comatosis

Вместе с не самой простой жизнью студента Акааши пришлось узнать и про некоторые тонкости макияжа. Кто бы мог подумать, что в свои 20 он будет «крутиться у зеркала» перед выходом. Он бы и рад был исключить этот этап из своих утренних сборов, но синяки под глазами не проходили. Наоборот, с каждым днём они становились всё темнее, и его лицо выглядело так, будто он и вовсе не спал. Отчасти это было правдой. Распрощался с нормальным сном он уже на последнем году старшей школы, но настолько сильно ощущаться последствия стали только сейчас, когда голову стала забивать добрая куча информации о маркетинге, экономической теории, философии, деловом английском и прочим предметам направления «Управление и менеджмент». Но Акааши не жаловался на учебу (не потому, что некому), он просто старательно осваивал консилер. Кстати говоря, на полке в ванной лежало уже четыре штуки, потому что Кейджи постоянно промахивался в выборе тона. На первом году в университете Акааши смирился с тем, что их пути с Бокуто разошлись. … Смирился бы, если бы все вещи и люди, окружающие его не напоминали о нём. Какое-то время он довольно умело всё игнорировал. Игнорировал даже сам факт того, что в голову ему 24/7 навязчиво лезет образ школьного друга. Но потеря сна стала последней каплей. Правда, поначалу он и с этим пытался справиться. Тренировка начиналась как обычно — после учёбы. Несмотря на шесть уроков, все были полны сил. Всё-таки для каждого из них волейбол был чем-то большим, чем просто игрой. В зале как всегда слышался громкоголосый доигровщик Куроо. Но активнее всех конечно был Бокуто. Ас и капитан команды. Он определенно гордился своим положением, но при этом в нём не было ни капли самовлюбленности или спеси. Бокуто был простым. Акааши как обычно шёл позади и смотрел ему в спину. Его тоже полностью устраивало его положение. — Бокуто, готов сыграть? Взгляд Акааши привлек Коноха, направляющийся в их сторону. Его голос звучал до странного…нежно? — Ещё спрашиваешь, Коноха! К волейболу я готов всегда. Бокуто широко улыбнулся и, сделав несколько шагов навстречу, заключил Акинори в крепкие объятия. Кейджи смутился. Он всё ещё не привык к этому. — Бокуто, Бокуто, Бокуто, — спокойный женский голос разносился откуда-то из-за спины. — Совёнок! Акааши обернулся и увидел менеджера. Юкиэ обошла его и коснулась плеча Бокуто, чем отвлекла его от поцелуя с Конохой. Бокуто отстранился и хотел было повернуться к ней, но Акинори не собирался расцеплять руки, сомкнутые за его спиной. — Юкиэ-сан, это нечестно… — Акинори состроил недовольную моську и уткнулся в шею Бокуто. Акааши видел, что даже сейчас он продолжал его целовать. Котаро посмеялся наигранному тону и, хоть и не без труда, всё же высвободился из хватки Конохи. Но тут же оказался заключен в другие объятия. Тонкие белые руки обвили его талию. Бокуто улыбнулся и, обхватив её голову руками, нагнулся и поцеловал. Акааши стоял в стороне, а его взгляд то и дело падал на сплетающиеся языки этих двоих. Верно, его совсем не смущало то, что он откровенно пялился. Но, наверное, ему по-прежнему было неприятно, хоть он и видел это довольно часто. От Бокуто и Юкиэ Акааши отвлек их связующий. Сугавара немного опоздал и сейчас, поправляя правый налокотник, нараспев крича имя Бокуто, бежал к нему. Котаро, увидев Коуши, широко раскрыл глаза. Юкиэ что-то шепнула ему на ухо и отошла. Сугавара с разбега, толкая Акааши (который ничего не успел понять) в плечо, запрыгнул на Бокуто, обвив его ногами. Тот подхватил его под бедра. Связующий хотел что-то сказать, но Котаро впился ему в губы, не дав даже отдышаться. Сугавара вцепился в его футболку. До Акааши донеслись приглушенные стоны. За спиной шептались и тихо смеялись их сокомандники, но это не останавливало ни разгоряченного Бокуто, ни самого Акааши, который продолжал наблюдать за всем происходящим. Почему-то он знал: сейчас придет Куроо. И он был прав. Как по будильнику, когда Бокуто поставил Сугавару на пол, позади него показалась макушка Тецуро. — Бокуто, ты сегодня куда податливее. — расплылся в улыбке Куроо. Акааши видел, как его жилистые крупные руки пробрались под белую футболку Бокуто. Видел, как они поднялись выше, задирая её и оголяя подтянутый живот. Куроо целовал его шею, Котаро целовал Коуши. Казалось, они сразу слились в одно существо. Температура воздуха рядом с ними стремительно росла вверх. Тело Бокуто покраснело. От смущения, возбуждения или от всего сразу — Кейджи не знал, но явно видел это. На плечах и предплечьях уже красовались красные следы от укусов. Тецуро постарался. На шее три темных засоса — Коуши. Щеки, до этого времени спокойного Акааши, вспыхнули и за секунду стали краснее футболки Куроо. Бокуто смотрел прямо на него помутневшими от удовольствия глазами. Он тихо стонал, прикусывая нижнюю губу, и закатывал глаза, когда длинные пальцы Куро скручивали твердый от возбуждения сосок. Акааши казалось, что ещё немного, и он сам свалится на пол под тяжестью собственного тела. Последней каплей стали слёзы, появившиеся на глазах Бокуто. Кейджи сжал футболку на груди — кислорода не хватало. Кислорода не было. Рука Коуши растягивала резинку шорт Котаро, не спеша двигаясь вверх-вниз. Бокуто приглушенно стонал в губы Куроо, пытаясь не отрывать взгляд от глаз Акааши. Слёзы оставляли влажные дорожки на щеках и почти сразу размазывались руками, касающимися щек и скул. Кейджи, кажется, перестал дышать. Распаленный вид Бокуто казался ему знакомым, потому что он видел его таким уже десятки раз. Знакомым и слишком печальным. Но Бокуто нравилось — разве это не главное? Разве важно, с кем, что и как он делает, если он согласен и доволен? Нужно ли что-то ещё? Согласие, одобрение Акааши? Конечно нет. Важно ли, что при таком раскладе Акааши остается один? Совсем нет. Он может просто стоять рядом. Или немного подальше. Но он должен смотреть. Не так уж важно то, насколько ему неприятно, неинтересно или больно. Всё это должно быть отодвинуто на второй или даже третий план. Потому что Акааши любит Бокуто. Потому что Акааши — это Акааши. Он вряд ли будет говорить, скорее всего он даже чувствовать что-то подобное не имеет права. Поэтому он уходит из спортзала. Каждый раз. Уходит, оставляя зацелованного Бокуто на полу в паре крепких рук, между чьими-то телами, под чьими-то влажными губами. Акааши постоянно просыпается на одном и том же, а перед глазами — он. Он в одежде. Улыбается или даже смеется. Он кричит «Акааши» и радостно машет. А Акааши плачет, потому что не видит его рядом. Потому что снова увидел его во сне. Плачет и сжимает горло. Но он знает, что скоро успокоится. Он привык. Почти привык. Акааши больше не хочет засыпать, потому что он снова может провалиться туда, в этот несчастный спортзал. Он обязательно провалится. Снова будет слышать его стоны и видеть слёзы. Сначала бесцельно бродит по квартире, идёт на кухню, пьёт воду или заранее завареный чай. Умывается ледяной водой, потом идёт в комнату и ложится на пол. Не хочет засыпать. Смотрит на белый, мутный потолок и слёзы опять скатываются из уголков глаз. Он уже это не контролирует. От досады хватает себя за волосы, громко дышит, мычит, с силой сжимает челюсть, скручивается, держась за колени. Царапает шею. Всё это бесполезно и бессмысленно. От слёз легче не становится. Легче в принципе не становится. Сколько бы времени не прошло. Сколько бы он не пытался забыть. Когда всё будто бы налаживается, Бокуто опять ему снится. И так по кругу. Возможно, это психическое расстройство. Или он скучает. Почему именно ему посчастливилось вляпаться в это дерьмо? Может, пытаться забыть и вовсе бессмысленно? Чем больше он старается не думать — тем настойчивее воспоминания всплывают в голове. Проклятие какое-то. Но ведь Акааши не такой. Он не привык плакать, не привык сдерживаться до дрожи во всем теле, лишь бы не швырнуть стол. Не привык к таким эмоциям. Успокоительное не помогает и он нервно кусает губы. Руки дрожат так сильно, что буквы на экране телефона расплываются. Или он опять начинает плакать? Список контактов не такой уж длинный, поэтому он доходит до конца и листает обратно. Он даже не читает. Палец замирает над его именем. Вкус железа во рту стаёт ярче, и он приходит в себя. Блокирует телефон и оставляет на столе. Плечи опускаются и дрожь пропадает. Всё хорошо. Утром снова всё будет хорошо. Он ведь привык, не так ли? Что-то бормоча под нос, Акааши доходит до кровати и, как только накрывается одеялом, проваливается в сон. Перед ним знакомая спина. Звонкий смех раздается, кажется, отовсюду. Они пришли на тренировку. Акааши и подумать не мог, что когда-нибудь он так возненавидит волейбол. Это выматывало. Выматывало настолько сильно, что у него не оставалось сил ни на что. Избавиться от навязчивых мыслей не так просто, как кажется. Но ещё сложнее держать лицо. Держать лицо перед мамой, перед Кенмой, перед людьми, перед зеркалом. Если ношение маски на всё лицо было бы нормой, он бы с ней не расставался. Пустая квартира как всегда встречала его холодно и равнодушно. Ну конечно же, у квартиры ведь нет души. Акааши устало улыбнулся, снимая обувь. Не включая свет, он прошёл в комнату и лег на кровать. Сегодня Кенма защитил курсовую. Отличный повод выпить. Акааши выпил. Но он ведь читал книги, правильно, ровно сидел, пил черный чай с бергамотом, хорошо учился и одевался всегда официально. Он не пил. Внутри из-за алкоголя до сих пор было тепло, хотя, он уже почти не ощущал головокружения. Сейчас всё было хорошо. Мягкая кровать манила, и ночь в очередной раз грозился испортить тот странный сон. Акааши сложил руки на груди и уставился в потолок. Он не был неприятно белым. В полумраке отливал оранжевым из-за последних лучей вечернего солнца. Тишину нарушил звук приходящего сообщения. Только спустя минут 15 Кейджи лениво достал телефон из кармана брюк. Оттуда же достал сигареты и зажигалку. Дым быстро заполнил небольшую комнату. Кенма хоть и пил раза в три больше Акааши, совсем не опьянел. Он немного проводил Кейджи (дабы удостовериться, что тот в состоянии дойти сам) и попросил, чтобы тот написал, как доберётся до дома. Акааши забыл. Теперь он читал гневное сообщение от Кенмы и улыбался. Отправив в ответ короткое «Всё в порядке», он вышел из чата. Уже по привычке зашёл в телефонную книгу и пролистал совсем немного, до буквы «Б». Нажал на зеленую кнопку и приложил телефон к уху. Длинные гудки действовали как колыбельная. Акааши с силой растирал уставшие глаза, чтобы не уснуть сейчас и с каждой затяжкой пытался вдохнуть всё больше никотина. Казалось, он делает что-то слишком важное, и не может просто взять и уснуть. Словно от этого должны были летать бабочки в животе… Акааши не заметил как гудки сменились тишиной. Кажется, всё же успел задремать. Но тихий голос, раздавшийся из динамика, заставил проснуться. Заставил протрезветь в считанные секунды. Что он сейчас сделал? Акааши с широко раскрытыми глазами слушал, как знакомый голос повторял «Алло». Слишком знакомый. Сейчас он был не в силах не то чтобы ответить, даже вдохнуть. Громкий звук окончания вызова привёл его в себя. Сигарета быстро тлела, зажатая между длинными пальцами. Он вскочил на кровати и перевернул телефон экраном вниз. Рука потянулась ко рту, чтобы скрыть непонятно от кого вылившиеся лавиной эмоции. Сейчас он не помнил, как так получилось. Когда он успел позвонить Бокуто? Как? Зачем? Он смотрел на телефон как на самое страшное существо из отменного хоррора. И зачем он промолчал? Пепел, упавший на плед, привёл Акааши в чувство. Быстро смахнув его и затушив бычок от греха подальше, он потянулся к телефону (будто билет на экзамене вытягивает, ей богу). Всё-таки, ничего страшного не произошло. Возможно, Бокуто не узнал его номер. Скорее всего. Телефон и правда решил вести себя как существо из хоррора. Стоило ему оказаться в руке хозяина, как на всю квартиру раздался знакомый рингтон. Знакомый, но от неожиданности Акааши выронил телефон из рук. На ярком, слишком ярком экране было его имя. Он почувствовал, как заканчивается кислород. Что он натворил? Сейчас он был готов выкинуть телефон в окно и зарыться в одеяло. Как же по-детски. Но, разве не этого он хотел? Он ответил на вызов. — Акааши, я сначала не был уверен, но ведь это твой номер? Дрожь вернулась, и он прикусил губу. Действительно ли он его слышит? А может он спит? В любом случае, этот сон ему нравится гораздо больше. — Привет, Бокуто. Извини, что так поздно. Так тихо и спокойно… Извини, извини, извини. Акааши точно извинялся не из-за звонка. Акааши хотел просить прощения за то, что был таким придурком. За то, что не звонил, не писал, не пытался встретиться, даже если Бокуто было всё равно. Акааши хотел извиняться за все мысли, от которых он был не в силах избавиться. Он хотел слышать его голос. — Да брось! Я так рад! Акааши тоже рад. Он точно-точно рад. Только он не скажет. Не сможет. Слишком сложно. Пока он просто попытается унять дрожь в голосе. Пока он просто попытается улыбаться.