comatosis

Акааши смотрел на широкую спину Бокуто и его спутанные ноги. Если бы не дорога, толпа, громкие машины и улица, он бы подумал, что Котаро спит. Как спал он в его комнате три года назад. И в ту ночь он точно также смотрел на него и с трудом заставлял себя сделать вдох. Тогда тоже грудь сдавливало до боли. Но в ту ночь он был не в себе не от таких чувств. А сейчас… Он бы хотел поверить, что это не Бокуто. Но это и правда был Бокуто. Лежал на дороге без движения. Акааши замер в шаге от него. Люди начали скапливаться рядом. Кейджи машинально развёл руки в стороны, останавливая прохожих. — Не трогайте его! «У него могут быть опасные травмы…» Казалось, что руки, ноги, язык действовали сами по себе. Акааши думал о том, что сейчас был бы не против смотреть ужастики с Бокуто в тёмном кинотеатре. Они бы сидели где-нибудь в самом конце и ели солёный попкорн. И было бы здорово, если в какой-нибудь момент Бокуто взял его за руку. От страха, разумеется. От самых глупых и очевидных скримеров. Хороший предлог. По толпе прошёлся шёпот, все отступили. Акааши достал из кармана телефон и набрал номер скорой. Руки не дрожали. Голос не дрожал. Он действовал на автомате. Делал то, что делал бы, если бы кому-то понадобилась помощь. В голове было пусто. Словно это не Бокуто лежал перед ним. Ну, конечно, он пока не осознал. — На ××× улице машина сбила человека. Он без сознания. Возможно, травма головы. Мужчина, 21 год. Да, хорошо. Хорошо. Хорошо. Хорошо… Телефон скользнул обратно в карман. Акааши не слышал, что ему ответил диспетчер. Он опустился на колени. «Котаро?» Осторожно надавив на шею двумя пальцами, нащупал пульс. Но резко отдёрнул руку. Что он вообще сейчас проверял? Как он вообще мог сомневаться? Сердце Бокуто не может остановиться. Точно не сейчас. Этого априори не может произойти, ведь они только-только встретились. Не-е-ет. Слишком многое им надо обсудить, слишком много ему надо рассказать. Бокуто слишком долго не было в его жизни. Слишком за многое ему надо извиниться и многое ещё надо простить. Поэтому сейчас он не имеет права уйти. С момента вызова скорой прошло около 3 минут. Немигающим взглядом Акааши смотрел на него. Он, кажется, всё ещё думал, что ничего не произошло. Когда всё было хорошо, а потом вдруг произошло что-то плохое, трудно принять это сразу. Почти невозможно. И сейчас, рассудительный и спокойный Акааши как будто бы знал, что ничего не произошло. Что всё хорошо. Сейчас Бокуто откроет глаза, и они пойдут в кафе. Он знает тут одно неподалеку. Но время шло. Видеть его без сознания раздражало. Как будто с ним случилось что-то серьёзное. Но такого быть не могло. — Угораздило же тебя… Кейджи боялся прикасаться к нему. Лишь бы не рассыпался под его холодными, пропитанными дымом пальцами. Лишь бы не исчез. Лишь бы не умер. Не…что? Акааши встряхнул головой и до боли сжал кулаки. Ногти оставили на ладонях красные царапины. За такие мысли хотелось ударить себя (хорошенько избить), чтобы прийти в чувства. В глазах всё поплыло, и тело, ставшее за секунду тяжелее раза в три, охватила запоздалая дрожь. Не удержав равновесие, он сел на асфальт. Осознание прошибло, будто молния. Бокуто правда может умереть? Сейчас? Почему? Как такое вообще возможно? Они ведь собирались поесть и сходить в парк. Бокуто ещё не рассказал, как прошёл матч. Что Акааши должен делать? Что он должен думать? И где, чёрт возьми, машина скорой помощи? Захотелось сбежать. Спрятаться от людей, машин, телефонов и от обездвиженного Бокуто. От того, что произошло. Если он сейчас убежит, всё будет хорошо? Будет ли хоть что-то хорошо? Что-то хорошее в его нелепом существовании. Если он обольётся холодной водой — проснётся? Это всё окажется сном? Может, если он представит, что ничего не случилось — так и будет? Мысли сменяли одна другую настолько быстро, что голова, казалось, была готова расколоться надвое. Акааши пытался хватать ртом воздух — не получалось. Одной рукой он вцепился себе в волосы, а другой с силой сжал горло. «Нет.» Нет, нет, нет, нет… В голове крутилось одно «нет». Не произошло, не с ними, не по-настоящему… Постепенно силуэт Бокуто растворился вместе со всем, что его окружало. Глаза перестали что-либо видеть. Пелена, казалось, проникла до самой подкорки. Окутала не только глаза, но и чувства, мысли, лёгкие. Кислорода не было. Акааши старался делать вдох, но это не помогало. Воздух не проходил дальше горла. Застревал где-то на полпути и выливался обратно. Он с силой впивался пальцами в горло, царапал. Он хотел дышать, хотел избавиться от кома. От страха. Точно. Это был страх. Больше всего, больше любого конца света он боялся одного — потерять Бокуто. Потерять его насовсем. Знать, что как бы он не хотел, не сможет снова поговорить с ним, посмотреть на него. Знать, что его нет. Он любил его. Он точно любил его. Иначе как? Если бы это было не так, после бессонных одиноких ночей на его шее не появлялись бы новые раны. Он бы не раздирал себя снова и снова, видя его лицо во сне. Он бы не жалел… Не настолько сильно… Не все три года. Как выбраться из этого состояния, как не думать о нём — он не знал (не хотел знать?). Он не знал, что ему делать. Все три года и сейчас. Сейчас. Действительно, что он должен сделать? Сбежать и притвориться, что ничего не было? Зря он позвонил ему тогда. Он ведь знал, что ничем хорошим это не закончится. Знал, что из этого ничего не выйдет. И он честно пытался. Пытался оставить его в прошлом. Это он во всем виноват. По его вине это произошло. Из-за его идиотской прихоти, потребности в человеке. Из-за его эгоизма. Бокуто спокойно жил без него, без его присутствия. Бокуто, возможно, забыл. Пальцы снова и снова проходились по свежим царапинам на горле. Он хрипел и сжимал его ещё и ещё сильнее. Насколько позволяли дрожащие руки. Помогите… Кто-нибудь… До Акааши приглушенно донеслось, как то-то в толпе закричал: — Смотрите, он приходит в себя! «Было бы славно. Было бы просто чудесно.» От недостатка (отсутствия) кислорода на глазах начали проступать слёзы. Акааши ощутил, как кто-то с силой развел его руки и сжал запястья. Но в голове одно «нет». Не трогайте, не меня, не со мной, не хочу… Где-то рядом разносился настойчивый женский крик: «молодой человек» «Молодой человек» — думал Акааши — «Нет. Не молодой, не человек. Не хочу, не хочу. Не трогайте.» Вернула ощущение реальности холодная вода, попавшая на лицо. Когда туман сменился чёткой картинкой, Кейджи громко и прерывисто закашлял, пытаясь как можно быстрее получить больше кислорода. Лёгкие болели так, словно он вдохнул литр кипятка. Двое мужчин держали его за руки, горло и снаружи и внутри неприятно обжигало воздухом, а впереди сидела девушка с обеспокоенным лицом. — Кажется, он пришёл в себя, отпустите его. Акааши растерянно посмотрел по сторонам. Его руки отпустили, и он сразу сложил их на коленях. «Что произошло?» Голова кружилась и тошнило, а всё тело покрылось холодным потом, как во время лихорадки. Девушка протянула ему воду, и он непонимающе уставился на неё. Казалось, он забыл даже то, где находился. — Эй, смотрите, он правда пришёл в себя! Парень, парень! Осторожно ты! Крик мужчины привлёк внимание Кейджи, и он ещё секунд 10 перерабатывал информацию, игнорируя слова девушки, тщетно пытающейся узнать о его состоянии. Осознание ударило в голову: «Бокуто!» Запутавшись в собственных ногах, он растолкал людей перед собой и, не удержавшись, упал на колени рядом с Бокуто. Его уже перевернули на спину, и теперь он видел багровую царапину на его лбу, с которой тонкой струйкой стекала тёмная, почти чёрная кровь. Акааши задержал дыхание. Ресницы Котаро дрожали, а брови сводились к переносице. Бокуто открыл глаза. Он что-то промычал, с трудом открывая ссохшиеся губы, и потянулся рукой к голове. — Акаааашиии… Кейджи широко раскрыл глаза. Действительно очнулся? Или он сам потерял сознание? Может, его тоже машина сбила? Не успел он прийти в себя, как Бокуто, кряхтя, попытался подняться. Несколько людей помогли ему присесть. — Чё-ё-ёрт возьмии… Что это было? Я…как не круто. Акааши? Ты в порядке? Он говорил медленно, будто в съёмке на 0.5х, прикрывая глаз, в который попала кровь с раны на лбу. Кейджи одними глазами следил за его движениями, не в силах пошевелиться. Из-за слов Бокуто из его приоткрытого рта раздался тихий истерический смех. Он резко вскочил и сделал несколько быстрых шагов назад, наступая на ноги людям, стоявшим позади. — Я в порядке? Ты что, серьёзно сейчас? Голос Акааши задрожал, и перешёл на крик. Но его встретил лишь полный непонимания взгляд друга. От этого взгляда в груди разлился кипяток, проникая в каждый участок тела. В миг ноги стали ватными, он опять рухнул на землю. Всё тело охватил сильный тремор. — Ч-чёрт, Бокуто… Запинаясь, соскочил и снова оказался рядом с Бокуто. Осторожно убрал волосы с лица и дрожащими пальцами попытался вытереть кровь и грязь с щеки. Бокуто непонимающе смотрел на толпу и перепуганное, бледное лицо Акааши. — Эй, скажи где болит. Т-ты меня слышишь? П-понимаешь? Сколько пальцев я п-показываю? Акааши выставил перед лицом Бокуто три пальца. Руки дрожали. Он тяжело дышал, будто только что пробежал марафон. Чувствовал себя в три раза хуже. Бокуто недовольно выгнул бровь, поморщился, а потом не торопясь сказал: — Пальцев? Кажется, их раз, два, ммм…десять? Точно, десять. Акааши, ты оказывается можешь и таким быть. Но я, кажется, в порядке. А что с твоей шеей? Акааши громко выдохнул и сел на асфальт. — Придурок, — негромко сказал он и опустил голову. Скоро к ним подъехала «скорая помощь» и Бокуто увезли в больницу. Акааши сесть с ним не разрешили, только поводили у носа марлей, пропитанной едкой, врезающейся в мозг жидкостью, и спросили, не нужна ли ему ещё какая-нибудь медицинская помощь. На что тот категорически ответил «нет», пряча исцарапанную шею. Уже когда машина скрылась из поля зрения, Кейджи понял, что он до боли в пальцах сжимает ремень сумки Бокуто. Ему надо в больницу. Сорвавшись с места, побежал в том же направлении, куда поехала машина скорой. Ноги совсем не слушались, и он несколько раз останавливался, опираясь на перила. Тремор не проходил, но его это не так уж сильно волновало. Что вообще сейчас произошло? Бокуто сбила машина, когда он переходил дорогу на зелёный свет. После отключки он пришел в себя и даже мог говорить. Значит всё в порядке. Всё в порядке? Да что вообще может быть в порядке?! ЧТО, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ЭТО БЫЛО? Уже скоро он добежал до здания, похожего на больницу. Она была совсем недалеко. Ни на секунду не останавливаясь, Акааши вбежал внутрь. Ему повезло — это и правда была больница. На ресепшене спросил у молодого парня, где он может найти человека, которого недавно привезли на скорой. Представился другом. Парень перевернул несколько страниц какой-то тетради и после указал в один из коридоров, назвав номер кабинета. Но, предупредил, что внутрь его не пустят, и он может подождать рядом. Акааши в благодарность кивнул и теперь уже спокойно пошёл в указанном направлении. Только когда сел на стул, понял, насколько выдохся, пока бежал. Дрожь ощутилась в три раза сильнее, чем была, а к горлу подкатил неприятный ком. С усилием подавил рвотный рефлекс. Он и правда в больнице. Ещё полчаса назад он бы ни за что не поверил, если бы ему сказали, в какой ситуации он окажется. В какой ситуации окажется Бокуто. Ну, а теперь он в комнате ожидания. Если бы Бог, эволюция, Природа — кто угодно — был хоть немного добрее, то добавил бы в организм человека функцию отключения способности мыслить. Временно. Серьёзно, она бы пользовалась большой популярностью. Да и это было бы куда полезнее, чем хотя бы тот же самый аппендикс. Возможно, создателям в благодарность пожали бы руку. Люди бы пользовались ею перед сном, перед экзаменами, в аэропорту, во время загрузки игры или сидя в больнице в ожидании новостей от врачей. В такие моменты думать особенно не хочется. Акааши не хотел думать. Он не хотел вспоминать моменты с Бокуто — это было бы похоже на скорбь. Он не хотел думать о его травмах — это бы значило, что они серьёзные настолько, что вгоняют его в ужас. Он не хотел думать о последствиях — вдруг сбудется. Но, к сожалению, в тихом, плохо освещенном полупустом помещении ничего не остаётся, кроме как думать. Думать и думать. Представлять. Ждать. Последние минут 15 в голове навязчиво крутилась одна и та же фраза: если бы Акааши в тот вечер не позвонил, ничего бы не случилось. Конечно, скорее всего так и есть. Но проблема в том, что он позвонил. Что он позвонил, несмотря на то, через что ему пришлось пройти. И произошло то, что произошло. А, собственно, почему ему было так трудно связаться с Бокуто? Почему для этого ему понадобилось три грёбаных года? Кто в этом виноват? Акааши хочется думать, что он сам. Что виноват только он. Не университет, не мама и уж тем более не Бокуто. Тот день хорошо ему запомнился. И с этим ничего не поделаешь. Он даже не имеет права думать хорошо это или плохо, потому что это не избавит его от воспоминаний. Это ничего не изменит. Он помнит. И будет воспроизводить тот день в своей голове снова и снова. Пока ему не диагностируют наконец болезнь Альцгеймера или Паркинсона.

***

День начинался очень даже неплохо. Кажется, был вторник. Приближающееся лето давало о себе знать, и погода стояла до странного хорошая. Даже дорога до школы казалась куда приятнее. Стоп…стоит перемотать. На вечер. Тогда он совершил ошибку? Ошибся тогда, когда согласился помочь Бокуто? Он ведь старше Акааши на год, так чем ему может помочь второгодка? Хотя, никого это не останавливало. Конечно, он согласился. Помогать Бокуто было для него чем-то максимально обыденным. Обыденным и необходимым. И в тот вечер после тренировки они пошли к Акааши домой. Ужинали вместе с его мамой, разговаривали, разбирались в математике. В тот вечер начался шторм, прогнозируемый всеми синоптиками с самого утра. Когда ошибся Акааши? В какой момент он должен был остановиться? Остановить Бокуто? В момент, когда он понял, что не сможет уснуть в одной комнате с ним из-за бешеных ударов сердца, отдающихся в голове сильнее любого раската грома? Или когда Бокуто осторожно лег на кровать рядом с ним? Акааши тогда продолжал убеждать себя в том, что на полу холодно и неудобно. Когда Акааши должен был остановить это? Должен ли был? Стоило ли ему притвориться спящим и остаться лежать спиной к нему? Ведь если бы он не повернулся, то не встретил бы пару блестящих глаз и их руки, губы, вздохи, мысли, языки и слова не переплелись бы. Они не были пьяными. Они были школьниками. Возможно, немного глупыми и чересчур любопытными. Возможно, он и не должен был останавливаться и останавливать. Ведь все учатся на своих ошибках. Надо обжечься пару раз, чтобы понять, что огонь опасен. Глупая, старая метафора. Как вообще это можно сравнивать с огнём? Как вообще чувствами можно обжечься? После этого жизнь Акааши изменилась. И не в лучшую сторону. Заниматься чем-то подобным в небольшой квартире, да ещё и когда вы не одни — хреновая идея. Просто ужасная. Самое неправильное, что когда-либо вытворял Акааши. Но тогда ему казалось это правильным, даже слишком. В те минуты он думал, что это именно то, что нужно им обоим. Что это вполне естественно. Что ж, его мама так не считала. Она не разговаривала с Акааши весь следующий день и следующий, и следующий, и Акааши сбился со счёта. Он знал — она не хотела его проучить молчанием. Это было отвращение и разочарование. Это было именно то последствие, о котором он не задумывался. И это было то последствие, о последствии которого он также не думал. При хорошем раскладе всё могло устаканиться. Он вполне мог поговорить с ней и объясниться. Мог соврать, сказав, что всё это ей показалось, и на самом деле ничего не было, и она бы поверила. Или мог бы сказать правду, и она бы смирилась. Но кто сказал, что судьбу устроит именно хороший расклад? Акааши не разговаривал с матерью на эту тему. Она не позволяла. Пару раз, когда напивалась, она звала его к себе и выговаривала всё, что накопилось. Говорила, сколько стыда ей пришлось пережить. Говорила, как тяжело ей приходится жить с осознанием, кто на самом деле её единственный сын. Говорила, как ей противно видеть его лицо, потому что она представляет, как он кувыркался с тем парнем в их квартире. Акааши слушал. Он не смел ей возражать или отвечать. Он думал, что ей действительно тяжело. Что ей действительно не повезло иметь такого неблагодарного сына. Но он привык. Ему пришлось. Со временем Акааши понял, что ничего не устаканится. Даже если он больше не будет и близко подходить к парням, даже если женится и его жена родит троих, четверых детей — мама точно припомнит ему, кто он на самом деле. И он, чёрт возьми, не может её за это винить. Потому что она работает, кормит, одевает, оплачивает обучение и коммуналку в одиночку. Потому что она всё ещё его мама, и именно она поддерживала и продолжает поддерживать его жизнь. И жаловаться он тоже не будет. Сам виноват. Сам повернулся к Бокуто лицом. А потом, закончив школу, Бокуто уехал в университет. Он пропал из его жизни. В день его отъезда они долго стояли за каким-то домом и говорили. Бокуто часто целовал Акааши и просил ни на день не забывать о нём. Он заботливо вытирал ему слёзы и звонко смеялся. Акааши мог плакать только при нём. Акааши мог смеяться только рядом с ним. Умоляя не оставлять на шее засосы, Кейджи пытался отлепить от себя распаленного Бокуто, но не слишком настойчиво. Всё же ему нравился и жар, исходивший от него, и ощущение влаги, оставленной его губами. В тот день он пообещал писать ему как можно чаще. Но плакал, потому что почему-то уже тогда знал, что не сможет написать и один раз. Дома его встретил уже привычный холодный взгляд. Мама внимательно следила за каждым движением Акааши, пока тот разувался в прихожей. А когда он проходил мимо неё, она тихо спросила: — Уехал? Акааши не смотрел на неё. Ему было слишком обидно от усмешки, скользнувшей в её голосе. Он только слегка кивнул. — Хорошо. Не вздумай связываться с ним. Никаких сообщений и тем более звонков. Он и так хорошенько попортил мне жизнь. Акааши нахмурился. На переносице появилось несколько морщинок. Даже несмотря на её слова, он ведь сможет общаться с ним? — Если всё-таки посмеешь и дальше общаться с ним, клянусь — я наложу на себя руки. Акааши вздрогнул. Он осмелился повернуться и посмотреть матери в глаза. — Что…что ты такое говоришь? — А то ты не понимаешь, — она заплакала и перешла на крик. — Ты ведь итак опозорил меня! Если кто-то…если кто-то узнает — соседи, родственники — они же мне жизни не дадут! Акааши не понимал. Он не понимал, чего так боялась его мама. Что такого ужасного делает Акааши, чтобы из-за этого вести себя вот так. Чтобы из-за этого напиваться на выходных. Она ведь…теперь она винит Акааши во всех своих проблемах. Ей правда настолько тяжело? — Мама, успокойся, пожалуйста. Акааши хотел положить руку ей на плечо, но она резко отошла в сторону. Он вдруг осознал, что последние несколько месяцев она вообще к нему не прикасалась. — Не трогай меня. Думаешь я не знаю? Не знаю, что ты всё это время продолжал встречаться с тем парнем? Да ты даже сейчас стоишь передо мной зацелованный. Неужели думаешь, что я ничего не вижу? Мне отвратительно твоё присутствие в доме. Поэтому, пожалуйста, будь добр, прекрати это постыдное общение с ним хотя бы на этот чёртов год. Акааши молчал. Да, он привык к такого рода разговорам. Хотя…возможно ли вообще к такому привыкнуть? Это определённо сильно давило на него. Но, несмотря ни на что, он любил маму. Этого было не изменить. И из-за этого он страдал ещё сильнее. Он так и не написал. И не ответил ни на одно сообщение. Не смог.

***

Кейджи потянулся в карманы брюк за пачкой сигарет. Он не хотел курить, это было скорее машинальное действие, но медсестра, проходившая рядом, конечно этого не знала. — Извините, в больнице курить нельзя. Будьте добры, выйдите на улицу. — Конечно, извините, — Акааши удивленно посмотрел на синюю пачку в руках и спешно засунул её обратно. Он точно не хотел курить. — Мужчина, вы кого-то ждёте? Девушка в розовом халате остановилась и сделала несколько шагов назад, возвращаясь к Акааши. — Да, минут двадцать назад сюда привезли моего друга, его сбила машина. — А, поняла, поняла. А что с вашей шеей? Боже мой, почему вы не просите помощи?! Девушка, наклонившись, осторожно отвела подбородок Акааши в сторону, рассматривая царапины. — Не переживайте, всё в порядке, — меньше всего Кейджи сейчас хотелось с кем-либо контактировать, поэтому внимание медсестры ему явно было не по душе. Он убрал её руку с лица и прикрыл царапины воротником рубашки. — Нет, это не дело. От такого могут быть серьёзные проблемы — шрамы или даже заражение крови. Поэтому идите за мной. Я обработаю все раны и забинтую, чтобы не проникла инфекция. — Нет, что вы… — Я настаиваю. Девушка стояла перед ним, обнимая стопку бумаг, и смотрела сверху вниз. Кейджи ощущал на себе её взгляд. Он сидел молча, опустив взгляд в пол. Сначала Акааши подумал, что если просто проигнорирует её — она уйдет, но скоро понял, что, говоря «настаиваю», она не шутила. И ему всё же пришлось идти с ней в процедурную. Через минут десять он уже сидел на прежнем месте с бинтами на шее. Теперь на их фоне кровавый воротник казался ещё грязнее. Ну, и в этом тоже были свои плюсы. Медсестра смогла, пусть и временно, отвлечь его от мыслей. Теперь он даже стал спокойнее. Или так подействовал на него запах спирта? По крайней мере, ему всё ещё есть чего ждать. Внезапно раздавшаяся мелодия быстро заполнила полупустую комнату. Акааши удивленно посмотрел на тёмный экран своего телефона. Не его. Звук раздавался из сумки Бокуто, о существовании которой он и забыл. Первый звонок он оставил без ответа, ибо найти нужный карман оказалось ещё тем испытанием. Когда наконец нашёл телефон, снова раздалась мелодия вызова. Верхняя часть экрана была разбита и Акааши не смог прочитать имя звонившего. Но, предположив, что это могли быть родители Бокуто, он без раздумий ответил. Из динамика послышался недовольный мужской голос. — Бокуто, сволочь, ну я тебе это припомню. Акааши опешил от такого резкого и громкого начала разговора, но быстро пришёл в себя. — Здравствуйте. Извините, Бокуто сейчас не может подойти к телефону. — Ээ? Ты кто? Че за дела? Где Бокуто? Акааши устало вздохнул, закрывая микрофон рукой. Скорее всего, это был кто-то из команды Бокуто, и он явно был недоволен, услышав чужой голос. А претензия была по поводу того, что Бокуто быстро ушёл после матча? Кейджи уже хотел второй раз извиниться, но голос в телефоне начал с кем-то перешёптываться, после чего ещё громче заявил: — Акааши! Неужели ты? Это я, Куроо, — Куроо произнес это так быстро, что Акааши не успел удивиться, откуда знакомый Бокуто знает его имя. — Где этот засранец ошивается? Я хочу высказать ему все претензии! Голос Куроо был до невозможного громким, от чего у Акааши заболела голова. — Боюсь, сейчас не получится… — Почему? Он что, в туалете застрял? Кейджи не любил, когда его перебивали. Он итак разговаривал с людьми, прикладывая много усилий, а когда это не ценили, желание говорить вообще пропадало. Сейчас раззадоренный Куроо ужасно раздражал, но Акааши всё же надо было сообщить ему о Бокуто. Хотя, желание просто сбросить вызов было весьма сильным. — Бокуто попал в аварию. Сейчас он в больнице. — Ава…чего? Куроо моментально стих. Акааши слышал, как он шёпотом сказал это кому-то рядом. Вероятно, это был Кенма. — Можешь скинуть адрес? Мы приедем. — Извините, у меня нет ваших данных, Куро-сан, а телефон Бокуто разбит. — Без проблем. Скинь Кенме, он со мной. — Хорошо. Акааши сразу отключился. Разговоры утомляли так же, как и мысли. Но сейчас ему предстояло ещё одно социальное взаимодействие. Адреса больницы он, конечно же, не знал.