Тени на серебряных парусах

      Ардору шесть. Он часто прячется среди огромных цветов в саду, тёплым пятнышком среди яркой зелени, скрываясь от матери. Он замирает, прислушиваясь к её шагам, к легкому скрипу песка под её сандалиями, а сам чувствует, как солнце пробивается сквозь листья и согревает его. Отец издалека, через окна раскалённой кузни, где всё светится жаром и искрами, замечает мальчишку и посмеивается про себя, но не зовёт. В саду так пахнет, что голова кружится, и всё над ним – небо, ветки, пушистые соцветия – кажется, вертится в круговороте, будто вот-вот подхватит и унесёт его ввысь, прямо к облакам.       Ардору уютно. Он жмётся к брату, как тёплый, ласковый котёнок, слушая тихие переливы лиры, её звуки кажутся ему лёгкими и манящими, как дыхание вечернего леса. И он уже знает, что завтра на рассвете его ждёт Феанаро, дедушкин отец, и от одной только мысли об этом вся его суть пылает, искрит нетерпением. Ему не спится, он ворочается в постели, пока не ощущает на макушке мамину ладонь — мягкую, тихую, как сама ночь. Слыша шорохи птиц за приоткрытым окном, он наконец засыпает, и его сны мягки, как шерсть.       Ардору немного больше десяти. Теперь ему хочется чувствовать себя самостоятельным. Но вот сестра снова кутает его в свои ткани, окружает прозрачными отрезами, и, стоя напротив, придирчиво оглядывает его — задумчиво, словно сама размышляет о чём-то своём. Ему это надоело, и он недовольно ворчит, потирая грубые ладони, на которых уже проступили первые мозоли. Арвина смеётся, её смех легкий, серебристый, как свет на воде, и, не удержавшись, она зарывается ладонями в его волосы, ласково перебирая пряди. Она ластится к нему, как кошка, целует в щеки и, глядя куда-то вдаль, уже уносится в свои грёзы. От нее остаётся лёгкий и почти незаметный шлейф цветочных ароматов садов Лориэна.       Линдорину немногим больше шестидесяти, но он подхватывает Ардора, подбрасывает вверх, и светлые пряди мальчика падают брату на лицо. Эльдамар, их город, наполнен привычным шумом, звоном, весёлыми криками и смехом. Внизу, на улицах, шумит жизнь, полная знакомых и родных звуков, всё вокруг тёплое, уютное, впитанное с детства. Ардор вскидывается, бросается к Финвэ, оставляя брата позади. Ему хочется дотянуться до всего, что его ждёт, до радости, которой полны эти улицы, до всего света, что манит его навстречу.       Ардору исполнилось тридцать, когда на свет появился его младший брат. Это был не простой момент для него — волнение, тревожное и трепетное, заполняло его грудь. Он смотрит на крошечное тельце, которое мирно спит за балдахином на родительской кровати. Его лицо чуть смягчается, но взгляд остаётся настороженным — всё в этом младенце ещё ново и непонятно. Ардор уже не ребёнок, но в такие моменты что-то тянет его обратно, к материнской ласке, и он, забывшись, вздыхает, не отводя глаз от младшего брата. Мать, уловив этот едва заметный призыв, нежно шепчет ему на ухо: "Инфиар", — и, обняв, тихонько прижимает его к себе. Ему и правда становится немного легче, и, сдерживая улыбку, он переводит взгляд на маленького эльфенка, словно проверяя, каким будет его собственное будущее рядом с этим младенцем. От матери тепло и уютно. В душе воцарилась благодать. Он знает, что все ещё впереди.       Ардору сорок. На его мир надвигается тьма, и он чувствует себя так, будто та же самая тьма окутала его душу, заполнив каждую трещинку. Он помнит, как отцовские руки, в силе и отчаянии, сжимали его ладони до боли, до синяков, и, не давая времени на прощание, толкнули к дедушке. Дедушка прижимает его к себе, словно оберегая от того, что не избежать. Ардор в последний раз смотрит на спину отца, удаляющуюся прочь, в бушующее пламя. Боль пронзает его настолько сильно, что он до крови кусает щеку, пытаясь подавить её в себе. Он оглядывается на освещённые заревом оставленные земли, слышит вдалеке крики — кажется, это один из младших братьев дедушки, и их эхо будет преследовать его ещё долго. На языке чувствуется пепел и горечь, смешанная с металлом.       Ардору пятьдесят, и он уже не тот мальчик, каким был когда-то. Это рубеж, после которого ему больше некуда возвращаться. За его спиной остались смерть родных и плен брата, и теперь он смотрит на мир иным взглядом. Он не видел своих родителей с того первого рассвета, когда мир был залит светом, ярким и пронизывающим, совсем не похожим на тёплые лучи Лаурендиля. Волосы давно уже собраны в косы, а за спиной громаздится меч. Ардору хочется вернутся в кузню, ковать те необыкновенные укращения, что выходили из под рук отца. Ардору хочется на пару минут вернутся к матери, но он беспорядочно смотрится за горизонт.       Ардор остался один. Его шаги гулко отдаются в горных ущельях, но он не оборачивается. Зарево войны отдалённым полыханием горит у него за спиной, будто стараясь прожечь его насквозь. Он бредёт вперёд, где уже нет света, укрываясь в густых лесах, что шумят холодным шелестом и прячут от взглядов. Здесь тихо, но тишина кажется слишком хрупкой — тьма пробирается повсюду, заполняя каждый уголок. Её холодные щупальца тянутся к нему, а он уходит всё дальше, отрезая себя от прошлого, но с каждым днём чувствует себя лишь более потерянным.       Однажды, вернувшись к забытым местам, он останавливается у карьера. Мать сидит там, на самом краю, недвижимая, поглощённая собственным горем, так что кажется, будто она уже давно превратилась в холодный камень. Рядом сидит Меллор, маленькая тень, он тихо рисует что-то в пыли, стараясь привлечь её внимание. Он тянется к ней, но она не замечает, не видит. Меллор один, и сам Ардор, притаившийся в тени, вдруг понимает это так остро, что боль накрывает его волной.       “Мама…” — хочет он произнести, но голос застревает в горле. Он едва сдерживает себя, не решаясь подойти ближе. Каждый шаг будто тянет его к ней, но что-то удерживает. Он боится разрушить эту печальную картину, боится, что если нарушит тишину, то столкнётся с ещё большим горем, ещё более непосильным. Он знает, что она ждёт, знает, что по их связи, слабеющей и едва заметной, она ощущает его присутствие. Он чувствует её зов, тонкий, наполненный тоской. Но он отступает.       “Мама, прости…” — шепчет он, не двигаясь с места, и словно пытается убедить себя, что когда-нибудь он вернётся и скажет ей всё, что у него на сердце. Но что-то ломается внутри, и вместо этого он уходит, снова, как трус, прячась от собственного страха и боли.       Проходят столетия, и с каждым годом он всё дальше от этого момента, и всё дальше от того, кто он был когда-то. Теперь он стоит у могилы брата — её пустота словно насмешка над ним, и Ардор чувствует себя опустошённым, как земля под его ногами. Ему столько раз приходилось прощаться, что он уже не находит в себе сил говорить. Печаль будто застыла в нём, тяжёлая и холодная, а губы так и остаются сомкнутыми. В голове пусто, но он знает, что если бы даже мог сказать, то ни одно слово не стало бы достаточным.       Он вспоминает сестру, её смех, её ласковый голос, её руки, что всегда обнимали его с такой нежностью. Её могила кажется ему чужой, немой, она не отвечает на его прикосновение, на его шёпот. Он осознаёт, что никто больше не вернётся, никто уже не ответит на его зов. “Слишком поздно, как всегда”, — думает он, горько усмехаясь. Перед ним встают лица, словно тени — лица всех, кого он когда-то любил и потерял, все их голоса сливаются в один, упрекающий его в том, что он не смог спасти их, не смог уберечь.       “Почему ты всё время уходишь?” — шепчет голос, и он вздрагивает, не зная, кто это говорит — мать, сестра или его собственное сознание. Слова звучат, как упрёк, как обвинение, и он не находит сил ответить, потому что знает: ему нечего сказать.       Он сжимает кулаки, чувствуя, как всё вокруг рушится, хотя и не осталось ничего, что могло бы быть разрушено. “Потому что возвращаться больнее”, — шепчет он, но голос его звучит чужим, холодным, словно он обращается не к самому себе, а к теням прошлого.       Ардор вновь оказался среди людей. Их мир — мимолётный, короткий, полный лёгких радостей и быстрых забываний. Они проживают свои жизни, как вспышки, не терзаясь тяжёлой памятью и долгими сожалениями. Для них каждый день — как новый рассвет, и каждый закат — тихий итог их маленькой вечности. Ардору кажется, что он — лишь тень среди них, и эта лёгкость их существования давит на него. Иногда ему невыносимо одиноко, и он, скрыв длинные уши под капюшоном, выходит в их поселения, притворяясь одним из них. Люди улыбаются ему, приглашают к огню, но его сердце остаётся холодным, словно от всех этих разговоров ему только сильнее не хватает того, что уже давно потеряно.       Он нашёл себя за личиной кузнеца — труд в огне и молотом был как старый друг, как напоминание об отце, чьи руки, обжигающие и твёрдые, когда-то направляли его. “Смотри внимательно, Ардор,” — звучит в памяти голос отца. Он так ясно видит его образ — уверенные движения, добрые глаза. Отец когда-то смирился с этим вечным кругом потерь и тяжестей, а Ардору ещё предстоит пройти этот путь до конца.       Каждый удар молота даёт ему ощущение, что он ближе к дому, к тем моментам, когда он был молод, когда весь мир казался ему проще, яснее. Но это лишь иллюзия, и тепло огня не греет его больше так, как когда-то. Он вспоминает Феанаро — неугомонного и смелого, чьё стремление двигаться вперёд всегда вдохновляло его. Феанаро мчался, сгорая от нетерпения, вечно торопясь к великим делам. А теперь отец ушёл на передовую, в долгий бой, который кажется не имеющим конца. И между ними — только редкие письма, как тонкие нити, что тянутся сквозь вечность.       Ардор долго вглядывается в каждую букву, выводя их на тонкой бумаге снова и снова, как будто хочет вдохнуть в себя тепло, которое давно угасло. Эти письма от отца — последние отголоски прошлого, мира, где его имя звучало ласково, как песня, где каждый слог был наполнен заботой. "Дорогой мой Ардор Инфиар..." — так начинались письма. Он перечитывает их, и чувствует невыносимый жар тепла. В словах, таких дорогих, будто что-то изменилось, и теперь каждая строка отзывается ярким обжигающим огнем и он чувствует себя невыносимо больным.       Письма больше не приходят. Отец, единственный оставшийся родным человек, попал в то место откуда нет возрата. Ему некому писать и не от кого ждать ответа. И с каждым днём память о голосе отца становится всё слабее, будто покрывается слоем пепла, тонким, но всё поглощающим. Он пытается удержать в голове мелодию отцовского голоса, но и это растворяется в тишине, будто сам мир решает стереть все следы, которые могли бы согреть его. И вот он вновь стоит над телом отца, распростёртым на холодной земле. Грудь, рассечённая тремя чёрными стрелами, будто бы плачет тем, что когда-то было его кровью. Глаза отца потухли, как звёзды, затянутые облаками. Ему кажется, что он видит перед собой лишь тело — скорлупу того, кто был для него всем, и эта пустота отзывается таким глухим криком, что боль ослепляет его. Что-то внутри него сгорает, как свеча на ветру, и маленький Ардор — тот, что когда-то смеялся в солнечных садах, прижимаясь к тёплым рукам отца, — в этот миг исчезает, оставляя лишь пепел.       Воспоминания распадаются, и теперь у него остаются только безликие силуэты прошлого. Каждое лицо уходит в тень, растворяясь в пустоте, которая безжалостно заполняет его изнутри. Даже горечь утраты больше не так отчётлива — остаётся лишь холод, медленно сковывающий его сердце.       Проходят дни, но он всё ещё не может вырваться из объятий этого молчания. Однажды он видит свою мать издали, но не узнаёт её. Она стоит с кем-то чужим, высоким эльфом, который обнимает её, словно давая ей ту опору, которую он сам уже давно не может ей дать. Он видит её силуэт издалека, как в тумане, и что-то внутри него снова ломается. Она больше не пытается дотянуться до него, её голос исчез, их связь оборвана, и Ардор понимает, что потерял её так же, как и всех остальных. Он стоит в тени, невидимый, и чувствует, как одиночество сжимает его, будто цепи, которые он не может сбросить.       Иногда до него доходят слухи о новом поселении эльфов, но он не спешит туда. Эти лица чужие, и никто из них не назовёт его материнским именем, никто не узнает его, не обнимет с той теплотой, которая когда-то была частью его жизни. Он остаётся среди своих мыслей, вспоминая о доме, о людях, которых уже не вернуть. И однажды, когда тишина становится невыносимой, он поднимается в сторону гор, надеясь хотя бы на мгновение снова ощутить то, что давно ушло.