Тени на серебряных парусах

      Галадриэль, стоящая на самом краю белодревесного корабля, смотрела вдаль. На бесконечные воды, чьи волны омывали западные берега родного сердцу Амана. Того далекого края, наполненного бесконечной любовью и счастьем.       Когда её сердце не было так раздроблено многочисленными потерями, когда все её любимые жили и смеялись в далёком прошлом. Когда её любимый Тельпе не был распят за деяния, схожие с деяниями Феанаро. Когда её сердце, Линдорин, всё ещё серебрило воздух своими песнями, подражая Маглору. Когда её свет, милая душой и тёплая, как лучи Лаурелин, Арвина, бегала на перегонки с ветром и ласкалась, как кошка, к Идриль. Когда пламенный Ардор всё ещё горел идеями, а спокойный и полный внутренней гармонии Меллор не таял на её глазах.              Артанис помнила огромные сады Лориэна, простирающиеся вдаль к самым корням Телпериона. Там, в двух часах пути от шумной столицы, они построили свой дом. Родственники, помогающие в этом, примиренные радостными событиями, оживлённо разговаривали, создавая общий очаг. Она днями и ночами напролет ткала ткани, затем искусно расписывая их. Тельпэринквар, взявшийся за каждую деревянную деталь дома, строил вместе с отцом их огромное жилище, возводя стены и украшая их расписной мозаикой. Ночами они спали в огромном шатре, который ей помогла сшить мать. Тихо смеялись, украдкой смотрели друг на друга, как в те первые дни влюбленности, когда сердце замирало на единый миг, а затем неслось вскачь.       Тогда она не понимала, на что намекала её мать, нарекая её Нарвэн. Не было в то время более юной нолдиэ, так любовно укрощающей собственный дом. Пламя любви горело в них обоих и приносило гармонию. Тельпе, её милый Тельпе, ночами зарывался в копну её светлых волос. Они путались с его собственными, и лежала она вечерами в кольце его рук, гладя тонкое обручальное кольцо. Целовала, ласкалась, как самая домашняя кошка. Позволяла плести ей косы, дурачась, осыпала его цветами и утопала в крепких объятиях.              Артанис помнила их дни с детьми и мужем. Помнила нежные объятия в ночи, лёгкие поцелуи в висок. Пламенеющую ночами страсть, которая горела и, казалось, воспламенялась ещё больше от огня их общего фаэ. Она помнила и первое тёплое ощущение в животе, когда ещё только созданный, он теплил весь её живот, и слёзы счастья выступали на её глазах.       Помнила она и то, как плакала мать её мужа. Светлая и покинутая собственным мужем, с любовью приняла она тогда Артанис и жаждала внука едва ли не сильнее Тельпе. Они сидели ночами и шили под тихий шелест травы, а стайки птиц, потревоженные громким смехом, срывались с ветвей.       Тельпе трудился в мастерской часами, вырезая и создавая новое. Искусные подвески, восьмиконечная звезда, вырезанная над колыбелью. Подвески звенели едва слышно, потревоженные легким балдахином, который она вышила в преддверии рождения собственного дитя.       Их первый ребёнок, Линдорин, появился на свет весной, когда травы уже набирали силу, а нимлоти распускали свой дивный аромат. Она лежала в кровати и прижимала к груди дитя. Рядом был Тельпе, и он прижимался так же к её плечу. Они молчали, и лишь дитя недовольно кряхтело, завернутое в покрывало. Но она вслушивалась в эти звуки и замирала каждый раз, когда это дыхание тревожило её.       Линдорин рос беспокойным и до бесконечности любознательным. Лазил на огромных деревьях, растущих в саду. Засыпал в гамаках, которые установило её сердце в глубине сада. Бежал без оглядки к Маэдросу или же Финроду, забывая про идущую рядом с ним мать. Его волосы темнели и серебрились в цвете Телпериона, а глаза ярко сияли, как те далёкие звёзды, видимые ему только на краю Благословенного края. Возможно, поэтому она однажды дала ему имя Эльдорин.       Второе дитя она родила слишком рано после предыдущего. В те времена считалось, что не стоит так рисковать, боясь повторить судьбу Мириэль. Но та беременность была для неё благом, и сияла она ещё большим светом, словно благодати в её сердце стало намного больше.       В тот день, когда они с мужем выбрались из дома, оставив сладко спящего малыша её родителям, они ушли на лошадях дальше от дома, в глубь лесов, оставляя за собой право на уединение. И наслаждались две души собственными разговорами, нежностью и любовью. Артанис было до жара в крови тепло, и удовольствие растекалось по всему её телу, заставляя её слегка дрожать, лежа на муже. И почувствовала она вновь жар, но не от страсти, что играла в её теле, а от удивительного чувства души, что вновь поселилась в ней.       Их дочь, малышка, названная гордым отцом Арвиной, появилась на исходе осени, когда все поля Йаванны были покрыты ярким ковром урожая. Похожая на свою мать, тихое и благодатное дитя, сияла, словно маленькая звезда на небосводе Варды. Очаровательные косы, укрытые отблеском венцов отца, золотые, такие же яркие, как и у матери, с глазами, похожими на драгоценные камни, сияющие в коронах её предка.       Артанис помнила, как сидела ночами над колыбелью, пока Тельпэринквар мастерил что-то в своей кузнице. За окнами уже светлели сумерки, а тихие трели птиц раздавались по всей округе. И было тихое беспокойство, тревожившее всё сильнее, когда она смотрела на своё дитя. И вышила она тогда звёзды на подоле кровати. И отправилась в кузницу к мужу, чего не было уже пару десятков лет с момента рождения первенца. Вырезала ночами в кристаллах те руны, которыми берегли матери своих детей. И зачитала их, держа в своих руках и отдавая часть своей благодати. И назвала свою дочь Илиэн, надеясь, что имя удержит всю ту благодать, что она отдала ей.       Третье их дитя появилось лишь годы спустя. Когда, истомлённые и разморенные любовью, они лежали на траве, слыша перезвоны подвесок. В то время особенно ярко цвели каладрилли, наполняя воздух пряными ароматами. Дети, уже не будучи малышами, сбежали из дома в столицу, оставив дом только им одним. И они наслаждались тем уединением, уже не столь редким, как годы спустя. Тогда она вновь подумала о детях, младших и следующих, которых они могли бы создать вместе.              То лето и правда принесло им в подарок золотоволосого малыша, родившегося в самый зной. Горящего, полного внутреннего огня души, они нарекли Ардором. Второй сын был похож на отца больше, чем на неё, и это вызывало у неё трепет любви. Она старалась раздать всю ту любовь, что горела в ней самой, создавая того, кто зажжёт каждого своим внутренним огнём. Дитя, что стало любимцем Феанаро. Она помнила, как вплетала в его косы бусинки, которые ребёнок выпросил у отца. В свете Лаурендиль они всегда сверкали так же ярко, как и его волосы, отдающие в золото. Инфиар, однажды тихо шепнула она. Это имя плавилось в её душе, выжигая новую метку и грань       Свет любви в глазах Тельпе не утихал даже спустя почти столетие после их свадьбы. Она всё так же ласкалась к нему вечерами после тяжёлого дня, любуясь отблеском пламени в его глазах. Он всё так же приносил ранним утром букеты цветов, одаривал её украшениями и сам застывал, глядя на неё.       Она всё реже задерживалась в столице, лишь издали наблюдая за своими старшими детьми. Читала книги, проводила время с Андором, вышивала узоры и ходила к Йаванне, изучая крупицы магии, которой делились Айнур.       Иногда столетия, проведённые рука об руку с ним, казались ей лишь сном. Казалось, что счастье было огромным, как все моря Эккеи, простирающееся далеко за грани мира. Что были для них ссоры их предков, её отца и его деда? Что были для них несчастья, когда в Амане всегда царила благодать?       Четвёртая беременность смогла унять бурю в её сердце после известия о Сильмариллах, которые создал Феанаро, приходивший к ней и просящий о локоне волос. Возможно, она и отдала бы их, если бы не знала о своём дитя. Тогда они хранили эту тайну вместе с мужем, боясь смуты, начавшей бродить среди нолдор. Время было тревожным, и сердце её постоянно не находило покоя, когда она думала о Линдорине и Арвине, уже живущих в домах своих родственников. Она грозилась запереть в доме и Андора, и Тельпе поддержал её решение.       Буря разразилась в день родов. Страдая от схваток, она стояла на втором этаже на лестнице, скрытая за вышитыми гобеленами, и слышала ссору мужа и его отца. Куро кричал так громко, что звенели хрустальные вазы снизу. Он говорил о Форменосе, оставляя меч и шлем с алыми перьями. Ей, в агонии схваток, они казались омытыми кровью. Но она не слышала слов мужа, и, содрогаясь, спустилась в просторные залы их дома. Принцессе нолдор не подобало слушать это всё тайком.       Тельпе забрал её тогда сам, на руках донёс до их спальни. Она слышала тихие слова Куруфинвэ сыну и боялась, что муж оставит её одну в огромном доме с младенцем на руках, уходя туда, куда звал его отец.       Меллор родился на рассвете. Тихий и спокойный, он не был похож на своих братьев или сестру. Он щурился на яркий свет Древ, тихонько что-то говорил и улыбался в первые часы своего рождения. Любимое дитя, напитавшее свет Древ, последние их лучи, не погасшие в серебристых волосах. Возможно, поэтому она горько шептала ему в глаза: Финнор. Благородный из народа, благородный для её сердца.       Юность его была смутной, такой же тревожной, как и год его рождения. Тогда они остались вместе, но муж всё чаще скакал к своим родичам, оставляя её на попечение собственной матери. Артанис тогда съедала тоска, и лишь напоминания заставляли её улыбаться и прижиматься сильнее к родному теплу.       Их дети были все те годы молчаливы. Ходили, как тени, по родному дому, и каждый расходился в разные стороны. Линдорин, молодой, полный тихой мелодии арфы, уходил к дяде и возвращался более одухотворённым, чем был раньше. Арвина пропадала в Лориэн, ища ответы на свои загадки, и всё дальше уходила в глубь. Артанис было скорбно от этого, и ей не хотелось для дочери забвения. Андор, молодое пламя, стремился ближе к деду, возвращался по сумеркам и уходил вновь при начале рассвета. Один лишь Меллор служил утешением матери, и она пела ему колыбельные, ткала ткани рядом с его колыбелью.       Годы летели тогда беззаботно, и они не следили за течением времени. Были всё так же полны светлых надежд и своей любви. Было ли горе в Благословенном краю? Она и сейчас задаётся этим вопросом.       Всё разрушилось буквально за пару суток. Они были на празднике Весны со всей своей семьёй и веселились, глядя на знакомые лица. Её отец тогда весь вечер провёл рядом с братьями, благосклонно кивая матери. Она же покинула вечер немного раньше Тельпе, удаляясь с непривычно капризным Меллором. Внезапно всё потемнело, и свет, льющийся из открытых окон, пропал. Меллор заплакал, и она прижала его к груди, тихо идя на ощупь. Внезапный свет светильника ударил ей в глаза, и она увидела, как в конце коридора к ним идёт её муж, крепко держа за руку Андора и Арвину. За ним, держа в руках светильник, шёл их первенец. Тельпе тогда молча довёл их до покоев и быстро ушёл, оставляя её.       Всё прояснилось к утру, когда привычный свет Лаурелин так и не зажёгся, а по всему дворцу твердили о трауре. Сильмариллы были похищены Мелькором, ныне носящим имя Моргота. Король Финвэ же был убит.       Тогда Феанаро произнёс страшную клятву, полную боли и безумия. Все его дети повторили это же, и Тельпе, милый её сердцу Тельпе, пришёл с повинной, что следует ему воле сыновей и идти за своим наследием.       Много они говорили в ту пору. Начинался Исход, полный страха и смерти. Но знала она об этом только сейчас, когда прожитые эпохи остались далеко позади, а дети, потерянные в веках, всё чаще приходили в её снах.       Она потеряла в то время покой. Твердила о стойкости и любви, снаряжала мужа и детей, держала их во время Первой резни, и сердце её дрожало от гнева. Тельпе в то время стремился не оставлять её ночами одну, утешая каждую ночь у колыбели их сына. Она помнила и сгоревшие корабли, на которых ранее уплыли их дети, а они остались, дожидаясь её отца. Помнила и Льды, которые дрожали, и было страшно ступить дальше, а ребёнок на её руках беспокойно ёрзал. Помнила и первые ссоры, когда в душе почему-то вскипала кровь, и она яростно кричала на мужа. Он принимал всё это стойко, и на груди у него горело знамя Феанаро.       Артанис помнила и первые годы спокойствия, когда они ступили в Средиземье, и синдары приняли их как добрых друзей. В её сердце тогда не было смерти. И другие были живы, наполненные яростью и отчаянием. Первым ударом стали вести о пытках её сына. Линдорин, её первое дитя, попавший в плен. Ночами ей чудились его крики, и она задыхалась от горя, теряя сон. Она отправляла мужа, и однажды он тоже тихо ушёл, оставляя в их комнате только Меллора, как далёкую память о себе. Никто больше не шептал ночью Лиссэ, не приносил тёплые отвары. Её постель стала холодна, и только изредка рядом с ней спал Меллор.       До неё доходили вести о нём. И сердце сжималось от тоски; она тосковала и по сыну, о котором больше не было вестей. Редкие письма дочери и сына терзали её ещё больше, чем их далёкое присутствие рядом с родным отцом.       Линдорин умер. Так ей сказала душа в одну тёмную ночь. Спустя тридцать лет мучений, он ушёл, так и не увидев родных на этом берегу. Умер, умер, умер. Что есть смерть для бессмертного? Что есть горе для тех, кто не знает утраты? Умер, погиб, израненный и полный осколков. Как та хрустальная ваза, случайно сбитая им в те далёкие дни детства.       Артанис казалось, что она загорелась в агонии. Знают ли другие о горе матери, потерявшей дитя? Знают ли деревья о тихих ударах сердца? Когда хотелось лечь на курган и забыть, отречься от всего земного, замерзнуть на стылой земле, не ощущая боли и страха. Каждый удар сердца был как нож в её душе, каждое воспоминание, как терзание, разрывающее её на части.       Её горе было таким глубоким, что оно заполнило её сущность, становясь частью каждого её вздоха и каждого движения. В её мыслях не было покоя, только бесконечная череда тёмных, тяжёлых дней и ночей, где тишина была лишь временным покоем среди нескончаемого страдания. Время больше не имело значения, оно только продолжало давить на её душу, как непрекращающаяся, давящая тьма.       Потеря Линдорина оставила её в мире, полном теней и молчания, где каждое напоминание о его жизни только усугубляло её боль. Каждое воспоминание о его смехе, его голосе, его простом существовании было как болезненное прикосновение к открытым ранам, не заживающим и не исчезающим. Она чувствовала, как её сердце обвивает холодная рука горя, сжимая её с каждым мгновением, заставляя её переживать ту же боль снова и снова.       Её горе было таким всепоглощающим, что оно вытеснило всё остальное, оставив её в состоянии бесконечной пустоты. В каждую ночь, когда луна взошла над горизонтом, её сознание вновь погружалось в мучительное воспоминание о потере. Всё, что осталось, — это тишина и одиночество, в которых её душа блуждала, не находя ни утешения, ни покоя.       Каждая слеза, стекающая по её лицу, была свидетельством не только её утраты, но и глубокой, всепоглощающей боли, которая пронизывала её сущность. Её жизнь была обременена тёмными тенями, и каждая попытка найти утешение лишь углубляла её страдания. В этом безумии и горе она искала покой, но находила лишь мрак, который не отпускал её, не давая забыть и не позволяя двигаться вперёд.       Но жизнь шла своим чередом. Многие воспоминания замыливались, оставляя едкую горечь на кончике языка. Артанис бывало хотелось всё бросить и забыть, возродиться как та воительница, что нарекла её мать. Но каждый раз она крепче брала Меллора за руку и пробиралась на гнедой лошади по лесу.       Дориат встретил её ярким солнцем, чьи лучи тепло грели израненную душу. Меллор, уже не малыш, но всё ещё подросток, храбрился, встав перед ней на пути стражи. Тогда она впервые и повстречала Мелиан. И жизнь совершила резкий поворот.       С тех пор много времени утекло в никуда. До неё доносились отголоски войн, но всё дальше она уходила вглубь, не желая слышать никаких вестей. Изредка приходили письма: от мужа и ещё реже от дочери с сыном. Меллор ушёл к отцу, когда возраст уже не удерживал его рядом с матерью. Письма, наполненные тоской и любовью, всё больше терзали её душу, заставляя метаться от решений, что принимала душа, и яростно отвергало тело.       Доносились слухи о князе Келебримборе Куруфионе, и вновь она лишь качала головой. Чаще стала появляться при дворе своего родича, короля Элу Тингола. Всё чаще встречалась с королевой и постигала то волшебство, что творила своими руками Мелиан.       Новый удар судьбы не заставил себя долго ждать. Когда муж вновь объявился на её пороге, она долго смотрела на него. Отмечала новые шрамы, усталость в его отражающих свет глазах. Эти глаза так были похожи на Линдорина, что сердце вновь наполнилось болью. И она выкрикнула, так громко и отчаянно, что не желает быть больше его женой. И с ужасом наблюдала, как его высокий рост сгорбился, а тяжёлая, полная отчаяния складка вокруг его губ лишь углубилась.       Как быстро может закончиться брак, что длился тысячелетия? Артанис поняла, что лишь мгновением.       Письма от него прекратились. Она изредка слышала громкие крики младших эльфов о мастере, похожем на своего проклятого деда. Из рук Тельпе и правда выходили удивительные украшения. В их доме, в её резных ларцах, хранилась большая часть. Там же была совсем маленькая, с самыми дорогими сердцу вещами. И в тоскливые дни она сидела, перебирая лёгкие жемчужины на ожерелье, смотрела на красиво переплетённый венец, лежащий на её голове. И чудился ей нежный голос, родные руки, что кончиками пальцев вели по волосам.       Она знала, что сейчас он на границах войны, сражаясь с родными дядями бок о бок. Надежда горела в ней, что хоть сыновья в большей безопасности. Дочь всё чаще писала о том, как рада была бы встрече и стремилась к матери.       И вот она настала. Её второе дитя, единственная дочь, похожая на неё и в то же время отдалённо напоминающая отца. Она была полной противоположностью своего брата. Илиэн, отдавшая предпочтение своему материнскому имени, ластилась как кошка и согревалась в объятиях. Однажды, проходя по тропам садов Мелиан, Артанис заметила внимательный взгляд одного молодого эльды. Звали его Орофер, и был он достойным для дружбы, хоть и жила в глубине его души неприязнь к нолдор.       Арвина всё чаще стала пропадать в лесах да садах, и её серебристый смех звучал добрым знамением. Артанис не ведала большего счастья, чем яркие глаза счастливой дочери, что стряхнула оковы тоски. Решилась она тогда вновь написать письмо мужу, и был ей лишь один ответ: «Если под знамением Солнца она вновь счастлива, то пусть пребудет с ней благословение» и лёгкий, полный переливающихся камней, что ловили свет яркого Солнца.       Спустя год её дочь уже считалась замужней дамой и ушла в дом мужа, изредка приходя к матери. Сияющая и счастливая, она молчаливо сидела рядом, перебирая кольца на своих руках. Быть может, и правда её дочь уже женщина, а не молодая девица, желающая лишь найти утешение в чужих объятиях?       А после зазвучало и новое имя. Артанис часто сидела, перекатывая его на языке. Амариэль. Уже не Арвина или Илиэн, квенья, родной язык нолдор. Уже больше Амариэль, что звучало более мелодично. Любовь, любимая. Как просто и в то время сложно. Артанис чаще ломала над этим голову и звала дочь лишь Илиэн.       Душа у Артанис больше не металась между оков тоски и разлуки, она отпускала прошлое, стараясь смотреть только в будущее. И встретились между временем новые чувства. Келеборн, влюблённый до кончиков своих острых ушей. И она утонула. Утонула в водовороте дней и чувств, что испытывали к ней, но лишь немногим затронули они ее душу. Но стараясь подавить в себе больше тоски она согласилась на него предложение. И забылось уже и ее имя Артанис, забылось и тихое Лиссэ. Нынче звучала Галадриэль, дева украшенная венцом.       Ей мало хотелось думать о том, чем занят ее уже бывший муж. Ей не хотелось и новости слышать о том нолдор, что успел подарить ей любовь и детей. Она лишь слышала отглоски о смерти его отца и молилась ночью о том чтобы он остался жив.       Однажды весной, такой же бурной, как и далекие годы назад, Арвина принесла ей дитя. Светловолосое, голубоглазое. В его чертах она видела свою давно покинутую мать. В его улыбке виднелись ей и черты собственного дитя. «Трандуил», кричала округа. «Лайтаро» ночами шептала она в тишине. Секрет, один на двоих. Такой же, как имя отца и далекого мужа.       Ей не стоило и желать большего эгоистичного счастья. Муж, принятый и любимый, где-то в глубине души. Юная дочь с золотистыми косами, маленький внук перебирающий бусины и просящий вплести в его косы. Годы летели все дальше, заставляли поверить в то мнимое благополучие, что распространяло Средиземье. Закрыть глаза на горе о смерти братьев. Запереть свое сердце на каменный узел, уйти в те нелюдимые леса и застыть как статью, слыша отголоски боев. Чтобы руки не дрожали, держа письма. Чтобы не оборачиваться на каждого всадника, что уходили к ним. Чтобы отпустить все и вздохнуть. Хоть каплю, хоть больше, чем пара секунд.       Горький вестник пришел на рассвете. Едва солнце коснулось горизонта у ее дверей уже стоял Трандуил. И ей хватило лишь взгляда, чтобы сердце упало в никуда. Потерянная тонкая нить, и угасший огонек родной души. Руки коснулись ледяные руки внука, единственного, что осталась от той что она дорожила.       Ей так и не хватило смелости на письма. Все валилось с рук и она уходила в леса, застывая как собственная статуя у озера. Рядом с могилой, стоящей лишь чуть выше реки. Лежала на ней и слезы катились из глаз. Тихо и безмолвно. Плача, она шептала слова любви и сожаления, как будто могла бы через эти слова вернуть хоть кусочек того, что у неё забрали. Ей так хотелось увидеть лишь отблеск ее волос, почувствовать нежность рук и обнять так, как давно в детстве. Слёзы никогда не утихали, и каждый раз, когда она наклонялась к могиле, ей казалось, что её душа снова распадается, будто сломанная статуя, не способная выдержать тяжесть своей собственной скорби.Её Илиэн, погасла как та далекая звезда на небосводе. Забылось и зарябила, уходя к брату.       Каждую ночь она бродила по лесам, как привидение, мучимое своими потерями. Листва под ногами шуршала, как тёплые руки её дочери, которые когда-то нежно гладили её. Тот самый шум, который теперь вызывал лишь чувство горького пустого простора. Она смотрела на звезды, и каждое светлое пятно на небесах казалось ей отпечатком потерянной души, вдали от её мира.       Время, будто издеваясь, медленно тянулось. Каждый день напоминал ей о том, чего не стало. Она жила среди теней воспоминаний, которые плотно окутали её сознание. В каждом уголке леса она искала её улыбку, каждое движение ветра казалось ей шёпотом её голоса. Всё стало пустым и лишённым смысла без той, что давала жизнь её существованию. Дни и ночи слились в бесконечный поток мучительных воспоминаний, каждое из которых снова и снова поднимало боль от утраты.       Она ощущала себя в заточении между реальностью и её мечтами о том, как могла бы быть жизнь, если бы она была рядом. С каждым заходом солнца, с каждой сменой луны, её одиночество только углублялось. Время, которое должно было приносить облегчение, только становилось всё более непереносимым. Все свои чувства она погружала в молчание, ибо слова не могли выразить её горя, его глубину и бесконечность.       Каждая ночь была бесконечным испытанием, и каждое утро начиналось с того, что ей снова и снова приходилось встречать реальность, в которой её дочь была мертва. И каждый день, глядя на мир, который всё ещё продолжал вращаться, она ощущала, как её собственное сердце осталось застывшим в прошлом, несомненно и безнадежно привязанным к её памяти.       Последние годы виднелись ей лишь крики, языки пламени и кровь, что текла, как самая бурная река. Бурлила и заливала всю её, утопая и она кричала. Громко, безнадежно-отчаяно. Как горевшая заживо. Ей редко удавалось спокойно уснуть, лишь изредка, до синяков сжимая руки Келеборна.       И она ушла. Ушла так далеко, чтобы сердце не тревожили воспоминания, чтобы помнить лишь светлые волосы, яркость улыбки и тихий шепот. Она бывала снилась ей. Снималась ребенком, которой спал на ее руках. Снилась с златовласой короной, которая неуклюжа спадала на ее глаза. Снилась рука об руку с Линдорином. И они уходили, как тогда давно, ещё в Валиноре. Пели песни и шли рука об руку, прижимались щеками к Келебримбору и их силуэт таял, словно осенний туман.       За спиной, горели огни Дориата. Горели последние годы тоски. За спиной были эльфы, а под руку был уже Келеборн. Впереди было лишь далекое будущее эпох.       Спустя годы странствий, они остановились в лесах и старались обустроить свой быт. Доносились слухи о смерте короля Тингола, о смертях братьев и сыновей Феанора. Не слышала она и о сыновьях. Где были и что преследовало их, что они забыли родную мать. Она часто думала об этом, погружаясь в раздумья. От изредка встречающихся нолдор не слышалось не одного знакомого ей имени. Не о сыновьях Келебримбора, не о нем же самом.       Постепенно все прорасло травой. Тревога затянула разорванное на части сердце и она отпустила призраки прошлых лет. Прошлась Вторая резня по Дориату, уже давно покинутому. И встретились они спустя время у Гаваней Сириона. Построили светлый дом, чем-то далёким напоминающий ей дом детства. У Эльвинг родились сыновья и она часто приходила к ним в дом, наблюдая за тем как растут полуэльфы. Иногда кидала взгляды на яркий Сильмарил, что носила на себе гордая владычица Арверниэна. И веяло чем-то опасным и острым, как тот кинжал что создал Куруфин.       Встретились они на рассвете. В поселение лежали растерзанные эльфы, между ними растерянно ходил Меллор. Она не поверила. Больше поверила в то, что он причуда ее разума и не более того, а не как родная плоть и кровь. Но яркие глаза, горящие ярче любых Сильмарилов опровергли все это.       Она помнила в то время его ледяные руки от крепких объятий, тихий плач ее дорого ребенка в ее плечо и сердце пело. В тот момент она узнала многое. О том, что после падения Гондолина, об Келебримборе не слышно нечего. О Элиссаре, что оказался создан его руками. О Андоре, что ушел ближе к лесах Лоториэна. О ее Меллоре, что оказался рядом с дедушками.       Они вновь оказались вместе с ребенком. Привела она его в их новый дом в Линдоре, познакомила с Келеборном. Это был сложный разговор, полный молчаливой обиды. Что со стороны Келеборна, которому тяжело давались разговоры с ребенком, что был старше его. Что со стороны Меллора, так окончательно и не принявшего ее выбора. Но сложилось. Спустя пару лет, когда вести об окончание Войны Гнева уже уложились, когда она вновь увидела отца и отпустила ту бурляющую душу вину об уходе.       Пока все не распалось в отблеске злата на черноволосых кудрях. Он изменился, стал выше и острее, словно клинок, вышедший из его рук. Она стояла в тени и смотрела, смотрела. Впитывала весь образ как безумная, давя в себе ту гордость и боль. И любовь. Как же ярко, она вспыхнула вновь. Было ли что-то похожее сейчас с ее новым мужем? Она сказала бы лишь отрицательный ответ.       За спиной стоял Андор. Его белесые волосы совсем отрасли и спадали в единую косу. Она помнила, как он ревностно к ним относился, прося заплести каждый раз, как уходил к отцу или деду. Воспоминания заставили сердце защемится от облегчения.       И взгляд. Она видела отблеск ярких глаз с горящим светом. Он мимолётно посмотрел на нее, и отвернулся. Неужели забыл? Неужели она не была даже недостойна большего взгляда, чем тот мгновенный? Ее милый Тельпе похоже забыл о ней. Сожелению наполнило душу, но она вышла к ним. Рука об руку с Келеборном. И не было больше ее желания бросится в его сторону и упасть в те объятия.       Он ушел тогда быстро, спеша, как дождь, обрушивающийся на землю, стремительно, словно те незапамятные времена, когда он оставил все позади. Уходя из дома, который когда-то был их крепостью, унося с собой лишь тени их совместного счастья. Уходя от нее, от той, что осталась в прошлом, потерянной в ветрах времени, обремененной грузом одиночества и воспоминаний. В её руках оставался лишь блестящий берилл, отражающий последние лучи умирающего дня. Он оставил ей этот драгоценный камень как символ возраждения, улыбнулся и молча ушел. Каждый взгляд на этот камень был как удар молнии, разрывающий сердце, каждое воспоминание — как ураган, сметающий остатки сил. И в этом прощании, между двумя мирами, оставалась только тишина и бесконечное сожаление, как пустота, оставленная за его спиной, где когда-то был дом и любовь, что навечно исчезли в бескрайних просторах времени.       Она постаралась вновь забыть и окунутся в ту атмосферу спокойствия и умиротворения, что окутывало ее. Вернуть себе ту благодать, что она успела растерять. Она слышала лишь слухи об Эригионе. Прекрасных кузнецах в пары дней пути от их дома. Андор вернулся в Лоториэн. И не слышала более она его имени.       У нее вновь оказался лишь Меллор. Сидящий украдкой у берегов и смотрящий в даль. Думал ли он о Благословенных землях? Или же мечтал о чем-то другом. Ей и по сей день не были понятны мысли ее младшего сына. Она возраждала их земли каждый раз, стараясь замедлить увядание. Но, увы. Даже Эллесару было это не по силу.       В те годы она вновь решилась на ребенка, несмотря на бушующие в душе бури и тени прошлого. Почувствовав тяжесть вины перед погибшей дочерью, она попыталась загладить свою боль, решив подарить жизнь новым существом. Пятая беременность стала для нее испытанием, сложным и болезненным, как тяжесть воспоминаний, которые не давали покоя.       Каждое движение ребенка внутри ее, каждый еле заметный толчок напоминал ей о том, что было и что она потеряла. Мерещились образы из прошлого, словно призраки. Она вновь видела Арвину, стоящую за ее спиной, смеющуюся с той самой невесомой радостью, которую только дети могут даровать. Арвина перебирала тонкие жемчужины в своих хрупких руках, как будто это был символ их утерянного счастья, их недавнего будущего, которое ускользнуло вместе с теми, кого она больше не могла обнять.       Эти видения наполняли ее сердце болью, как острые осколки, которые не отпускали. Она искала утешение, но каждый взгляд в сторону жемчужин, каждый напоминание о прошлых временах только усиливал ощущение утраты и глубокой внутренней борьбы. И в каждом движении ребенка внутри нее она находила как надежду, так и мучительное напоминание о том, что навечно утрачено.       Келебриан родилась на закате дня, и в этот момент вся комната погрузилась в тишину, лишь звуки ночи нарушали её покой. Уставшая, обессиленная, она лежала в огромной пустой кровати, с новорожденной дочерью на животе. Слезы застилали ее глаза, и она могла только водить пальцем по серебристому пушку на голове малышки, как будто стараясь запомнить каждую деталь, каждый нюанс этого уязвимого момента.       Келеборн отсутствовал несколько дней, уехав на совет, и чувство одиночества охватило её, как нечто тяжелое и непреодолимое. Это чувство было таким неприглядным, и ничто, казалось, не могло его разогнать. В тишине ночи ей вновь вспомнился Тельпе, его забота и присутствие во время ее мук. Он был рядом, неотступно и неумолимо, днем и ночью, стараясь не упустить ни одного момента, проведенного с детьми.       Теперь же, когда она осталась одна, без его поддержки, одиночество казалось ещё более ощутимым. Воспоминания о том, как Тельпе заботился о ней, как он был постоянным источником утешения и силы, только усиливали её чувство утраты. В этой пустой комнате, с дочерью, которая только начинала своё путешествие в мир, Келебриан чувствовала, что её сердце сжимается от боли и тоски по тем временам, когда рядом всегда был кто-то, кто мог поддержать и разделить её заботы.Но Тельпе не было рядом, и это оставляло глубокую пустоту в ее жизни. Так же, как и новое дитя оказалось не таким, каким она его себе представляла. Оно было немного неправильным, непривычным, словно пыталось занять место того, кто ушел, но не мог полностью восполнить утрату.       Это дитя не стало заменой ушедшим. Оно было свое, непохожее на тех, кого она потеряла. Несмотря на все усилия, оно не могло вернуть ей утраченное счастье и утолить ту глубинную боль, которую она носила в своем сердце. Тем не менее, оно принесло что-то новое, что-то, что позволило ей начать заживлять старые раны. Пусть этот процесс был медленным и болезненным, но каждый день с ней приносил ей маленькие шаги к исцелению.       И хотя ни одно из существовавших воспоминаний или новых моментов не могло полностью заполнить ту пустоту, которую оставили ушедшие, Келебриан помогла ей понять, что жизнь продолжает двигаться вперед, даже несмотря на невыразимую боль утраты. Оно дало ей возможность медленно восстанавливаться, учиться прощать себя и находить новые источники радости в том, что осталось.       Меллор ушел на рассвете, спустя пару лет после рождения сестры. Его уход был тихим и незаметным, как утренний туман, окутывающий землю. Поздним вечером, когда Луна ярко светила на горизонте, он зашел в ее комнату, тихо попрощался, оставив лишь лёгкий налет грусти в воздухе.       Она отпустила его, отпустила так же легко, как и много лет назад, когда еще училась прощаться с теми, кто уходил из ее жизни. Сердце лишь отозвалось тревогой, словно эхо из далекого прошлого, но она приняла выбор своего сына с глубоким внутренним покоем. В её душе, несмотря на волнения и страхи, царил тихий смиренный согласием, позволяющий ему следовать своим путем.       Знала ли она, что это был последний раз, когда видела она его живым?       Артанис нужно было учится дышать заново. Галадриэль же в ней заново расправляет плечи и смотрит. Смотрит в горящий племенем деревьев взор. Смотрит на тонкий венец, обросший новыми зубьми, но все тот же. Смотрит на потомка Феанора. На последнего принца нолдор Валинора со стороны Феанаро. Ее сыновья были уже не в счёт, и она сухо глотает горечь во рту.       Он стоит неподвижно на совете. Усмехается, и желчь встает в ее горле, раздирая. Артанис в ней воет от горя. Артанис в ней рвется в истерике. Но она уже давно не она. Она не Лиссэ, она не Нарвен. Она Галадриэль. Владычица собственного государства. Так же как и он уже мало откликается на Тельпэринквар. Он уже Куруфин Келебримбор Феанорин. Один из последних ветвей рода, не ушедших вслед за клятвой.       Они не проронили не слова. Она отвернулась и молчала, стараясь улыбаться так же ярко и спокойно, как и годы назад. Прошлое уже затиралось в душе. За спиной уже были настоящие. Дочь и муж. Остальное стало не важным.       Каждый раз, когда боль становилась невыносимой, она закрывала глаза. Закрывала их на смерть, на потери, на те моменты, когда жизнь, казалось, медленно увядала вокруг неё. Она привыкла прятаться за этим жестом, избегая смотреть в лицо реальности. Закрывала глаза, когда нужно было признать неизбежность утрат, и с каждым разом всё больше смотрела туда, где путь был закрыт для неё навсегда — туда, где прошлое обрастало тенями.       Ей не хотелось признавать, что она скучает. Скучает по тем, кто ушел, по временам, когда её сердце не было таким тяжелым. Словно оберегая себя от самой себя, она пыталась скрыться за собственной силой, за образом владычицы, для которой важнее всего настоящее. Но где-то глубоко внутри, в те моменты, когда глаза закрывались, она ощущала боль утраты, которая шла за ней, как неумолимая тень, несмотря на все её усилия.       Та Эпоха шла неспеша. Она напомнила вязкое болото в рутине дней, наполненое чем то трепким и более иным. Она все чаще видилась с внуком, наблюдала за медленным угасанием мужа дочери. Чередовала дни, проводя тихие беседы с младшим ребёнком, наблюдая как та, становится все больше девушкой.       Келебриан расцветала в своей юности. Светилась более иным светом. Тихим и трогательным, она казалась гаванью среди бушующих штормов. Галадриэль казалось, что многое она взяла от своего отца. Мягкий нрав, нежность рук. Она не напоминала благодати Илиэн. Но, заботы и спокойствия в ней было большим чем у той, что когда то прозвали небесной.       До нее долетали отголоски новостей. Она приняла все, что выпала на ее душу. Закрыла на замки все письма, убрала в самые дальние места украшения. Она убрала все что напоминала ей о ранних годах. Галадриэль, стала иной.       Все решилось в один год. Когда он стоял перед ней, и слезы блестели в его глазах, словно капли росы на листьях после долгого дождя. Его кудри были растрепаны больше, чем обычно, свидетельствуя о неистовом вихре, который бушевал в его душе. На его руках виднелись незаживающие ожоги, словно память о несбывшихся мечтах и неудачных попытках. В одной руке он держал кольцо, сверкающее в последних лучах заходящего солнца, как тлеющий огонек надежды, угасающей на глазах.       Артанис, глубоко внутри её, рыдала. Рыдала так громко, как не рыдала ни в одном из прошедших лет, её крик рвался наружу, сквозь холодную улыбку и лёгкую дрожь рук. Эта боль была острой, как лезвие кинжала, но её лицо оставалось невозмутимым, как будто ничего не произошло. После того, как кольцо легко соскользнуло с его руки в её, они разошлись — окончательно и бесповоротно. Она уходила, чувствуя его взгляд, который давил ей в спину, как тяжёлый груз. Этот взгляд сверлил её, пока она не достигла конца тропы, но когда она повернулась, его уже не было — пустота встретила её взгляд.       Спустя несколько месяцев она стояла на могиле. На могиле последнего правителя Первого Дома нолдор, правителя Эрегиона, самого искусного кузнеца Средиземья. На могиле того, кто был её родной кровью, её мужем, отцом их детей, которых она уже видела в мрачных залах Мандоса. Земля под её ногами была вытоптана тысячами ног, напитана кровью эльфов, людей и гномов, ставшими жертвами жестокой войны. В этот миг её сердце стало тяжёлым, как камень, и каждый вздох давался с трудом.       На самом краю поля, где когда-то стояли крепостные стены, возвышался Ардор, словно тень прошлого, которое она не могла изгнать из своей памяти. Он лишь тенью улыбнулся, прежде чем исчезнуть, оставив её одну на этом опустошённом поле, где не осталось ничего, кроме воспоминаний и боли.Больше никого из своих детей и близких на этой земле она так и не увидела. Время увело их вдаль, скрыв за вязью лет, уходя в то небытие, что ей было запрещено даже видеть. Возвращались они своими фэа в Благословенный край, когда она, одна, проживала свою жизнь в своём собственном королевстве, царствуя в тишине и величии, которые с каждым годом становились всё тяжелее. Время утекало сквозь пальцы, и она начинала чувствовать увядание — словно каждый день отнимал у неё частичку её бессмертной силы. Усталость и разочарование от скоротечности жизни стали незримыми спутниками её дней. В самом начале Третьей Эпохи, когда вереница событий и войн, наконец, ослабла, и всё Средиземье, казалось, сбросило с себя пепел, позволяя новым росткам пробиться сквозь пыль прошлого, Галадриэль, наблюдая за этими переменами, поняла, как сильно изменилась она сама. Но перемены в мире и в её сердце были разными — они шли вразрез друг с другом, порождая тоску.       Её последний ребёнок, Келебриан, ушла к мужу, а Галадриэль осталась в одиночестве, с воспоминаниями, которые медленно, но верно затмевались течением времени. И изредка, когда приносили письма от Келебриан, она с лёгкой ностальгией вспоминала дни её детства и юности — как они вместе гуляли по лесам, как Келебриан смеялась, плетя венки из цветов. Эти письма были для неё как луч света в долгой зиме её жизни. Родились внуки, и она вновь ощутила тепло семейных уз, посещая Ривенделл, где каждый уголок напоминал ей о прошлом.       Но сердце её замерло лишь в один миг. Это случилось, когда она услышала имя Арвен — своей единственной внучки, которую родила Келебриан. В этот миг её сердце застучало так громко, что за этим звоном она не слышала ничего из того, что говорили ей снаружи. Ей почудился тихий смех, и ветер будто закружился вокруг неё, поднимая в воздух опавшие листья в танце, который был наполнен сладкой болью воспоминаний.       Однако, за этими мгновениями радости скрывалось несчастье. Оно пришло тогда, когда Келебриан, израненная душой, лежала на её коленях, а Галадриэль могла лишь шептать слова утешения, перебирая серебристые пряди её волос. В том мгновении она ощутила всю тяжесть своего бессмертия, осознав, что ни сила её, ни мудрость не могут защитить тех, кого она любит, от бед и страданий этого мира. В тишине её сердца звучала лишь одна молитва — чтобы её дети нашли покой в Благословенном крае, где больше не будет боли.       Спустя годы, смотря в воды своей Чаши, она видела отблеск надежды, как свет утренней звезды, пробивающийся сквозь густую тьму. В этих водах отражался и блеск Единого Кольца, и зла, что набирало свою силу на Востоке, как тёмное облако, нависшее над миром. Но она также видела маленького хоббита, полного внутренней отваги, идущего по трудному пути с такой стремительностью и решимостью, что её сердце стало спокойнее. В тот миг она отпустила — отпустила всю ту тяжесть и боль, что неосознанно несла через все свои тысячи лет. Она поняла, что зло будет повержено окончательно. Осознание этого было, как лёгкое дуновение ветра, уносящее последние оковы из её души. В этот момент Галадриэль почувствовала, что вся та боль, которая копилась тысячелетиями, будет, наконец, успокоена.       С той же лёгкой душой она отказалась от могущества, крепче сжимая в руке своё собственное кольцо, Нэнья, которое стало для неё не символом власти, а воспоминанием о пройденном пути, о тех, кого она любила и теряла. В последний миг, когда она уходила на корабль, готовый увезти её в Благословенный Край, она обернулась лишь раз. Её взгляд задержался на правнуках, стоящих на пороге новой Эпохи. Эльдарион, чьё имя для неё означало начало и конец её пребывания в этом мире, был словно мост между старыми и новыми временами.       Галадриэль также увидела влажный отблеск во взгляде Арвен, её любимой внучки, и смогла улыбнуться, зная, что их следующая встреча произойдёт лишь на самой заре времён, когда все дороги сойдутся в одном великом круге. Эта мысль принесла ей покой, который она искала так долго. И с этим чувством, оставив всё, что было дорогим и тяжёлым, она шагнула на борт, готовая встретить новую реальность, свободную от боли и власти, которую она когда-то так стремилась обрести.