вырвался шумный тянущийся стон, больше напоминающий скулёж. Даниель тут же замер, остановив движение где-то на выходе, и, отняв руку от чужого члена, стремительно обернулся через плечо, где и замер омега, от неожиданности обронив медленно сползшую к ногам шкуру. Их глаза встретились, и альфа приподнял в оскале губу, пропуская через зубы учащённое дыхание. — Дани? — томно прохрипел Николас, с блаженной улыбкой повернувшись, и, будто смерть увидав, изменился в лице. — Лекс? Они стояли так несколько секунд в диком мареве феромонов, кидая друг на друга озадаченные взгляды, прежде чем, пересилив себя, неуверенным шагом омега прошёл к дивану и уселся в уголок, поджав под себя ноги. Верно, никто его не приглашал, и назови его кто третьим лишним — не прогадает. И пусть приличный омега ни за что не стал бы так нагло вмешиваться в личную жизнь друзей, только станет ли приличный омега вообще желать своих друзей? Желать, чтобы его вот так же опустили грудью на диван, бесцеремонно разведя ноги, и до красных пятен ласкали со всех сторон, а потом его нутро с податливостью пустило бы в себя альфий член. Не важно чей, Даниеля или Николаса, хотелось обоих. Так может ли он назвать себя приличным? Заметив по одурманенному взгляду, что оскал на омегу действий не возымел, Даниель хотел сорваться с места. Скрыться с глаз, пронизывающих гнилью их с Николасом сокровенность. Но помедлил и почувствовал, как сильная рука упёрлась в бок, сантиметр за сантиметром выталкивая из плотно обхватывающего кольца мышц. Сопротивлением он встретил этот предательский жест, но Николас, спрятав лицо в шерсти шкуры, решил сам соскочить с члена, двинувшись вперёд. Недовольно засопев, мужчина нахмурился, схватившись за кисть, упёршуюся в бок, и завёл напрягшемуся альфе за спину, вызвав у того сдавленное шипение. Нет уж, не сегодня. Никакой омега не помешает ему получить своё. Николас сам решил отдаться в спальном доме, так чего теперь таится, будто за грехом застанный. Кинув на омегу злостный взгляд, словно кинжалом протыкая чужие глаза, альфа выпрямился в спине, слегка размяв плечи, и кивнул густой бородой вниз, обращая внимание юноши туда, где в блеске смазки скреплялись их с Ником узы. И омега посмотрел. Тёмный, покрытый венками член, такой крупный и длинный, что сморщенную сардельку Френка теперь и членом-то не назовёшь, выглядывал почти до головки из подрагивающих ягодиц. Из влажной дырочки вновь обильно потекла смазка, пачкая и без того мокрую ткань, и омега покрепче стиснул ляжки, зажимая меж них изнывающие яички. Хотелось снять давящие в паху штаны и освободить лишённый свободы пенис, но он не решался, продолжая заворожёно следить, как подёргивается чужой член. Резкое движение вперёд и вскрик не ожидавшего толчок Николаса заставили Лекса пискнуть, испуганным взглядом устремляясь к рыжей макушке. — Дан, чтоб тебя! — рыкнул мужчина, всё же подняв голову, возмущенным прищуром огрев нависшего над ним альфу. Даниель протяжно выдохнул. Отпустив его руку и почувствовав свободу, альфа попытался приподняться, стараясь не встретиться с омегой взглядом. И о чём он вообще думал, когда предложил заняться сексом здесь? «Не хочу идти в чужой дом. Я буду тихим, давай в гостиной», — так он сказал, когда они вместе вышли справить нужду. Что за позор, на глазах у омеги стоять раком, пока в его заднице орудует чужой член. И это он-то хотел выглядеть в глазах Лекса достойным? В отвращении к себе, с губ его вновь сорвался досадный рык, и, возможно, принятый Даниелем на свой счёт. Иначе почему альфа снова не даёт ему встать, надавив на лопатки? Что ж, он сам виноват, так пусть расплатой тому будет унижение. Разведя пошире ноги, Николас двинулся назад, вбирая в себя возбуждённую плоть до основания, продолжения уже толком не хотелось, но на удивление его собственный член всё ещё крепко стоял, голодный до разрядки. Даниель не заставил ждать, чувствуя его покорность, и снова начал двигаться, мало-помалу набирая темп. Смотреть на омегу по-прежнему было стыдно, ощущая себя в его глазах не альфой, а опущенным ничтожеством, которого уже и не назовёшь мужчиной. Тело же его, врознь мыслям, подставлялось под ставшими резче толчки, и с губ снова слетали стоны, уже не таясь, разлетаясь по дому. К чёрту раздумья, не первый раз в нём разочаровываются омеги. Сосредоточившись на ощущениях, яркой молнией гулявшей по телу при каждом толчке, нос вдруг уловил тоненький цветочный аромат. Во всём этом океане тяжёлых альфьих запахов он был словно глотком свежего воздуха, трепетом связывая мышцы в паху. Без сомнений, Лекс тоже сейчас возбуждён и бесшумно наблюдает, истекая сладким омежьим секретом, наверняка уже обильно пропитавшим нижнее бельё. Прильнуть бы сейчас меж стройных ног да ошалело упиваться манящей влагой, ни одной каплей не ускользнувшей мимо юркого языка; вобрать в жаркий рот аккуратные, бархатом обвитые яички, а затем пососать маленькую розовую головку, истекающую желанием. И когда омега, на пределе изнывая, сам встанет на четвереньки, опуская голову к подушкам, со всем доверием открываясь для проникновения, он доказал бы, что рождён альфой не просто на словах. Тем временем Даниель ускорил толчки, почувствовав сгустившийся аромат готового излиться возлюбленного. Ускорил, но не успел довести себя до предела, прежде чем Николас дёрнулся вперёд, впечатываясь носом омеге в ягодицу, и застонал, содрогаясь в сладостной истоме. Пульсирующее колечко мышц приятно сдавило член, пока альфа под ним изливался, выплёскивая на пол всё накопившееся возбуждение, но для его собственной разрядки этого было недостаточно. Наблюдая, как партнёр восстанавливался в дыхании, потираясь лбом о ногу омеги, который напуганной мышью не смел шевельнуться, альфа покинул горячее тело, позволив мужчине осесть на пол. И взяв в ладонь свой изнывающий член, наклонился к влажным рыжим волосам, яростно задвигав рукой. Чёрт его дёрнул поднять глаза кверху, где голубизной летнего неба взгляд наблюдал за его ублажением. Властный оскал застыл на губах, и тут же с утробным рыком, клокочущим из самой души, он впился клыками в расслабленную, будто для метки подставленную шею. И в дрожи задев ногой стол, что с жутким скрипом заверещал в ушах, альфа кончил, отпуская стиснутую до крови кожу. Понадобилось около минуты, чтобы успокоить бушующее сердце, затем мужчина поднялся, не стесняясь предстать перед смущённым лицом юноши с набухшим узлом, и, не выронив ни слова, ушёл наверх, оставив два замерших тела слушать стук поднявшейся за окном вьюги. Через ткань штанов проникала стужа, и тонкое влажное бельё неприятно липло к коже. Лекс старался не обращать на дискомфорт внимания и не заёрзать ненароком задницей, тревожа уткнувшегося лицом в диван Николаса. На светлой коже альфы проступили крупные мурашки, и омега задался вопросом, почему мужчина не встаёт, продолжая терпеть холод. Не уснул же он? А что, если так. Шкура, которую он уронил, всё ещё лежала на полу, и омега решил укрыть ею альфу, пока тот не окоченел от холода. Но как только носки коснулись скрипучего пола, мужчина вдруг заговорил: — Мерзко было, да? — Что? — переспросил юноша. Голос альфы поглощала обшивка дивана, от того слова слышались глухо и невнятно. — Когда альфу трахает другой альфа. Наверно, мерзкое зрелище, — повторил мужчина, наконец подняв голову. Губы его кривились в усмешке, но в глазах отчётливо читалась печаль. — Н-нет, — просто ответил омега, застигнутый врасплох. — Брось, Лекс, скажи правду. Не хочу, чтобы между нами возникла недосказанность, — настоял альфа, присаживаясь на диван. Он поднял с пола свои штаны, стянутые Даниелем в прелюдии, и принялся медленно их выворачивать, лишь бы не смотреть юноше в глаза. «Педик. Фу, ты что, хочешь быть омегой? Баба», — так обзывали его омеги с поселения после раскрытия их с Даном отношений. И Николас до последнего пытался оттянуть момент, когда Лекс воочию увидит подтверждение альфьей связи, чтобы снова не услышать больно ударяющие в сердце слова. Член альфы лежал меж ног наполовину напряжённый, переходя у основания в узел, и Лекс отвернулся, сыскав в себе хоть какую-то долю приличия не глазеть на голого мужчину. Подобрав шкуру, омега торопливо повернулся, ощущая на себе внимание, но застать взгляд серых глаз не успел, слишком резко альфа мотнул головой вниз, только отросшая чёлка и колыхалась. С губ сорвался тихий вздох, в котором крылась толика разочарования. Николас не доверял ему. Неужели весь его светлый улыбчивый вид — лишь образ, за которым в глубине души таился страх быть отвергнутым? Аккуратно подойдя к дивану, чтобы не наступить на разбрызганное по полу семя, омега накинул шкуру мужчине на плечи. В душе скреблись кошки, видя альфу таким безжизненным и сгорбившимся, пальцы сами потянулись к склонившейся голове, с искренней бережностью пройдясь по прохладным медным волосам. — Ник, — мягко позвал омега, всё же обращая глаза альфы на себя, — я правда не считаю ваши с Даниелем отношения чем-то гадким, — сказал он уже с большей уверенностью. — Хотя, мне кажется, можно было найти кого-то поласковее, — вырвался смешок, пусть и несколько нервный. Николас посмотрел скептически, будто всё ещё ждал подтверждения своему вопросу, но, не найдя в голубых глазах издёвки, всё же натянуто улыбнулся, покачав головой. — Не могу ничего придумать в его защиту, — в сдержанной усмешке ответил он. — Но скажу лишь — ласковым он быть умеет. — А мне кажется, он брал тебя против воли, — сведя брови, возразил омега, и почувствовал, как розовеют щёки. Так необычно было обсуждать секс с альфой, когда тот сидит перед ним голышом, да ещё и с надутым узлом. Чего уже говорить про его собственные трусы, которые можно выжимать, как губку. И хотя пальцы на ногах начало сводить от гуляющего по полу сквозняка, невзирая на тёплые носки, снова сесть на диван он не решился. — Просто Даниель любит доводить дела до конца, — сообщил альфа, не заметив его конфуза. — Никто не ожидал, что так получится. — Прости. Я не должен был спускаться, — отвёл глаза юноша, вспомнив, с каким рвением он перешёл грань. — То будто был не я. Лекс опустил голову, понурив плечи, и выглядел таким виноватым, что в груди Николаса защемила совесть. Он правда обвинил во лжи этого искреннего юношу, что с такой серьёзностью волнуется за его удовольствие? Хотелось заключить его в объятья и прижать так крепко, чтобы у омеги не осталось ни единого сомнения в своей невиновности. Только вряд ли парень оценит его порыв, особенно когда вблизи учует запах пота вперемешку с феромоном Даниеля, который так и вопит о принадлежности Николаса ему. И будто о себе услышав, тяжёлым шагом мужчина спустился вниз, и, кинув на Ника весьма красноречивый взгляд, в котором читалось — «какого хрена ты всё ещё не одет», альфа прошёл мимо, не задержав на омеге глаз ни на секунду. — Я бегать, — буркнул он и скрылся за хлопнувшей дверью, оставляя за собой морозный осадок, разгоняющий остатки феромонов. — Бегать? В такую погоду? — спросил Лекс, беспокойно взглянув в окно, в которое по узорчатым от мороза стёклам бились крупные хлопья снега. — Он каждое утро бегает. А сегодня так уж точно никакая погода не посмеет его остановить, — усмехнулся альфа, обратив внимание к своим ногам. Узел практически спал, прекратив причинять неудобство, и мужчина, наконец, приступил к одеванию. — А что такого сегодня? — спросил юноша, увлечённо рассматривая баночку с какой-то жидкостью на столе, пока альфа мелькал голой задницей, натягивая трусы. — У нашего ворчуна день рождения, — признался Ник, просовывая в штанину ногу. — Он не любит праздники, потому я не собирался говорить. Но пусть между нами секретов не будет, — подмигнул он. — День рождения — это важная дата! Как можно такое таить? — шутливо надул губы омега. Хотя ему и правда стало немного обидно. — На самом деле, мы понятия не имеем, какое сегодня число. Ни календарей, ни телефона, — вздохнул альфа, протискивая взъерошенные волосы в горловину холодного свитера. — Решили, что декабрь будет начинаться с первого снега, а зима — до первых почек на деревьях. — Мы тоже за числами не следили, просто жили, как жилось, — сказал юноша, увидев в памяти момент, где мама протягивала к нему руки и обнимала, нашёптывая на ухо поздравления, хотя Лекс не понимал, по какому принципу она выбирала для праздника тот или иной день. — Малыш, а ты когда родился? Двадцать лет — такая всё-таки дата, пропустить никак нельзя. — В конце августа, думаю, теперь уже не важно, какого числа, — улыбнулся омега, осознав, как внимательно его слушает альфа. — Что ж, подумаем над подарком, как время придёт, — кивнул мужчина, откладывая в памяти важное событие, и прошёл к окну, придавив ручку покрепче к низу. — Холодно здесь, поднимайся-ка ты в спальню. А я схожу в соседний дом, чан с водой подогрею да оботрусь. — Ты не сказал, в каком месяце родился, Ник, — напомнил юноша, потоптавшись на месте, спасая пальцы от ледяных укусов. Николас загадочно хохотнул и, видя озадаченность на юном лице, ответил: — В феврале, но, — вытянул он указательный палец кверху, — 29-го*. — Серьёзно? — усмехнулся юноша, пряча меж смешинок в глазах недоверчивость. — Тогда ты особенный, Ник. — Для тебя, надеюсь? — спросил альфа, пропустив в слова игривость. Лекс недоумённо похлопал ресницами, а когда понял суть сказанного, смущённо улыбнулся, отводя глаза в сторону. Мужчина и сам не ожидал необдуманно брошенных слов, потому поспешил заполнить возникшую неловкость: — Ладно, пошёл я на улицу. И ты не задерживайся, озяб весь. — Эм, да, хорошо, — заторможено кивнул омега. Хотелось признаться, если не альфе, то хотя бы самому себе, что услышанные слова согревали не хуже шерстяного одеяла, словно разжигая в душе яркий костёр, но Лекс всё равно всё ещё чувствовал преграду, не позволяя себе пересечь черту. Уже поднявшись до середины лестницы, омега вдруг спохватился, что хотел же попросить мужчину об услуге, и, прежде чем он бросился вниз, чтобы успеть ранее, чем альфа выйдет за дверь, он крикнул: — Ой, Ник, погоди, у меня есть просьба.