Любовь слепа

31 октября Переезд в Штаты значил для Сатору только одно — от его семьи наконец-то отстанут. Не будет любопытных взглядов, грязных сплетен, не будет прямого осуждения. Никто не узнает, кто он и что таится за белым заборчиком его нового дома в благопристойном американском пригороде. Безусловно, любопытство было. Но это был забавный интерес нарочито прогрессивных белых американцев к соседям азиатской внешности. Их аккуратно расспрашивали о жизни в Японии, стараясь ни в коем случае не оскорбить невежеством и не прослыть расистами, делали вид, что не замечают акцента, звали на все добрососедские мероприятия, обещали любую помощь. Миленько. Особенно в сравнении с тем, что осталось в Японии. Такое положение дел Сатору немного забавляло, но в целом скорее нравилось, чем раздражало. Быть в центре внимания он всегда любил, поэтому с удовольствием шокировал соседей эксцентричным поведением и светился в лучах всеобщего обожания. Ещё бы, такого развлечения их скучный городок не видел с самого основания. Цумики быстро стала любимицей соседей. Она успешно подтягивала язык и не терялась в незнакомой обстановке, одинаково хорошо общалась и с детьми, и со взрослыми. Чего нельзя было сказать о Мегуми, которого иностранцы пугали. От их беспардонных рук, тянущихся потрепать по голове любого ребёнка, он превращался в ежонка и замыкался в себе сильнее. И в такие минуты Сатору сомневался в своём решении. Дети только начали привыкать к жизни с ним, а тут такие перемены. Но он знал, что так лучше. Лучше, если дети будут ходить в школу в стране, где ни их отца, ни их отчима не показывали в новостях, причём в одной криминальной сводке. За просмотром очередной Хэллоуинской классики Сатору уже начал незаметно поглощать конфеты из мешка, приготовленного для соседских детей. Ничего, он столько купил, что на город-миллионник хватит, не то что на их захолустье. — Сатору-сан, мы же пойдём сегодня выпрашивать сладости у соседей? — спросила Цумики. — Жалко, если такие красивые костюмы зря пропадут. За спиной у Цумики распускались блестящие крылышки, а причёска острыми иглами топорщилась в разные стороны. Мегуми был одет в кимоно, а на лице его детским гримом нарисовали демонические отметки. Он сам не горел желанием просить что-то у незнакомцев, но за сестрой пошёл бы даже в пекло. Сатору не хотелось отпускать их из дома. Ходить в темноте по чужим порогам? Одна из местных традиций, которая не внушала доверия. Не сказать, что после покушения и последующих событий Сатору стал параноиком, но… наверное, всё же немного стал. Если и не в отношении себя, то в отношении детей точно. — Вы похвастались костюмами в школе, а конфет я вам могу грузовик купить, если хотите. В дополнение к уже купленному. — Но Сатору-сан, мы же хотим влиться в жизнь города! Все соседские дети будут ходить по домам. Сатору тяжело вздохнул. — Ладно, хорошо, но Нанами будет неподалёку. — Спасибо, Сатору-сан, вы самый лучший на свете! — воскликнула Цумики и обняла его. Мегуми обречённо пошёл за корзинкой, а Сатору набрал Нанами, чтобы тот подъехал. Желательно не в одном из своих шикарных костюмов, чтобы не пугать соседей. И действительно, Нанами появился в светлых брюках и мягком джемпере-поло, ну чисто респектабельный американский папаша. Сатору нечасто произносил это вслух, но он невероятно ценил Нанами и то, что тот делал для его семьи. Да хотя бы то, что согласился переехать в другую страну. И пусть он часто ворчал, что работать с Сатору невозможно, он был лучшим телохранителем из возможных сначала для него, а потом для детей, особенно после… Особенно после того, как предыдущему предложили денег больше, чем платил он, и Фушигуро Тоджи попытался грохнуть Сатору вместо того, чтобы защищать. Тот жуткий день Сатору старался не вспоминать. Старался не думать, что его спасло — чёрный пояс или дикое, первобытное желание выжить. И всё же время от времени возвращался к этому, как к не до конца зажившей болячке с намерением её непременно расковырять. Особенно пошебуршить в тех мыслях, которые отвечали за внезапное осознание перед почти-смертью: «Годжо, тебе тридцатка, а у тебя нет ничего, кроме денег, тебя даже не любил никто никогда, включая родителей». И непонятно, что повлияло сильнее на решение взять опеку над детьми Тоджи, эта мысль или последнее слово самого Тоджи в суде. Однако тогда Сатору принял это решение, и сейчас, спустя два года, уже не представлял своей жизни в одиночестве. Дети отправились по соседям вместе с Нанами, который с момента переезда был им и телохранителем, и няней, и матерью родной, а Сатору взял ноутбук, чтобы немного поработать. В Японии он оставил семейную компанию, продал акции и уже здесь устроился на полставки преподавателем в бизнес-школе, а также временами замещал сенсея в местной школе айкидо. Не ради денег, естественно, а чтобы не зарасти мхом, сидя дома. Заняться делами не удалось, поскольку как только он заставлял себя перестать нервно смотреть на телефон и начать работать, раздавался звонок в дверь, за которой улыбались дети с ведёрками. Нацепив на лицо самое беззаботное и радостное выражение, Сатору сгружал каждому сладостей и возвращался на диван взвинченный и нервный. Пару раз он порывался позвонить Нанами, но решил не отвлекать телохранителя от работы своими параноидальными звонками. Что может угрожать детям в прилизанном американском пригороде, да ещё и под присмотром настоящего профессионала? Сомневаться — оскорблять неуважением Нанами. А тот крайне чувствительно относился к таким вещам. Ближе к ночи, когда вереница детей закончилась, плохое предчувствие начало бить тревогу. Это было что-то инстинктивное, что-то древнее, необъяснимое. Сатору отправил Нанами сообщение, потом позвонил. Когда и звонок остался без ответа, он набрал Цумики. Её телефон оказался не в сети. На номере Мегуми бесконечно проходили и проходили гудки. Оставшись наедине с бесполезным телефоном, Сатору захлебнулся паникой, как солёной морской водой. Нет, это невозможно. Нанами перегрыз бы глотку любому, кто попытался навредить детям. Кто в этом унылом городе мог представлять реальную опасность для него? Или это весточка из прошлого? Но зачем? Сатору оставил все дела, продал всё, что мог продать. К чему такие сложности? Ради мести? Нет, бессмыслица, слишком большие риски. Между попытками достучаться хотя бы до кого-нибудь у Сатору зазвонил телефон. — Мистер Годжо? — раздался в трубке незнакомый голос. — Вам нужно подъехать в полицейский участок. И в ту секунду Сатору понял, что значит выражение «земля ушла из-под ног». Это было гораздо хуже ножа у горла, потому что в случае с ножом он знал, что делать — драться, пока не сдохнет или не обезвредит нападавшего. А сейчас, сейчас его грудь наполнила болезненная, распирающая пустота, и каждый вдох давался с трудом. — Они живы? — спросил Сатору не своим голосом. — Да, — после недолгой паузы ответили. Он ненавидел чувствовать себя беспомощным — ему нужно было куда-то бежать, что-то делать, с кем-то бороться. Но в ту секунду у него не было ровным счётом никакой информации, и бороться можно было только с самим собой. Наверное, ему не стоило садиться за руль в таком состоянии, но дойти до полиции пешком означало потратить на десять минут больше. Этого он не мог себе позволить. В участке Сатору встретили озадаченные полицейские и Мегуми, замотанный в плед по самый нос. Даже так его трясло. Огромные глаза смотрели пустым взглядом мимо всех присутствующих. Сатору подлетел к нему и крепко обнял, спрашивая, что случилось, но Мегуми ничего не ответил, только глубже закопался в плед. Как сказали полицейские, мальчик не произнёс ни слова с тех пор, как патруль прибыл туда, откуда их вызвал Нанами. Полицейские толком не знали, что случилось. Никто не знал. Нанами должен был следить за детьми, однако не понял, в какой момент он перевёл взгляд на Цумики, а она уже лежала без сознания на чужом пороге. Он попытался оказать первую помощь, вызвал скорую и полицию. И дальше произошло нечто странное. Как бы полицейские ни пытались вытянуть из Мегуми хоть слово, хоть предложение, напечатанное в телефоне, он жался к стене и молчал. Врачи пока не нашли ни малейшей причины такого состояния, но диагностировали у Цумики не обморок, а настоящую кому. Полицейские начали расследование — могли ли ей вколоть что-то или навредить иным способом. Расследование затруднялось двумя вещами: Мегуми что-то видел, но не мог рассказать, а Нанами ничего не видел. Или… — Где Нанами Кенто? — спросил Сатору. — Его допрашивают, — ответил более молодой полицейский. — Допрашивают? Вы подозреваете, что он может быть виноват? — Мистер Годжо, преступником чаще всего оказывается кто-то знакомый, совершенно… — сказал опытный коп. — Он же сам вызвал вас, — перебил Сатору. — Возможно, что-то пошло не по плану, и он решил обезопасить себя от подозрений. — Это бред. Нанами не причинил бы Цумики вреда. Нанами лучше бы сам умер. Вот только… Сатору уже был в такой ситуации, когда тот, кто должен был защищать, нападал. Бьёт ли молния дважды в одно место? Или другой вопрос — насколько нужно быть тупым, чтобы не научиться на своих ошибках. Взяв с собой Мегуми, Сатору поехал в больницу. На заднем сидении мальчик по-прежнему кутался в плед и не издавал ни звука, как бы его ни пытались разговорить. Что такого он должен был увидеть? Мегуми — смелый ребёнок, который пережил столько, сколько многим взрослым не пришлось пережить. Что могло его настолько напугать? Больничная суета больно ударила по напряжённым нервам. Врач ничего толком не прояснил, но задал Сатору кучу вопросов о том, как Цумики себя чувствовала накануне и какими детскими болезнями она успела переболеть. Устав объяснять, что ничего не предвещало и Цумики всегда была крепкой и здоровой, Сатору попросил навестить дочь. Уж на это он имел право. Реанимационная палата была залита ярким светом. Сначала Сатору подумал, что это необходимо для врачей, но пригляделся и понял, что свет исходил не от ламп. Нет, светилась сама Цумики. От её тела тянулись нити света и таяли, уходя вверх. Как в каком-то фантастическом фильме. Какого хрена? — Что это?! — спросил Сатору у уставшего врача, который стоял перед палатой и мешал в стаканчике кофе из автомата. — О чём вы, мистер Годжо? — Как о чём? Это какое-то экспериментальное лечение? Почему без моего согласия? На него смотрели непонимающим взглядом с долей жалости. — Мистер Годжо, вам нужно отдохнуть. Отправляйтесь домой вместе с сыном и поспите. Ладно, хорошо, нужно было успокоиться. Возможно, это какая-то оптическая иллюзия. У Сатору чувствительные глаза, а тут куча оборудования и, наверное, специальный свет. Этому должно быть рациональное объяснение. А пока нужно было что-то делать, кому-то звонить, искать людей. Они вошли в дом, который показался Сатору оглушительно молчащим, и Мегуми развернулся из пледа. Сатору отпрянул. На нижней части лица Мегуми отпечатался светящийся след руки, как будто кто-то пытался зажать ему рот ладонью, испачканной в фосфорной краске. — Мегуми? Кто… Кто это сделал? Ты видел его? Успел рассмотреть? Тот ничего не ответил, продолжая смотреть на Сатору неморгающим взглядом, как будто пытался сообщить что-то телепатически, но Сатору не умел читать мысли и в шарадах был не силён. Ещё некоторое время они провели пытаясь отмыть с Мегуми светящиеся следы сначала мылом, а потом с помощью мицелярной воды Цумики. Сам Мегуми при этом смотрел на Сатору как на умалишённого и словно теперь боялся не только за сестру, но и за психическое здоровье опекуна. Смылся только грим, но не след руки. 1 ноября Врачи занялись своим расследованием, полицейские — своим, а Сатору тем, что стал поднимать связи как в медицине, так и в других сферах, чтобы не ждать, а поскорее вызвать в город кого-нибудь с опытом побольше, чем расследования краж той-терьеров. ФБР или кто там в Штатах занимался такими вопросами. Хотелось взять всё в свои руки: прочесать город, допросить всех жителей, самому сесть за аппарат МРТ. В последнее время Сатору часто думал о том, что не занимался в жизни ничем важным, и это тяготило его. Вот и детей уберечь не смог. Следующую ночь он не сказать, что спал, постоянно разговаривая по телефону с людьми разной степени важности, но с утра примерно на полчаса, сидя с открытыми глазами, провалился в какое-то странное состояние переутомления между сном и явью, когда нет возможности пошевелиться и мерещится всякое. Из этого морока его вывел звонок в дверь. На пороге стояла соседка, миссис Пинкертон, благопристойная дама в летах, обожающая вышивку крестиком, экстравагантные шляпки и Иисуса. Её сопровождал один из патрульных, охранявших дом. — Простите, миссис Пинкертон, но сегодня кофе с печеньями вам не предложу. Вы что-то знаете о том, что могло произойти с Цумики? — Не то чтобы знаю… Сатору, позвольте дать вам совет. У нас в городке есть колдун. Понимаю, понимаю, как это звучит. Но он не раз помогал нам, пусть и небескорыстно. К тому же он ваш земляк, может, в этот раз и за красивые глаза вам поможет. Сатору бывал у миссис Пинкертон дома — концентрация распятий там превышала адекватную в несколько раз. И он не считал себя специалистом в католицизме, но вроде бы Иисус не слишком одобрял колдунов и ведьм. Однако же, Американцы полны противоречий, и в обычный день над этим можно было бы поиронизировать, но сегодня что-то не тянуло на шутки. Патрульный как будто лимонов наелся и закусил кислым скитлс. — Вы тоже знаете этого… — Сатору не мог поверить, что произносил это вслух. — Колдуна? — Увы. Весь город знает. — И вам он, я так понимаю, не помог? — Помог, но как и сказала миссис Пинкертон, небескорыстно. Не то чтобы в данный момент Сатору было дело до того, чем патрульному пришлось пожертвовать в результате сделки с загадочным колдуном, но лицо его выглядело худшей антирекламой любых магических услуг. Как любой нормальный человек, Сатору не верил во всю эту сверхъестественную чепуху, но отчаяние его было велико и ширилось с каждым часом всё больше. У него в наличии были, можно загибать пальцы, перепуганный и молчащий ребёнок, друг под арестом с провалом в памяти, дочь в коме, растерянная полиция и не менее растерянные врачи. Никто ничего не видел. Камеры наружного наблюдения очень удобно выключились. Ни малейшей улики, ни крошечного следа, ничего. Ну и главное — никто ничего не видел, да, кроме самого Сатору. Он понятия не имел, что могли значить след на лице Мегуми и странные нити, идущие от Цумики, но что-то подсказывало, что именно с такими вопросами и идут к колдунам. Сатору знал Мегуми. Если бы тот мог помочь найти сестру, он бы вернул себе голос силой воли, нацарапал бы на листочке кровью, наизнанку бы вывернулся. Значит, по какой-то причине не мог. И Нанами… Не мог он отвернуться, не мог залипнуть в телефоне. Нет, в этом определённо была какая-то чертовщина. Может, сам колдун и устроил всё это, чтобы Сатору приполз к нему на коленях молить о помощи. Ну, тогда Сатору разберётся с ним по-мужски, смущаться не будет. — Хорошо, как его зовут и где его найти? — Его зовут Сугуру Гето, а найти его можно в молле. На втором этаже, у эскалатора. Не перепутаете. — Спасибо! Вы можете посидеть с Мегуми, пока я быстро сбегаю? — Конечно, дорогой. У дома дежурил патруль, так что если за нападением стояли люди, то Мегуми был в безопасности. Другое дело, что Сатору начинал в этом сомневаться. Безумие. Он сошёл с ума. Но первым делом Сатору отправился не к колдуну, а в полицейский участок. Ему нужно было проверить кое-что. К Нанами его пустили не без проблем, но некоторое количество купюр с этим помогло. В камере солидный и спокойный Нанами смотрелся чужеродно, и всё же Сатору бы рад его видеть, пусть так. Вот только… На его глазах горел такой же след от рук, что и на губах Мегуми. Нанами поднялся со скамейки и посмотрел Сатору в глаза прямым, честным взглядом. — Сатору, это не я. Ты же знаешь. Мне всё равно, какие мне предъявят обвинения, но я хочу, чтобы ты точно знал. — Я знаю, — сказал Сатору, не найдя в себе сил пошутить, и обратился к полицейскому. — Почему вы не позволили ему стереть краску? — Какую краску? Не понимаю, о чём вы, мистер Годжо. Он о том, что похоже, всё-таки действительно сошёл с ума и видел вещи, которые не замечали другие. И он обязательно отправится к психиатру, но по пути заглянет к колдуну. — Я всё улажу, Нанами, расслабляйся тут пока. В молле оставались праздничные украшения, и Сатору боролся с искушением отпинать от отчаяния какую-нибудь тыкву, но на это ушло бы драгоценное время. Да, действительно, как и сказала миссис Пинкертон, не перепутать. Витрина колдовского салона была увешана непонятными азиатскими побрякушками, в основном пластиковыми и заказанными с китайских маркетплейсов. Надписи на японском теснили китайские и корейские иероглифы. Уродливая пластмассовая манэки-нэко издевательски махала Сатору лапкой. Создавалось впечатление, что витрину делал человек, знающий про азиатскую культуру только из самого клишированного американского фильма середины двадцатого века. Он должен был поверить, что здесь обитает настоящий колдун? Тем не менее выбора особого не было, поэтому он отворил дверь и шагнул в закуток. Звякнула музыка ветра, в нос ударил запах благовоний. Пошловато, на его вкус. У Сатору всегда были чувствительные глаза, именно поэтому он не расставался с тёмными очками, но сейчас ему показалось, как будто в оба глаза без предупреждения засветили мощным лазером. Он согнулся от боли, почти осел на колени и, не сдержав приступ тошноты, окатил циновку на входе блевотиной. — Эффектное появление, Годжо-сан, — раздался дурманящий, манящий голос. Сатору сфокусировал уплывающее зрение. На низком диванчике возлежал молодой мужчина с длинными, струящимися по плечам чёрными волосами. Одетый в тёмно-синее кимоно и дзори, он выглядел томным и расслабленным, скучающим даже. А ещё — невероятно красивым, но красота эта была злой, нехорошей, ослепляющей. Так выглядят демоны, сбивающие путника с дороги. Он пытался отвести взгляд, чтобы поберечь глаза, но взгляд упорно возвращался к мужчине, как примагниченный. Словно Сатору был обязан на него смотреть, словно родился с одной этой целью. Кое-как поднявшись, Сатору осилил несколько шагов до хозяина этого заведения. Он сел на подушку для гостей и поплотнее надел очки, съехавшие, пока его тошнило. Только не смотреть, только не смотреть. — Чем же моя скромная обитель заслужила визит столь привлекательного, богатого и почитаемого мужчины? Скромности ни в голосе, ни в поведении не было ни на грамм. Скорее он издевался или… флиртовал. Если последнее, то Сатору был немного не в состоянии оценить. Как от переживаний за дочь, так и от скручивающих внутренности позывов блевать. Сатору облизал губы, борясь с очередным приступом тошноты. — Мне больно на вас смотреть, как будто солнце светит в глаза. Что это такое?! Перестаньте сейчас же! — О, Годжо-сан, таких комплиментов мне ещё не говорили, — сказал колдун и кокетливо отбросил волосы за плечо. — Умеете смутить. Я ничего не делаю, по крайней мере ничего, что мог бы прекратить. Так что вас привело ко мне? Сатору сел поудобнее и закрыл глаза. Раз уж он не мог отвести взгляд, будет сидеть слепым. — Моя дочь впала в кому. Врачи не знают, что с ней. Мой сын не может говорить, телохранитель детей ничего не помнит, ничего не видел. А я вижу вокруг них всех странное свечение. — Интересно. В канун Дня всех святых? — Да, всё верно. — Сатору… — позвал он по имени, и это, как заклинание, пробрало до костей. — Боюсь, даже если вы очень-очень крепко зажмуритесь, то не сможете убежать от своих проблем. — Я не убегаю ни от чего, я пришёл свои проблемы решить. — Тогда взгляните на меня, не обижайте своим безразличием. Как там его зовут? Миссис Пинкертон упоминала. Гето? — Вы поможете? Не морочьте мне голову, я сюда не ради флирта и ваших игрищ пришёл. — Помогу. Но не бесплатно. — Сколько? — У вас очень красивые глаза, Годжо-сан, — проникновенно и сладко пропел Гето, как будто не слыша вопроса. У Сатору по спине проскользила капелька пота. Он всё время был в тёмных очках, Гето никак не мог видеть его глаз. — Так что вы хотите, Гето? У меня много денег, и я готов с ними расстаться. Любая сумма. Только помогите спасти дочь. — Какая пошлость. К чему мне ваши деньги? — фыркнул Гето, лениво расправляя свои широкие рукава. — Говорю же, у вас невероятные глаза, Сатору. — Вы… — Сатору проглотил вязкую слюну. — Вы хотите мои глаза? — Вас это так удивляет? Я люблю красивые вещи. И делать больно тем, кто когда-то причинил боль мне. — Я не причинял вам боли. Мы видимся в первый раз. Поверьте, вы бы меня точно запомнили. Гето усмехнулся. С его лица на секунду пропала напускная, манерная любезность и появилось нечто ядовитое, болезненное. — Очаровательная наивность, Сатору. Признаться, это даже немного возбуждает. Так вы согласны или нет? — Что угодно. — Ну что, пожмём руки, как принято в этой варварской стране? — Подождите, вы можете меня обмануть. Сначала — Цумики, а потом… Что бы вы там ни собирались со мной сделать. — О, вы даже представить не можете, что я могу с вами сделать… Эх, ладно. Хорошо, удостоверьтесь, что с вашей дочерью всё в порядке и приходите. Не придёте — я сделаю хуже, не сомневайтесь. — Дайте мне время попрощаться с детьми, — сказал Сатору. Ему никогда не приходилось торговаться, но на дни или хотя бы часы привычной жизни, пожалуй, стоило. Теперь понятно, почему тот патрульный так скривился при упоминании колдуна. Одним богам известно, что забрали у него. Гето на удивление легко согласился. — У вас неделя. И еще… Годжо-сан, у вас не только очень красивые глаза, но и хорошо подвешенный язык. А я, признаться, немного скучаю в этом унылом городе, особенно по родной речи. Должен же я что-то получить от нашей договорённости потянуть время. Приходите ко мне каждый день, когда дети будут в школе, и расскажите что-нибудь о своей семье. Обещаю, я буду хорошим слушателем. Улыбка на красивом лице отдавала безумием. И не тем, с которым Сатору ранее собирался сдаваться в психушку, а чем-то древним, опасным, нечеловеческим. Встретившись с этим, будешь проклят на всю оставшуюся вечность. И своими обожжёнными глазами Сатору чувствовал, что уже хватанул этого проклятия по полной. — Вы безумны, Гето. — О да, есть такой грешок. Но вас ужасает, что моё безумие вас совсем не пугает. Это не имело никакого смысла. Колдун действительно сошёл с ума, и Сатору вернётся домой к пустой детской комнате и молчащему Мегуми. Нужно было брать себя в руки, и заниматься действительно важными делами. Нужно было вызвать лучших врачей, лучших расследователей. Только зря время потратил, ещё и весь завтрак выблевал. Во рту до сих пор было кисло, горло жгло, а глаза слезились. Раздражённый Сатору припарковал машину на подъездной дорожке и замер, вглядевшись в окно кухни. На высоком стуле сидела Цумики, а Нанами заплетал ей косу. Только сейчас Сатору заметил, что у дома не дежурил полицейский автомобиль. Не закрыв дверь, он бросился в дом, не разуваясь, добежал до кухни, подскочил к Цумики и сжал её в объятиях. Настоящая, не иллюзия, не плод воображения. Целая и невредимая. Облегчение, которое он испытал, можно было сравнить только с одним чувством — пониманием, что он выжил, тогда, после покушения. Да он не только глаза был готов колдуну отдать, хоть все внутренности и член в придачу. — Ты пьяный, что ли? — спросил Мегуми, который до этого читал с планшета. — Ты же не пьёшь. Ни на Мегуми, ни на Нанами не было светящихся следов. — Что-то случилось? — поинтересовался Нанами. — Случилось? Нанами, как ты? Цумики? Ты?.. — Спасибо за внезапную заботу, — саркастично ответил Нанами. — Я в порядке. И чувствовал бы себя ещё лучше, если бы ты вёл себя как адекватный взрослый человек. — Прекрасно, Сатору-сан, — сказала Цумики, ощупывая руками косичку. — Нет, ты всё-таки пьяный, — заметил Мегуми. — Если только от счастья. Сатору замер посреди кухни, осознавая, что всё это по-настоящему. И раз это всё реально, то ему придётся платить. Нужно подготовиться — прочитать о том, что его ждёт, возможно, заказать какое-то оборудование для слепых. Боже, он повредился умом, если серьёзно об этом думал. Но Цумики была дома, Цумики была живой и здоровой. Всё, как Гето и обещал. 2 ноября Прищурившая один глаз манэки-нэко снова издевательски подмигивала Сатору. Всему произошедшему должно быть разумное объяснение, и он его получит. Дверь открылась так резко, что музыка ветра жалостливо звякнула и чуть не упала Сатору в ноги. — Что это было? — грозно спросил он у Гето, от которого по-прежнему исходило причиняющее боль, резкое свечение. Он так же, как и вчера, лежал на диванчике и развлекал себя тем, что перебирал длинную прядь волос. — Вы о чём, Годжо-сан? Ах да, у меня новые благовония. В ваш последний визит вы оставили о себе неизгладимое впечатление, и помещение пришлось долго проветривать и окуривать. Сатору скрипнул зубами. — Я о том, что никто в этом городе, кроме меня, не помнит о том, что произошло. — Если бы вы тоже забыли, то не пришли бы ко мне. Логично, не находите? Как я могу такое допустить? Вы мне нужны как воздух. — Что случилось с Цумики? — спросил Сатору, стараясь не обращать внимания на заигрывания. — С Мегуми? С Нанами? — А, вы об этом. — расстроенный Гето меланхолично взмахнул рукавами. — Ничего особенного. Обычно местная нечисть побаивается меня и не показывается, но в День всех святых могут происходить разные… казусы. Уж очень они любят девочек, которые находятся в процессе становления женщинами. Самое сладкое для них, высасывают из них всех соки. Мужчин даже убивать брезгуют — плохая примета, поэтому вот так оставляют немыми, слепыми, без сознания. Не понять мне их вкусы… Впрочем, да, я не об этом. К счастью для вас, и этот вопрос мне решить под силу. Не переживайте. Ваши дети в порядке и не помнят пережитого кошмара. — Он хищно улыбнулся. — Теперь всё время можете посвятить мне. Я, признаюсь, жаден до внимания. — Почему я начал видеть какие-то странные вещи? Что за чертовщина? Мне нужны ответы. — Достаточно вопросов. Мы вроде условились, что говорить будете вы, а не я. Не представляете, как я этого жажду. Прямо-таки горю в предвкушении, — сказал Гето и соединил ладони вместе. — Расскажите мне про вашу семью, Сатору. Хотя Гето и говорил про семью вчера, Сатору опешил. Какую информацию от него ждал колдун? В какую школу ходила его мать и за какую команду болел отец? Какую газету выписывала бабка и на какой машине ездил дед? Зачем? Хорошо, возможно, если он расскажет о себе, то получит какие-то ответы рано или поздно. — Мой отец был бизнесменом, продолжал дело своего отца. Мать — домохозяйка, хотя больше дома её всегда интересовали походы в салоны красоты и посиделки с подругами и вином. — Так вы недолюбленный, отвергнутый ребёнок, получается? Как интересно. Так, ещё что? Как прошло ваше детство? Не только колдун, но и психолог. Просто потрясающе. — Обычно. У меня были няни, гувернёры, репетиторы. Куча дополнительных занятий, времени на развлечения не хватало. — Не сказал бы, что это обычное детство. Сатору пожал плечами — у него другого не было. — И что, никаких семейных тайн? Никаких скелетов в шкафу? — Со мной нечасто вели задушевные беседы, а теперь все, кто мог бы поделиться своими и чужими секретами, лежат в земле. Неужели вам действительно всё это интересно о незнакомом человеке? Или я настолько хорош собой, что вы хотите разузнать обо мне побольше? Тогда не буду вас винить, перед моим обаянием действительно сложно устоять. — Должен же я знать, чьи прекрасные глаза будут лежать у меня в шкатулочке, — невозмутимо ответил Гето, склонив голову на бок. — Это как изучить, где паслась корова, стейк из которой едите? Изящные черты лица Гето изломались, и он забавно скривился, как будто его страшно оскорбили. Он тряхнул волосами и сказал: — Я не собираюсь есть ваши глаза, Годжо-сан. За кого вы меня принимаете? — Действительно, — вздохнул Сатору. — Мой интерес исключительно эстетический. — И садистский. — И садисткий, — согласился Гето, растягивая губы в соблазнительной улыбкой. — Снимите очки, Сатору. Пожалуйста. Хочу получше рассмотреть своё приобретение. В мягком «пожалуйста» отчётливо слышался приказ, которому Сатору подчинился. Глазам стало ещё больнее. Увидев его впервые без очков, Гето сжал в кулак руку, до этого расслабленно лежащую на бедре. На мгновение Сатору показалось, что Гето так же больно смотреть на него. — Желаете, чтобы я снял что-то ещё? — усмехнулся Сатору и в шутку потянулся к верхней пуговице рубашки. — Не торопитесь, Годжо-сан. Когда придёт время, я сам попрошу. — Обещаете? — Угрожаю. От духоты и благовоний кружилась голова. Сатору понимал, что ему нужно переосмыслить что-то в этой жизни, раз он заигрывал с колдуном, у которого по отношению к нему были исключительно недобрые намерения. Но этот человек вернул ему Цумики. И этот человек (человек ли?) противоестественно, болезненно его притягивал. 3 ноября Время снимать одежду действительно пришло. На третий день свечение стало чуть менее невыносимым, и Сатору наконец-то смог рассмотреть комнату, которая на самом деле находилась в полумраке. В передней части стоял диванчик самого Гето, низкий столик с подставкой для благовоний и чайным набором, а также подушки для посетителей, сзади располагалась ширма и массивный шкаф, в котором очевидно хранились все те шелка, в которые Гето обряжался. Чаю Сатору не предложили, но из него легко полились факты о его семье и о детстве. Впрочем, сегодня Гето как будто бы всё это не слишком интересовало. Он недовольно вздыхал и смотрел по сторонам, словно ожидал чего-то. Глаза всё ещё болели, но постепенно адаптировались, и тошнота почти прошла. Сатору сам не заметил, как разлёгся на подушках в удобной позе и принялся рассказывать о случае из детства, когда учитель фортепиано сказал, что не выпустит его из-за инструмента, пока все партия не будет сыграна идеально, даже если у него закровоточат пальцы. Резко, прямо в середине его предложения, Гето сказал: — Довольно. Раздевайтесь. — Так резко? — притворно удивился Сатору. — Даже не дослушаете про все мои детские травмы? — Вы должны были понимать, что к этому всё идёт, Годжо-сан. — Да, но обычно я предпочитаю чуть больше ухаживаний. — А я — нет. Купите себе цветы на обратном пути сами и похвастаетесь домашним, что от тайного поклонника. — Я могу отказаться? — Не знаю. — Гето медленно провёл большим пальцем по своей нижней губе. — Можете? Безусловно, вопрос был риторическим. Сатору не справился бы с искушением даже без этого нелепого приказа. И можно было попробовать уговорить себя, что это всё от недотраха. Из-за того, что у него не было никого с момента покушения. Сначала видел за каждым углом угрозу, потом погрузился в бюрократическую волокиту, чтобы забрать детей, потом сосредоточился на их комфорте, а после переезда уже и не хотелось почти, как будто время ушло. Он мог бы съездить в соседний город на сутки, оставив Нанами с детьми, найти кого-нибудь на один раз, но казалось, что результат не стоит усилий. Однако получив второй день рождения и обзаведясь семьей, Сатору пообещал быть честным с самим собой, поэтому он сразу признался, что недотрах сейчас фактор не такой уж и важный. Можно было сказать, что это чары, настигшие его в тот момент, когда он переступил порог колдовской лавки, но что-то подсказывало, что это лишь одна из причин. Чары были, безусловно, но за ними как будто стояло нечто большее. Его тянуло в тёмное болото своих не до конца осознанных желаний. Тянуло не отрывать взгляда больных глаз, тянуло провести рукой по длинным струящимся волосам, раскрыть губы, чтобы их истерзали грубым поцелуем. Медленно Сатору стянул с шеи шарф, выпутался из куртки и принялся расстёгивать пуговицы на рубашке. Гето не торопил его, жадно глядя в глаза и не опуская взгляда ниже. Когда Сатору взялся за пряжку ремня, член уже крепко стоял, упираясь в ширинку. Он бы хотел сказать, что хоть немного боится того, что с ним могут сделать, но мозг лениво выключал картинки с тентаклями, трахающими его во все дыры, оставляя только обольстительную улыбку Гето, его длинные пальцы и взгляд обещающий отнюдь не страдания. «Я люблю делать больно», Гето говорил напрямую, но Сатору не слушал или не хотел слышать. С внимательностью у него всегда были проблемы. И с чувством самосохранения, видимо. Брюки легли на татами вслед за остальной одеждой, Сатору остался стоять в одних трусах. Он хотел бы увидеть во взгляде Гето хоть что-то, какое-нибудь поощрение его регулярным тренировкам, ведь он знал, что выглядит прекрасно, но Гето смотрел только на его глаза. Люди часто пялились на его особенность, но обычно это было неуместное любопытство, следствие невоспитанности, Гето же как будто видел в них нечто большее, чем диковинку, чем интересную черту внешности. — Нравится вид? — всё же спросил Сатору, раскрывая руки. — Как любой недолюбленный ребёнок вы страстно жаждете похвалы, — снисходительно сказал Гето, вставая с места и неторопливо приближаясь. — Ваше тело интересует меня в последнюю очередь, но оно эстетически приятно, если вам нужно знать. Он провёл большим пальцем по скуле Сатору, словно вытирая невидимую слезу. Вблизи свечение не казалось таким невыносимым. Можно было подумать, что оно укрывало их двоих от всего мира. — Будете трахать мою душу? — О, вашу душу я уже трахнул, можете не сомневаться. Гето сбросил одежду одним движением, будто на нём был халат или тога, а не сложный наряд. Сатору открыл рот в изумлении — это было тело не лениво возлежащего на одном месте колдуна, а статуи в итальянском музее. Он потянулся к рельефным мыщцам груди, как умирающий от жажды к бутылке с водой, но Гето отошёл от него на расстояние вытянутой руки. Вместе они прошли в заднюю часть комнаты, за диванчиком, на котором Гето встречал посетителей, за ширму с аистами, парящими над рисовым полем. — Ложитесь. Татами холодили спину. Будь это обычный секс, Сатору предупредил бы партнёра, что давно не играл в эти игры. Будь это обычный секс, он бы озаботился презервативами, смазкой и соответствующей подготовкой. Но сейчас он понятия не имел, что с ним собираются делать, и даже спрашивать не хотел, потому что сладкое предвкушения было куда приятнее правды. Гето присел рядом с ним и провёл пальцем от груди до живота, потом невесомо тронул головку стоящего члена, словно какую-то интересную диковинку. Интересно, часто ли он сам трахал клиентов? Глупо не использовать такое тело для наслаждения, но что-то подсказывало, что обычно он развлекался иначе. Его прикосновения считывались как любопытство того, кто давно не трогал живого человеческого тела. Неужели тут они в равных условиях? Перекинув через Сатору ногу, Гето сел на него сверху и нагнулся вперёд, прижимаясь плотнее. Тяжесть его тела ощущалась такой правильной, такой желанной. Лицо вблизи выглядело ещё красивее: яркие брови, высокие скулы, пронзительно-тёмные глаза с лиловым отливом. Рука скользнула от ключиц к шее, намереваясь то ли приласкать, то ли задушить. Сердце забилось чаще, ожидая боли, но надеясь на наслаждение. Контакт обнажённых тел заставлял учащённое дыхание вздымать грудь. Ещё немного, и в воздухе бы заискрило от напряжения. Ощущая столько всего сразу, Сатору хотел бы уже прикоснуться к себе, чтобы унять изнывающее чувство недосказанности, но он послушно держал руки вдоль тела, ожидая, что у них сегодня в программе. — Неужели совсем не страшно? — спросил Гето, и в голосе его слышалось лёгкое разочарование. — Страшно. Что так и будете есть меня глазами вместо того, чтобы наконец-то поиметь. Внезапно Гето рассмеялся, запрокинув голову, и это был не зловещий смех, а что-то настоящее, может быть, даже уязвимое. — Должен же я вас хорошенько раздразнить сначала, иначе это как-то совсем не по-злодейски с моей стороны. С этими словами он взял в ладонь член Сатору и принялся медленно оглаживать, сжимая головку. Сатору уже и забыл, каково это чувствовать не свою руку во время дрочки, поэтому ощущения остро ударили в голову слепящим удовольствием. Он подался в руку и закрыл глаза, готовый потеряться в эмоциях. Гето тут же убрал руку и положил ему на живот, чуть надавливая. — Мы так не договаривались. Глаза должны быть открыты. — Мы никак не договаривались, — заметил Сатору. Не то чтобы его это сильно беспокоило. — И то верно, — удивительно благостно согласился Гето, возвращая руку на член Сатору. Гето выпрямился и откинул волосы за спину, начиная надрачивать оба их члена и улыбаясь. Сатору слизал бы эту томную улыбку и украл, чтобы никто и никогда больше её не увидел. Убедил бы себя, что она только ему одному и предназначена. Безо всякого предупреждения Гето вдруг приподнялся, после чего одним плавным движением насадился на его член. Сатору не сдержал громкого удивлённого «А-а-ах». Ладно, он ожидал совсем не этого. И он совершенно точно не был против. — Ну что, нужно было обсудить или вас всё устраивает? Сатору замотал головой, не в состоянии нормально ответить. Гето его растерянность явно порадовала. Радовался своим злодействам, сволочь. Темп был размеренный, неспешный — Гето покачивался на его бёдрах с нескрываемым наслаждением, словно привыкал к волнам. Это было невозможно хорошо, но хотелось большего, и Сатору потянулся, чтобы взять Гето за талию и насадить на член ещё глубже, чтобы полнее и ярче почувствовать жаркую узость. — Уберите руки, — скомандовал Гето и, не дав Сатору подчиниться, использовал на нём свои силы. Запястья намертво пригвоздило к татами. А вот такие фокусы приличные люди обычно обговаривали, но приличных людей здесь не наблюдалось. От неожиданной потери контроля у Сатору чуть искры из глаз не посыпались. Такое положение дел возбуждало. Словно само тело ему больше не принадлежало, словно его было только наслаждение. Гето двигался на нём, божественно, дьявольски красивый, с рассыпанными по плечам чёрными волосами, так ярко оттеняющими обнажённую кожу. Действительно демон, после ночи с которым не выжить. Хорошо, что на улице был день. Сатору изнывал от желания коснуться этого невероятного тела: провести подушечками пальцев по прессу, положить ладонь на грудь, сжать бёдра, обхватить член и дрочить, пока Гето с протяжным стоном не откинет голову, не обкончает ему грудь и не обмякнет на нём. Но вместо этого он мог только двигать бёдрами в такт, заставляя взгляд Гето сладко помутнеть. И темп неизбежно ускорился. Волосы стекали по груди и плечами беспорядочными струями чёрного шёлка, Гето прикрыл глаза, чуть отводя голову назад. В его строгих чертах проступило что-то очень живое, человечное. Его красота больше не казалась пугающей и зловещей. Как некто столь совершенный мог причинять боль? Нет, одно только удовольствие. Сатору сжал зубы, чтобы не стонать, потому что чувствительность его достигла предела и каждое движение приближало к болезненной, отчаянной возбуждённости. Заметив это, Гето грубо взял его за подбородок и сказал, почти касаясь губами губ: — Не смейте сдерживаться, Сатору. Практически обездвиженный он трахался без защиты со странным мужиком, которого знал три дня и который обещал вырвать ему глаза. Действительно, какая разница, если хоть весь молл услышит его стоны? Гето резко двинул бёдрами, и Сатору застонал в голос. Отпустив себя, он словно вызвал сход лавины, который был неизбежен, который можно было только отсрочить. В глазах стояли слёзы, и Гето с его свечением превратился в преломлённую картинку в калейдоскопе. Комната, жесткий пол под спиной, запах благовоний, всё исчезло, оставив только два тела, замкнувшихся друг на друге. Сатору даже не понял, кончил Гето раньше или позже него, настолько глубоко провалился в бессознательное наслаждение, настолько долго его терзало оргазменной дрожью. Когда он относительно пришёл в себя, Гето повернулся к нему спиной так, что он смотрел на волосы, спускающиеся почти до ягодиц. Хотелось провести по волосам рукой, а потом перекинуть их через плечо и выцеловать каждый позвонок. Глупое желание. Его ведь использовали для собственной разрядки, ничего больше. И всё же это было ошеломительно. Как и обещал, Гето трахнул его в самую душу. Ошарашенный, Сатору одевался дрожащими руками. Ну, в принципе, если после лучшего секса в его жизни предстояло ослепнуть, оно того стоило. Пуговицы на рубашке поддавались как-то особенно плохо. Нужно было уже выйти в ноябрьскую прохладу и освежиться, прочистить голову. Гето подошёл к нему сзади, положил руки на талию и сказал прямо в ухо, обжигая дыханием: — Не забудьте купить себе цветов. Я предпочитаю лилии. Ничто не запрещало ему ослушаться, забить на цветы и поехать прямиком домой, чтобы заесть случившееся ведёрком мороженого, но Сатору, как послушный мальчик, завернул в цветочный и купил огромный букет удущающе пахнущих, белоснежных лилий. Неприлично дорогой и вызывающий, как нельзя подходящий Гето. Никто также не запрещал Сатору представлять, как он действительно мог бы идти со свидания с этими цветами. Со свидания, на котором Гето был бы одет в сногсшибательный костюм и завалил бы Сатору комплиментами, на котором они ели бы устриц и запивали шампанским, а потом занимались любовью в пентхаусе. Боги, какая пошлятина. У Сатору никогда не было примера романтики в жизни. Только вот это, подобранное непонятно откуда, ну и флирт с обещанием вырвать глаза. Такой себе выбор. — Какой красивый букет, — восхитилась Цумики. — Сатору-сан, вам кто-то нравится в этом городе, да? — Возможно. — Он же не будет жить с нами? — обеспокоенно поинтересовался Мегуми. — Нет, он не будет с нами жить. Но почему ты сразу против? Вдруг это кто-то вроде Нанами? Тебе же нравится Нанами. — Кто-то вроде Нанами не согласился бы жить с тобой по своей воле, только за деньги. — Ты ранишь меня в самое сердце, Мегуми-кун, ужасно, — посетовал Сатору и обнял букет покрепче, чтобы унести в свою комнату подальше от чужих глаз. Ну и чтобы дети не задохнулись. 4 ноября Голос позвал его из-за ширмы. — На колени, — приказал Гето мягко и вместе с тем твёрдо. — Ко мне. — Разве не должен я сначала рассказать вам сказку, о мой персидский царь? — насмешливо спросил Сатору, медленно опускаясь на пол. Шахеризада из него получилась так себе, зато наложница, видимо, вполне. — Молчите. Ваш болтливый рот забавляет меня, но не возбуждает. — Вчера вы говорили совсем другое, когда просили не сдерживаться. — Ваша наглость не знает границ, Годжо-сан, — сказал Гето, впрочем, совершенно не грозно. — И вас это заводит. — Ещё немного, и я заткну вам рот. — Магией? — взялся подначивать Сатору, когда подполз к ширме и увидел Гето полностью одетым. — Вашими трусами. — У-у, как грязно. Уже от этого диалога член Сатору был в полной готовности к подвигам, а от мысли, что он снова сможет овладеть Гето, кружилась голова и плыло зрение, почти привыкшее к постоянному свечению. — Сегодня вы мне дерзите, так что я не буду с вами столь же великодушен, как и вчера. Раздевайтесь и становитесь на четвереньки. Звучало как отговорка, но Сатору всё равно задохнулся от этого заявления. Нет, он подготовился на этот случай. Но всё равно не ожидал. Так даже лучше. Он бы безумно хотел кончить на члене Гето, желательно несколько раз, чтобы его мучили и не отпускали, доводя до оргазма за оргазмом. В этот раз он разделся быстро, предвкушая и намереваясь сегодня запомнить всё до последней секунды. — Вы не разденетесь? — спросил Сатору. — Мне же хочется последние деньки смотреть на красивое. — А вы это заслужили? — прохладно ответил вопросом на вопрос Гето. Сатору сглотнул. Да, он капризничал, но на самом деле то, что он стоял на четвереньках обнажённым перед полностью одетым Гето, возбуждало до поджимающихся пальцев на ногах. Гето обошёл его и опустился на колени сзади, после чего провёл рукой вдоль спины, поднимая волну мурашек. Положил возбуждённый член на ягодицы и провёл между половинками, дразня. Сатору думал, что это случится так же, как и вчера — внезапно и резко, поэтому ужасно удивился, когда Гето нежно провёл по его бедру и поцеловал между лопаток, прежде чем раздвинуть ягодицы и мягко, осторожно толкнуться смазанным пальцем в кольцо мышц. Он никуда не торопился, растягивал так, как будто сам наслаждался этим процессом, напевая себе под нос какую-то сектантскую мелодию, совершенно не обращая внимания на то, как Сатору подбрасывало, когда пальцы задевали простату. Нужно было сосредоточиться. Если он кончит от одних пальцев, будет стыдно. И немножечко обидно. Вчера, пока его совсем не накрыло, он успел насмотреться на член Гето, и упустить возможность почувствовать его в себе казалось чем-то преступным. Когда с подготовкой наконец было покончено, Гето положил ладони на выгнутую поясницу и пристроился ко входу. Сатору расслабился, полностью доверяя себя тому, кому доверять совершенно не следовало, но тут он уже давно упустил момент, чтобы дать заднюю, теперь он мог только просто дать. Комната перед глазами пошла рябью. Сатору даже не осознавал до конца, насколько по этому скучал. Движения были размеренными и плавными, член очевидно хорошо смазали, но Сатору всё равно выгнуло, и он поверженно упал щекой в татами. Распирающее чувство было немного неприятным, почти забытым, но таким волнующим. — Вам, Годжо-сан, непристойно нравится быть в чужой власти, — певуче произнёс Гето, придерживая его за бёдра и начиная толкаться быстрее. — Жаль, что я не могу оставить вас при себе. Сатору не смог выдавить из себя «почему?», утопая в ощущениях и подстраиваясь под ритм. В эту секунду он был готов остаться навсегда, остаться сидеть домашним питомцем на коврике у входа, позабыв о том, что у него есть какая-то своя жизнь, какие-то обязательства. — Ну же, приласкайте себя, неужели мне снова делать всю работу. Как будто бы физически не способен ослушаться приказа, Сатору обхватил рукой член и сжал, размазывая скопившуюся смазку. Гето убрал руки с его бедёр, перехватил поперёк груди и поднял, заваливая на себя. Сатору чувствовал спиной многослойные ткани и изнывал от желания коснуться кожей к коже. Притереться спиной к груди и срастись, наплевав на то, что Гето не хотел оставлять его при себе. Через пару глубоких толчков Гето отпустил его, и Сатору снова упал на татами, оказываясь на четвереньках. Шершавая поверхность жгла колени. Гето взял его за плечи и толкнулся до упора. Сатору громко, без капли стыда застонал и внезапно сам для себя кончил, опускаясь на пол всем телом. — Так быстро? — разочарованно протянул Гето, глядя Сатору в глаза и надрачивая свой член. — Я ещё не наигрался. — А вы что, способны довести меня только до одного оргазма? — спросил Сатору и вызывающе облизал свои пальцы, испачканные в сперме. — Вы бросаете мне вызов? — Не знаю, — ответил Сатору, отзеркаливая их диалог перед первым сексом. — Бросаю? — Тогда идите сюда и не жалуйтесь потом, — сказал Гето и потянул его за бёдра к себе. — Не так быстро, мне уже не семнадцать. — Я заставил весь город потерять память о целых сутках. Думаете, я не способен поднять ваш член? Казалось, уже одних этих слов было достаточно. Что ещё Гето мог сделать с ним с помощью магии? Трахнуть в воздухе? Держать часами на грани? Проникнуть ему в мысли во время секса? — Впрочем, вы и без меня неплохо справляетесь, — прокомментировал Гето результат его умственного труда. Сатору послушно снова встал на колени и выставил задницу, потому что просто кончить, естественно, было недостаточно. Он рассчитывал получить сегодня всё. С пугающей лёгкостью Гето перетащил его на столик, сбросив на пол чайник и пиалы, которые с глухим стуком ударились о татами. Деревяшка под щекой была куда приятнее тростника. Сатору не особо привык, чтобы даже мужчина мог так легко, словно с куклой, обращаться с его немаленьким телом, и это возбуждало в нём какие-то потаённые, не до конца оформленные желания. Гето снова вошёл в него, уже раскрытого и полностью готового, и Сатору застонал от того, как идеально было снова чувствовать эту заполненность. Вбиваясь в него уже без особой осторожности, Гето сначала сжал ладонь на ягодице, а потом наклонился, чтобы прикусить кожу на плече. Сатору не отказался бы от засоса на шее, на самом видном месте, но так тоже пойдёт. От благовоний, которые остались стоять на столе, и теперь покачивались от каждого резкого толчка, кружилась голова. Сатору оглядел мутным взглядом комнату. К концу недели они тут всё разнесут, если продолжат в том же темпе. Гето просунул руку под стол, чтобы довести Сатору до второго оргазма, не прекращая двигаться в нём. И Сатору чувствовал всё так интенсивно, что чуть не плакал, как будто с помощью колдовства его ощущения выкрутили на максимум. Хотя почему «как будто»? Хотелось умолять о чём-то эфемерном, просить, чтобы его трахнули ещё глубже, ещё сильнее, действительно поимели в самую душу. — Я всё понял, — прерывисто выдохнул он после того, как кончил снова, пачкая спермой стол, который и так уже был в лужицах слюней. — Больше не дразню дракона. — Нет уж, так просто вы от меня теперь не отделаетесь, — сказал Гето, оттягивая его волосы. — Отдохните немного и продолжим. Сатору не до конца осознавал, сколько он пролежал в полубессознательном состоянии, не думая вообще ни о чём, паря сознанием в блаженной невесомости, но через какое-то время всё же зашевелился, потому что вспомнил, что Гето так и не получил своё удовольствие. А ему очень, очень хотелось, чтобы Гето кончил внутрь него. Зашевелился и сразу потянулся к своему мучителю. — Вы живы, прекрасно, — сказал Гето так, как будто на время забыл о его существовании, а потом подтянул Сатору к себе и насадился ртом на его член. Ого! Ого… Этого Сатору точно не ожидал. Как и вчера, Гето был полон сюрпризов. Вроде бы роль Сатору здесь — быть секс-игрушкой для спятившего колдуна, а хорошей, правильной секс-игрушке не положен отсос. И какой отсос! Как будто Гето здесь не местных жителей годами кошмарил, а исключительно практиковался в горловом минете. Сатору, как школьнику, сносило крышу, когда он видел, как член топорщится из-за щеки Гето, как тот проводит им по своим блестящим, влажным губам, как причмокивая, облизывает головку. Хотелось запустить руку ему в волосы и просто смотреть дальше, наслаждаясь видом, но он помнил про правило «без рук» и держал свои желания при себе. Когда член в очередной раз скользнул в горло до упора, Сатору простонал: — Сейчас кончу. — Какое же вы чудо, Сатору, — сказал Гето хрипло после минета. — Обладать вами почти так же сладко, как обладать могуществом. Эта простая, ничего не значащая похвала пролилась мёдом на душу. Как и говорил Гето, Сатору был и оставался недолюбленным ребёнком. Поэтому его сводило с ума осознание того, что кто-то так сильно его хочет. Гето уже не пытался поставить его на четвереньки и просто вошёл в него, распластанного на полу. Вбивался лениво, с оттяжкой. Когда Сатору почувствовал, как Гето сбивается с темпа, как ускоряется его сбитое дыхание, сильнее сжался, чтобы усилить его ощущения. Гето кончил внутрь, после сделав ещё пару небрежных толчков. О да, наконец-то! Когда член выскользнул из Сатору, тот разочарованно простонал. Расставаться с этой наполненностью не хотелось, особенно теперь, когда собственный член всё ещё требовал к себе внимания. И Сатору с сожалением подумал, что хотел бы видеть лицо Гето в момент оргазма, хотел бы сохранить себе эту картинку в памяти, чтобы вспоминать, когда останется слепым и одиноким. Чуть отдышавшись, Гето усадил Сатору между своими разведёнными ногами и стал спешно, отрывисто дрочить ему. Сатору откинул голову на плечо и окончательно сдался этим рукам. Гето мог заставить его кончить за две секунды или растянуть пытку на несколько часов, но даже он не был настолько жесток. В пару движений умелой рукой Сатору задрожал в объятиях и кончил ещё раз. Оглушённый и не понимающий, как дальше жить эту жизнь. Он что, после этого всего должен был вернуться к своим обычным делам? Но как, как это возможно? После трёх оргазмов Сатору они лежали на татами, касаясь коленями. Гето положил руку под голову и умиротворённо смотрел в потолок. Видеть его таким по-настоящему, непритворно расслабленным было на удивление приятно. — Спасибо за цветы, кстати, — сказал Сатору. Он был в шоке, что ещё способен формулировать мысли и шевелить языком. — Хм, всегда пожалуйста. Домашние оценили? Сатору взял руку Гето в свою и переплёл их пальцы, не встретив сопротивления. — Да, мой сын спросил, не собираетесь ли вы к нам переезжать. Гето грустно усмехнулся. — И что вы ему ответили? — Что вы поматросите меня и бросите. А цветы нужны лишь для того, чтобы я раскрыл свою чистую душу и раздвинул ноги. — Вашему сыну разве не десять? Не рановато ли ему знать про ваши раздвинутые ноги? — спросил Гето, игриво проезжаясь ступнёй по щиколотке Сатору. — Не представляете, насколько Мегуми взрослый для своих лет. Сатору поймал себя на ужасной, абсолютно лишней мысли о том, что он хотел бы познакомить Гето с детьми. И вот в этот момент он действительно испугался. Впервые с тех пор, как переступил порог лавки. Потому что ранее он всегда мог сказать, что безопасность Цумики и Мегуми для него на первом месте. Как в таком случае он вообще мог думать о них и Гето вместе? Два дня хорошего секса способны настолько помутить его рассудок? Наверное, зря он столько воздерживался.

***

Сидя на кухне с кружкой кофе, Нанами читал настоящую газету. Сатору не знал больше никого, кто предпочитал бы бумагу удобной ленте в смартфоне. Тем не менее Нанами это ужасно шло. Он выглядел строгим мужем из американского ситкома пятидесятых, а сам Сатору, если продолжать сравнение, являлся непутёвой женушкой, которая пошла налево с первым попавшимся проходимцем. Он облокотился на столешницу и кинул в рот пару виноградин из вазы с фруктами. Нанами отложил газету. О, их ожидал разговор. Если Нанами сейчас заговорит о предохранении и всяком таком, то для этого слишком поздно. Если о чём-то другом, то ещё позднее. Откровенно говоря, Сатору больше не находился в опасности (по крайней мере, ещё неделю назад не находился). Он вышел из игры, выбрав быть счастливым. За ним не шли по пятам головорезы, на него не была открыта охота, поэтому потребность в телохранителе давно отпала, но Нанами уже стал больше, чем телохранителем. Он был членом семьи. Да что там, он сам запретил Сатору нанимать детям няню, сказав, что если потребуется возьмёт на себя её обязанности. Нанами какое-то время работал в специальном отряде полиции, но понял, что это не его. Тогда он пришёл в компанию Сатору и быстро взлетел по карьерной лестнице, но и тут чувствовал себя на своём месте. После покушения Сатору, недолго думая, предложил ему вспомнить прошлое. Нанами прошёл элитные курсы обучения личных телохранителей и вышел на работу. Оказалось, что защищать конкретных людей ему нравится гораздо больше, чем абстрактный общественный порядок. Его полюбили дети, да и он к ним, казалось, привязался. Настолько, что когда пришло время переезжать, согласился последовать за Сатору. Сатору уговаривал Нанами перевести в Штаты и своего партнёра, Хайбару, благо, тут гей-парой никого не удивишь, но Нанами сказал, что должен сначала сам обустроиться, а потом дёргать Хайбару из родной страны. Наверное, он был прав. Нанами вообще очень часто бывал прав. И сейчас, о чём бы он ни хотел поговорить, наверняка хотел предложить что-то умное. — Сатору, не могу поверить, что я это говорю, но мне кажется, что тебя приворожили. — Да, скорее всего, — отмахнулся Сатору и полез в холодильник за холодной колой. У него начинало серьёзно припекать колени, он хотел только принять горячий душ и намазаться заживляющей мазью, а больше ничего не хотел. — Скорее всего? Так ты знаешь? — Ну да. Он даже не задумывался об этом лишний раз. Как можно иначе описать то помутнение рассудка, что с ним произошло? — И тебя это не беспокоит? — У меня есть более важные дела. Например, забота о благополучии дочери. Если такова цена — он готов её заплатить. Ну, а сексуальные утехи — приятный бонус. — Более важные дела, чем обеспокоенность тем, что тебя приворожил сомнительный колдун? — Я очень занятой человек. — Ты не появлялся на работе почти неделю. — Взял отпуск за свой счёт. Посвящаю время семье. — Сатору… Нанами прикрыл глаза и потёр переносицу. — Сатору, опять же, не могу поверить, что говорю это, но Юу просил передать тебе, что его дед обладает шаманскими способностями. Возможно, стоит слетать в Японию, поговорить с ним? С шипением открылась банка, и Сатору шумно отхлебнул потёкшую колу, прежде чем сказать: — Нанами, не переживай, скоро всё закончится. — Мне категорически не нравится, как это звучит. — Обещаю, что не снесу себе башку из обреза от неразделённой любви. — Меня больше пугает перспектива любви разделённой. — Хм-м. Ну, это ещё менее вероятно. Сатору был не настолько ослеплён любовью, чтобы не понимать, что Гето с ним играет, как кошка с мышкой, прежде чем с удовольствием сожрать. И его это полностью устраивало. У него осталось всего несколько дней перед вечной темнотой, он собирался насладиться этими днями по полной. Он не хотел тратить драгоценное время на переживания о том, что к нему не испытывают того, что испытывает он. Видимо, не суждено ему пережить взаимную любовь. Что же, у него останутся дети, останется работа, ворчание Нанами и новая жизнь незрячего. Ничего, что невозможно было бы выдержать. Он приспособится, как приспосабливался ко всему, что жизнь кидала в него до этого.

***

Сатору видел. Не глазами, вместо них зияли чёрные провалы, он видел чем-то иным, более глубоким и древним. И таким Гето казался ещё красивее. Его свечение больше не жгло сетчатку, напротив, окутывало приятным мягким ореолом, будто ангела. Ведь Сатору теперь мог наблюдать не только внешность, но и то, что стояло за ней, что крылось в тенях и хитрых улыбках. Гето провёл по кромке глазницы большим пальцем с болезненной нежностью, как будто хотел залечить страшную рану, как будто не он её сам и нанёс прихоти ради. — Посмотрите на себя, Сатору. И повернул его к зеркалу, прижимаясь сзади, обнимая рукой поперёк груди. Горячая щека прислонилась к шее. Сначала Сатору увидел то, что и думал увидеть: бледное от шока лицо, дорожки подсыхающей крови, уродливые выкорчеванные глазницы. По крайней мере, он не чувствовал боли. — Смотрите же. И с этими словами пустые провалы загорелись небесно-голубым, озаряя светом всю комнату. Сатору проснулся. Запутавшимся в одеяле и во влажной от пота майке. Первым делом он ощупал глазные яблоки и, почувствовав, что они на месте, с облегчением выдохнул. Хотя глупо было этому радоваться. Через пару дней он всё равно проснётся слепым и беспомощным. Оставалось надеяться, что Гето сделает это аккуратно и — возможно, из сентиментальных чувств — безболезненно. Ох, нет. Каким дураком надо быть, чтобы до последнего думать, что злой колдун пожалеет, передумает. Что секса достаточно. А если не только секса? Сам Сатору чувствовал нечто гораздо более пугающее и всеобъемлющее. Нечто, что в других обстоятельствах он не побоялся бы назвать любовью. 5 ноября На четвёртый день Сатору не тешил себя иллюзиями насчёт того, зачем идёт к Гето. Безусловно, в прошлый раз они даже поговорили, лёжа в послеоргазменной дрёме, но поводом для встречи были отнюдь не разговоры. Гето встретил Сатору обнажённым, за исключением шёлкового, не слишком аутентичного хаори. Он снова лежал на своём диванчике, но на этот раз даже не пытался делать вид, что скучает и совсем никого не ждёт. — Вы меня ждали, — самодовольно сказал Сатору. — А у вас были сомнения на этот счёт? — проникновенно ответил Гето, подзывая его рукой. — Я не просто жду вас, я жду вас для особого блюда. — Прикажите вылизать вам ноги? Вызовете тентакли из воздуха? — Хм-м, любопытно. Вас такое возбуждает? — Не особо, — сказал Сатору, думая, однако, что скорее всего на прямую просьбу не отказался бы. — Какая удача, что меня тоже — нет. Сатору думал, что он снова будет снизу, а если и нет, то это случится как в первый раз — грубо и небрежно, Гето трахнет его собой и отпустит без лишней сентиментальности. Однако Гето встал и увлёк его за руку за собой, и их лица впервые оказались так близко. Сатору открыл губы для поцелуя, которого так и не случилось. Конечно, размечтался. Гето раздевал его сам: стянул рубашку, огладил плечи, грудь и живот, дёрнул на себя пряжку ремня. Уже не пялясь так откровенно в глаза, рассматривая лицо, тело. Сатору скосил взгляд — сегодня за ширмой лежал футон с разобранной постелью. — Сегодня никаких приказов, никаких игр. Чего бы вы хотели? — Видеть ваше лицо, — ответил Сатору, не думая ни секунды. Остальное не имело значения. Как глупо, наверное, он растратил свой шанс, но это правда единственное, что его интересовало. — Думаю, это можно устроить, — сказал Гето и опустился на футон. Чуть выгнувшись назад, он раздвинул ноги и взглядом пригласил Сатору. Тот, естественно, не смог устоять и сел между разведённых коленей. Он что, действительно может делать что угодно? Тогда… Сатору приблизился к лицу Гето и потянулся за поцелуем, но в поцелуе ему было отказано. Гето повернул голову так, что Сатору ткнулся носом в висок. Ну что ж. Значит, что угодно, кроме этого. Но это не значило, что Сатору совсем откажется от прелюдии. От того, чтобы истрогать и зацеловать это тело с ног до головы, потому что жизненно необходимо было прочувствовать, запомнить. И начал он с шеи, проведя языком до линии челюсти. Гето дёрнулся, явно не привыкший к ласкам. — Ну-ну, я пока даже не начал. — Вы забываетесь, Годжо-сан. — О, вы сами это на себя навлекли, теперь терпите. О, это будет весело. Сатору провёл ногтями по внутренней стороне бедра Гето, рассыпая поцелуи по ключицам. Наслаждаясь каждым нетерпеливым вздохом и тем, как Гето ёрзает, не в состоянии справиться с такими простыми ощущениями. Сатору казалось, что это он истосковавшийся по самой простой ласке, но Гето плавило ещё сильнее. Как будто потеря контроля возбуждала его не меньше. Так вот что крылось за фасадом злого колдуна-искусителя? Даже смешно немного. Потом спустился к груди, стараясь не упустить ни сантиметра кожи. Соски у Гето оказались ещё чувствительнее, чем шея. От простого прикосновения губ он выгнулся и застонал. Боги, этот звук. Сатору был готов ослепнуть, чтобы ещё острее им наслаждаться. Сатору целовал напряжённый пресс, наслаждаясь точёным телом, и крепкие бёдра, вздрагивающие от напористых, оставляющих засосы поцелуев. Пусть следы будут именно здесь, где никто не увидит, пусть о них знает только сам Гето, пусть помнит, хранит их под своими шикарными одеждами. Вчерашний головокружительный минет он бы, конечно, не повторил, но немного поиграть мог. Рука Гето мгновенно оказалась в его волосах, не натягивая сильнее, только перебирая пряди, лаская. Член не вошёл полностью, но Сатору обхватил оставшуюся длину ладонью и принялся надрачивать в такт. Когда-то он был в этом неплох. На глазах выступили слёзы, в уголках губ чуть тянуло, а во рту скопилось слишком много слюны, но это всё равно было приятно — то, как Гето стонал, как отзывался на каждое движение языком, на каждый влажный звук. И смотрел — смотрел, впервые видя перед собой не просто желанные глаза. Второй рукой Сатору сжал собственный член, потому что происходящее буквально воспламеняло его. Не меньше, чем подчиняться, он любил действовать. — Хватит, — простонал Гето и добавил, как побеждённый противник в поединке. — Пожалуйста. Противиться ему Сатору не мог, поэтому с некоторым разочарованием выпустил член изо рта. Так быстро? Гето снова приглашающе раздвинул ноги, очевидно намекая на продолжение. Вчера он так долго растягивал Сатору, наверное, стоило отдать должок и проявить внимательность. Он поискал глазами смазку, и Гето правильно его понял. — Не утруждайте себя, всё уже готово, можете сразу действовать. Сатору на секунду прикрыл глаза. Мысль о том, что Гето растягивал себя сам специально для него, будоражила. Думал ли о нём, насаживаясь на собственные пальцы, мечтал ли поскорее заменить их на его член? Использовал ли игрушки? Облизав руку, Сатору взялся за член, чтобы приготовиться. Он приставил головку ко входу, толкнулся и действительно легко проник внутрь. Это было жарко и узко, головокружительно хорошо. Ещё лучше, чем в первый раз. На секунду абсолютно лишало способности думать и делать что-то дальше. Придя в себя, он взял Гето за руки и пригвоздил их над его головой. Сегодня ведь не было никаких правил, так? Во взгляде Гето на секунду мелькнула паника, но он тут же совладал с собой и скрыл её за своим обычным обольстительным выражением. Сатору убрал руки. Он не знал, что это значило, но это совершенно точно ему не нравилось. Не мог же Гето всерьёз думать, что Сатору способен причинить ему вред. Да, он был выше и, наверное, физически сильнее. Но что значила физическая сила перед тем, кто заставлял весь город людей и нелюдей трепетать перед собой. Положив согнутую ногу Гето себе на бедро, Сатору взял его за талию и толкнулся глубже. Губы Гето приоткрылись, волосы разметались по постели, а в помутневших глазах клубился лиловый туман. На секунду Сатору показалось, что если сейчас он попросит, то… Нет, это потом. Вместо этого он прижал колено Гето к себе и продолжил быстрые, уверенные движения. Податливое тело под ним раскрывалось и трепетало. Сатору впервые почувствовал настоящее обладание кем-то. Их взгляды столкнулись, и что-то сломалось. С треском развалилось и обрушилось им на головы, погребая под обломками. Сатору провёл рукой по разрумянившейся щеке Сугуру, нежность сводила судорогой его сердце. Сугуру посмотрел на него странным взглядом, будто бы решил в эту секунду что-то неимоверно важное. А потом он зажмурил глаза, быстро двигая рукой на своём члене и очень скоро кончил, отчаянно сжимаясь на Сатору, заставляя кончить следом. В этот раз Сатору отчётливо видел его лицо, трогательное и беззащитное, и зацементировал в своей памяти на всю жизнь. Вот только он не мог отделаться от ощущения, что Сугуру захотел закончить поскорее, чтобы… Чтобы что? Когда они лежали, путаясь в одеяле, и пили чай, Сатору спросил: — Это ведь особенный город? — Для меня — да, — ответил Сугуру после долгого молчания. — А для меня? — Это вам самому решать. — Я вижу вещи, которые не видел раньше. — Я тоже, — сказал Сугуру и, взяв его за руку, поднёс ладонь к губам, чтобы поцеловать. Уже в машине Сатору не мог перестать думать о том, что произошло, не мог перестать вспоминать смягчившийся взгляд Сугуру, его трогательно приоткрывшийся рот, мучительно изогнувшиеся брови. У Сатору никогда не было такого секса, наполненного чувствами и жаждой забраться друг другу под кожу. И он не знал, как будет жить дальше, когда это неизбежно закончится. Его деятельная натура жаждала что-то сделать, как-то воспротивиться своей судьбе, но как только он начинал об этом думать, сознание плыло, как наркотиками накаченное, и он застывал, подобно мухе в янтаре, в своей беспомощности. И всё же, всё же он был готов подчиниться Сугуру, раскрываться перед ним и отдаться ему, но не готов идти на поводу у судьбы, не попытавшись изменить будущее. Он предложит, а дальше гори оно всё синим пламенем. Чтобы хоть как-то отвлечься, Сатору поехал в школу Мегуми, который должен был пойти на тренировку по бейсболу после занятий. У него отлично получалось, и Сатору страшно гордился своей маленькой звёздочкой. Мегуми вообще был молодцом, учился тоже отлично. Ещё бы не дерзил учителям и не ввязывался в сомнительные стычки с хулиганами, и был бы золотым ребёнком. Сатору залез на трибуну, чтобы понаблюдать, как Мегуми и его товарищи по команде бегают по полю. В спорте за пределами боевых искусств Сатору не сказать что сильно разбирался. Ровно настолько, насколько положено взрослому мужчине, выросшему в консервативном обществе. Через пару минут ему стало скучно и холодно, и он стал кричать, подбадривая Мегуми, чем вызвал много внимания к своей персоне. В перерыве Мегуми поднялся к нему на трибуну. Взъерошенный и недовольный, он выглядел безумно милым. — Это даже не игра, а обычная тренировка. Что ты тут делаешь? — Неужели нельзя просто так поддержать своего чемпиона? — Ты странный, — сказал Мегуми озадаченно. — Я пожалуюсь Нанами. — Ябеда. Нанами уже присел мне на уши. — Тогда Иэйри-сан позвоню. — Ну это уже совсем запрещённый приём. Мегуми довольно фыркнул. Но Сёко пожаловался не он. Рассказывать ей о всех своих проблемах для Сатору было естественно, однако сейчас он даже не знал, с чего начать и где остановиться, потому что рассказывать всё было безумием. В семнадцать они шутили, что если не найдут никого до тридцати, то поженятся, чтобы выходными обжираться чипсами под реалити-шоу и обсуждать мужиков в общей квартире. В тридцать один Сёко предложила Сатору фиктивный брак, и было уже не до смеха. Взять опеку над детьми, состоя в браке, объяснили ему, куда легче. К тому же у Сатору в анамнезе была неприятная история с отцом этих самых детей. Сатору никогда не думал, что нечто подобное, какая-то дурацкая формальность может его тяготить, но в реальности тяготило, потому что будто бы отдаляло от настоящей жизни, где он мог быть счастлив с кем-то, не один. И он отказался от щедрого предложения Сёко пройти через это испытание вместе. Пусть сложнее, пусть с привлечением знакомств и денег, но Сатору справился и теперь заслуженно гордился собой. — Ну что, Нанами мне всё рассказал, — услышал он в трубке вместо приветствия. — Меня окружают одни предатели, — притворно вздохнул Сатору. — Не могу поверить, что ты так быстро забыл меня и нашёл себе белозубого Джона в своей этой Америке. — Он японец. — Стоило лететь на другой конец света, чтобы замутить с японцем? Никакой фантазии у тебя, Сатору. И чем он занимается? — Колдовством. — Фу, меня ваши постельные игры не интересуют. Я про профессию. — И я, Сёко, про профессию. Он работает колдуном в местном молле. После долгого молчания Сёко наконец сказала: — Необычно. — Можешь сказать это вслух, не сдерживай себя. Нанами уже предложил мне снять приворот. — Ты головой ударился? — Хуже. Я влюбился. Ну вот, он сказал это вслух. Стало легче? Нет, не стало. — Береги себя, придурок, — сказала Сёко, и Сатору почти почувствовал запах её любимых сигарет рядом. Но себя он уже не уберёг. Главное, что в безопасности были Цумики и Мегуми. Всё остальное он переживёт. 6 ноября В голове у Сатору было абсолютно пусто. Где-то там гулял лёгкий ветерок, который бывает только в приятный летний день. Он думал лишь о том, как снова ощутит руки Сугуру на себе, почувствует его внутри себя, кончит с его именем на губах. Возможно, он совсем обнаглеет и попросит — нет, потребует! — поцелуя. А потом, потом он скажет то, что собирался, и Сугуру придётся примириться с тем, что Сатору не послушная кукла, он человек с чувствами и планами, далеко идущими планами. Открывая дверь, он надеялся увидеть Сугуру в соблазнительной позе, с манящей улыбкой на губах, но вместо этого нашёл его согнувшимся на коленях с рукой прижатой к лицу. Сквозь пальцы на татами капала кровь. — Что с вами? — Ничего, с чем вы бы могли помочь, — ответил он хриплым и слабым голосом. Сатору подошёл ближе и, стянув с шеи свой голубой кашемировый шарф, прижал его к носу Сугуру. — Вам плохо? — Да уж не хорошо. — Это как-то связано с магией? Вряд ли ему просто набили морду. Хотя кто знает этих американцев? Сугуру забрал тряпку у Сатору, зажал нос и сел. Его испачканные кровью руки потряхивало. — Чтобы спасти вашу дочь, мне пришлось использовать серьёзное колдовство, которое порядком истощило меня. Невероятно. Сатору думал, что для Сугуру это ерунда, мимолётное движение пальцев или как там он колдовал, именно поэтому он и согласился. Неужели глаза Сатору представляли такую ценность, чтобы ради них жертвовать здоровьем? — Почему же тогда вы мне помогли? Могли бы отказаться. Или… обмануть, если так захотели мои глаза. — У меня были дети, — сказал Сугуру своим настоящим голосом, впервые без притворного лукавства, без фальшивой мягкости. — Не кровные, как и у вас. Мы с ними жили спокойно, никого не трогали, но пришли люди, которым само наше существование было противно. Те люди, те ничтожества, меня они не смогли убить, только вытравили с острова, а потом посадили на цепь здесь, на новом месте… Но их… Моих девочек не пожалели. Прежде Сатору не задумывался, что Сугуру делал в захолустном американском городишке, но теперь было очевидно, что он сидел в молле не от хорошей жизни. И смерть детей… Он не хотел представлять, отказывался даже мысль такую допускать. — Мне очень жаль, — только и смог вымолвить он. Глаза Сугуру сузились, и в его лице снова не осталось ничего настоящего, только маска того, кто умеет искушать и медленно, подобно изобретательному яду, травить. — Вам не жаль. Ваши предки веками уничтожали мне подобных. Люди, которые пришли за мной, носили ваше имя. — Что? О чём вы говорите? Нетвёрдым шагом Сугуру приблизился. Под носом у него запеклась корка крови, на бледном, посеревшем лице губы горели пугающе ярким оттенком. В ставших совсем лиловыми глазах полыхало пламя. Свечение угрожающе разрасталось. — Ваши глаза, Годжо-сан… — сказал он и положил руку Сатору на шею. — Скажите, есть ли какое-то отличие между тем, как вы видите меня и остальных людей? — Да, и я говорил вам, но при чём тут это? Рука совсем чуть-чуть сжалась. — Вы потомок великого клана охотников на нечистую силу. Клан Годжо был славен когда-то. Самые удачливые наследовали Шесть Глаз — способность видеть колдовство. Поздравляю, вы один из таких везунчиков, — сказал Сугуру, впрочем, совершенно безрадостным, жестоким тоном. — Поэтому не надо мне говорить про сожаления. Ваши предки охотились на меня и мне подобных как на животных. — Я не знал, — выдохнул Сатору. — Я не могу отвечать за то, что делали какие-то ублюдки сотни лет назад. Сугуру отпустил руку, горько усмехнулся и отвернулся. — Единственное, почему вы не стали таким же, это незнание. Не слишком хорошее оправдание. — Позвольте мне помочь. — Я пообещал вырвать вам глаза, — зло напомнил Сугуру. — Вам недостаточно моей угрозы, чтобы держаться подальше? — Нет, недостаточно. Сугуру покачал головой. И Сатору было больно, оттого что он не видел лица Сугуру. Опять. — На сегодня я освобождаю вас от необходимости развлекать меня. Если вы скажете ещё хоть слово, я осуществлю нашу договорённость раньше времени. И Сатору ушёл, взяв с татами окровавленный шарф. Не потому что испугался, а потому что уважал желание Сугуру остаться наедине с собой. Они поговорят завтра. Оставалось целых два дня. За два дня можно горы свернуть. 7 ноября На следующий день Сугуру стало лучше, к нему почти вернулось прежнее игривое настроение. Он снова подозвал Сатору к себе, сам раздел, уложил на бок и лениво трахал, целуя и вылизывая шею. Ближе к вечеру они снова лежали в кровати, прижимаясь телами, и Сатору попробовал завести разговор, мысли о котором прорастали в нём все эти дни. Что худшее может произойти? Ему откажут? Это всё равно лучше, чем не попытаться. — Понимаю, что наша договорённость довольно нестандартная, но ведь по большому счёту ничего не мешает нам видеться и после. Разве нет? — Всё же у вас непомерно большое эго, Годжо-сан, — сказал Сугуру и мгновенно отодвинулся. — Как прикажете это понимать? Потому что, вообще-то, Сатору казалось, что он невероятно унижается. Просить встреч с тем, кто вырвет тебе глаза? Нужно быть отчаявшимся и унизительно жаждущим любви. Он был и не стеснялся этого. Он этим гордился! — Что, по-вашему, происходило между нами эти дни? Сатору открыл рот, чтобы ответить, чтобы сказать какую-то дерзость, чтобы заткнуть, но секунды сыпались ртутью на пол, а он всё молчал. Он знал, что происходило. — Не тешьте себя иллюзиями, — холодно произнёс Сугуру. — Мне было забавно поиметь потомка великих Годжо. Не более того. Он поднялся, стянул с ширмы хаори и накинул себе на плечи, запахиваясь. Нет! Нет, это всё ложь, это больное притворство. Сатору чувствовал. — Я рад, что последним, что я увижу, будете вы, — сказал он, всё ещё лёжа на футоне. — Уходите, Го… Уходите, Сатору. Он увидел боль во взгляде Сугуру, и он бы хотел упиваться этой болью, как доказательством того, что он прав, а Сугуру по какой-то причине лжёт, но в итоге… В итоге ему просто не хотелось, чтобы Сугуру испытывал эту боль. Эту или какую-либо другую. Вот такая банальность. Некоторые вещи любовь ужасно усложняла, в то время как другие делала элементарными. Одеваясь, Сатору злился. И казалось бы, совершенно зря. Ему не клялись в любви и не обещали будущего со свадьбой и карапузами. С ним были предельно честны и откровенны. Ничего, кроме взаимовыгодного соглашения — время проститься с детьми в обмен на своеобразное развлечение для заскучавшего древнего колдуна. Вот только Сатору знал, что договорённость очень быстро выплеснулась за берега и затопила любые остатки здравого смысла. Или не знал, а видел — как там Сугуру сказал? — Шестью Глазами? Оставался ещё один день. Прежде чем сделать то, что должно, Сугуру будет вынужден посмотреть ему в глаза. — До завтра, Гето-сан. Ему не ответили. Словно никакого завтра не будет. 8 ноября Мегуми ел хлопья с молоком. Такое простое занятие, но Сатору не мог оторвать взгляда. Больше он никогда не сможет посмотреть на них с Цумики за завтраком. Он не увидит, как Цумики танцует в школьной постановке, и от него не будет толку на игре Мегуми, где тот точно станет звездой. Не сфотографирует их на выпускном, не поможет с нарядами на школьный бал, не посмотрит грозно в глаза первому ухажёру Цумики. — Перестань так смотреть, — сказал наконец Мегуми, чуть не подавившись хлопьями. — Это стрёмно. «Больше не смогу», — хотел бы, но не сказал Сатору. В столовую зашла Цумики в новом платье персикового цвета и коротеньком жакете. На ногах у нее были туфли на платформе и носки с рюшами. Всё было ради неё. И вся боль, все жертвы, всё это стоило того. — Сатору-сан, как вам наряд? Не слишком? — Если мы волнуемся за несчастные сердечки твоих одноклассников, то конечно слишком. Но лично я считаю, что так им и надо, а ты, милая, должна сиять. Цумики смутилась, но прежде чем уйти за рюкзаком, показала Сатору сердечко из двух пальцев. — Как вы так делаете? — спросил Сатору у Мегуми. Тот легко сложил пальцы в популярный у подростков жест. — О, Мегуми, это так мило, я тоже тебя люблю. — Ой, отстань. Проводив детей с Нанами в школу, Сатору начал медленно собираться. И хоть смысла тянуть время особенно не было, он тянул. Перед смертью не надышишься. Перед слепотой на мир не насмотришься. Но мир, приглушённый густой осенней дымкой, был прекрасен: запах влажной земли, яркие листья, молочное марево тумана. В такую погоду только спешить со стаканом каппучино на лекцию, а не идти на заклание. И всё же Сатору это заклание было слаще любой работы и любого отдыха. В том, чтобы пострадать от любимой руки, крылось особое удовольствие. Сатору неторопливо позавтракал, побрился и умылся, долго глядя на своё отражение в зеркале, ходил туда-сюда по гардеробной, размышляя, как должен быть одет в последний день, когда это будет иметь значение. Ехал до молла, не давя на газ, а лаская педаль ногой. А вот по эскалатору он взбежал в нетерпении, какие-то метры, какие-то минуты его отделяли от момента истины. Взбежал и обмер. На месте закутка Сугуру располагался огромный магазин косметики, слепящий глаза почти так же, как бывший хозяин этого помещения. Сатору забежал внутрь мимо зазевавшегося охранника и крутанулся на месте, ловя лицом блики глянцевых бутылочек духов и пёстрых упаковок помад, тушей, пудр. Целый ряд наборов косметики в дизайне манэки-нэко махал Сатору лапками. — Вы себе выбираете или в подарок? — спросили у него. — Что? — Себе или в подарок выбираете? — Где… Где? Здесь располагалась лавка колдуна. Где она? Что это за иллюзия? — Лавка колдуна? — нахмурилась консультантка и попыталась незаметно подозвать охранника. — Наш магазин находится здесь со дня открытия молла. Магазин закружился у него перед глазами, грудь сжало, а дыхание срывалось с губ неровными хрипами. Пластиковые кошки увеличивались и уменьшались, как будто в оптической иллюзии. Сатору наклонился, упираясь ладонями в колени, и попытался отдышаться. К нему подошёл охранник и попытался вывести, стараясь не привлекать внимание покупателей. Какого чёрта? Что если Сугуру пропал и вместе с ним исчезло его колдовство? Что если Цумики по-прежнему недвижно лежит в больнице? Трясущимися руками Сатору набрал её номер, наплевав на то, что может идти урок. Звонок был сброшен, но сразу же пришло сообщение: «На уроке. Обязательно перезвоню». Сатору схватился за голову. Он должен радоваться. Он должен быть вне себя от счастья. Его дети в безопасности. Его глаза на месте. Но вместо счастья Сатору чувствовал только боль, рвущуюся огненными щупальцами из грудной клетки. Это какая-то жестокая шутка? Сугуру пошутил над ним? Запугал смешного человечка, влюбил в себя, а потом посмеялся и оставил? Или это была месть проклятому роду Годжо? Нет, он не смог бы. Сатору видел его взгляд, когда уходил вчера. Это не был взгляд того, кто выиграл. Это были глаза проигравшего ещё до того, как он взялся за карты. Надо было думать логически. Что он ещё мог сделать? К кому бежать? В чьи двери стучать? Точно! Миссис Пинкертон. Она посоветовала ему сходить к Сугуру. Она должна была помнить. На обратном пути Сатору чуть не попал в аварию на перекрёстке и вывалился из машины с гудящей головой и потеющими руками. Всё ещё можно поправить. Он найдёт ответ так или иначе. Дома у женщины его встретил, разумеется, Иисус, но Сатору интересовал другой мужчина с магическим трюками. — Колдун, говорите? — озадаченно переспросила миссис Пинкертон. — Мистер Годжо, ну и шуточки у вас. Хэллоуин уже прошёл вроде. Вы что, я католичка и никаких колдунов никогда знать не знала. Вот, значит, что… Он не запомнил, как дошёл до своего дома от соседки. Не понял, как смог достаточно сосредоточиться, чтобы открыть дверь. В коридоре снимал верхнюю одежду Мегуми, пришедший после школы. Сколько часов прошло? Что Сатору делал всё это время? В уличной обуви он прошёл в гостиную и опустился в кресло, не чувствуя ни рук, ни ног. Он не знал, куда ему идти, куда бежать, кому кричать. Не мог же он просто остаться жить с этим! С этой дырой в сердце. — Эй! — позвал Мегуми. — Эй, ты меня пугаешь. У тебя инсульт? Вызвать скорую? Точно. Может, у него инсульт. Что нужно делать при инсульте? Надо улыбнуться. — Как моя улыбка? — Очень страшно. Не делай так больше. — Ровная? — Ну вроде. Тогда не нужна скорая. Скорая увезёт его прямиком в дурку, потому что он умирает от любви к никогда не существовавшему колдуну. Нужно было какое-то доказательство. Любое. Хоть какая-нибудь мелочь. Мимо перепуганного Мегуми Сатору бросился к себе в комнату, где он позавчера бросил окровавленный шарф. Если его там нет, то нужно будет сдаться врачам самому. Но вот Сатору открыл корзину для белья, запустил руку, достал шарф и расправил его трясущимися руками. На голубом кашемире темнели бурые пятна засохшей крови. Сатору прикрыл слезящиеся глаза и прижался лицом к тряпке, вдыхая запах благовоний. Ему нужен тот, кто всегда знает, что делать. Тот, с кем всегда надёжно и безопасно. Нанами вышел из кухни с закатанными рукавами рубашки и в фартуке. — Сатору, сядь, успокойся. Не мельтеши. — Нанами, что ты помнишь о вечере Хэллоуина? — Я сопровождал Цумики и Мегуми на прогулке, потом мы вернулись, поужинали, потом я пошёл к себе домой и оставшееся время читал. Сатору встал со стула и пнул стол. — Но ведь это неправда! Нанами, зачем ты мне лжёшь? Зачем вы все мне лжёте? — Сатору… Знаю, что могу быть резок, но ты можешь не сомневаться, что благополучие твоё и детей для меня всегда на первом месте. Именно поэтому я предлагаю обратиться в проверенное место. Полная конфиденциальность, условия как в лучших резортах, самые профессиональные специалисты. Дети побудут со мной какое-то время. Если тебе будет спокойнее, Юу на время переедет сюда и присмотрит за ребятами вместе со мной. Или можем попросить Сёко взять отпуск и приехать. — Вы все не понимаете… В этот миг Сатору почувствовал себя бесконечно одиноким, как будто он один на планете за всю историю её существования испытал любовь, как будто он единственный был во власти этой смертельной болезни. — Я пытаюсь понять, — мягко сказал Нанами, как говорят с детьми или неизлечимо больными. — Мне нужно в Японию. — Хорошо. Может быть, это и к лучшему. Свои специалисты зачастую могут помочь лучше других. Язык, менталитет, всё знакомое. Хорошее решение. — Да, спасибо, Нанами, ты настоящий друг, — вяло ответил Сатору и выдавил из себя улыбку. Он поедет в Японию, но не ради специалистов, конечно же. В конце концов, потомок он великого клана или кто? Его предки веками искали нечистую силу, так чем он хуже? Найдёт, даже если эта самая сила решила спрятаться от него на том свете. Декабрь Сначала Сатору прилетел в Токио, чтобы поднять оставшиеся связи. Ему нужно было найти хоть кого-нибудь из Годжо. И чем старше, тем лучше. После череды унылых ужинов в ресторанах со взаимными расшаркиванием и полным отстуствием интереса друг к другу Сатору получил контакты своей троюродной бабки, которая жила в пригороде Киото. Родственница встретила его прохладно, а как только услышала про сверхъестественное, окончательно потеряла желание разговаривать, всунула Сатору бумажку с адресом и выставила за дверь, попросив больше не беспокоить. Листок с неразборчивыми иероглифами порадовал Сатору куда больше, чем возможная гостеприимность госпожи Годжо. Это была зацепка. Другое дело, что координаты были и не координатами вовсе, а надписью «где-то на горе Татеяма». Ну, на горе, так на горе. Сатору отправился за экипировкой прямо из Киото. Первым делом он погулял по экскурсионному маршруту, заглянул в местный храм, но не обнаружил ничего подозрительного. Он представлял, что когда найдёт то, что ищет, то увидит это, как когда-то видел Сугуру. Потратив на это несколько дней, Сатору экипировался и пошёл в горы самостоятельно. Он был вооружён знаниями из интернета, приказом Нанами никогда и ни за что не ходить в горы одному, а также рассказами Сёко о том, что происходит с телами пропавших альпинистов. Упс, но это было уже дело решённое. Сатору не учёл, что в хорошую погоду в заснеженных горах его чувствительным глазам будет плохо в любом случае. И прячься в сугробах колдовство, он бы его не увидел. Даже через очки его слепило до тошноты. Ноги увязали в снегу, и Сатору быстро уставал, постоянно останавливаясь, чтобы передохнуть и попить чаю из термоса. Скоро чай закончился, а у Сатору зазвенело в ушах и начала немного кружиться голова, во рту было сухо и горько. Идти стало тяжело. Нужно было всходить медленнее, нужно было возвращаться и вернуться завтра, но Сатору и так потратил кучу времени. Ощущение того, что над ним висят огромные часы и оглушают своим тиканьем, преследовало его. Сатору поставил рюкзак и сел на него, опуская лицо в ладони. Он немного посидит, совсем чуть-чуть передохнёт, а потом пойдёт дальше. Чужое присутствие он ощутил раньше, чем увидел или услышал. Кажется, встреча с Сугуру всё же пробудила в нём спящие способности клана Годжо. И особенным был не город, особенной была связь охотника и жертвы, которые поменялись местами по воле судьбы. Подняв взгляд, Сатору увидел старца или старуху, закутанного в несколько слоёв одежды. Лицо человека было испещрено морщинами до такой степени, что угадать пол не получалось. — Не думала, что увижу ещё одного Годжо на своём веку, — произнесла старуха. — Кто вы? И откуда знаете, кто я такой? — Да как же не знать. Глазюки эти светятся даже через очки. Меня зовут Тенген-сама. Пойдём. В домике у Тенген, который Сатору не увидел, пока не зашёл внутрь, было неуютно. И не в том смысле, в каком лавка Сугуру выглядела сошедшей со страницы китайского маркетплейса, а действительно пугающе — тёмное помещение со свисающими с потолка тушками мелких животных, пучками трав и удущающим запахом не благовоний из соседнего индийского магазинчика, а настоящих зелий. — Зачем искал? — поинтересовалась Тенген, не предложив путнику еды или воды. — Что вы знаете о Гето Сугуру? — спросил в ответ Сатору, присаживаясь за шаткий столик. Тенген поморщилась точно так же, как когда-то скривился патрульный при упоминании о местном колдуне. — Чего я про него не знаю, лучше спроси. — Расскажите всё. — Как невежливо, мальчик. — Пожалуйста. — Так-то лучше. Твой предок изгнал Гето из страны. К счастью, это поганое имя быстро забылось людьми, но до меня слухи всё равно доходили. Говорили, что колдун осел на американском континенте, однако и там его нашли охотники за нечистью. Избавиться совсем не смогли, но ограничили силу и заставили сидеть в одном богом забытом городишке. Гето десятилетиями искал способ избавиться от проклятия. Ограничили силу? Сугуру закошмарил мелкую нечисть за то, что они сделали с Цумики, а потом заставил весь город забыть о событиях одного дня, пусть это и отразилось потом на нём. Какой же мощью он обладал в свои лучшие годы? И когда они были? Сколько Сугуру прожил? — И что? Что дальше? Почему он сейчас пропал? — Пропал? Какая радостная новость. — Тут скривился уже Сатору. — Охотники за нечистью у американцев сильны. Один путь у колдуна был. — Один путь? — Смерть. Город заключил с ним договор — посильная помощь всем жителям, но он хитрый оказался и так вывернул условия, что помощь эта была небескорыстная, всегда требовал что-то взамен. Печать стояла на этом договоре такая, что стоило его нарушить, сгинула бы душа мерзкая. — Нарушить? То есть не помочь? — уточнил Сатору. — Но он мне помог. — Помог? — Тенген окинула его долгим взглядом, полным непонимания. — Тогда… Об этом никто даже не думал никогда, но если бы он помог, не попросив ничего взамен, то тоже помер бы. Но с чего ему помогать за просто так? Руки сжались, всю грудь сковало холодом. Он надеялся услышать совсем не это. Не приговор. — И он знал об этом? Знал, что умрёт, если поможет бескорыстно? — Откуда я знаю? — с раздражением сказала Тенген. — Мне в его голове копаться ни к чему. И тебе не советую, мальчик. У Сатору, к сожалению или к счастью, был ответ на этот вопрос. Ответ он увидел в глазах Сугуру в их последнюю встречу. — Смирись и не ищи его больше. Время всё лечит. Тебе о детях нужно думать, а не по горам прыгать в поисках своего ненаглядного. Дурной он был человек, не зря его прокляли. — Я не сдамся, — сказал Сатору. Пока он не знал, что и как, но сдаваться точно не собирался. Стал бы дурной человек помогать незнакомцу только потому, что вспомнил своих неродных дочерей? Да что там, Сугуру умер, чтобы не причинять ему боль. Не успел Сатору додумать эту мысль, как дверь с грохотом распахнулась. Похоже, её открыли ногой. На пороге стояла высокая красивая женщина с длинными светлыми волосами и зимним румянцем на щеках, а за ее спиной — мужчина со странной причёской и нездоровым взглядом. От них обоих исходило знакомое, неприятное свечение, от которого у Сатору мгновенно заболели глаза, чуть подлечившиеся в тёмном домике. И оба передвигались по горам без экипировки так, словно это была прогулка по соседнему парку. — Эй, старая карга, кончай мальчишке мозги пудрить своей нудятиной. За любовь надо бороться, иначе зачем вообще жить. Сатору не слышал в свой адрес «мальчишки» уже лет пятнадцать. — Когда ты уже научишься уважению к старшим, Цукумо? — спросила Тенген. — К тебе — никогда. — Женщина села за стол и резко обратила всё своё внимание на Сатору. — Итак, до меня дошёл слушок, что мерзавец Гето влюбился. Вот это новости, конечно. Когда услышала, так смеялась, что шею потянула. — Вы с ним знакомы? — жадно спросил Сатору. Цукумо рассмеялась. — О да, мы с ним не разлей вода. И что, вернуть его хочешь? — Хочу. — На всё готов? — Только если детей не тронете, — сразу обозначил Сатору. Он уже всё понял про договоры и колдунов. — Да не ссы, я шучу. Не нужно от тебя ничего, кроме… — У него шарф намотан на руке, — сказал мужчина, пришедший с Цукумо. Он так и остался стоять за её спиной. — Пахнет колдовской кровью. — Ну и отличненько, — сказала Цукумо, хлопнув себя руками по бёдрам. — Подождите, я не совсем понимаю. Вы умеете воскрешать мёртвых? — Не совсем. Если ты не торопишься увидеться с нашим несравненным засранцем, то могу рассказать предысторию. Когда-то давно мы с Гето заключили соглашение — я помогу ему избавиться от проклятия, которое заточило его в Штатах, а он в свою очередь поможет мне в моих изысканиях. Ну, короче говоря, хорошее проклятие вышло у американцев, я не смогла его расколоть и самую малость чувствовала себя виноватой перед ним. Зато теперь проклятие над ним не властно. Проблема, конечно, в том, что он развоплотился, но это поправимо. Чтобы вернуть колдуна, нужна его кровь, с помощью которой вот этот красавчик сможет воплотить тело, и что-то большое, тяжёлое, массивное, чем я смогу притянуть его душу в нашу реальность. Думаю, твои слюнявые чувства как раз подойдут. Не уверена, что получится, но можно попробовать. — Не на моей территории, — гневно сказала Тенген. — Пошли вон с такими разговорами. — Ой, больно надо, — в тон ей ответила Цукумо. — Найдём место получше твоей дыры. Собирайся, Годжо, всегда мечтала поработать с настоящим охотником. Быстро подобравшись, Сатору не стал объяснять, что пока все успехи его «охоты» ограничивались засосами у Сугуру на бёдрах.

***

— Почему мы не можем сделать это у вас дома? Казалось странным совершать ритуал по воскрешению в люксе Токийского отеля. Магия крови, все дела, должно быть довольно грязно, разве нет? Впрочем, не то чтобы Сатору сильно разбирался. Всё его знакомство с магией начиналось и заканчивалось на колдуне, который изображал из себя совсем не того, кем являлся. — В месте обитания колдуна слишком сильная энергетика, — терпеливо пояснил Чосо. — Наша аура может отпугнуть душу Гето-сана. Отель же — место проходное, здесь слабая энергетика. — Ну что, мальчики, готовы? — спросила Цукумо, появившись в дверях. На ней был только халат отеля, как будто воскрешение для неё — это совершенно обыденное дело между банными процедурами и атакой на мини-бар. Чосо коротко кивнул. — Вибрирую в предвкушении, — сказал Сатору. — Надеюсь, мы не пробудим какое-нибудь древнее зло. — Так вроде в этом и состоит наша задача, — усмехнулась Цукумо. — Так, ладно, хватит разговоров, Годжо — ты сидишь в этой комнате, пока взрослые решают серьёзные вопросы. Сидишь и очень-очень сильно любишь своего ненаглядного. Член можешь не доставать, но если это поможет сосредоточиться, милости прошу. — Нет, я хочу смотреть. — Ваши глаза, Годжо-сан, — сказал Чосо. — Вы можете ослепнуть во время ритуала. Я бы советовал остаться в другой комнате. И это значило оставаться лишние секунды в неведении — не знать, получилось ли, а если получилось, то увидеть Сугуру на мгновения позже. Это казалось совершенно невыносимым. Но не увидеть Сугуру вовсе? Нет, Сатору не был готов на это пойти. — Хорошо, доверюсь профессионалам, — сказал Сатору и принял нарочито расслабленную позу в кресле. Цукумо зашла в смежную комнату люкса, Чосо проследовал за ней и плотно закрыл за собой дверь. Оставалось ждать и… Как бы глупо это ни звучало, но любить Сугуру со всей силы. Сатору не знал, как любить ещё сильнее, поэтому просто сосредоточился на этой мысли, на тех чувствах, которые плескались у него в груди при воспоминаниях о проведённых вместе часах. Сначала словно ничего не происходило, потом из-за двери, которую снизу дополнительно чем-то заложили, пробилось резкое, обжигающее глаза сияние. Резче, чем он когда-либо наблюдал. Ладони потели, всё тело словно зудело в нетерпении. Сатору кусал губы, время от времени встряхивал руки и ноги, но нервное возбуждение всё равно щекотало ему мозг, не давая сидеть спокойно. Он прошёлся по комнате, интерьер которой даже не потрудился рассмотреть, выглянул в окно, откуда открывался чудесный вид, который не трогал его ни капельки. Через сорок три минуты (Сатору пожирал глазами часы) тишины и ровного свечения раздался звук удара. Как будто приземлилось что-то по-настоящему тяжёлое. Цукумо говорила что-то про массу. Значило ли это, что всё получилось? Сатору встал из кресла, неосознанно открывая рот. А потом он услышал голос, и сердце его мгновенно подскочило к горлу. — Цукумо, какими судьбами? Думал, раз я умер, наше соглашение больше не действительно. — Да вот, не могла же я упустить возможность посмотреть на тебя влюблённым. Просто умора. К тому же, всегда был интересен твой типаж, а тут такой подарок. — Мой типаж? — Что, догадался? В этот момент Сатору распахнул дверь, преодолел расстояние почти бегом и, не обращая внимания на Цукумо и Чосо, впился в губы растерянного, голого и окровавленного Сугуру поспешным, небрежным поцелуем. Их первым, но не последним.